В начале 1950‑х ученые всерьез занялись исследованиями того, как мозг обеспечивает работу сознания. Это стало возможным благодаря новым технологиям вроде электроэнцефалографии. С их помощью специалисты наконец смогли выяснить, какие именно зоны активируются при тех или иных процессах, не вскрывая испытуемому череп. К невероятной радости исследователей, оказалось, что буквально каждый чих завязан на активацию какой‑нибудь области. Мозг, и особенно его высшие отделы – кору больших полушарий – стали считать окончательным регулятором и контролером всей человеческой (и не только человеческой) деятельности[1].

Молодая и набирающая силы когнитивистика – т. е. наука о мышлении (в русском языке этот термин так до сих пор толком и не прижился) поначалу пренебрегала столь низменным и животным аспектом работы мозга, как эмоции. Они считались чем‑то вроде фоновой подсветки, которая меркнет по сравнению с блеском и совершенством анализа, рассуждений и построения логических цепочек, которыми занимается Великая Кора Больших Полушарий. Но чем больше исследователи узнавали, тем яснее становилось, что эмоции – отнюдь не двадцать восьмая скрипка в оркестре мышления. Более того, оказалось, что регионы, которые было принято считать ответственными за эмоции, физически перекрываются с областями, обеспечивающими высшие процессы вроде обдумывания списка покупок или споров о политике. Это разрушало популярную в 1960‑е годы теорию, что мозг разделен на независимые отсеки, каждый из которых отвечает за строго определенный набор задач. Сегодня считается, что, хотя у разных областей мозга есть конкретная специализация, это разделение не абсолютно. Более того, одни и те же задачи нередко могут выполняться разными зонами мозга, а какие‑то посторонние участки способны подключаться к "ведущим специалистам", если того требуют специфические обстоятельства.

Постепенно уверенность, что эмоции и мышление – суть два независимых процесса, стала уступать более сложному взгляду на вещи. Все больше и больше данных указывают, что эмоции – неотъемлемая, а в некоторых случаях даже определяющая часть мыслительного процесса. Например, именно эмоции во многом формируют такую немаловажную составляющую нашей личности, как мотивация. А она, в свою очередь, неразрывно связана с самоконтролем – способностью сдерживать свои сиюминутные желания ради высшей цели.

Эмоции помогали нашим предкам принимать решения в условиях недостатка информации

Эмоции – древнее приобретение. Именно они помогали нашим давним предкам, которые еще не обзавелись сложными системами анализа, принимать решения в условиях, когда информации катастрофически не хватает. Если вы – небольшая обезьянка, то ваша главная задача в жизни – успеть вырасти и оставить потомство до того, как первый встречный тигр сочтет вас отличным перекусом. Поэтому все решения нужно принимать быстро: возможности созвать совещание и устроить мозговой штурм на тему "Стоит ли съедать все ягоды с этого куста или лучше оставить часть на завтра?" у вас нет. Но помощь коллег и не требуется: как только вы заприметили аппетитные сладкие ягодки, вопросов, как поступать, нет: сорвать и тут же проглотить. Эмоции безошибочно подсказывают животным, что делать, задолго до того, как их медленное мышление придет к тому же заключению.

Эмоциональная система быстрого реагирования помогала нам выживать миллионы лет именно потому, что она настроена на правильные – с точки зрения биологической целесообразности – решения. Еда – это хорошо, ее надо сразу употребить, и чем она слаще и жирнее, тем лучше. Секс – это очень хорошо, поэтому надо заниматься им чаще и с как можно большим числом партнеров (особенно если вы – самец). Тигр – это плохо, от него надо удирать, причем быстро, а не размышлять, смог бы он в других обстоятельствах стать деловым партнером. Отдых, когда за тобой никто не гонится, – это прекрасно, так что, если есть возможность побездельничать, следует именно так и поступить. Все логично и однозначно.

Супермаркеты, фастфуд, наркотики, продажная любовь и компьютерные игры – изобретения недавние, и система эмоций еще не научилась правильно на них реагировать. Возможно, через пару миллионов лет у наших потомков разовьется способность испытывать моментальное отвращение при виде полок со сникерсами или убегать, завидев открытую страницу соцсетей, но пока мозг по умолчанию считает благом то, что мы обычно называем соблазнами. И эти заложенные в "железе" настройки здорово мешают нам проявлять силу воли. Но, к счастью, продвинутые млекопитающие, в том числе человек, обзавелись так называемой новой корой – "интеллектуальной" составляющей великого мозга. Благодаря ей мы думаем, разговариваем, воспринимаем себя как личность, творим, анализируем, считаем, планируем и изобретаем. И где‑то там, в глубине мозга, на пересечении его новых и старых областей скрыта наша способность держать в узде порывы (с переменным успехом), подчиняя древние простые желания сложным современным целям.

Эмоции порождаются внутри структуры под названием "лимбическая система"

В отличном фильме Кристофера Нолана "Начало" (Inception) герои перемещаются по лимбу своей жертвы – в картине этим понятием обозначают самый глубокий уровень сна, "чистое подсознание". Благодаря картине Нолана непривычный термин вошел в обиход, и теперь его знают даже люди, от нейронаук весьма далекие. В реальном мозгу лимб действительно крайне важен – хотя к нолановскому "чистому подсознанию" не имеет ни малейшего отношения. В переводе с латыни limbus – граница, край чего‑либо, и в случае мозга это как раз граница между новой корой и более древними структурами (если говорить более точно, то между новой корой и стволом мозга). По форме эта область напоминает кольцо с отростками, и в учебниках по анатомии она называется лимбической системой.

Именно здесь "сидят" все наши эмоции – от гнева и ярости до радости и блаженства. Крысы‑матери, которым намеренно повреждали лимбическую систему, полностью теряли интерес к своим детенышам, переставали кормить крысят, несмотря на их отчаянный писк, и вообще вели себя так, будто перед ними неживые объекты. Еще более впечатляющий эффект, чем разрушение лимбической системы, дает ее гиперстимуляция. В 1954 году американские физиологи Джеймс Олдс и Питер Мильнер решили выяснить, что будет, если возбуждать определенные зоны мозга крыс электрическим током{1}. Они напичкали крысиную голову электродами и включали их, если животное забега́ло в определенный угол клетки. В те годы тонкая анатомия мозга была изучена недостаточно, и исследователи, сами того не зная, попали электродами в самое "сердце" лимбической системы – знаменитый центр удовольствия[2]. К удивлению экспериментаторов, после пары ударов током крысы вместо того, чтобы избегать злополучного угла, стали упорно стремиться именно туда. Догадавшись, что стимуляция этой зоны приносит животным удовольствие, исследователи подсоединили провода от электродов к рычагу, чтобы крысы могли включать ток самостоятельно. Осознав возможности подброшенного экспериментаторами механизма, животные прекращали есть и пить и проводили сутки напролет, нажимая и нажимая на рычаг. Рекордсмены умудрялись делать это по 700 раз за час!

Эмоции мгновенно меняют наше физическое состояние

Опыты Олдса и Мильнера отлично демонстрируют, что эмоции могут до неузнаваемости изменять поведение. Более того, лимбическая система напрямую регулирует наше физическое состояние: ее сигналы (при посредничестве гипоталамуса) запускают целый комплекс реакций, которые расслабляют тело или, напротив, приводят его в состояние боевой готовности (в английском языке есть хорошее обозначение этого состояния – fight or flight , дословно "бей или беги").

В расслабленном состоянии организм готов ко всевозможным радостям: он увеличивает слюноотделение, усиливает перистальтику кишечника и секрецию пищеварительных соков, чтобы вкусно поесть, снижает давление и уменьшает вентиляцию легких, чтобы как следует отдохнуть, стимулирует эрекцию, чтобы с чувством заняться сексом. В состоянии тревоги функции, не связанные с дракой или бегством, безжалостно подавляются, и все ресурсы организма достаются мышцам, легким и кровеносной системе. Отдельная роль в активации состояния "бей или беги" принадлежит миндалевидному телу, или просто миндалине – небольшой зоне внутри височной доли (у правого и левого полушария свое миндалевидное тело). Миндалина может получать и анализировать информацию от органов чувств еще до того, как с новыми данными "разберется" кора больших полушарий. Иначе говоря, вы еще не осознали, что из кустов на вас выпрыгнул тигр, но уже бежите в противоположном направлении, удивляясь, как быстро, оказывается, умеете передвигаться.

Чтобы запустить все эти сложные реакции и расслабить или, наоборот, взбодрить организм, гипоталамус спускает приказы в отделы нервной системы, которые непосредственно контролируют работу внутренних органов. Отдел, отвечающий за релаксацию и восстановление сил, называется парасимпатической нервной системой, а отдел, контролирующий состояние "бей или беги", – симпатической. Даже из этого крайне упрощенного описания видно, как сильно лимбическая система может изменять работу организма и насколько недооценивали ее влияние сторонники теории о превосходстве "чистого разума" над низменными эмоциями. Как контролировать свое желание не заказывать пиццу на ужин, если во рту уже выделяется слюна, желудок призывно урчит, а по телу разливается приятное тепло? Как отказаться зайти к новой знакомой "на чашечку чая", когда все тело уже предвкушает приятное продолжение? Разум, конечно, предупреждает, что весы скоро покажут что‑то неприятное, а супруга будет очень недовольна, но, во‑первых, его советы запаздывают, а во‑вторых, они даже близко не вызывают такого сильного отклика. Лимбическая система могущественна и требовательна: ее приказы мы в буквальном смысле ощущаем физически, потому что их цель – ни много ни мало спасти нашу жизнь и протолкнуть наши гены дальше по цепочке поколений. Мы запрограммированы автоматически реагировать на важнейшие для выживания стимулы, и отменить эту программу невозможно.

Лимбическая система неразрывно связана с нашей способностью к самоконтролю, и хотя кажется, что вследствие эволюционных причин именно она мешает нам быть волевыми и твердыми в своих намерениях, в действительности это сверхмощная махина, которую можно отлично использовать для укрепления силы воли. Но чтобы понять, каким образом это сделать, сперва разберемся, как пытается сдерживать наши неуемные порывы продвинутая новая кора.

Мы – это наша новая кора

С эволюционной точки зрения новая кора, она же неокортекс – совсем свежее приобретение. Дополнительным "одеялом" из нескольких слоев нейронов, которое покрывает "старый" мозг, обзавелись млекопитающие, и произошло это каких‑то 280 млн лет назад, а скорее всего, и еще позже{2}. У первых млекопитающих новая кора была малюсеньким выростом более старых областей мозга: ее площадь составляла 1–5 см2 и глобальных преимуществ она не давала. У человека неокортекс разросся до внушительных 800 см2 и занимает 80 % всего серого вещества. Так что очень во многом Homo sapiens – его неокортекс: именно эта часть мозга отвечает за сознание, мышление и прочее, что отличает нас от других зверей. Ученые разделяют неокортекс на множество частей, ориентируясь на их структуру и "закрепленные" задачи: хотя, как уже говорилось выше, специализация каждой части может до определенной степени "гулять", предел подобных вариаций обычно не очень широкий. На рис. № 3.2 показаны основные части неокортекса, и дальше мы подробно разберем, какие из них отвечают за нашу способность проявить силу воли, когда это требуется.

Передняя поясная кора помогает нам отсекать противоречия между текущими действиями и глобальными целями

Главная область, без которой невозможно контролировать свои порывы, это передняя поясная кора (ППК). Она относится к так называемой системе поощрения (т. е. подкрепления правильных с точки зрения выживания поступков) и обеспечивает эмоциональную окраску поведения. Именно благодаря этой зоне мы в принципе понимаем, что нужно что‑то там сдерживать и, например, не бросаемся срывать кофточку с понравившейся девушки в автобусе. На экранах МРТ‑сканеров ППК загорается ярким светом, когда человек сталкивается с конфликтной ситуацией: например, силится назвать правильный цвет букв в тесте Струпа (напомню, в этом издевательском задании слова, обозначающие названия одного цвета, написаны буквами другого: скажем, слово "красный" набрано синими буквами, и необходимо подавить сильное желание прочитать цвет, который написан, а не назвать истинный).

ППК включается и в других ситуациях, когда мозгу нужно преодолеть какое‑то противоречие – например, между истинными мыслями и социальными нормами. Типичный случай – столкновение с расовыми стереотипами. В одном из опытов, проведенных в США, добровольцев просили как можно быстрее распределить слова из списка по категориям "приятный"/"неприятный". Ничего сложного, но предварительно участникам показывали фотографии чернокожих или белолицых людей – якобы потому, что в одном из следующих заданий испытуемые должны были их узнавать. На самом деле экспериментаторы при помощи фотографий как бы "программировали" участников на определенную реакцию, заставляя их мысли "сворачивать" в том или ином направлении. Такое программирование называется праймингом, и этот процесс влияет на то, какие решения мы принимаем каждый день.

Так, участники описанного в прошлом абзаце эксперимента, которым давали фотографии темнокожих, справлялись с заданием быстро отобрать из списка слов неприятные заметно лучше добровольцев, для которых праймингом служили фото белых{3}. Причем результаты были одинаковы как у добровольцев, которые открыто признавали, что считают черных более опасными, так и у испытуемых, считающих себя свободными от расовых предрассудков.

В другом подобном опыте участники, которым в качестве прайминга показывали фото афроамериканцев, при решении следующих заданий очень быстро отыскивали на картинках оружие – заметно быстрее, чем всевозможные орудия труда. Более того, иногда они принимали безобидные молотки и клещи за средства самозащиты. Те, кого "программировали" фотографиями белых лиц, подобных ошибок не делали и находили оружие и инструменты с одинаковой скоростью{4}. У испытуемых, которые должны были преодолеть внутренний конфликт, пусть зачастую и неосознаваемый (т. е. после разглядывания снимков чернокожих выбирать мирные мотыги и веники, а не опасные пистолеты и ножи), активность ППК была достоверно выше, чем у добровольцев, которым предлагали находить оружие после изучения фотографий чернокожих или искать орудия труда после прайминга белыми. Более того, чем активнее работала ППК, тем меньше ошибок делали участники[3]{5}. Передняя поясная кора – это телохранитель, который бдительно отслеживает возникающие конфликты.

Исследования показали, что ППК автоматически "включается", когда возникает какое‑либо противоречие (например, желание выкурить сигарету у бросающего курить), но степень ее активации у разных людей неодинакова. Иначе говоря, в силу "конструкционных" особенностей мозга некоторые счастливчики лучше отсекают конфликты между сиюминутными и глобальными целями, чем те, кому меньше повезло с ППК, причем сознание в этом процессе не участвует. А раз нет конфликта, значит, нет повода подавлять какие‑то свои порывы – так рассуждает мозг и позволяет лимбической системе взять еще одну конфету или назвать приезжего из Средней Азии нехорошим словом. Эта порочная схема работает даже в случае, когда на уровне сознания человек считает, что сахар страшно вреден, и уверен, что расовым предрассудкам нет места в современном мире.

ППК можно натренировать лучше выполнять свои обязанности

Новость так себе: получается, те, кому не повезло с "правильным" устройством ППК, будут регулярно становиться жертвами своих страстей, даже если не хотят этого. Но не все так плохо: в нескольких опытах было показано, что сильная внутренняя мотивация не поддаваться на происки лимбической системы позволяет лучше контролировать нехорошие порывы{6}. Иными словами, если регулярно убеждать себя, что лишний вес страшно опасен для здоровья, или напоминать, что цивилизованному человеку стыдно считать кавказцев/азиатов/женщин/мужчин/геев/феминисток/кого угодно неполноценными, рано или поздно усилия принесут плоды, и вы научитесь отслеживать и пресекать автоматические реакции. Важно, что такая тренировка научит вас именно видеть конфликт, но она не поможет остановить неправильное действие, если оно уже началось. За это отвечают другие системы.

Но тренировать ППК можно, только используя внутреннюю мотивацию. Слушаясь внешних призывов, вы, возможно, и сможете сдержаться в конкретной ситуации, но, оставшись без "надсмотрщика", тут же вернетесь к прежним привычкам. Именно по этой причине так много людей в фитнес‑клубах послушно занимаются с тренером, но самостоятельно выполнять те же упражнения не способны, даже если прекрасно освоили технику. Подчиниться воле инструктора худо‑бедно могут почти все, а вот заставить себя регулярно махать руками и тягать железо без внешнего принуждения способно куда меньше народу. Поэтому, если вы не слишком любите спорт, но все же решились записаться в фитнес‑клуб, не экономьте и покупайте занятия с инструктором. Может быть, с идеалистической точки зрения это неправильно и нужно всеми силами стремиться изменить свою внутреннюю мотивацию, но для практики такой подход вполне годится, особенно если вы знаете за собой склонность поддаваться на эмоциональные порывы. Параллельно вы вполне можете приучать ППК отлавливать мысли о том, что вам лень идти на тренировку, но не стоит надеяться, что это произойдет быстро. Хотя человеческий мозг известен фантастической способностью приспосабливаться к меняющимся условиям и наращивать новые связи (эта его особенность называется нейропластичностью), убедительных экспериментов, которые бы доказывали, что, упорно тренируясь, можно радикально и надолго изменить работу ППК, нет. Теоретически это возможно – по крайней мере до определенной степени, но на практике лучше подстраховаться и обеспечить себе внешнее принуждение. Если даже ваш мозговой "телохранитель" не научится отсекать конфликты, хотя бы мышцы подкачаете.

Способность к самоконтролю зависит от того, как хорошо мозг умеет останавливать уже начатые действия

Но даже "правильное" устройство ППК не всегда может уберечь вас от вредных для будущего действий. Порой мозг отлично отсекает, что четвертая рюмка – лишняя, а начальника не стоит называть кретином даже в Facebook, но не может остановить уже начатое действие. Чтобы не совершить ранее задуманное, нужно затратить прилично мозговых усилий. Опция мозга накладывать вето на уже принятые решения – один из столпов самоконтроля, но долгое время ученые не знали, какие именно структуры включаются, чтобы заставить нас отказаться от выбранного действия, скажем, все‑таки не есть пятый пончик (ведь разницы уже не будет). Решив выяснить, где находится спасительная кнопка Cancel, исследователи из Института изучения сознания и наук о мозге в Лейпциге и Института когнитивных нейронаук в Лондоне предлагали добровольцам в любой момент остановить движение стрелки по циферблату при помощи кнопки{7}. При этом участников просили иногда в последнее мгновение отказываться от своего желания. Условие оказалось настолько непростым, что четверо добровольцев сразу заявили, что не будут участвовать в эксперименте. Остальные мужественно подавляли намерения, которые только что сами и породили. Почти все добровольцы после опыта жаловались, что отказ нажать на кнопку давался им тяжело, вызывал досаду и раздражение. Но, с точки зрения исследователей, страдания испытуемых оправдали себя. Волонтеров истязали в МРТ‑сканере, так что ученые смогли выяснить, какая часть мозга отвечает за способность сказать "нет" неправильным действиям, даже если до этого вы уже внутренне согласились их совершить.

До определенного момента мозг всех участников работал совершенно одинаково: в нем активизировались первичная сенсомоторная кора, мозжечок и другие области, связанные с реализацией движений. Заодно у лежащих в сканере добровольцев активно работали преддополнительная моторная кора[4] и дополнительная моторная кора, которые необходимы, чтобы совершать преднамеренные действия. Эти зоны‑планировщики инициируют любые наши действия и создают пошаговую схему, по которой будет выполнено задуманное. Иными словами, благодаря им наше намерение сделать что‑либо, например, перелистнуть страницу в этой книге, реализуется в конкретных движениях (поднять руку, отделить одну страничку и перевернуть ее справа налево). Если стимулировать ответственные за движение зоны электрическими импульсами, у человека возникнет очень сильное желание пошевелить той или иной частью тела, хотя никакой разумной причины выполнять это действие нет.

Но когда некоторые добровольцы мысленно отказывались нажимать на кнопку, на мониторе МРТ‑сканера "загоралась" зона, никак не проявлявшая себя у тех, кто спокойно останавливал стрелку. Это оказалась дорсальная часть фронтомедиальной коры (дФМК), срединная область префронтальной коры – важнейшего региона мозга, который отвечает за высшие когнитивные функции. Анатомически дФМК находится перед зоной, которая отвечает за преднамеренные действия. А чем ближе ко лбу та или иная часть префронтальной коры, тем она "главнее"{8}. Передние участки – это начальники, которые совещаются и планируют, что именно захочет делать организм, а задние – подчиненные, которые отвечают за само действие. И так же, как в офисе, боссы могут влиять на решения исполнителей или даже вовсе их отменять.

Дорсальная часть фронтомедиальной коры играет роль полицейского, который запрещает совершать задуманное

Еще один опыт, который доказывает, что именно дорсальная часть фронтомедиальной коры приказывает отменить уже принятое решение, провела группа нейрофизиологов из Бельгии, Германии и Великобритании{9}. Добровольцы должны были с помощью мышки управлять нарисованным на экране компьютера белым шариком, который лежал на плоской поверхности рядом с горкой. В какой‑то момент он начинал катиться и в конце концов падал и разбивался, если испытуемый не останавливал движение, нажимая на кнопку. Когда шарик рассыпался, участники слышали громкий звук бьющегося стекла – по задумке экспериментаторов, неприятные ассоциации должны были усилить желание затормозить шарик. Кроме того, предварительно добровольцы проделывали серию похожих опытов с зеленым шариком, в которых его всегда нужно было останавливать. Если испытуемые не успевали спасти зеленый шарик, они лишались части вознаграждения, обещанного экспериментаторами, и заодно "наслаждались" противным дребезгом. Все эти мучения исследователи придумали для того, чтобы добровольцам сильнее хотелось тормознуть и белый шарик тоже. Однако участникам велели останавливать шарик примерно в половине случаев. Эти условия приближали опыт к реальной жизни, в которой обычно приходится подавлять очень желанные или привычные действия. И так же, как в опытах со стрелкой, когда испытуемые, уже готовые остановить шарик, тормозили себя, у них активировалась дорсальная часть ФМК.

Ученые назвали эту область мозга зоной наложения вето. Но как именно она заставляет нас отказываться от уже намеченного действия, пока неясно. Из данных, полученных при помощи различных техник визуализации мозга, можно заключить, что дФМК прямо влияет на моторную кору и преддополнительную моторную кору, с которыми она соединена множеством физических связей. Эта зона действует как полицейский, который строго запрещает нарушителям безобразничать, например, заставлять руку тянуться к игровой приставке. С другой стороны, дФМК связана с вышележащими "начальственными" зонами мозга, которые анализируют далеко идущие последствия любого действия и формируют глобальные цели. "Полицейский" сверяется с директивами от "боссов" и решает, тормозить или нет сиюминутный порыв. Причем эта зона отвечает именно за внутреннее побуждение остановить начатое действие: с точки зрения механики работы мозга оно кардинально отличается от подчинения внешним приказам. Наконец, недавние исследования показали, что зона наложения вето управляет не только двигательными реакциями, но и тормозит импульсивные желания в целом. Недостаточную активность дФМК связали с излишней любовью к сигаретам, эмоциональной несдержанностью и игровой зависимостью [{10} и ссылки внутри]. Эксперименты показывают, что у разных людей внутренняя "полиция" работает с разной степенью добросовестности. Как в случае с работой передней поясной коры и расовыми стереотипами, чем сильнее активируется дорсальная часть фронтомедиальной коры при экстренной отмене первоначального приказа, тем вероятнее, что человеку удастся прервать то, что он вознамерился сделать.

Иногда причина проблем с поведением – глухота подчиненных главного "полицейского"

Бывает так, что "начальственные" отделы мозга работают хорошо, а вот их подчиненные отказываются слушаться и выполнять приказы. Классический пример такого "бунта" – синдром "руки‑анархиста". Люди, страдающие от этого расстройства, не могут контролировать действия одной или обеих рук. Чаще всего отказ конечностей подчиняться воле хозяина связан с повреждениями в сенсомоторной коре[5]. Если больной вдруг передумает делать что‑то, например, решит не переключать канал телевизора, рука не обратит никакого внимания на смену курса и нажмет кнопку на пульте, как было запланировано изначально. Единственный способ помешать руке – физически удержать ее здоровой конечностью{11}. Главный "полицейский", т. е. дорсальная часть фронтомедиальной коры, у таких пациентов может сколько угодно требовать отмены задуманного, но из‑за "глухоты" одного из своих подчиненных (сенсомоторной коры) приказ не будет исполнен.

Нарушения в работе дФМК (плохой контакт с подчиненными и начальственными зонами мозга) – важная, но не единственная причина импульсивности и вообще проблем с самоконтролем. В главе 2 мы подробно обсуждали, что импульсивность можно разделить на несколько составляющих, и есть основания полагать, что за выраженность некоторых из них могут отвечать специфические нейрональные механизмы. Иными словами, различные аспекты импульсивного поведения связаны с разными нарушениями в работе мозга. В голове одного человека могут сочетаться сразу несколько таких нарушений – в этом случае он будет "проседать" по нескольким или даже всем критериям импульсивности. В главе 4 мы разберемся, каковы генетические причины таких нарушений. А пока перейдем к следующей важной зоне мозга, работа которой влияет на нашу способность отвергнуть соблазн, дающий приятные ощущения прямо сейчас, но уменьшающий шансы достичь глобальных целей, которые сулят пусть большое, но отдаленное во времени удовольствие.

Отказ выполнить намеченное приятное действие вызывает физически ощутимые неприятные ощущения

В реальной жизни на решения людей, облеченных властью, часто влияет еще кто‑то, скажем, астролог, жена или секретарша. В мозгу тоже есть область, от которой зависит, насколько уверенно "полицейский" и другие "начальственные" зоны мозга будут накладывать вето, а человек – отказываться от протянутой конфеты или нескромного предложения. Когда лежащие в МРТ‑сканере добровольцы решали останавливать стрелку, помимо дФМК на мониторе ярко светились еще одна область: передний островок[6]. Именно этой зоне мы обязаны тем острым чувством досады, которое испытываем, отвергая уже принятое решение выпить еще бокальчик или пройти очередной уровень в компьютерной игре. И чем более активна эта область, тем сложнее человеку свернуть с ранее выбранного пути – просто потому, что, отказываясь выполнить собственное решение, такой человек испытывает куда более сильные муки, чем люди с менее "старательным" передним островком.

Так что типичное оправдание толстяков, которые годами не могут похудеть, – "Ты не знаешь, каких страданий мне стоит отказаться от шоколадки!" – с точки зрения физиологии абсолютно правдиво. Многим из них действительно сложнее удержаться – стоит помнить об этом, когда надумаете подбодрить безуспешно худеющего замечанием вроде: "Ты все выдумываешь, посмотри на меня, я‑то спокойно могу не есть этот «Сникерс»". Равнодушным к сладкому не понять, что чувствуют полные люди – просто потому, что у них в голове нет нужных "винтиков". Я не встречала подобных исследований, но можно предположить, что хотя бы у части вечно срывающихся алкоголиков и курильщиков, которые безуспешно "бросают" свою привычку по 10 раз в год, геймеров, проводящих за компьютером сутки напролет, и прочих "слабаков" передний островок излишне активен. Очевидно, непорядок с этой зоной мозга – не единственная причина проблем с самоконтролем, но довольно‑таки весомый вклад в неспособность бороться с соблазнами он вносит.

В прошлом активный передний островок уберегал наших предков от неприятного и потенциально смертельного опыта

Тут сложно не обидеться на природу – зачем, ну зачем она снабдила столь многих из нас этим дурацким гиперчувствительным передним островком?! Подкованные в биологии читатели также могут спросить: "А как эволюция в принципе оставила в людях столь вредную черту?" Неспособность мозга накладывать вето на неверные (хотя и приятные) решения, очевидно, уменьшала шансы обладателя такого мозга на выживание. Легко представить, как увлекшийся поеданием сладких ягод Homo sapiens не замечает, что уже стемнело, и обеспечивает тигру отличный тартар под брусникой. Или получает дубинкой от соседа по пещере, потому что не смог сдержаться и приобнял не ту женщину. Но не торопитесь бежать к нейрохирургу, чтобы он подрезал не в меру активный кусочек мозга. Передний островок выполняет множество функций и в том числе отвечает за узнавание самых важных запахов – т. е. омерзительных{12}. Homo sapiens , не способный отличить отвратно пахнущую еду от свежей, вряд ли дожил бы до возраста, когда можно пристать к подруге соседа. И технически – на уровне мозга – ощущения, которые мы испытываем при отказе выполнить задуманное действие, примерно те же, что и при попытке понюхать содержимое помойного ведра. Так что с физиологической точки зрения потакание себе можно рассматривать как естественное желание уберечься от крайне неприятных ощущений.

Более того, в 2003 году в лаборатории Джакомо Ризоллатти, открывателя знаменитых зеркальных нейронов, благодаря которым мы понимаем, что чувствуют другие люди, было показано, что именно активность переднего островка позволяет нам в буквальном смысле ощутить отвращение, когда мы наблюдаем за человеком, который нюхает что‑нибудь неприятное{13}. Думается, способность по выражению лица понять, что У‑Уы съел гадость и самому пробовать это не стоит, спасла не одну жизнь. Так что очень может быть, что сверхактивный островок был не недостатком, а как раз преимуществом. И ровно по этой причине сегодня так много людей не могут отказаться от задуманного, хотя и понимают, что последствия их действий будут так себе.

Островковая кора знает о состоянии организма больше, чем сознание, и, как может, старается поправить его

В последние годы стало появляться все больше данных, что передний островок и в целом вся островковая кора, частью которой он является, влияют на наши решения не только через омерзение, но и куда более сложным образом. Эта зона лежит вдали от основных дофаминовых путей, поэтому исследователи, которые занимаются самоконтролем и зависимостями, долго ее игнорировали. Однако в 2007 году в престижном журнале Science вышла работа, авторы которой показали, что после травмы островковой коры (например, в результате инсульта) курильщики за один день отказывались от многолетней привычки{14}. Позже эти результаты подтвердили в других лабораториях.

Связь островковой коры с нарушениями самоконтроля объясняют через эмоции. Исследователи, которые изучали, что происходит в мозгу, когда человек испытывает те или иные чувства, показали, что рисунок активации разных областей у горюющих и радующихся людей заметно отличается. Островковая кора и некоторые другие зоны (например, вторичная соматосенсорная и передняя поясная кора) включались и выключались очень непохожим, но совершенно определенным образом. Все эти зоны прямо или косвенно получают сигналы от внутренних органов, поэтому исследователи заключили, что эти регионы, и в первую очередь островковая кора, отвечают за презентацию сознанию внутреннего состояния организма{15}. Во многом на основе этой информации организм решает, не поправить ли как‑то это самое состояние – например, при помощи сигаретки или рюмочки чего‑нибудь горячительного. При этом сознание получает только часть этих сведений, поэтому человек не связывает ту или иную эмоцию с внутренним состоянием, а полагает, что она возникла спонтанно. Иначе говоря, если эта гипотеза верна, то именно особенности строения и работы островковой коры и сопряженных зон во многом ответственны за то, какие эмоции мы испытываем. А значит, они ответственны и за наши порывы сделать что‑ нибудь неполезное (впрочем, и полезное тоже).

Когда вы сталкиваетесь с соблазном, разные зоны, ответственные за эмоции, начинают напряженно бороться друг с другом

Итак, что же происходит в голове, когда вы решаете, смотреть ли последнюю серию нового сезона любимого сериала или все же пойти спать. Миндалина вместе с вентральным стриатумом – важной частью системы поощрения нашего мозга, увидев, что серия уже скачалась, требовательно заявляют: "Хотим!" "Планировщики" – преддополнительная моторная кора и моторная кора – послушно активируются, чтобы через секунду пальцы навели курсор мышки на нужную вкладку. Передняя поясная кора ("телохранитель") распознает конфликт между мгновенным порывом (посмотреть сериал) и глобальными жизненными целями (на работе нужно работать, а не бороться со сном), бьет тревогу и отправляет донесение начальству, в том числе дФМК – "полицейскому". Получив информацию от ППК, тот сверяется с глобальными жизненными целями, которые сформировали вышестоящие участки префронтальной коры. Удостоверившись, что сериал угрожает их реализации, "полицейский" спускает приказ прекратить безобразие и не нажимать кнопку Play. При этом миндалина и вентральный стриатум, этакие капризные дети, гнут свое и кричат так громко, что заглушают предупреждения "телохранителя" и приказы "полицейского". Ко всему прочему дФМК и ее "боссы" сражаются с передним островком, брезгливым чистюлей, который категорически не хочет отменять уже задуманное, а может быть, и еще и сам требует сериал, чтобы успокоить мозг после ссоры с начальством – потому что островковая кора, главный хранитель информации о внутреннем состоянии, точно знает, что организму дискомфортно.

Строение этих и некоторых других областей мозга во многом определяет, насколько хорошо человек будет справляться с задачей откладывать сиюминутные радости ради большого удовольствия глобальной цели. Другими словами, людям, у которых ППК, дФМК и передний островок скроены более удачно для современного мира с его многочисленными соблазнами, легче сдерживать себя и экстренно прерывать задуманное, если все же не удалось совладать с порывом. Параметры этих зон предустановлены в нашем мозговом "железе" изначально, и изменить их работу если в принципе возможно, то в очень малой степени – так же, как нельзя радикально улучшить, скажем, работу устаревшей видеокарты. Выходит, если человеку не повезло и он родился со "слабенькой" передней поясной корой или дорсальной фронтомедиальной корой, то ему остается смириться со своим слабоволием и отдаться на волю разрушительных порывов? Вовсе нет: хотя эти компоненты и нельзя подправить, в мозгу есть куда более важный регулятор поведения, и он может полностью компенсировать конструкторские недоработки в других областях. Этот регулятор – префронтальная кора[7], и именно она позволяет, несмотря на все соблазны, выбирать действия, которые прямо сейчас, может, и не слишком привлекательны, зато позволяют реализовывать долгосрочные планы.

ХОЛОДНАЯ СИСТЕМА: РАЦИО

Желание получить удовольствие – одна из важнейших мотиваций всех наших действий

Вернемся ненадолго в Стэнфорд, где Уолтер Мишел и его коллеги экспериментируют над обитателями местного детского садика. Вот ученый сажает малыша за стол, кладет перед ним зефирину и сообщает, что, если мальчик дождется его возвращения, то получит еще одну. Все как раньше, но в этот раз взрослый дает испытуемому кое‑какие инструкции: "Пока меня нет, ты можешь думать о чем угодно, но если решишь поразмыслить о зефирках, то представь, какие они сладкие и упругие". Ученый выходил и часто не успевал дойти до соседнего кабинета, откуда экспериментаторы наблюдали за детьми. Возбужденная аппетитными мыслями лимбическая система заставляла испытуемых почти сразу звонить в звонок, сигнализирующий, что они больше не могут ждать. А вот малыши, которым давали указания сосредоточиться на абстрактных характеристиках лакомства – думать о том, какое оно белое, круглое и небольшое, а то и вовсе представлять зефирины в виде пушистых облаков, спокойно ждали возвращения исследователя целых 17 минут.

Более того, уже к шести годам почти все дети понимали: именно так – мысленно отстранившись от всего привлекательного, что есть в зефире, – они легче вынесут муки ожидания. Идеальный вариант, если экспериментатор вообще уберет зефирку со стола. Поведение шестилеток разительно отличается от того, что делали четырехлетние малыши, которые, наоборот, хотели, чтобы лакомство лежало прямо перед ними и предпочитали думать о самых привлекательных характеристиках зефира. "Потому что это приятно", – объясняли они и звонили в звонок или просто отправляли зефирину в рот без всяких церемоний. Но некоторые четырехлетки вели себя иначе: они как могли отвлекали себя от лакомства: отворачивались, закрывали глаза, пели песенку, играли с собственными пальцами. И эти дети выдерживали внушительные 15 минут ожидания.

Удивительно, но став взрослыми, многие забывают то, что они знали в шесть лет. Сидящие на диете покупают домой печенье якобы для других членов семьи. Люди, склонные к необдуманным тратам, будто бы случайно заходят в торговый центр в день зарплаты "всего лишь за кремом для ботинок". Граждане, неравнодушные к выпивке, соглашаются пойти на фуршет, хотя знают, что там повсюду будет бесплатный алкоголь. Люди как будто нарочно растравляют свою лимбическую систему, а потом удивляются, почему они опять сорвались.

Подобные поступки выглядят нелогичными, но это не совсем так. С точки зрения нейробиологии решение пойти попить водички и решение не откладывать деньги на пенсию ничем не отличаются. Любого человека, даже самого взбалмошного и порывистого или, наоборот, сверхрассудительного и вдумчивого, можно представить как машину, работающую строго по принципу: делать только то, что приносит максимальное удовольствие. Еще раз: самые странные действия – даже готовность сгореть на костре за свои убеждения – очень часто совершаются потому, что они доставляют человеку наслаждение. Просто для одних высочайшее блаженство – съесть пирожное, а для других – осознавать, что к лету они влезут в платье на три размера меньше. Поэтому первые опустошают прилавок кондитерской, а вторые не едят после шести. А вот почему одни испытывают удовольствие только от легкодостижимых стимулов, а другие способны годами ждать глобальной радости – вопрос, на который ищут ответ нейрофизиологи, психологи, генетики и автор этой книги.

Вторая главная мотивация человеческих действий – стремление избежать неудовольствия и боли. Для поведения человека значимы обе мотивации, но часто одна из них заметно более выражена. Чуть ниже об этих различиях будет рассказано подробнее, и каждый читатель сможет определить, что больше влияет на его действия – желание избежать боли или получить удовольствие. Глобально за оба этих побудительных механизма отвечают одни и те же системы, поэтому неудивительно, что поломки в них чреваты различными проблемами с силой воли.

Можно предположить, что откладывать удовольствие ради достижения большой, но далекой цели лучше получается у тех, кто в принципе не слишком эмоционален, однако это неверно. Страстное желание добиться чего‑то – необходимое условие мотивации. Человеку, который лишен эмоций, вряд ли удастся долго следовать отдаленной цели: зачем, ведь он не получит особой радости, достигнув ее. Не говоря уж о том, что без эмоций жизнь пресна и лишена остроты. Но для того чтобы, сохранив яркие ощущения, не распылиться на тысячи маленьких удовольствий по дороге к одному большому, нужно обманывать "горячую" систему, заставляя ее работать на долгосрочные цели. Именно этим занимается префронтальная кора.

За постановку и следование глобальным жизненным целям отвечает зона мозга под названием ПФК

Префронтальная кора (ПФК) – обширная зона лобных долей мозга. Она занимает все пространство от лба до середины головы. В эволюции ПФК возникла у приматов{16}, но настоящего расцвета достигла у наших непосредственных предков уже после того, как около 5 или 6 млн лет назад разошлись эволюционные пути, ведущие к человеку и к шимпанзе. Относительный размер ПФК у Homo sapiens примерно в шесть раз больше, чем у Pan troglodytes (так по‑латыни называется шимпанзе), и не будет большим преувеличением сказать, что именно эта зона делает нас людьми. Префронтальная кора отвечает за критическое мышление и логику, концентрацию внимания и самонаблюдение, постановку целей и планирование, принятие самостоятельных решений. В общем, если где и искать душу, то именно в префронтальной коре. Помимо всего остального ПФК контролирует эмоции. Она связана с лимбической системой огромным количеством связей: эти две области постоянно обмениваются информацией и влияют на работу друг друга.

Если ПФК теряет связь с лимбической системой, человек в принципе перестает чего‑то хотеть

Наглядные доказательства, что ПФК и лимбическая система очень плотно взаимодействуют, были получены еще в середине XX века. Тогда у врачей стал необыкновенно популярен новый способ лечения пациентов с душевными расстройствами. Этот способ назывался префронтальная лейкотомия, хотя чаще ее неправильно называют лоботомией. Процедуру изобрел в 1935 году португалец Эгаш Мониш. Он предположил, что заболевания вроде депрессии или маниакально‑депрессивного психоза вызваны проблемами в синапсах ("стыках" между нейронами), из‑за которых разные нехорошие мысли (например, о самоубийстве) постоянно циркулируют в мозгу. Мониш подумал, что, разъединив синапсы, он сможет избавить пациента от навязчивых состояний. Его уверенность подкреплялась хорошими результатами опытов на обезьянах. Разработанная португальцем технология была проста: больному высверливали в черепе несколько отверстий и заливали туда этиловый спирт, который растворял "неправильное" белое вещество – отростки нейронов с теми самыми "дефектными" синапсами. Позже Мониш с коллегами отказались от спирта и придумали специальный инструмент крайне неприятного вида под названием "лейкотом". С его помощью пациентам перерезали связи между ПФК и другими областями мозга, в том числе лимбической системой.

Метод с самого начала вызвал резкую критику: его терапевтическое действие было неочевидно, а вот побочные эффекты проявлялись во всей красе. После лейкотомии пациенты становились апатичными, безынициативными, у них полностью пропадало желание делать что‑либо – и это еще в лучшем случае, когда операция проходила успешно. Большой энтузиаст лейкотомии американский врач Уолтер Фримен так описывал одну из прооперированных пациенток, женщину 29 лет: "Улыбающаяся, ленивая и всем довольная с личностью устрицы". Несмотря на столь неоднозначные (как минимум) последствия "революционной" технологии, в 1949 году Мониш удостоился за нее Нобелевской премии по физиологии и медицине[8]. "Лечению" лейкотомией только в США подверглись более 20 тысяч больных, но уже в середине 1950‑х метод был полностью запрещен. В СССР, к слову, лейкотомия никогда не была популярна, и от нее полностью отказались еще в 1950 году, как от "метода, противоречащего основным принципам лечения И. П. Павлова".

Плачевные последствия рассечения связей между ПФК и лимбической системой как нельзя более наглядно демонстрируют, что эти две зоны мозга неразрывно сцеплены между собой и определяют не только поведение, но и характеристики личности в целом. Эмоции постоянно оцениваются в префронтальной коре, а решения ПФК, в свою очередь, могут стимулировать те или иные эмоции. Поэтому попытки развить самоконтроль, подавляя эмоции ("Мне совершенно не нравится эта девушка. Абсолютно. Мне не нравятся ее лицо, стройные ноги, такая упругая грудь, восхитительно плоский живот… О, черт!"), ни к чему хорошему не приводят. Для того чтобы не поддаваться соблазнам, нужно направлять эмоции в правильное русло, используя возможности ПФК. Например, если как следует уверять себя, что сладкое страшно вредно, рано или поздно автоматическая реакция "хочу" сменится на автоматическое же "фу‑у‑у‑у". Но убеждать себя нужно качественно, задействуя при помощи ПФК все возможности лимбической системы. Подробнее о том, как использовать во благо ее мощь, мы поговорим в последней главе. А сейчас вернемся к префронтальной коре.

Благодаря новым методам исследования мы можем видеть, какие части мозга активируются при выборе между шоколадным печеньем и редиской

Само по себе утверждение, что ПФК отвечает за нашу способность сдерживать сиюминутные порывы ради высших целей, по ценности примерно равно заявлению, что за расклад пасьянса "Косынка" отвечает центральный процессор. Формально верно, но по сути ничего не отражает. До недавнего времени выяснить, какой именно регион ПФК определяет, насколько хорошо кто‑то будет контролировать эмоции, было невозможно по одной простой причине: объектом исследования по определению должен быть человек. А чтобы увидеть, какие нейроны активируются в ПФК, когда мы решаем, остаться ли дома посмотреть кино или все же пойти в спортзал, нужно вскрыть голову и в лучшем случае воткнуть в мозг парочку электродов. Столь брутальные методы обращения с венцом творения могли приветствоваться разве что в Средневековье, существуй тогда электроды. Но до конца XX века других способов прицельно воздействовать на нервные клетки не было.