Машины, способные думать? Это такое же заблуждение, как и люди, способные думать! Мышление подразумевает обработку информации, порождение нового физического порядка из входящих потоков физического порядка. Мышление – ценная способность, к сожалению, являющаяся не привилегией отдельных единиц, таких как машины или люди, но свойством систем, в которых эти единицы существуют.

Конечно, я сейчас веду себя как провокатор, поскольку на личном уровне мы тоже обрабатываем информацию. Мы действительно думаем – иногда, или, по крайней мере, нам кажется, что мы это делаем. Но наша способность мыслить – не полностью наша, мы ее взяли взаймы, поскольку аппаратное и программное обеспечение, которые мы используем, чтобы делать это, созданы не нами. Ни вы, ни я не развили в себе гены, которые помогли организовать наш мозг и язык, используемые, чтобы формировать мысли. Наша способность думать находится в зависимости от событий, которые предшествовали нашему земному существованию, от прошлых глав биологической и культурной эволюции. Так что мы можем понять и нашу способность думать, и способность машин подражать человеческой мысли только с учетом того, как способность единицы обрабатывать информацию соотносится с ее контекстом.

Представим человека, родившегося в темноте и одиночестве пустого пространства. Повода думать о чем‑либо у него нет. То же самое было бы справедливо для изолированной и лишенной входящей информации машины. В таком контексте мы можем назвать нашу заимствованную способность обрабатывать информацию малым мышлением, поскольку это зависящая от контекста способность, которая возникает на уровне индивида. Большое мышление, напротив, является способностью обрабатывать информацию, воплощенную в системах, где отдельные элементы – машины или люди – это просто пешки.

Отделение малого мышления людей от большого мышления систем (куда входит процесс, который порождает аппаратное и программное обеспечение, позволяющее единицам заниматься малым мышлением) помогает нам понять роль «умных» машин в этом широком контексте. Наша способность мыслить не только заимствована, она также зиждется на употреблении опосредованных взаимодействий и на злоупотреблении ими. Чтобы человеческие/машинные системы могли мыслить, людям надо поедать ментальную отрыжку друг друга и снова ее изрыгать; иногда она принимает форму слов. Но, поскольку слова улетают с ветром, невероятная способность нашего вида мыслить зависит от более сложных приемов передачи и сохранения информации, которую мы производим: от нашей способности зашифровывать ее в материи.

В течение 100 000 лет наш вид занимался преобразованием планеты в гигантский магнитофон. Земля – это среда, на которой мы отпечатываем наши мысли: иногда в символической форме, такой как текст и рисунок, но также, что более важно, в виде предметов – фенов, пылесосов, зданий и автомобилей, – построенных из минералов, которые мы взяли из чрева Земли. У нашего общества есть замечательная коллективная способность обрабатывать информацию, потому что наша коммуникация содержит нечто большее, чем слова: она включает создание предметов, которые передают не расплывчатые мысли, но конкретные знания, их применение и ноу‑хау. Предметы дополняют нас. Они позволяют нам делать что‑либо, не зная, как это делается. Мы все с удовольствием пользуемся зубной пастой, не имея представления, как синтезируется фторид натрия, или перемещаемся на большие расстояния, не умея самостоятельно построить самолет. Подобным образом все мы отправляем текстовые сообщения в любую точку мира за считанные секунды посредством социальных сетей или выполняем сложные математические операции посредством нажатия нескольких клавиш на ноутбуке.

Однако наша способность создавать безделушки, дополняющие нас, конечно, тоже развилась в результате коллективной готовности поедать ментальную отрыжку друг друга. Эта тенденция и приводит нас сейчас к той точке, где у нас появляется среда, которая начинает конкурировать с нашей способностью обрабатывать информацию, или малым мышлением.

На протяжении большей части нашей истории все эти безделушки оставались статичными объектами. Даже наши инструменты были застывшими кусками порядка, например каменные топоры, ножи или вязальные спицы. Несколько веков назад мы развили способность делегировать физическую силу и движение машинам, что вызвало небывалый подъем экономики. Теперь мы развили коллективную способность обрабатывать информацию, создавая предметы, умеющие порождать и рекомбинировать физический порядок. Это машины, обрабатывающие информацию – орудия, производящие числа, вроде тех, о которых мечтал Чарльз Беббидж.

Так что мы развили у себя способность мыслить коллективно, сперва обретя власть над материей, затем – над энергией, а теперь – над физическим порядком или информацией. И все же нам не стоит обманываться, полагая, что мы способны думать или что это могут делать машины. Значительное развитие человеческой мысли требует опосредованных взаимодействий, и в будущем «умным» машинам предрешено остаться интерфейсами, посредством которых одни люди связываются с другими.

Пока мы тут говорим, «яйцеголовые» в лучших университетах мира исследуют мозг, конструируют роботизированные протезы и разрабатывают примитивные версии технологий, предзнаменующих будущее, в котором ваш правнук будет ловить кайф, напрямую подключая мозг к Сети. Эти детишки обзаведутся дополнениями, для нас невообразимыми и настолько причудливыми по нашим современными этическими стандартам, что мы даже не в силах судить о них (иначе мы бы выглядели как пуританин из XVI века, решивший судить о нравах современного Сан‑Франциско). Однако в масштабах Вселенной эти новые сети из людей и машин будут не чем иным, как следующим этапом в естественном развитии способности нашего вида порождать информацию. Вместе мы (люди) и наши дополнения (машины) продолжим разворачивать сети, которые будут подчинены главной великой цели Вселенной: создавать зоны, где информации становится не меньше, а больше.