Причина, по которой даосизм представляет собой загадку для русских, да и вообще для европейцев, кроется в ограниченности

самих наших представлений о знании. Мы считаем знанием только то, что даос назвал бы конвенциональным знанием. (Имеется в виду знание, основанное на общественном соглашении, на условности, на конвенции.)

Вот как об этом пишет А. У. Уоттс. Нам кажется, что мы не знаем чего-то, пока не сможем выразить это словами или дру­гими знаками, например, математическими или музыкальными символами. Такое знание называется конвенциональным, потому что оно является предметом общественного соглашения (конвен­ции), условности, договоренности относительно знаков и средств общения. Люди, говорящие на одном языке, имеют молчаливую договоренность о том, какое слово обозначает какой предмет. Члены любого сообщества общаются, руководствуясь разными неписаными соглашениями, например, о том, как определять границы предметов, и о том, как в уме отделять один предмет от другого. Цель воспитания состоит в том, чтобы «подточить» детей под жизнь в обществе, внушить детям необходимость принимать и воспроизводить коды этого общества, условности и правила общения, посредством которых общество объединяется в единое целое[1].

Первым таким кодом является язык. Взрослые учат ребенка употреблять слова, «играть» с ними. «Как собачка говорит?» — «Правильно, собачка говорит: гав-гав». Со временем ребенок усваивает, что вот это собачка, а не «гоу». И что собачка «гавкает», а не «ван-ван».

Легко увидеть, что называть вот это именно «собачкой» — вопрос условного соглашения, конвенции. Русские используют слово «собачка», а другие народы с большим успехом используют слова собственных языков.

Гораздо менее очевидно то, что конвенция определяет, где прохо­дят границы предмета, который обозначается данным словом. Ведь ребенка учат не только тому, какое слово обозначает какой предмет, но и тому способу, которым в его культуре молчаливо условились отделять один предмет от другого. Каким-то образом взрослые ухитряются научить ребенка обозначать условными внешними знаками даже его внутренние состояния. Ребенок учится конвен­циональным словам и обозначает ими элементы своего внутреннего опыта: «больно», «тошнит», «хочу спать» и т. д.

В тот момент, когда я пишу эти строки, моему сыну Роману десять лет. Мой сын давно усвоил эти слова: и «больно», и «хочу спать». Он уже не путает между собой внутренние состояния. Но когда ему был всего год, в его мире и в его внутреннем опыте не было никаких знаков для обозначения этих состояний. Я даже подозреваю, что мой сын не ведал границы между внутренним и внешним опытом. Реальность делилась на две большие части: «мама» и «не-мама». Притом мама не была внешним объектом. Слово «мама» обозначало одновременно и некую женщину (внеш­ний объект), и некое внутреннее психическое состояние — радость, покой, удовольствие и счастье. Зрительный, осязательный и обо­нятельный образ мамы был неразрывно связан с этими благоприят­ными переживаниями. Кстати сказать, образ младенца, не знающего «того» и «этого», — излюбленная даосская метафора для описания идеального человека.

Еще раз процитирую «Чжуан-цзы» (2-я глава):

(Даосинчжиэрчэн,увэйчжиэржань. —

«Дороги появляются, когда люди их протопчут, вещи появляются, когда люди их назовут»).

Например, зоологическая конвенция определяет, рыбой или змеей окажется угорь. Грамматическая конвенция устанавливает, что именно в нашем опыте следует считать предметом, а что — действием. Насколько условна эта конвенция, видно, например, из вопросов: «Куда деваются дырки от бубликов?» и «Что находится в центре бублика?» Ничего? Или дырка? «Дырка» и «ничто» — это одно и то же?

Школьные уроки русского языка усиливают наши заблужде­ния, порожденные языковой конвенцией. Нам говорят: если слово отвечает на вопрос что? или кто? — это имя существительное, и означает оно предмет. Как, интересно, быть со словами «сияние» и «беганье»? Все они отвечают на вопрос что? Но означают они определенно некие действия.

В русском языке имеется отчетливое формальное различие между глаголами и существительными. Хотя и в нем это бывает далеко не всегда. Например:

Бабушка любит печь пирожки.

Бабушка затопила печь.

Каждому человеку, у которого родной язык русский, ясно, что в первом предложении слово «печь» — это глагол, а во втором — суще­ствительное, хотя формально эти два слова ничем не отличаются.

В английском языке различие между глаголами и существи­тельными не такое отчетливое. Сравните:

They are our mothers.

She mothers me.

Очевидно, в первом предложении слово mothers — это суще­ствительное во множественном числе, а во втором предложе­нии — глагол 3-го лица единственного числа. Но по форме они одинаковые. Они отличаются только позицией в предложении. Первое предложение мои студенты обычно переводят на русский язык блестяще. Но с переводом второго предложения возникают проблемы. Обычно многоумные студенты предлагают такой пере­вод второго предложения: «Она мать мне». Затем, выслушав мои рассуждения о существительных и глаголах, самые смекалистые студенты добавляют: «Она материт меня». Так-то оно так, но английское предложение лишено бранных коннотаций. Как же еще русскому студенту образовать глагол от существительного «мать»? Предлагаю читателю подумать над этой проблемой самостоятельно.

В древнекитайском же языке (вэньяне) многие слова могли быть одновременно и глаголами, и существительными, в зависи­мости от позиции в предложении. Человек, пишущий и читающий на вэньяне, гораздо легче видит, что предметы изменяются, «текут», и что наш мир — скорее набор процессов, а не предметов. Напри­мер, в древнекитайском языке иероглиф А жэнь означал «быть человеком», «стать человеком», «человеческий», «по-человечески», и только в последнюю очередь «человек».

Вот еще пример:

^ЖЖЖЖ

Ж^ЖЖЖ

ЖАЖ®

ВЖВЖ[2]

Иероглиф W эр в этом фрагменте используется десять раз. В первый раз он выступает как имя существительное. Во второй — как противительный союз. В третий — как глагол. В четвертый — как существительное. В пятый — как противительный союз. В шестой — как глагол. В седьмой и восьмой — как предлоги. В девятый — как существительное. В десятый — как глагол.

Этот пассаж — из китайского анекдота о претенденте на чинов­ничью должность. На экзамене претендент должен был написать сочинение на вэньяне, но все время делал ошибки в употреблении иероглифа Ш эр. Ехидный экзаменатор, составляя отзыв, якобы использовал злополучный иероглиф Ш эр десять раз.

Перевод Т. Г. Завьяловой:

Должен быть [иероглиф] эр, но [ты] не эркаешь,

Не должно быть [иероглифа] эр, а [ты] эркаешь.

И сейчас так, и потом так будет,

Твой уровень твоим и останется.

Обращаясь к истории Древнего Китая, мы находим две тра­диции, дополняющие друг друга: конфуцианство и даосизм. Кон­фуцианство, вообще говоря, занимается языковыми, этическими, юридическими и ритуальными конвенциями, которые обеспечи­вают беспроблемную коммуникацию в обществе. Сфера конфу­цианства — конвенциональное знание, под эгидой конфуцианства дети воспитываются так, чтобы их непосредственность уместилась в прокрустово ложе социума. Индивидуум находит свое место в обществе с помощью предписаний Конфуция. Даосизм, наоборот, привлекает пожилых людей, оставивших активную жизнь в обще­стве. Уход из общества символизирует внутреннее освобождение от конвенциональных стандартов. Главное для даосизма — прямое, непосредственное познание, а не абстрактное, не линейное и не дис­курсивное описание мира.

Социальная функция конфуцианства — втиснуть прирожден­ную непосредственность в жесткие рамки конвенции. Эта цель достигается ценой конфликтов и страданий, ценой утраты непод­ражаемой непосредственности, которую мы так любим в детях. Эта непосредственность лишь изредка возрождается у святого или у мудреца. Задача даосизма — исправить неизбежный вред, нанесенный дисциплиной, восстановить и развить природную спонтанность, которая по-китайски называется цзы жань — непосредственность, непринужденность, «самособойность». Ибо непринужденность ребенка, как и все в ребенке, детская черта. Воспитание культивирует в нем косность и жесткость. У некоторых людей конфликт между социальной конвенцией и подавленной природной спонтанностью выливается в престу­пление, безумие или невроз — вот цена, которую мы платим за социальный мир.

Тем не менее, нельзя понимать даосизм как бунт, как революцию против конвенций, хотя это учение и использовалось в качестве предлога для народных восстаний. Даосизм — это путь освобож­дения, а освободиться с помощью бунта нельзя. Чем безобразнее бунт, тем безысходнее рабство. Освободиться от конвенции вовсе не значит отвергнуть ее. Это значит перестать обманываться на ее счет. Перестать быть инструментом в руках конвенции. Научиться использовать конвенцию как инструмент.

В качестве иллюстрации используем фрагмент 7-й главы «Чжуан-цзы», выдающегося памятника древнекитайской фило­софии и литературы.

Владыкой Южного Океана был Быстрый, владыкой Северного

Океана был Внезапный, а владыкой середины земли был Хаос.

Быстрый и Внезапный время от времени встречались во владениях

Хаоса, и тот принимал их на редкость радушно. Быстрый и Внезапный захотели отблагодарить Хаос за его доброту. «Все люди имеют семь отверстий, благодаря которым они слышат, видят, едят и дышат, — сказали они. — Только у нашего Хаоса нет ни одного. Давайте-ка продолбим их в нем». Каждый день они проделывали одно отверстие, и на седьмой день Хаос умер26.

Хаос — слово греческого происхождения. В китайском ори­гинале стоит слово ЖЖ хуньДунь, которое буквально означает мутную и грязную жидкость. На то, что это именно жидкость, ука­зывает ключ «вода» (три точки в левой части каждого иероглифа). Иногда это китайское слово переводят русским словосочетанием «каша-малаша». Английские переводчики использовали оборот humpty-dumpty Льюиса Кэрролла («Шалтай-Болтай» — в переводе

С. Я. Маршака). «И вся королевская конница, вся королевская рать... не могут Шалтая-Болтая собрать». Мораль этой китайской притчи о Хаосе ясна: анализ, расчленение и упорядочение ведут к гибели. Нечто смутное и неясное жизнеспособно, а четкий, систе­матизированный и классифицированный объект погибает.

[1] См.: Уоттс А. Путь дзэн // Литмир : электрон. библиотека [интернет-портал]. URL: https: //www.litmir.me /br /?b=43795&p=21 (дата обращения: 25.09.2017).

[2] Сердечно благодарю блестящего переводчика и педагога Т. Г. Завьялову (Ново­сибирский государственный университет) за предоставленный пример, перевод и ком­ментарии.