Чем больше мы узнаем о познании, тем больше появляется аргументов в пользу того, что человеческое мышление – это центр сцепления нескольких факторов, эмерджентное свойство взаимодействия человеческого тела, человеческих эмоций, культуры и специализированных возможностей мозга в целом. Одной из величайших ошибок западной философии было то, что все клюнули на картезианский дуализм, сформулированный в известном утверждении: «Мыслю, следовательно существую». С таким же успехом можно сказать: «Сжигаю калории, следовательно существую». Куда уместнее было бы: «Обладаю эволюционной историей человечества, следовательно могу осмыслить факт своего существования».

Разум – это всего лишь шаблон для обозначения того, что мы не понимаем в своем мышлении. Чем чаще мы используем термин «разум» для человеческого мышления, тем сильнее подчеркиваем это непонимание. По крайней мере, такого мнения придерживается все большее число исследователей в областях нейроантропологии, изучения эмоций, прикладной и фундаментальной когнитивистики, теории двойной наследственности, эпигенетики, нейрофилософии и теории культуры.

Например, в лаборатории профессора Мартина Фишера в Потсдамском университете проводится занятное исследование по взаимосвязи тела человека и математического мышления. Группа Стивена Левинсона по психолингвистическим исследованиям в Институте психолингвистики Общества Макса Планка в Неймегене показала, как культура может влиять на способность к навигации, жизненно важной для большинства видов. В моих собственных исследованиях я рассматриваю влияние культуры на формирование того, что я называю «темной материей разума», – набора знаний, ориентиров, искажений и паттернов мышления, которые оказывают глубокое и сильное воздействие на процесс нашего познания.

Если познавательная способность человека в самом деле является качеством, которое возникает в месте соприкосновения наших физических, социальных, эмоциональных и вычислительных способностей, тогда интеллект в том виде, в каком мы знаем его у людей, никакого отношения не имеет к «интеллекту», лишенному всего этого.

Я верю в возможность ИИ при условии, что мы отдаем себе отчет в его искусственности. Сравнивать решение вычислительных задач, игру в шахматы, построение логических умозаключений и тому подобное с человеческим мышлением – это как сравнивать полет Airbus 320 с полетом орла. Верно то, что они оба действительно на время одерживают верх над силой притяжения, что подчиняются законам физики того мира, в котором существуют и т. д., но на этом сходство заканчивается. Полет птицы и полет самолета не стоит путать.

Существует множество причин, почему ИИ нельзя назвать настоящим интеллектом. Во‑первых, смысл. Некоторые утверждают, что решили проблему, но на самом деле это не так. «Семантическая проблема», как когда‑то давно заметил Джон Сёрл, состоит в том, что компьютер, выполняющий перевод с английского на севернокитайский язык, не говорит ни на том, ни на другом. Ни один компьютер не может выучить человеческий язык – только его части и комбинаторику для особых задач. Во‑вторых, есть проблема, которую Сёрл называет фоновыми способностями, я – темной материей, а некоторые философы – неявным знанием.

Мы учимся мыслить в контексте культуры, где культура – это система оспоримых, ранжированных ценностей, иерархически организованных знаний и социальных ролей. Мы можем это делать не только потому, что обладаем удивительной способностью к чему‑то очень похожему на байесовский вывод в рамках своего опыта, но еще и потому, что у нас есть эмоции, чувства, проприоцепция[1] и сильные социальные связи. Не существует компьютера, у которого были бы двоюродные братья и определенное мнение о них.

Машины могут решать множество задач. Но они не могут любить. Они не могут мочиться. Они не могут формировать социальные связи, потому что у них нет для этого эмоциональных стимулов. У них не бывает драм. Популярная идея о том, что мы когда‑нибудь сможем закачать свои воспоминания в интернет и жить вечно – глупость, ведь нам тогда бы пришлось закачать туда и свои тела. Идея, то и дело всплывающая в разговорах про искусственный интеллект, – будто нам следует опасаться, что машины станут контролировать нас, – выдает религиозную концепцию «души», скрывающуюся за научным жаргоном. Она отвлекает внимание от сути.

Конечно, не стоит говорить, что наука никогда не добьется того‑то или того‑то. Искусственный интеллект может стать менее искусственным, когда мы научимся воссоздавать тела, эмоции, социальные роли, ценности и т. д. Но до тех пор он будет полезным дополнением для пылесосов, калькуляторов и миленьких роботов, способных вести тривиальные беседы на ограниченное число тем.

[1] Ощущение положения частей своего тела в пространстве. – Прим. пер.