Более 140 лет назад отгремели сражения русско-турецкой войны 1877—1878 годов, которая возникла в результате подъема национально­освободительного движения на Балканах и обострения международных противоречий на Ближнем Востоке. Россия поддерживала освободи­тельное движение балканских народов, а также стремилась восстано­вить свои престиж и влияние, подорванные в результате Крымской войны 1853—1856 гг. Немаловажным для России было и выгодное для нее решение о свободе судоходства через Босфорский пролив, чего требовало растущее экономическое развитие страны.

Правительство России вначале решило оказать содействие бал­канским народам дипломатическим путем. Но его предложение о коллективной защите славян было отклонено Англией при поддержке Австро-Венгрии. После того как в апреле 1877 г. Турция отвергла проект автономии Боснии, Герцеговины и Болгарии, выработанный россий­скими дипломатами, русское правительство 12 (24) апреля объявило Турции войну, к которой на стороне России вскоре присоединились Румыния, Сербия и Черногория.

К началу войны Россия развернула две армии: Дунайскую (185 тыс. человек, 810 орудий) под командованием великого князя Николая Николаевича и Кавказскую (75 тыс. человек, 276 орудий) под коман­дованием великого князя Михаила Николаевича.

В составе обеих армий действовали конные казачьи полки Ку­банского казачьего войска (ККВ) и батальоны кубанских пластунов, которые, как и в прошлые годы, внесли достойный вклад в победы русского оружия. Диверсионно-разведывательные партии пластунов
мужественно и умело действовали на обоих театрах военных действий. Однако, если о ратных подвигах казаков на Балканах известно многое, то о боевой работе пластунов на Кавказе, по мнению автора, пока сказано недостаточно.

Мобилизации Кавказской армии предшествовали подготовитель­ный период (1 сентября — 11 ноября 1876 г.) и собственно период мобилизации (11 ноября 1876 г. — 12 апреля 1877 г.). Одновременно с мобилизацией пехоты, артиллерии и кавалерийских частей Русской армии по распоряжению военного министра мобилизации подлежали следующие части Кубанского казачьего войска: 10 конных полков 1-го льготного комплекта, эскадрон Собственного Его Императорского Величества Конвоя и 20 пластунских сотен обоих льготных комплек­тов. В ноябре из пластунских сотен сформировали пять батальонов четырехсотенного состава (3, 4, 5, 6 и 7), полкам было дано наимено­вание вторых.

Формирование казачьих частей осложнилось тем, что к началу мо­билизации огнестрельного оружия для вооружения казаков оказалось недостаточно. Увы, недостаточная подготовленность армии к войне была характерна и для русско-японской и Первой мировой. На сентябрь 1876 г. в ККВ имелось 6454 винтовки системы Бердана, не доставало 2086. В конце октября из Санкт-Петербурга в Екатеринодар прибыл транспорт с 10 387 винтовками, что позволило вооружить только полки первого комплекта, второй комплект казаков прибыл на сборный пункт с собственными винтов­ками системы Таннера. Некоторые пластунские батальоны были воору­жены ружьями системы Карлея, отпущенными войску в 1872—1874 гг.

Карта военных действий в Закавказье

На последующих эта­пах мобилизации пешие пластунские батальоны вооружались драгунски­ми ружьями системы Крынка. В целом каза­чьи части вооружались огнестрельным оружием разных систем, что по­рождало сложности при обеспечении боеприпа­сами. Ружья некоторых систем были устаревшими и не соответствовали требованиям современного боя.

Вскоре обострение политического положения, военные при­готовления турок и настроения горцев потребовали проведения до­полнительной мобилизации в начале апреля 1877 г., в том числе и призыва третьей очереди ККВ. Дополнительно были сформированы пять сборных конных казачьих полков и пять пеших батальонов ККВ (8, 9, 10, 11 и 12). Всего ККВ выставило 21 600 казаков, которые при­нимали участие в обороне крепости Баязет, взятии Карса и Эрзерума, в боях на Шипке и на Черноморском побережье Кавказа.

На Кавказско-Малоазиатском театре после объявления войны 12 апреля 1877 г. войска Действующего корпуса и его отрядов под командованием генерал-адъютанта М.Т. Лорис-Меликова перешли границу и углубились на территорию противника в составе нескольких колонн. Сохранились сведения об успешных действиях в этот период пластунов 2-го пешего Пластунского батальона и двух сотен Полтав­ского конного полка ККВ, которым было поручено снять турецкие пограничные посты и обеспечить беспрепятственное прохождение ос­новных сил отряда полковника Комарова в районе села Вале. Пластуны и конные казачьи сотни активно задействовались в составе летучих и рекогносцировочных отрядов для сбора данных об укреплениях про­тивника, силе гарнизонов, характере местности, порчи телеграфных линий связи. Сведения собирались как путем личного наблюдения, так и опросом местных жителей, захвата пленных.

Так, например, охотничьей команде в составе 11 пластунов и каза­ков Полтавского конного полка в мае 1877 г. была поставлена задача провести разведку высот Геляверды (у Ардагана), определить пути для подхода основных сил и добыть языка.

Для распыления внимания турок одновременно осуществлялись отвлекающие действия других пластунских групп. Охотничья коман­да под руководством сотника Каменского благополучно миновала три неприятельские цепи, провела разведку укреплений и «захватила часового с ружьем, которого и доставила в лагерь, как доказательство своего подвига».

В июле при разведке турецких сил у Дагора отряд в составе 20 ка­заков-пластунов и 20 чеченцев из Чеченского конно-иррегулярного полка под командованием полковника Генерального штаба Маламы переправился ночью через реку Арпачай, провел успешную разведку местности и благополучно вернулся на свою территорию.

Активно использовались пластуны на приморском направлении, где действия казачьих конных полков были затруднены горно-лесистой местностью. Так, например, в сводке о военных действиях Сочинского отряда с 28 июля по 28 августа 1877 г. говорится об успешной разведы­вательной операции сотни пластунов под командованием хорунжего

Никитина: «...партия пластунов в Сандрипше нашла неприятельские пикеты, а близь Гагр заметили движение значительной массы людей, причем проход охранялся двумя турецкими броненосцами. Командир отряда доложил, что неприятель принял все меры для воспрепятство­вания следования наших войск к Гагринскому укреплению. Пластунам было передано указание провести разведку обходных горных троп».

В дальнейшем пластунам была поставлена задача взять под контроль возможно больший район у Гагр, чтобы неприятель не успел занять труднодоступные подступы, которые пришлось бы потом брать у него с большими жертвами. Впоследствии совместно со стрелками три сотни пластунов участвовали и в успешном штурме гагринского укрепления.

В ходе разведки пластуны 8 августа 1877 г. обнаружили у побережья в районе Гагр турецкий броненосец «Тина-Шевкет», орудия которого держали под обстрелом единственную сухопутную тропу (гагринский проход), по которой русские войска могли продвигаться для последу­ющего штурма Гагр и Сухуми. Используя информацию разведки, рус­ские моряки спланировали операцию по отвлечению неприятельского броненосца. В район операции был направлен быстроходный корабль «Великий Князь Константин». Турецкий броненосец устремился за «Константином», который дал полный ход и увлек турок в открытое море. Когда через четыре часа после безрезультатной погони броне­носец вернулся на прежнюю позицию, колонна русских войск уже преодолела опасный участок побережья.

Разведчики-пластуны иногда добывали сведения, которые в наше время, скорее всего, входили бы в сферу интересов структур внутренней безопасности. Например, генерал-лейтенант В.А. Гейман 31 мая 1877 г. доносил по команде о следующем факте, опровергающем доклад офи­цера о происшествии на казачьем пикете: «От лазутчиков получены сведения, что на наш пикет у Ардоста напало не 300 башибузуков, а всего 30—40 человек; на посту была полная оплошность: половина ка­заков спали, а другие — ели кислое молоко, оттого и не успели собрать лошадей, которых неприятели забрали всех. Эти сведения дали лазут­чики, и они совершенно составляют разницу с донесением офицера. Полагали бы произвести следствие и придать офицера суду, иначе, при беспечности наших казаков, подобные случаи могут повториться».

Командование русских войск умело использовало выдающиеся боевые качества пластунов и при преследовании отступающего про­тивника. Например, умелыми маневрами наших сил отряды отступа­
ющих турецких войск выводились на находящихся в засаде пластунов и попадали под их меткий оружейный огонь. Результативные действия пластунов подсказали командованию русских войск идею формирова­ния сборных батальонов охотников, в которые наряду с пластунами, составлявшими их основу, включались наиболее сообразительные и физически подготовленные добровольцы из состава пехотных полков Русской армии.

Кубанские пластуны в составе 7-го пластунского батальона под командой есаула А. Баштанника, героя обороны Севастополя, были задействованы в Дунайской армии. От прибрежных Систовских вы­сот, которые батальон с необычайной отвагой и смелостью захватил у врага, тем самым обеспечив переправу Русской армии через Дунай, под руководством генерала И.В. Гурко кубанские пластуны начали свой славный боевой путь к легендарной Шипке. За подвиги, проявленные на полях сражений в Болгарии, многие пластуны были награждены Георгиевскими крестами, многим нижним чинам присвоены унтер- офицерские и офицерские звания.

Интересные воспоминания о действиях пластунов во время русско­турецкой войны 1877—1878 гг. оставил известный журналист и писатель

Владимир Гиляровский.

Во время той войны он добровольцем пошел служить в действующую армию и, благодаря бес­покойному и авантюрному характеру, оказался среди кубанских охотников-пластунов, которые действовали на Черноморском побережье Кав­каза. «У Карганова в роте я пробыл около не­дели, тоска страшная, сражений давно не было. Только впереди отряда бывали частые схватки охотников-пластунов. Гулял я по лагерю с юн­кером Костей Поповым и старым своим другом подпоручиком Николиным, и они мне расска­зывали о позиции: — Вот это Хуцубани... Там турки пока сидят, господствующая высота, мы раз в июне ее заняли, да нас оттуда опять выгнали. Рядом с ней, левее, лесная гора в виде сахарной головы, называется «Охотничий курган», его нашли охотники-пластуны, человек двадцать ночью отбили у турок без выстрела, всех перерезали и заняли... Мы не успели послать им подкрепления, а через три дня пришли наши на смену, и там оказалось 18 трупов наших пластунов, над ними турки жестоко надругались. Ту­рок мы опять выгнали, теперь там опять стоят наши охотники, и с той
поры курган называется «Охотничьим»... Опасное место на отлете от нас, к туркам очень близко... Да ничего, там такой народец подобрали,

Рассказал мне Николин, как в самом начале вы­бирали пласту­нов-охотников: выстроили весь отряд и вызвали желающих уми­рать, таких, кому жизнь не дорога, готовых идти на верную смерть, да еще предупре­дили, что ни один охотник-пластун родины своей не увидит. Много их перебили за войну, а все-таки охотники находились. Зато житье у них привольное, одеты кто в чем, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и крестов им за отличие больше дают.

...Лешко подал на другой день рапорт командиру полка, и в тот же день я распростился со своими друзьями и очутился на «Охотничьем кургане».

В полку были винтовки старого образца, системы Карле, с бумаж­ными патронами, которые при переправе через реку намокали и в ствол не лезли, а у нас легкие берданки с медными патронами, 18 штук кото­рых я вставил в мою черкеску вместо серебряных газырей. Вместо сапог я обулся в поршни из буйволовой кожи, которые пришлось надевать мокрыми, чтобы по ноге сели, а на пояс повесил кошки — железные пластинки с острыми шипами и ремнями, которые прикручивались к ноге, к подошвам, шипами наружу. Поршни нам были необходимы, чтобы подкрадываться к туркам неслышно, а кошки — по горам лазить, чтобы нога не скользила, особенно в дождь.

Я сошелся со всеми товарищами, для которых жизнь — копейка... Лучшей компании я для себя и подыскать бы не мог. Оборванцы и удальцы, беззаветные, но не та подлая рвань, пьяная и предательская, что в воровских шайках, а действительно «удальцы — добры молодцы». Через неделю и я стал оборванцем, благодаря колючкам, этому отвра­тительному кустарнику с острыми шипами, которым все леса кругом переплетены: одно спасенье от него — кинжал. Захватит в одном месте за сукно — стоп. Повернулся в другую — третьим зацепило и ни шагу. Только кинжал и спасал,— секи ветки и иди смело. От колючки, от ночного лежания в секретах, от ползанья около неприятеля во всякую погоду моя новенькая черкеска стала рванью.

Весело жили. Каждую ночь в секретах да на разведках под самыми неприятельскими цепями, лежим по кустам да папоротникам, а то за цепь переберемся, часового особым приемом бесшумно снимем и живенько в отряд доставим для допроса... Чтобы часовых брать, при­ходилось речку горную Кинтриши вброд по шею переходить, и обратно с пленным тем же путем пробираться уже втроем — за часовым всегда охотились вдвоем. Дрожит несчастный, а под кинжалом лезет в воду. На эти операции посылали охотников самых ловких, а главное, сильных, всегда вдвоем, иногда и по трое. Надо снять часового без шума. Веселое занятие — та же охота, только пожутче, вот в этом-то и удовольствие.

.Заключили мир, войска уводили в глубь России, но только 3 сентября 1878 г. я получил отставку, так как был в охотниках. Нас держали под ружьем, потому что башибузуки наводняли горы и приходилось воевать с ними в одиночку в горных лесных трущобах, ползая по скалам, вися над пропастями. Мне это занятие было ин­тереснее, чем сама война. Охота за башибузуками была увлекательна и напоминала рассказы Майн Рида или Фенимора Купера. Вот это была война, полная приключений, для нас более настоящая, чем минувшая. Ходили маленькими партиями по 5 человек, стычки были чуть не ежедневно».

Вот еще одно воспоминание В. Гиляровского об участии в вылазке пластунов во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. «Всю по­следнюю турецкую войну я пробыл в партизанской команде, в Азии. Командовал нами старый есаул. Всю жизнь он провел на Кавказе в горных набегах, любимцем Бакланова был. Звали мы его все “дядя”. И не было ему другого подходящего названия. Рост — вершков двенад­цать, сухой, жилистый, серебряный целковый в трубочку свертывал.» Как-то «дядя» пригласил Гиляровского принять участие в вылазке пластунов для разведки турецкой батареи. Пошли вдвоем. «Оружия, кроме кинжалов, у нас не было никакого. “Дядя” приказал только мне взять в карман два булыжника, с кулак величиной, да инструмент, носящий весьма некрасивое название, состоящий из двух ремешков с дощечкой, обернутой сукном. То же самое было и у него.

Мы были уже в пяти шагах от часового. Оказалось, что он не спал, а смотрел в противоположную от нас сторону, на море, и что-то мур­лыкал.

“Дядя” поднял руку и бросил через голову часового камень. Тот вздрогнул и обернулся назад, где стукнул упавший камень. “Дядя” выпрямился и в один миг сидел на опрокинутом им часовом, ста­равшемся вырваться из железных объятий. Я подоспел и сел на ноги часового, с помощью которых он старался перевернуться, между тем “дядя” своей громадной правой рукой зажал ему рот, а левой крепко прижимал к земле.

— Машинку ему надо, чтоб не заорал, ты держи его, а я сделаю, — тихо сказал он мне.

Мы перевернули часового навзничь. “Дядя” по-турецки сказал ему на ухо, чтоб тот молчал: “а то, мол, зарежу”. Пока я держал помертвев­шего, с испугу, низама (часового), “дядя” вставил ему в рот лопатку, обернутую сукном, и завязал на затылке крепко два ремешка. Затем часовой был связан тонким шпагатом по рукам и ногам; “дядя” снял с него феску, надел на себя и шепнул мне:

— Подожди, через полчаса буду... Если тревога или опасность, брось этого дурака и беги домой, обо мне не заботься, не ищи меня, я один приду.

С этими словами он пополз вверх на гору, оставив меня с лишенным голоса и возможности двигаться часовым».

Смелая вылазка пластунов завершилась благополучно. Впослед­ствии “дядя” признался своему напарнику: «Дело прошлое, брат, а я ведь все время, пока батарею осматривал, только и думал одно, что ты зарежешь пленного. Просто боялся за него.

Ведь твое положение было не из приятных: того и гляди, смена при­дет, увидят, что часового нет, искать будут — все дело пропало, и тебе конец. Боялся за тебя. Ведь целый час ждать! Или его убить, или самому гибнуть». Вспомнили затем, как привели пленного в лагерь, где было несколько пленных, как своему «крестнику» каждый день то табаку, то чаю и галет носили до тех пор, пока его не отправили в Россию.

Вот так с сознанием дела и уважительно умели рассказывать о рат­ном труде русских воинов их современники.

А теперь несколько слов об упущенных результатах побед русского оружия.

Успехи России в войне с Турцией встревожили правящие круги Англии и Австро-Венгрии. Английское правительство направило эскадру в Мраморное море, что вынудило Россию отказаться от ввода своих войск в Константинополь. В феврале был подписан выгодный для России Сан-Стефанский договор, который, казалось бы, изменил всю политическую картину Балкан (и не только) в пользу интересов

России. Вот его основные условия: Сербия, Румыния и Черногория, ранее вассальные по отношению к Турции, получали независимость, Болгария обретала статус фактически самостоятельного княжества, Турция обязалась выплатить России контрибуцию в 1410 млн руб., а в счет из этой суммы уступила на Кавказе Kapc, Ардаган, Баязет и Батум да еще Южную Бессарабию, отторгнутую у России после Крымской войны. Русское оружие восторжествовало. Как же использовала рус­ская дипломатия победоносные итоги войны?

Пластуны еще продолжали стычки с башибузуками, когда к пере­смотру итогов войны 3 июня 1878 г. приступил Берлинский конгресс, где главенствовала «большая пятерка»: Германия, Россия, Англия, Франция и Австро-Венгрия. Его заключительный акт был подписан 1 (13) июля 1878 г. Главой русской делегации формально считался 80-летний князь Горчаков, но он был уже дряхл и болен. Фактически руководил делегацией русский посол в Лондоне, бывший шеф жан­дармов П.А. Шувалов, который оказался дипломатом куда худшим, чем жандармом.

В ходе конгресса выяснилось, что Германия, обеспокоенная чрез­мерным усилением России, не желает ее поддерживать. Франция, еще не оправившаяся от разгрома 1871 г., тяготела к России, но бо­ялась Германии и не смела активно поддержать русские требования. В дипломатическом противостоянии со своими традиционными недоброжелателями Россия вновь оказалась в одиночестве, без союз­ников. Сложившаяся ситуация была умело использована Англией и Австро-Венгрией, которые навязали конгрессу решения, изменившие Сан-Стефанский договор в ущерб России и народам Балкан.

Так, территория Болгарского княжества была ограничена лишь северной половиной, а южная Болгария стала автономной про­винцией Османской империи под названием «Восточная Румелия». Независимость Сербии, Черногории и Румынии была подтверждена, но территория Черногории тоже урезана по сравнению с договором в Сан-Стефано. Сербии отдали часть Болгарии, что надолго рассорило два славянских народа. Россия возвращала Турции Баязет, а в качестве контрибуции взыскивала не 1410 млн, а лишь 300 млн руб. Наконец, Австро-Венгрия выговорила себе «право» на оккупацию Боснии и Герцеговины. При этом все изменения Сан-Стефанского договора, выгодные лишь для Турции и стоявшей за ее спиной Англии, навязала России и балканским народам именно Англия (вместе с Австро-Вен­грией). Кроме того, английское правительство за неделю до открытия Берлинского конгресса принудило Турцию уступить ему Кипр (в обмен за обязательство защищать турецкие интересы), что конгресс молча­ливо и санкционировал.

Таким образом, позиции России на Балканах, завоеванные в сра­жениях 1877—1878 гг. ценой жизни более 100 тыс. русских воинов, были подорваны в дипломатических хитросплетениях Берлинского конгресса. В результате русско-турецкая война оказалась для России хотя и выигранной, но неудачной. Россия так и не получила доступа к проливам, и ее влияние на Балканах не стало сильнее. Уступки российской дипломатии в Берлине засвидетельствовали военно­политическую ущербность российской власти и парадоксальным образом после победной войны привели к ослаблению авторитета России на международной арене. Канцлер А.М. Горчаков в записке царю об итогах конгресса признал: «Берлинский конгресс есть самая черная страница в моей служебной карьере». Император приписал: «И в моей тоже».

Но это все лирика.

Надо признать, что поражение на Берлинском конгрессе — это поражение самодержавия и его дипломатии, не сумевших закрепить победы русского оружия. Это и урок для последующих поколений отечественных дипломатов. Русские войска и в этой войне сражались мужественно и умело. Не их вина, что принесенные жертвы оказались во многом обесцененными неумелыми действиями правительства, слабостью и некомпетентностью дипломатов.

Во время Русско-японской войны на Дальнем Востоке действовало 6 пластунских батальонов, сведенных во 2-ю Кубанскую пластунскую бригаду под командованием генерала Мартова. Уже в первую неделю на фронте пластуны получили высокую оценку командования, кото­рое распорядилось всем начальникам частей «давать им (пластунам) более трудные самостоятельные задания по разведке, нахождению противника и снятию постов и застав его».