Неравенство всегда было оплотом общества и мировоззрения британцев. Земли даровали монархи, покупка дома или квартиры фактически означает лишь их аренду у лендлордов – на 100 или 150 лет, но все равно не навсегда. Подвальные этажи – вполне достойное место проживания, вспомните героев Диккенса или Элизу Дулиттл, «прекрасную леди». Каждый проживает жизнь на отведенной ему ступени социальной лестницы, ни на что и никогда не жалуясь. Сословное неравенство естественно.

Маргарет на него и не покушалась, она была истинной британкой. Но она была уверена, что двигателем развития является неравенство совсем другого толка – в способностях и трудолюбии. Желание человека выделиться среди остальных, преуспеть – вот что движет экономику. Это, пожалуй, было ее главным убеждением, без него не понять и суть ее политики на посту премьера.

«Что стоят способности человека, врожденные и развитые, если у него отнять возможность выделяться среди других» – крылатый афоризм Тэтчер. Для нее равенство – это только равное право каждого развивать свои таланты. Оно не имеет никакого отношения к социальной справедливости, то есть к сокращению дистанции между богатыми и бедными.

Ей было плевать, что нищала английская аристократия, не желавшая по уму использовать свои нетопленые замки и поместья, которые были пригодны лишь для праздных охот на несъедобных лис. Но ей было далеко не все равно, что те, кто создает больше общественного богатства, почему‑то платят самые большие налоги.

Есть люди большие и маленькие, толстые и худые, одаренные и тупицы, трудолюбивые и бездельники. И никто никогда с этим ничего не сможет поделать. А делать с этим ничего и не нужно. Когда Тэтчер станет премьером, она примется реформировать систему образования страны именно в этом направлении: школа обязана дать каждому возможность раскрыть свои таланты, не оставлять на краю знаний детей из бедных семей. А все остальное человек решает сам.

В 1951 году, в разгар предвыборной борьбы в Дартфорде, Маргарет вышла замуж. Весьма удачно! Дэнис Тэтчер, успешный предприниматель, гольфист, охотник, любитель парусного спорта, был вхож во все закрытые клубы английской знати. До встречи с Маргарет он уже нахлебался и от первой жены, и вообще от барышень из хороших семей с их безупречными манерами и врожденной английской неискренностью аристократок. Его привлекла прямота и надежность Маргарет Робертс, ее ясные цели, неумение лукавить.

Дэнис Тэтчер открыл жене двери в высший свет, но для нее это никогда не представляло большой ценности. Маргарет по‑прежнему чувствовала себя простолюдинкой, только теперь перестала этого стесняться. Она оставалась дочерью бакалейщика и местного пастора, на какую бы ступень социальной лестницы ни поднималась. Отец уже дал ей основу для понимания жизни: благо, которое несет человеку свободный труд, собственный путь к деньгам и успеху. «Добрый самаритянин потому и мог помогать другим, что сам сумел преуспеть, своим трудом заработав денег», – заявила она в одной из речей[1].

Вскоре у нее родилась двойня – Кэрол и Марк. Мать отдает им пять лет жизни. Как всегда, без остатка. Но когда в 1958 году она возвращается в большую политику, дети отходят на второй план. Завтрак и выходные – вместе, по вечерам непременный звонок домой в шесть вечера – узнать про детские дела и заботы – и поцелуй перед сном. Если успеет вернуться, пока дети еще не заснули…

Маргарет Тэтчер снова баллотируется в депутаты. На этот раз в округе, который в ее партии считался «округом последней надежды». Вероятно, в 1958 году район Финчли и был таковым. В него входили два крупных городских поселка – Финчли и Фрайерн‑Барнет, и простирался он вплоть до лесопарка Хэмпстед‑Хит. Респектабельные лондонские пригороды, населенные представителями среднего и верхнего среднего класса. Они уже осатанели от высоких налогов, которые ни за что ни про что перераспределяли созданное их трудом в пользу бедных. Тут были в чести семейные ценности и привязанность к собственному дому. Иными словами, в Финчли пользовались уважением все три ключевые элемента тэтчеровской морали: собственность, знания и чувство долга. Осенью 1959 года Маргарет стала депутатом парламента. Она оставалась верной своему округу Финчли до конца политической карьеры, так же как оставалась верной своим убеждениям о том, что есть добро и зло.

Все 1960‑е она борется за место под солнцем в палате общин. Работает по ночам, вникая в детали и цифры, разбирая то бюджет министерства образования, то государственный бюджет, до тонкостей изучает работу казначейства – этого аналога министерства финансов, – чтобы наутро в Вестминстере обрушить на головы оппонентов шквал убийственных аргументов. В 1964‑1970 годах она поочередно отвечала за работу с министерствами пенсий и социального страхования, жилищного строительства, экономического развития, поработала как теневой министр энергетики, затем транспорта, а потом и образования. Бесстрашно встревала во все дебаты и споры, если считала себя не вправе молчать. В мемуарах она пишет, как обожала адреналин парламентских свар, говоря себе: «Давай, Мэгги, ты совершенно одинока. Никто тебе не поможет». Это ей нравилось[2].

За семь лет Маргарет Тэтчер сменила шесть министерских портфелей и уверилась, что способна заниматься любой проблемой. Она ставит себе немыслимую задачу – возродить свою партию. Консерваторы окончательно приняли философию оппонентов – мягкий социализм в виде смешанной экономики. Для страны это гибельно, для партии – самоубийственно: поиск компромиссов с идейными оппонентами – заведомо проигрышный путь.

Политикам компромиссы кажутся умелым маневрированием, непременным условием успешной политической жизни. Маргарет и в этом была белой вороной. Она всегда отстаивала собственные взгляды прежде всего с позиции их морального превосходства. Свободное общество капитала более нравственно, чем система, где государство стремится к расширению своего контроля. Контроль рано или поздно приводит к коммунизму или фашизму – для Тэтчер не было особой разницы между этими системами. Обе тоталитарны. Обе закрывают путь людям к свободному выбору, к умению думать, закрывают и путь к деньгам.

Бескомпромиссность – далеко не всегда упрямство и упертость. Ведь Маргарет Тэтчер не стремилась искать золотую середину, на которой скрепя сердце все могли бы сойтись. Ей, как и Милтону Фридману, надо было встряхнуть своего избирателя, заставить его сделать собственный нравственный выбор. Неравенство – вместо псевдоравенства, которое рано или поздно вырождается во вранье уравниловки. Поощрение успеха человека – вместо контроля государства, который рано или поздно приобретает все больше черт тоталитарного общества. Она апеллирует все к тем же понятиям добра и зла.

Осторожно, налоги!

На конференции Консервативной партии 1966 года Тэтчер обрушилась на лейбористскую политику высоких налогов, называя ее «шагом на пути не к социализму, а к коммунизму»[3]. В это время ставка налогов для «слоев с высшими доходами» составляла 45%, и начинались эти «слои» отнюдь не с миллионеров. В них попадали инженеры, писатели, художники, владельцы мелких и средних производств, жившие в ее собственном округе. Едва перевалив через планку 100 тысяч фунтов в год, они отдавали 45 пенсов с каждого следующего фунта ненасытному государству…

А вот в России самая низкая налоговая ставка в мире – 13%, причем плоская, для всех единая. Время от времени политики вяло поговаривают – Кудрин, например, – что неплохо было бы поднять подоходный налог до 15%, а на верхние слои населения и до 20%. Но не поднимают, потому что уж пусть лучше платят 13%, чем не платят те 35%, которые существовали в 1990‑х. И вообще налоговую шкалу лучше не трогать. Такое минное поле…

Всех эти 13% устраивают, что совершенно непонятно, раз народ только и твердит о возмутительном неравенстве. С одной стороны, десятки миллионов людей едва сводят концы с концами, покупая лежалые продукты в самых дешевых магазинах. С другой – владельцы яхт и вилл в России и в Европе, не задумываясь, отдают 20 и даже 120 тысяч рублей за бутылку коллекционного вина в ресторане. Но дело даже не в справедливости, хотя голова у людей болит главным образом о ней, как обычно. Глубже надо копать. А как копать, если налоги – это минное поле?

Задумайтесь только – ведь у нас нет не облагаемого налогом минимального дохода. Это как? То есть, если вы заработали в месяц 500 рублей, вы уже должны поделиться с государством. Вот где нонсенс! Людей с доходом 15‑30 тысяч рублей в месяц в стране десятки миллионов. Они покупают самый минимум товаров. Вот же, прямо перед глазами, огромный резервуар повышения совокупного спроса! Освободите этих людей от налогов, увеличение их спроса даст огромный импульс развитию товаров народного потребления, а по цепочке – и смежным отраслям.

Постойте, а как же бюджет, который трещит по швам? Погодите пока с бюджетом. Мы же хотим превратить страну из отсталой в развитую, разве не так?

Кроме введения не облагаемого налогом минимального дохода, нужно отменить или снизить еще и кучу налогов на производителей – тут и акцизные, и таможенные сборы, и налог на фонд заработной платы, и на имущество компаний, и на прибыль. Простых граждан они особо не заботят, но компании задыхаются. Они не инвестируют в производство, а все норовят вывести деньги из страны и вложить где‑то, где налоговый режим получше. При таком оброке на предприятия, как у нас, невозможно возникновение главной опоры любой экономики – многочисленной прослойки средних предприятий, Mittelstand, они не выдержат обилия налогов.

Так, а что же бюджет? Даже если обложить драконовскими налогами владельцев яхт и вилл, эти деньги не компенсируют потери от отмены налогов на слои с самым низким уровнем дохода, а в придачу к ним еще и части налогов на предприятия. Выходит, нужна дифференцированная шкала налогов в отношении всех групп населения? К примеру, ноль налогов при доходах до 40 тысяч рублей, нынешние 13% для людей с доходами 41‑100 тысяч рублей в месяц, 15% для следующей группы, 20% – для еще чуть более состоятельных… Это не расчеты, а лишь иллюстрация идеи о том, что залезать в карман придется ко всем.

Зачем городить такой огород? С одной целью: дать возможность населению увеличить общий спрос, дать возможность предприятиям его насытить и самим на этой основе подняться. Так, а с бюджетом‑то как? А тут только два взаимосвязанных подхода…

Снижать госрасходы – начиная с массы неэффективных программ поддержки экономики, которая себя вполне сможет поддержать сама, и кончая запутанными трансфертами между федеральным и региональными бюджетами, не говоря уже о расходах на содержание госаппарата. Причем зарплату чиновникам надо не снижать, а наоборот, повышать, просто чиновников должно быть намного меньше. Как говорил Милтон Фридман, государство набрало себе столько функций, что ни с одной не справляется…

И терпение. Перекручиваться, временно увеличивать государственные долги, понимая, что увеличившийся спрос и импульсы развития предприятий не за одну ночь дадут результат в виде увеличения общей массы налогов, но и десятилетия на это тоже не потребуются.

И самое малоприятное, что этот огород городить можно только на время, потому что налоги не могут служить постоянным рычагом развития. Налоги – это рычаг именно перераспределения доходов, инструмент сглаживания неравенства. И с этой точки зрения вопрос, какой налог лучше – прогрессивный или плоский, превращается в вопрос нравственности.

Не раз у меня были долгие беседы с европейцами, которые в принципе отрицают плоский налог. Понятно, что современные европейцы сплошь социалисты, но у них всего два аргумента в пользу прогрессивного налога.

Первый – прогрессивная шкала налогов справедлива. Ни Фридман, ни Рэнд, ни Тэтчер с этим, положим, не согласились бы. Что справедливого в том, что люди, которые производят, а значит, и получают больше других, должны тащить на своем горбу бездарных и ленивых? На это европейцы‑социалисты отвечают примерно так: раз природа и родители дали одним больше способностей и талантов, они должны поделиться с менее даровитыми.

Второй аргумент – прогрессивное налогообложение не лишит способных и даровитых стимулов к труду. Способные и даровитые, дескать, трудоголики и при повышении налогов трудиться не перестанут.

К чему такое отступление? Чтобы попробовать объяснить весьма непростую вещь: прогрессивная шкала оправдана только в крайних случаях, как сегодня в России, когда надо перетрясти пропорции спроса и предложения, столкнуть процесс развития с мертвой точки. Когда же рынок и костяк сильных средних предприятий уже сложились, а десятки миллионов выкарабкались из бедности, плоская шкала более эффективна – она стимулирует конкуренцию и мотивирует людей зарабатывать деньги. Просто сегодня в России, где все и всегда делается не совсем в правильный момент, плоская шкала – еще недоступная роскошь.

А в Англии 1970‑х недоступной роскошью была именно прогрессивная шкала. Почти половина населения платила налог уже 50‑60%. Как это сдерживало общий совокупный спрос! Кейнс прослезился бы при виде того, как лихо соотечественники перелицевали его теорию! На эти деньги государство содержало огромные массы людей, которые не помышляли упорно трудиться – рабочих мест нет, зато пособия платят исправно. Как раз в Британии того времени налоги не решали ни задачу развития, ни задачу перераспределения: распределять уже было нечего. Надо было просто начать производить.

Для Тэтчер речь шла не о владельцах яхт и поместий, а о тружениках срединной Англии. Они могут захотеть работать от зари до зари, а могут и не найти в себе достаточной воли, чтобы предпринимать такие усилия. В особенности если часть этих усилий пойдет на благо такому же заурядному соседу, который палец о палец не стукнул, чтобы приподняться над собой.

«Мы не можем платить безработной женщине больше, чем работающей», – чеканила она в парламенте. «Государство‑Провидение» лейбористов Тэтчер называла «чудовищной системой». «Лейбористское правительство сделало свой выбор в пользу тех, кто не работает, – заявляла она, – забыв о тех, кто хочет честно зарабатывать свои деньги».

Государству не место на рынке. «…Только рынок может устанавливать цены и определять уровень заработной платы, только рыночные отношения способны определять самые рентабельные и доходные отрасли, а не чиновники, удобно устроившиеся за стенами Уайтхолла»[4]. Ее партия повернулась спиной к собственным ценностям – здоровым финансам, конкуренции и свободе предпринимательства. Эта потеря лица была настолько явной, что толкала Маргарет к внутрипартийному перевороту.

[1] Тьерио Ж.‑Л. Маргарет Тэтчер. – С. 129.

[2] Тьерио Ж.‑Л. Маргарет Тэтчер. – С. 118.

[3] Wapshott, Nicholas. Ronald Reagan and Margaret Thatcher: A Political Marriage. – Sentinel, 2007, p. 203.

[4] Тьерио Ж.‑Л. Маргарет Тэтчер. – С. 101.