Генезис нормативных основ узуфрукта: от Русской Правды до Свода законов Российской империи

Правовая конструкция узуфрукта впервые была разработана римскими юристами и в дальнейшем в процессе рецепции воспринята законодательством многих государств. В связи с этим невозможно обойти вниманием вопрос о воздействии римского права на возник­новение и развитие института узуфрукта (пользовладения) в России.

Указать точное время возникновения узуфрукта в римском праве не представляется возможным, но исследователи отмечают использова­ние данной правовой конструкции уже во второй половине II в. до н. э.1 Как указывает Л. Б. Дорн, «узуфрукт был известен уже самым древ­ним юристам, ибо важный спорный вопрос о значении детей рабыни, как естественных плодов, был окончательно разрешен уже юристом Брутом, т. е. в первой половине VII стол. a. u. c.»[1] [2]. Д. В. Дождев счита­ет, что узуфрукт появился не ранее середины III в. до н. э. одновре­менно с разработкой концепции ius in re aliena[3]. По утверждению И. А. Покровского, личные сервитуты в полной мере существуют уже во второй половине республики[4]. Речи Цицерона свидетельствуют о том, что в его время (106 г. до н. э. - 43 г. до н. э.) институт узуфрук­та был уже достаточно разработан и сформирован (например, это сле­дует из речи pro А. Caecina (в защиту Авла Цецины), где говорится о легате узуфрукта bonorum в идеальной половине1).

Появление узуфрукта связывают с развитием учения о легатах: «В практике завещаний, - писал С. А. Муромцев, - образовались сер­витуты личные; главный случай этого рода представлял узуфрукт, - предоставление кому-либо вещи в пожизненное пользование с правом потребления плодов»[5] [6]. Полагают, что узуфрукт возник в сфере семей­ных отношений для удовлетворения интересов не перешедшей при заключении брака sine manu под власть мужа жены, которая не могла обладать имуществом супруга после его смерти на праве собственно- сти[7]. Для ее обеспечения устанавливалось право пожизненного поль­зования наследственным имуществом или его частью с правом извле­чения плодов, т. е. узуфрукт. Ч. Санфилиппо, с оговоркой о том, что вопрос о происхождении узуфрукта не вполне ясен, тем не менее ут­верждает, что «самой первой его формой был узуфрукт, оставленный по легату pater familias своей вдове, чтобы обеспечить за ней доходы от наследственного имущества, которое после ее смерти вернется в «полную собственность» детей», и отмечает алиментный характер его функций[8]. Л. Б. Дорн видит первоначальный повод для введения узуфрукта «в исключении римским правом супругов от взаимного друг за другом наследования по закону, и, объясняемым этим обстоя­тельством, желанием умирающего супруга, оставить другого пожиз­ненно в фактическом отношении к вещам, которыми он был до тех пор окружен, но с тем, чтобы эти вещи не были потеряны для истин­ного наследника»[9]. Данной точки зрения придерживаются и совре­менные исследователи. «Il (le droit d'usufruit - A. C.) tendait essentiellement, - пишет Didier Claeys, - a assurer a la veuve la continuite du train de vie auquel son mari l'avait habitue»[10]. Учитывая, что римское государство постоянно вело войны, в которых гибли римские гражда­не, можно предположить, что установление узуфрукта на основании завещания было весьма распространено1.

Существуют и другие версии относительно возникновения узуфрукта. Так, С. А. Муромцев полагал, что узуфрукт возник в связи со стремлением почтенных граждан выразить доброе расположение к своим родственникам и друзьям[11] [12].

Согласно другой версии, узуфрукт возник по поводу ager publicus (общественной земли, принадлежащей государству). В Древ­нем Риме завоеванная земля, как правило, поступала в общую собст­венность государства. Такая земля служила в качестве пастбищ, отда­валась в аренду, или желающим предоставлялось право обрабатывать общественную землю и селиться на ней с обязательством уплаты в казну части дохода. После республиканского периода стали допус­кать продажу ее в частные руки. Право пользования общественной землей рассматривали как право, соответствующее узуфрукту. Против этой версии Л. Б. Дорном были высказаны следующие доводы: «Са­мые существенные черты узуфрукта: личный его характер и обеспе­чение, cautio, не встречаются ни при владении agro риЬНсо, ни при провинциальных землях. Затем все места источников, говорящие об узуфрукте, нисколько не оставляют сомнения насчет того, что он с са­мого начала был применяем и к движимым вещам, в особенности к рабам и скоту. Отношение же к ager publicus было основано на precarium, и скорее послужило примером при введении так называе­мого ager vectigales, чем при устройстве ususfructus»[13].

Таким образом, в римском праве узуфрукт возникает в сфере на­следственных отношений в целях обеспечения интересов лица, кото­рое не может выступать в качестве собственника наследственного имущества, но при этом находится в близких отношениях с наследо­дателем. Наследодатель стремился обеспечить материальное благопо­лучие близкого ему человека, но существующие правовые рамки не позволяли ему это сделать посредством передачи имущества по на­следству. Указанные мотивы возникновения узуфрукта отличают дан­ное право от земельных сервитутов, происхождение которых обуслов­лено хозяйственными потребностями.

Связано это, по всей видимости, с присущим родовому быту общинным началом. В родовом обществе было принято считать иму­щество принадлежащим всему роду, а не отдельному индивиду, вещ­ные права третьих лиц должны были быть ограничены во времени и не могли включать в себя правомочия по распоряжению имущест­вом. «У всех европейских народов, - отмечает И. Г. Оршанский, - первоначально преобладала идея рода, которому легко приносились в жертву интересы индивидуальной свободы отдельных членов се­мьи, особенно более слабых, не умевших отстаивать свои права, куда главным образом относятся лица женского пола. ... Поэтому закон вообще признавал только право женщин на получение приданого при выходе замуж, но не наследование в родовом имуществе»1. Подобное отношение к имуществу было характерно и для римской семьи, един­ство которой обеспечивалось личной и имущественной властью главы семейства.

Возникновению узуфрукта могло способствовать и то, что в раннем римском обществе длительное время существовала система общего обладания имуществом, в то время как индивидуальное обла­дание имуществом, защищенное юридически, выражалось «в форме индивидуального пользования вещами, которое выделялось отдель­ным лицам из общего имущества»[14] [15]. К тому моменту, когда к субъек­там индивидуального обладания перешло право распоряжения, поль­зование не своим имуществом было для юридического быта Древнего Рима уже вполне привычным явлением, поскольку индивидуальное пользование имуществом предшествовало установлению индивиду­альной собственности.

Необходимо отметить, что такое положение было присуще не только римскому, но и древнерусскому обществу. «Первоначально, - пишет М. Ф. Владимирский-Буданов, - при смешении публичных и частных начал, лицами, владеющими на частном праве, были союзы общественные: семейный, родовой, общинный и государственный;

лицо физическое еще не выделяется»1. При этом ученый приводит следующие признаки древнерусского наследственного права: «насле­дуют только члены семьи; воля завещателя подчинена этому порядку; наследодатель не может завещать имущества сторонним лицам, если нет членов семьи, то наследство переходит к представителю общест­венной власти»[16] [17]. В этот период, как считает М. Ф. Владимирский- Буданов, старое римское агнатическое наследование имело некоторую аналогию с порядками, господствовавшими тогда у руссов.

Учитывая некоторое сходство имущественных отношений в родо­вых обществах, следует предположить, что институт подобный узуф­рукту мог существовать и в древнерусском праве. Если древнерусскому обществу также было присуще лишение женщин права наследовать в родовом имуществе, то древнерусский аналог узуфрукта следует ис­кать в сфере наследственных отношений между членами семьи.

Историки права по-разному оценивают возможность вдов вы­ступать в качестве наследников по древнерусскому праву. В. Николь­ский полагает, что по Русской Правде ни жена после мужа, ни муж после жены не наследовали[18]. Не упоминая о праве мужей, в отноше­нии жен источник обычного права говорит следующее: «Аже жена сядеть по мужи, то на ню часть дати; а что на ню муж възложить, то­му же есть госпожа, а задниця еи мужня не надобе» (ст. 93)[19]. И. Д. Бе­ляев из данного текста делает вывод о том, что жена после смерти мужа имела право на такую же долю в наследстве, какую получали и все сыновья, если только муж при жизни своей не выделил ей части своего имущества (в последнем случае она не имела права на наслед­ство)[20]. По мнению С. В. Пахмана, вдова имела право на часть наслед­ства, если она оставалась жить с детьми, но когда муж назначил или дал ей особенный выдел из своего имущества, то она вместе с детьми не наследовала[21]. А. Куницын отмечает, что хотя Русская Правда и не признает жену наследницей мужа, она, тем не менее, получала часть переходящего к детям имущества в свободную и независящую от де­тей собственность1.

Для целей настоящего исследования важно установить, на каком праве переходило имущество жене после смерти мужа. Однозначного мнения по данному вопросу в науке истории права также не существует[22] [23].

Е. Н. Ярмонова указывает, что по Русской Правде женщина ста­новилась полноправной собственницей получаемого от мужа имуще­ства и могла распоряжаться им по своему усмотрению[24]. Об этом же пишет дореволюционный автор И. Д. Беляев: «по Номоканону жена получала долю из мужнина имения только на прожитие, по Русской же Правде она получала такую долю в полную собственность.»[25].

По мнению В. Никольского, выделение жене части из имущест­ва мужа производилось, когда при жизни мужа ничего не было ею получено, и если она оставалась во вдовстве, и эта выделяемая часть имела значение прожитка[26]. М. Ф. Владимирский-Буданов также опре­делял условия выделения части жене как прожиток[27]. К. Д. Кавелин пишет, что получаемая вдовой часть из имения мужа являлась не на­следством, а «лишь способом обеспечения вдовы после смерти му­жа»[28]. А. Рейц предполагал, что родовое имение предоставлялось вдо­ве в пожизненное владение[29]. В. О. Ключевский выделял в составе имущества вдовы вдовью часть, выделенную ей из наследства детей на прожиток до смерти или вторичного замужества, и то, что ей дал муж в полную собственность[30].

Представляется, что мнение о том, что имущество мужа могло переходить вдове на праве временного владения и пользования с це­лью ее обеспечения («на прожиток») после смерти мужа имеет право на существование и подтверждается содержанием духовных грамот князей и великих князей.

На основании изучения этих завещаний Б. Н. Чичерин делает вывод о том, что имущество князей переходило их женам в пожиз­ненное владение. Например, в княжение сына Дмитрия Донского, Василия Дмитриевича, умер его дядя Владимир Андреевич, кото­рый завещал «если умрет кто из сыновей, и останется у него жена, то последняя сидит с детьми в уделе мужа до своей смерти. После ее смерти удел переходит к ее сыну, а не будет сына и останется только дочь, тогда дяди обязаны выдать ее замуж, а сами разделяют между собою удел своего брата поровну. Если же князь умрет, не оставив по себе детей, то жена его все таки остается в уделе мужа до кончины ,,по сей по моей грамоте, а поминает нашу душу“; ос­тальные же сыновья до ее смерти никаким образом не должны вступаться в удел своего брата»1. В завещании Ивана Ивановича, сына Ивана Калиты, говорится, что по духовной его отца княгиня Ульяна владеет волостями и селами пожизненно, после ее смерти все ее владения должны быть разделены между сыновьями великого князя, его женой и племянником без обид[31] [32]. Кроме того, в завещании Ивана Ивановича предусмотрена передача жене в пожизненное вла­дение по три волости и по два села из удела каждого из сыновей. После ее смерти каждый сын должен был обратно получить то, что у него было взято. Так же распорядился в своем завещании и Дмит­рий Донской[33].

«Мы видим, - пишет Б. Н. Чичерин, - здесь различные поста­новления: то вдове отдается в пожизненное владение, на прожиток, отдельный участок, то, как делалось обыкновенно, ей назначалась в пожизненное владение часть из удела каждого сына и кроме того давались некоторые владения в полную собственность, в опрични­ну; то наконец она оставалась до смерти в нераздельном владении с детьми. Бездетная же вдова, или оставалась в пожизненном владе­нии удела своего мужа, или получала его в полную собственность, как например вдова Семена Ивановича1, или наконец получала из­вестный только участок. Все эти разнообразные постановления встре­чаются, как в законах Русской Правды, так и в духовных завещаниях частных лиц. Русская Правда прямо выставляет главным правилом: ,,Аже жена сядет по мужи, то у своих детей взять часть, а что на ню муж возложил, то тому госпожа есть, а заднича (наследство) ей муж­няя ненадобе“»[34] [35]. По мнению А. Лакиера, имения княгинь делились на три вида: прожиточные, находившиеся постоянно в их владении и благоприобретенные[36]. Прожиточные имения по смерти вдовствую­щей княгини обращались во владение того сына, в уделе которого они находились.

Итак, целый ряд ученых полагает, что вдова после смерти суп­руга получала имущество в пожизненное владение. Право пожизнен­ного владения по своему содержанию и назначению соответствует узуфрукту, следовательно, ст. 93 Русской Правды содержит положе­ния об узуфрукте.

При этом достаточно распространенным является мнение, что правила Русской Правды о наследовании вдовы возникли под влияни­ем византийского права. Данной точки зрения придерживаются В. Никольский, который считает, что ст. 93 Русской Правды имеет сходство с постановлениями Прохирона[37], В. О. Ключевский, пола­гавший, что данная статья возникла под влиянием греко-римского права[38].

О влиянии греко-римского права на регулирование отношений, связанных с временным владением и пользованием чужим имущест­вом (узуфруктом), может свидетельствовать и ст. 94 Русской Правды. Данная статья имеет следующее содержание: «Будуть ли дети, то что первое жены, то то возмуть дети матере своея; любо си на жену будеть възложил, обаче матери своеи возмуть»1. Данную статью К. А. Нево­лин толкует так: «По Русской Правде, отец, у которого были бы дети от первой жены, не имеет права назначить своей второй жене что-либо из имущества их матери; дети его от первой жены должны получить имущество своей матери, хотя бы он отказал что-нибудь из этого иму­щества своей второй жене. Здесь принимается, что муж удерживает в своем владении имущество, оставшееся по смерти жены его, но в то же время постановляется, что это имущество принадлежит в собствен­ность детям его от покойной жены и он не в праве отказать из этого имения что либо второй своей жене»[39] [40]. Данная статья, по его мнению, совершенно сходна с постановлением Эклоги, по которому отцу при­надлежало право пользоваться приданым имуществом своей жены, ос­тавившей от брака с ним детей, хотя права собственности на такое имущество принадлежали детям, и, без сомнения, заимствована из это­го источника. Влияние греко-римского права на содержание ст. 94 Рус­ской Правды отмечают И. Д. Беляев, В. Никольский, В. И. Сергеевич[41].

Принимая приведенное толкование ст. 94 Русской Правды, сле­дует признать наличие в древнерусском источнике упоминания о ча­стном случае владения чужим имуществом, которое в римском праве подпадало под понятие ususfructus: отец владеет имуществом, собст­венниками которого являются дети его первой жены. В данном случае наблюдается несомненное сходство с bona adventitia, установленным императором Константином. «Имущество, доставшееся детям после матери, - описывает этот вид имущества С. А. Муромцев, - составля­ло собственность детей; отец же имел право пользования этим иму­ществом (ususfructus). При эманципации своей дети получали такое имущество в собственные руки, оставляя одну треть его в пользу отца ,,в благодарность“ за его хлопоты. Юстиниан включил в bona adventitia и то имущество, которое дети получали после деда, бабки или других восходящих родственников. Под bona adventitia понимали вообще все то имущество, которое, не входя в состав прочих видов пекулия, приобреталось детьми со стороны, т.е. не за счет отца»1.

Правило, предусмотренное ст. 94 Русской Правды, сохранилось как обычай в Смоленской губернии в среде крестьян до ХХ в.: «Из Краснинского уезда (коблуковской волости) пишут: ... если по­сле умершей остались малолетние дети, то ее имущество не идет к ее

2

родным, а остается во владении мужа до возраста детей» .

Влияние византийского права объясняют тем, что дела о наслед­стве были предоставлены духовенству, которое руководствовалось греко-римским правом. «При подсудности наследственных дел духов­ным судам, - пишет В. И. Сергеевич, - и при том важном значении, какое принадлежало представителям церкви в последние моменты жизни каждого христианина, иначе и быть не могло. У нас, конечно, была и своя народная практика, но очень разнообразная, как и практи­ка германских племен. Духовенство не могло руководствоваться этой неустойчивой практикой и должно было вносить греко-римские нача­ла»[42] [43] [44] [45]. В. О. Ключевский также настаивал на том, что Русская Правда родилась в сфере церковной юрисдикции, и при ее составлении руко-

4

водствовались памятниками церковно-византийского права. Д. Азаревич указывал на то, что культурно-историческое влияние Ви­зантии должно было отразиться на праве окружавших ее народов, в том числе и славянских: «В частности на юридической практике древней Руси это влияние должно было отразиться уже потому, что греческое каноническое право тесно примыкало к гражданскому пра­ву, от которого и не могло быть отделяемо и рассматриваемо по­рознь»[46]. Положение о том, что русское наследственное право основы­валось на греко-римском праве, поддерживается и современными ис­следователями1.

Правила об узуфрукте содержатся также в положениях Псков­ской судной грамоты (1397-1467) о кормле (ст. 72, 88, 89), право на которую по своему назначению и содержанию соответствует ука­занному вещному праву. В ст. 72 грамоты сказано: «А которому че­ловеку будет кормля написанна в рукописании, и да грамотами вла­деть землеными учнет или исадскими, а продаст тую землю или (и)сад, или иное что, а доличат того человека, ино ему земля та, или исад, или иное выкупить, а свою кърмлю покрал»[47] [48]. В Хрестоматии М. Ф. Владимирского-Буданова приведен следующий перевод дан­ной статьи: «Если кто получит по завещанию имущество в пользо­вание и если у него же в руках будут грамоты (крепостные акты) на это имущество: землю или исад, и пользователь продаст эту землю, или исад, или что нибудь другое, то, когда уличат его (в такой неза­конной продаже), он обязан выкупить проданное имущество и сверх того лишается пользования им. Покрал: т. е. лишение пользования есть штраф за его противозаконный поступок, как за кражу чужо­го»[49]. Поскольку пользователь не имел права распоряжаться данным имуществом, обладая им на ограниченном вещном праве, то прода­жа считалась незаконной.

Под кормлей понимают право прижизненного пользования ве­щью или право пожизненного владения[50]. Подтверждение этому В. И. Сергеевич находит в ст. 88 грамоты: «а у которого человека пом­рет жена без рукописания, а у ней останется отчина, ино мужу ея вла- дети тою отчиною до своего живота, толко не оженится; а оженится, кормли ему нет»[51]. Такое же положение было предусмотрено в ст. 89 для вдовы: «А у которой жены мужь помрет без рукописаниа и оста­нется отчина или живот, ино жене его кормится до своего жывота, толко не пойдет замужь, а пойдет замужь, ино ей нет»1. Рукописанием именовалось завещание. При отсутствии завещания переживший суп­руг получал в пожизненное пользование все имущество умершего при условии соблюдения вдовства. Положения ст. 72 предлагают рассмат­ривать как установление права пользования по завещанию, а ст. 88 и 89 - как установление права пережившего супруга на кормлю (содержание, обеспечение) по закону[52] [53]. Таким образом, право на корм­лю по своему назначению и содержанию соответствует узуфрукту.

В отличие от Русской Правды, Псковская судная грамота преду­сматривала возможность передачи имущества в пожизненное пользо­вание не только от мужа жене, но и от жены мужу. В качестве приме­ра можно привести духовную Акилины: «Ее муж, князь Федор, полу­чает семь дворов и половину мельницы в кормлю, а село на Кеби, клеть и двор в городе - в одерень; после смерти мужа его кормля пе­реходит к монастырю Успения»[54]. И обратный пример, установление пожизненного пользования в целях обеспечения жены: в духовной Карпа село отписано церкви святого Ильи, но завещано при этом «жене моей Марине с того села ести хлеб до ее живота», также было предусмотрено досрочное прекращение права пользования в случае, если «не усидит жена моя Марина в дому моем, а пойде за муж»[55].

По мнению В. И. Сергеевича, различие права собственности и пожизненного владения «могло возникнуть само собой, независимо от какого-либо иностранного влияния. Но нельзя не указать здесь на сходство статей Псковской судной грамоты о кормле супругов с ... по­становлением Эклоги, по которому, в известном случае, переживший супруг мог пожизненно владеть всем имуществом умершего»[56].

В дальнейшем исключение женщины из числа наследников по закону было обусловлено не только родовым характером имущества, но и государственными интересами. Московские князья были заинте­ресованы в усилении государства, не допущении дробления земель.

В юридической науке существует мнение, что после Псковской судной грамоты в московском праве следы узуфрукта теряются, и вновь этот институт встречается только в законодательстве XIX в.1 Есть основания полагать, что это мнение ошибочно: действительно, в Судебнике Ивана III 1497 г. отсутствует упоминание о правовых ин­ститутах, подобных узуфрукту, однако и в указах XVI в., и в Собор­ном Уложении 1649 г. имеются статьи, содержание которых можно рассматривать как положения об узуфрукте.

В. И. Сергеевич полагает, что в Московском государстве сущест­вовали и личные, и реальные сервитуты, которые сложились под не­сомненным влиянием византийского права[57] [58]. Определяя личные серви­туты как права на чужую вещь, принадлежащие непосредственно из­вестному лицу, известный историк русского права приводит следую­щие их примеры: «Так, ратные люди во время похода могли останав­ливаться на прилежащих к дороге лугах, которые с этою целью не должны были запираться ранее Троицына дня, а после Троицына дня они могли пользоваться пространством в три сажени от дороги. Слу­жилые люди, идя на войну, могли въезжать в прилежащие к дороге ле­са для добычи дров и кольев для постройки палаток»[59]. Утверждать, что В. И. Сергеевич указанные случаи понимает как личные сервиту­ты, можно исходя из текста, в котором они противопоставлены реаль­ным сервитутам. Точно такого же взгляда придерживался и В. Н. Лат- кин, который читал лекции по истории русского права в Санкт- Петербургском университете одновременно с В. И. Сергеевичем (В. И. Сергеевич доводил курс до начала XVIII в., а В. Н. Латкин про­должал далее)[60]. Однако пользование прилегающим к дороге про­странством является скорее ограничением права собственности, не­жели личным сервитутом, поскольку данное право возникает на осно­вании закона в отношении неопределенного круга лиц, а не в частно­правовом порядке в интересах определенного лица. В связи с чем

Д. И. Мейер относил данное право к правам участия общего, которые им вообще не рассматриваются как права на чужие вещи1.

В XVI-XVIII вв. в качестве соответствующего узуфрукту права выступает право на прожиток. Как обособленная группа правовых норм, регулирующих отношения по временному владению и пользо­ванию недвижимым имуществом, т. е. как правовой институт, право на прожиток было закреплено Соборным Уложением 1649 г., в кото­ром ему посвящено 24 статьи: в главе II «О Государьской чести, и как Его Государьское здоровье оберегать» - 7, в главе XVI «О поместных землях» - 8, 10, 11, 13, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 30, 31, 32, 33, 56, 57, 58, 61, в главе XVII «О вотчинах» - 2, 3, 10, 12[61] [62]. Большинство из ука­занных статей воспроизводят нормы предыдущего законодательства: Указа 1618 г. «О предоставлении поместий семье и роду лиц, убитых на войне, попавших в плен и пропавших без вести», Указа 1620 г. «О справе за женихами прожиточных поместий вдов и девиц», Указов 1620-1622 гг. «О запрещении отдавать поместья в «пожить», «О воз­вращении вдовам и дочерям поместий, отданных их родственникам, не выполняющим условий об их содержании и выдаче замуж», Уло­жения о вотчинах и поместьях 1636 г., Указа 1644 г. «О величине прожиточных поместий»[63]. Положения некоторых из данных статей были в дальнейшем дополнены Новоуказными статьями о поместьях 10 марта 1676 г. и Новоуказными статьями о вотчинах 14 марта 1676 г. Статьи Соборного Уложения 1649 г. предусматривали пере­чень субъектов права на прожиток, куда входили матери, вдовы, дев­ки (дочери, племянницы, сестры), недоросли дворян, детей боярских, иностранцев (иноземцев), находившихся на русской службе, отстав­ленные от службы старые и увечные дворяне и дети боярские; осно­вания установления данного права - пожалование государя; размер прожитка; объем правомочий.

Под прожитком понималась часть поместья или вотчины, выде­ляемая после смерти владельца на содержание вдовы, дочерей, мате­ри, несовершеннолетних детей. Разновидностью прожитка было по­местье, которое в полном размере оставалось за престарелыми и увечными дворянами, отставленными со службы (прожиточное поме­стье). Таким образом, в зависимости от объекта права можно выде­лить две разновидности права на прожиток: право на прожиточное поместье и право на прожиток из вотчины.

А. Г. Маньков указывает, что фактическое обеспечение прожит­ком вдов и детей из поместий умерших мужей известно по Новгород­ским писцовым книгам середины XVI в.1 К. В. Петров в качестве примера упоминания о выделе части поместья как прожитка приводит указную грамоту от 30 сентября 7064 (1555) г. о разделе поместья Чмута Ачкасова, указные грамоты от 31 августа 7063 (1555) г. о раз­деле поместья Михаила Волнина, о выделе прожитка сестрам Марии и Матрене из поместья их отца Китайки Пятого, от 12 января 7064 (1556) г. о наделении вдовы Нечая Бутурлина Орины с полугодовалой дочерью Марьицей прожитками и другие, в том числе жалованную грамоту от 1 апреля 1553 г. Григорию Рудаку Афонасьеву сыну Ал­фимова на прожиток в Клине за службу и за старость[64] [65].

О случаях передачи жене и дочерям поместья «на прожиток» упоминается и в документах XVII в., например, в боярской грамоте Д. Трубецкого воеводе А. Ф. Палицыну и дьяку К. Мошкову об отка­зе поместья немчину Анцесварку (1612), в отписке воеводы П. Г. Дашкова на царскую грамоту об отказе поместья М. Муранову (1617)[66], в деле по челобитью вологжанки, вдовы Дарьи Монастыре- вой о невзимании с прожиточного ее поместья денег за даточных людей «для крови и смерти сына ее Ивана» (1634)[67]. Указом 23 мая 1628 г. было постановлено, что дочери при жизни сына не наследуют в родовых и выслуженных вотчинах, а им дается после отцов их из поместья на прожиток по указу: «Да и вперед, которые челобитчики учнут бити челом им государем после отцов своих сыновья и дочери о вотчинах, и те вотчины указали давати сыновьям их, а дочерям вотчин з братьею жеребьев давати не велели, покаместо братья их живы; а давати дочерям после отцов их из поместий на прожиток по своему государеву указу; а как братьев их не станет, и дочери тем вотчинам вотчичи»1.

Широкое применение права на прожиток из поместий и его за­крепление в Соборном Уложении 1649 г. объясняется событиями, имевшими место в истории России в начале XVII в. Прожиток был призван обеспечить матерей, жен, дочерей, несовершеннолетних де­тей тех дворян, которые погибли в результате интервенции и войн, поскольку поместья предоставлялись под условием службы и указан­ные лица не могли их наследовать. Учитывая то обстоятельство, что дворянство было опорой власти, государство было заинтересовано в сохранении данного сословия, в том числе путем обеспечения суще­ствования неслужилых членов семьи дворянина.

Состав прожитка можно определить из содержания ст. 55 главы XVI Соборного Уложения 1649 г.: его составляли «усадище, и к усади- щу пашни»[68] [69]. Размер прожитка зависел от величины оклада и от обстоя­тельств смерти главы семьи. Если глава семьи был убит в сражении, то со 100 четвертей оклада полагалось 20 четвертей женам, 10 - дочерям (XVI, ст. 30); если он умер в полку на государевой службе, то женам - 15, дочерям - 7 четвертей с осминою (XVI, ст. 31); если же умер дома, вне службы, то женам - 10, дочерям - 5 четвертей (XVI, ст. 32).

Особенности права на прожиток как разновидности вещного права заключаются в следующем. Собственником имущества явля­лось государство, право на прожиток возникало на основании закона и указания верховной власти, а не вследствие завещания; в некоторых случаях пользователь имел право распорядиться имуществом. На­пример, вдовы и девки (дочери, сестры, племянницы) имели право передавать прожиток родственникам, которые должны были их со­держать, а девок выдать замуж. А. Г. Маньков отмечает, что вдова или девка при выходе замуж могли передать прожиток мужу, в этом случае прожиток становился приданым. Содержание правопримени­тельных актов XVII в. ставит правильность последнего утверждения под сомнение. В документах Поместного приказа за 1635 г. содержит­ся памятная запись по челобитной черниговца Семена Вишневского о переводе его по службе из Путивля в Рыльск, где находится прожи­точное поместье его новой жены. Из Поместного приказа для приня­тия решения по челобитной сообщили, что «по даче 143 г. за черни- говцом, за Семеном Вишневским поместья в Кромах да в Рыльску вдовино Аксиньино Воиновы жены Щеголева прожиточное поместье 100 чети, а вдова пошла замуж за него Семена, да за ним же по даче нынешнего 144 года выморочные жеребьи падчериц его, девок Марь- ицы да Катериницы Воиновых дочерей Щеголева, 50 четьи; да ему же поступились падчерицы ж его, девки Анница да Натальица Воиновы ж дочери Щеголева, прожиточного своего поместья 50 же чети, а ему велено с того поместья государеву службу служить и падчериц двух девок кормить, и, вскормив, замуж выдать»1. В данном случае прожи­точное поместье жены передается мужу не как приданое, а как возна­граждение за службу государю, и только в отношении падчериц воз­лагается обязанность кормить их за счет переданных отчиму прожи­точных поместий и выдать замуж.

О переходе прожиточного поместья мужу свидетельствуют так­же материалы дела Московского Судного Приказа по спору вдовы Матрены Жураковской, Юрия и Данила Андреевых Жураковских в поместьях, оставшихся после Парфения Феоктистовича Жураков- ского. В 1696 г. умер Парфен Жураковский. Его вдова Матрена и дочь Антонида получили поместье на прожиток по окладу в Галицком, Ко­стромском и Коломенском уездах. Остаток «за окладом» получили двоюродные братья Жураковского как безпоместные по родству. За­тем Матрена вышла замуж за Петра Титова и прожиточное поместье «было справлено и отказано за ним»[70] [71].

Закрепление пользования землей на условиях службы исключа­ло возможность передавать женщинам поместья по наследству. Поме­стья переходили сыновьям или ближайшим родственникам при усло­вии несения ими службы. И. Г. Оршанский полагает, что допущение женщин к наследованию привело бы в данном случае к разрушению феодально-служебного строя в самом его основании[72].

Названные особенности не изменяют сущности данного институ­та, - право на прожиточное поместье представляет собой право вре­менного владения и пользования поместьем или его частью с целью извлечения доходов для обеспечения члена семьи дворянина или само­го дворянина, не способного нести службу. Данное право следует рас­сматривать как разновидность узуфрукта. К. В. Петров пишет, что прожиток является одним из новых видов земельной собственности (прожиточной собственностью, условной собственностью1), появление которого в конце XV в. обусловлено созданием поместной системы[73] [74].

Право на прожиток могло быть установлено не только за счет поместья, но и за счет вотчины. По общему правилу вдовы не могли наследовать родовые и выслуженные вотчины, а также вотчины, куп­ленные у своих сородичей из числа родовых и выслуженных. Послед­ние возвращались в род умершего. Если у умерших не было поместий или купленных вотчин, то оставшимся после них одиноким матерям, которые жили с ними, и бездетным вдовам выделялось на прожиток из выслуженных вотчин (XVI, ст. 16, XVII, ст. 2). При этом прожиток нельзя было продать, заложить, отдать в монастырь или передать в качестве приданого. При выходе замуж, пострижении или смерти владелицы прожитка вотчины возвращались в род мужа (XVII, ст. 2, 3, 10, 12). Кроме того, при наследовании вдовой купленной мужем у своих родственников вотчины она получала лишь временное право владения и пользования вотчиной без права распоряжения (продажи, залога). Замужество, пострижение, смерть влекли за собой возврат вотчины в род мужа (XVII, ст. 8). Таким образом, наследование вдо­вами некоторых купленных вотчин также являлось разновидностью прожитка, т. е. узуфруктом.

А. Б. Бабаев полагает, что право на прожиток из поместья являет­ся особым вещным правом, отличным от права собственности, в то время как право на прожиток из вотчины выступает, скорее, правом собственности женщины на вотчину, поскольку она может ей распо­ряжаться1. Указанное мнение не соответствует Соборному Уложению 1649 г., в котором четко определено, что «кого московских чинов бояр, и окольничих, и думных людей, и стольников, и стряпчих, и дворян московских, и дьяков, и жильцов, и городовых дворян, и детей бояр­ских, и иноземцов судом божиим не станет, а после их останутся мате­ри их, да после их же останутся жены их бездетны, а поместей после тех умерших не останется, и на прожиток матерем и женам дать будет не с чего, и купленых вотчин потому же не останется, а останутся вы- служеные и родовые вотчины, и тех умерших матерем и женам давати на прожиток из выслуженых вотчин, по их живот по разсмотрению. А тем вдовам тех выслуженых вотчин не продать, и не заложить, и по душе не отдать, и в приданое за собою не писать. А будет пойдет за­муж, или пострижется, или умрет, и те вотчины отдавати вотчинником, кто к тем вотчинам будет ближе.»[75] [76]. Таким образом, вдова не имела правомочий по распоряжению вотчиной, предоставленной ей на про­житок, и, соответственно, права собственности на эту вотчину.

В пользу происхождения прожитка из права на поместье гово­рит то, что право на прожиток из вотчины, согласно Соборному Уло­жению 1649 г., возникало в случае отсутствия у умершего поместий (XVII, ст. 2). При этом поместье выступало основным источником на­деления прожитком. Но необходимо учитывать, что пожизненное владение было известно уже Русской Правде (включено не позднее XIII в.), как «кормля» - Псковской судной грамоте, поэтому нельзя утверждать, что причиной появления прожитка стало формирование поместной системы. Упоминания о праве на прожиток из вотчины от­носятся к тому же периоду - середина XVI в. - что и о праве на про­житок из поместий. Положение о прожитке в виде предоставления жене бездетного князя части вотчины в пожизненное владение со­держит дополнительный указ 1562 г. к Судебнику Ивана IV о запрете служилым князьям распоряжаться (продавать, менять, отдавать за до­черьми в качестве приданого) старинными вотчинами: «А которого князя не стало бездетна, а останется у него жена, а напишет ей муж ее духовную, что из своей вотчины, и ей на той вотчине жити до своего живота; а как ее не станет, и та вотчина на Царя и Великого Князя, а душу ее велит Государь из своея казны устроить»1. Представляется, что в московском государстве стали применять уже известный способ обеспечения интересов лиц, не входивших в число наследников, в но­вых условиях. Как и ранее, прожиток был предназначен для содержа­ния вдов и малолетних детей, но, учитывая статус и предназначение поместья, круг субъектов данного вещного права был расширен (пра­вом на прожиток наделялись сами помещики по старости или по уве­чью, их матери и дочери).

При изучении поместных отношений наблюдается определенное сходство самого права на поместье с узуфруктом[77] [78]. Помещик не вла­дел поместьем на праве собственности, он получал его во временное (пожизненное) пользование на условиях военной или иной (посоль­ской, административной и т. п.) службы для извлечения доходов, ко­торые по своей сути являлись его жалованьем. Таким образом, в этот период помещик обладал правом пользования земельным участком под условием несения службы. Содержание поместного права заклю­чалось в эксплуатации природных богатств отведенного участка. Од­нако уже к XVI в. владельцы поместий наделяются правомочиями по их распоряжению: допускается мена поместьями, мена поместий на вотчины, продажи поместья в вотчину. Поместья могли переходить по наследству к сыновьям, годным к службе, при отсутствии прямых наследников поместье передавалось ближайшим беспоместным и ма­лопоместным родичам. Все эти признаки указывают на то, что содер­жание права на поместье не ограничивалось правомочиями владения и пользования. Однако смена владельца поместья не влекла прекра­щения права на прожиток: в 1689 г. по Именному указу прожиточное поместье было оставлено за вдовой Марфой Бахтеяровой несмотря на то, что зять ее Григорий Шубин променял это поместье подъячему Федору Замятнину[79].

Таким образом, до XVII в. поместное право по своему содержа­нию весьма близко к узуфрукту, но в дальнейшем наблюдается сбли­жение правового режима вотчин и поместий, помещики получают право распоряжения поместьями, право передавать поместья по на­следству. С 1714 г. вотчины и поместья именовались недвижимым имуществом, что окончательно было закреплено Указом 1731 г. По­степенно в ходе исторического развития право на поместье из узуф­рукта (пожизненного владения) преобразуется в право собственности, что окончательно было закреплено Екатериной II в Грамоте на права и вольности и преимущества благородного российского дворянства 1785 г. (Жалованная грамота дворянству).

В 1714 г. Петр I издал Указ «О порядке наследования в движи­мых и недвижимых имуществах» (Указ о единонаследии), согласно которому недвижимое имущество должно было переходить по на­следству только к одному лицу в роде. Петр I объяснял необходимость такого порядка пользой как для государства (дробление имений уменьшает размер государственных доходов), так и непосредственно для самих подданных (разделение имений ведет, в конечном счете, к разорению семей и праздности мужчин, не желающих ни служить, ни учиться, ни торговать)1. Для обеспечения интересов вдовы было установлено, что бездетная вдова после бездетного мужа получала все недвижимое имение мужа в дожизненное владение или до поступле­ния в монашество: «Которая жена после мужа останется бездетна, то и недвижимое мужа ее имение да будет по смерть ея или по постри­жение» (Указ от 23 марта 1714 г. «О порядке наследования в движи­мых и недвижимых имуществах», IX)[80] [81]. Положение это действовало весьма непродолжительное время: «закон о единонаследстве не устоял против силы народного обычая»[82]. Неприятие обществом правила о передаче недвижимого имения одному из детей, лишая других средств к существованию, побудило императрицу Анну Иоанновну отменить в 1731 г. закон о единонаследстве и восстановить прежний порядок наследования. Однако правила наследования супругов изме­нились. Именным указом от 17 марта 1731 г. было установлено, что после смерти мужа вдова получает 1/7 долю в недвижимом имущест­ве и 1/4 - в движимом: «После умершего мужа изо всего его недви­жимого имения, какого бы звания за ним ни было, из жилого и из пустого, давать жене его со 100 по пятнадцати четвертей в вечное владение, а из движимого имения по Уложенью.»1. Данное правило распространялось указом и на вдовца: «також и мужьям после жен давать из недвижимаго и движимаго собственнаго жен их имения против того ж, как положено оставшим женам после мужей». Указная часть переходила именно на праве собственности - в «вечное владе­ние». Указ 1731 г. гарантировал пережившим супругам право на по­лучение указной части из имущества умершего супруга. Право участ­вовать в разделе наследства было предназначено заменить собой пра­во на прожиток. Кроме того, по Указу 1731 г. поместья и вотчины стали именоваться одинаково «недвижимое имение вотчина», что препятствовало применению положений Соборного Уложения 1649 г. о праве на прожиток за счет поместий.

Несмотря на утрату правом на прожиток своего значения как средства государственного обеспечения, узуфрукт как вещное право не исчезает. Право пожизненного владения устанавливается по Высочай­шему решению в отдельных случаях, когда супруг не может наследо­вать по закону. Высочайшей резолюцией Екатерины II 1763 г. по делу умершего майора Гаврилы Лазарева о разводе его с первою женою бы­ло установлено, что поскольку определить, какой брак действителен, за­труднительно, то следует разделить имения между детьми от двух бра­ков, «а матерям по их детниных частях с детьми сими по смерть»[83] [84]. Т. Е. Новицкая приводит следующий пример: «В 1773 году граф Захар Чернышев передал Екатерине II письмо своего зятя генерала Петра Племянникова с просьбой разрешить передать ,,по смерти его все его родовые и отцу его жалованные и купленные тако ж и матери его де­ревни и московские дворы укрепить за его женою и ее детьми“, по­скольку сам он ,,никого родственников и ближних наследников не имел“. Однако императрица не пожелала утвердить завещание, проти-

воречившее закону, и разрешила лишь вдове пожизненно пользоваться этой недвижимостью. В черновик Указа по поводу завещания Екатери­на собственноручно внесла уточнения. В частности, к словам: „Недвижимое же оставляем ей по смерти ея“, она приписала: ,,Во вла­дении^ Таким образом, императрица лишь отсрочила время перехода имущества к законным наследникам, предоставив вдове своеобразную ,,кормлю“»1.

Важным этапом развития нормативно-правового регулирования узуфрукта в российском праве является Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства 1785 г., кото­рой предусматривалась возможность установления узуфрукта по воле собственника в отношении благоприобретенного имущества: «Благо­родному свободная власть и воля оставляется, быв первым приобре­тателем какого имения, благоприобретенное им имение дарить или завещать, или в приданое или на прожиток отдать или передать, или продать кому заблагорассудит. Наследственным же имением да не распоряжает, инако как законами предписано» (ст. 22)[85] [86].

В течение XVIII в. право на прожиток трансформировалось в право получения указной доли в наследстве после смерти умершего супруга с альтернативной возможностью закрепления на основании завещания благоприобретенного имущества на праве пожизненного владения. Поскольку указанный размер наследственных долей не га­рантировал обеспеченное материальное положение пережившего суп­руга, возможность предоставления ему права пожизненного владения родовым имуществом была сохранена и закреплена в части 1 тома Х Свода законов Российской империи. Древнейший институт пожиз­ненного владения применялся и в ХК в., смягчая в некоторой степе­ни ограничения наследования супругами родового имущества.

Первые попытки определить в законодательстве право пользо­вания чужим имуществом как вещное право относятся к началу XIX в. При составлении проекта Гражданского уложения Российской империи были сформулированы общие положения об узуфрукте, но Государственным Советом данный проект не был принят. В редакции проекта 1814 г. узуфрукт именовался срочным содержанием, под ко­торым понималось право пользоваться по закону или по условию вы­годами с имения другому, в собственность принадлежащего, без от­чуждения оного и с сохранением его целости[87]. Проект включал поло­жения о правах и обязанностях пользовладельца, который именовался содержателем, а также предусматривал основания прекращения сроч­ного содержания (гл. 6 ч. 2 «Об имуществах», § 59-84). В качестве предмета срочного содержания могло выступать как недвижимое, так и движимое имущество, включая капиталы. Предусматривалась воз­можность установления данного права на потребляемые вещи: «поль­зующийся вещами издерживающимися, как то: хлебом, вином и тому подобным, по прекращении срока владению, обязан возвратить их в том самом количестве, в каком получил» (по сути, речь идет о ква­зиузуфрукте). Положения о срочном содержании указывают на то, что составлялись они под влиянием французского Code Civil, в кото­ром, как и в проекте уложения, узуфрукт рассматривается как само­стоятельное вещное право, не входящее в группу сервитутов (соот­ветственно, срочное содержание не включается в число повинностей).

Следует отметить, что в главе о срочном содержании отсутство­вал специальный параграф об основаниях возникновения данного права. Тем не менее из содержания § 60, 61, 65 следует, что срочное содержание могло быть установлено на основании духовного завеща­ния, договора, даровой записи. В проекте не упоминается о возникно­вении срочного содержания в силу закона, в то же время в главе че­тырнадцатой проекта о наследовании супругов говорится, что в от­сутствие брачного договора или завещания, когда нет родственников ни восходящих, ни нисходящих, ни побочных, тогда вдова неразве­денная получает в пожизненное владение все имущество движимое и недвижимое; если у мужа есть родственники восходящие или по­бочные, то вдова владеет по смерть свою или по замужество полови­ною недвижимого и движимого имущества (§ 162, 164). При этом вдова, владея пожизненным уделом, не может ни продать, ни зало­жить его, но обязана хранить в целости, пользуясь с него доходами (§ 165). Такие же правила были предусмотрены для мужа, наследую­щего по закону после жены. Временный характер действия права, из­влечение дохода из чужого имущества, отсутствие правомочий рас­поряжения, обязанность сохранить имущество в целости - все это свидетельствует о том, что право пожизненного владения относится к срочному содержанию, то есть узуфрукту. Однако разработчики проекта не предусмотрели наличие взаимосвязи между этими права­ми, что является недостатком проекта Гражданского уложения Рос­сийской империи 1814 г. в части регулирования узуфрукта.

Первоначальный план Свода законов гражданских, составлен­ный М. М. Сперанским, предполагал изложить положения о вещных правах в главе второй книги второй (всего планировалось семь книг, содержащих законы гражданские). Помимо права собственности предлагалось включить в данную главу право пользования, под кото­рым понималось:

«1) пользование по отношению к недвижимостям (владение), ко­торое может быть рассматриваемо или как составная часть права соб­ственности, когда ему предшествует укрепление, или же самостоя­тельно, как факт (detentio et incubatio), или как право, когда получает защиту установленной власти (possessio civilis);

по отношению к движимым имуществам, соединенное с пра­вом собственности;

пользование в движимых и недвижимых имуществах отдель­ное от права собственности»[88].

Узуфрукт как право пользования чужим имуществом соответству­ет как третьей категории из указанных разновидностей пользования, так и первой, когда речь идет о праве пользования по отношению к недви­жимостям (владению), отдельном от права собственности. По всей ви­димости, дуализм взглядов М. М. Сперанского на самостоятельное пра­во пользования послужил причиной включения в часть 1 тома Х Свода законов гражданских в качестве отдельных прав владения и пользования права пожизненного владения и права пользования полного и неполно­го, которые в настоящей работе рассматриваются как разновидности узуфрукта в гражданском законодательстве ХК - начала XX в.

Обобщая результаты изучения правовых актов XIII - начала XIX в., посвященной им литературы, можно сделать следующие выводы.

Происхождение узуфрукта как в римском, так и в русском праве следует искать в сфере имущественных отношений внутри семьи. И в первую очередь возникновение данного института связано с зави­симостью женщины от семьи. Наделение вдовы правом пожизненно­го владения имуществом позволяло достичь баланса интересов семьи и пережившей мужа супруги.

Положения о правах, сходных по содержанию и назначению с узуфруктом, содержит Русская Правда (Пространная Правда) в статьях о наследовании вдовы (ст. 93), о праве детей от первой жены на имущество их матери (ст. 94). В Псковской судной грамоте анало­гом узуфрукта является «кормля», в Соборном Уложении 1649 г. - право на прожиток, которое могло быть установлено как на выслужен­ную вотчину, так и на поместье, в Указе 1714 г. о порядке наследова­ния в движимых и недвижимых имуществах - право бездетной вдовы после бездетного мужа на все недвижимое имение мужа в пожизнен­ное владение или до поступления ее в монашество. Указ 1731 г. уста­новил право вдовы и вдовца на долю в наследстве, после чего право пожизненного владения утратило свое значение как средство государ­ственного обеспечения и применялось по Высочайшему решению лишь в отдельных случаях, когда супруг не мог наследовать по закону. Грамота Екатерины II на права, вольности и преимущества благород­ного российского дворянства 1785 г. предусматривала возможность установления узуфрукта по воле собственника в отношении благопри­обретенного имущества. В течение XVIII в. право вдовы на прожиток трансформировалось в право получения пережившим супругом указ­ной доли в наследстве с альтернативной возможностью закрепления за ним имущества на праве срочного или пожизненного владения.

Несмотря на разные исторические и экономические условия, в которых применялись названные акты, наблюдается преемствен­ность положений о пожизненном владении. Она выражается в одина­ковом назначении правил, которыми предусматривается установление данного права. Возникнув в сфере наследственного права, вещные права, соответствующие узуфрукту, были предназначены для матери­ального обеспечения членов семьи, ограниченных в наследственных правах, т. е. носили социальный характер. Обеспечительный характер этих прав сохранялся на разных этапах развития российского законо­дательства, что свидетельствует о преемственности в правовом регу­лировании отношений, связанных с пожизненным владением и поль­зованием чужим имуществом.

В науке существует мнение, что положения Русской Правды и Псковской судной грамоты о правах, сходных с узуфруктом, были за­имствованы из греко-римского права или возникли в результате его влияния. Признавая возможность такой рецепции, не следует исклю­чать того, что сходство могло быть случайным. Отношения между супругами, между супругами и детьми по поводу имущества развива­ются в древнем быту постепенно, опираясь на сложившиеся в повсе­дневной жизни обычаи. Поэтому при ответе на вопрос о заимствова­нии положений об узуфрукте нельзя ограничиваться только формаль­но-юридическим сравнительным анализом русского и греко-римского права, не учитывая возможности одинаковых путей развития права при сходных исторических условиях.