Когда я рулю не пойми куда, бездумно выполняя все указания навигатора, установленного на моем смартфоне, и добираюсь до нужного места, я в полном восторге от машин, которые мыслят. Слава богу! Правда‑правда!

Но бывают и моменты, когда я еду не пойми куда, а телефон говорит мне с заметной настойчивостью: «Выполните разворот, выполните разворот!» – причем в таком месте на Гранд‑Сентрал‑Паркуэй, где подобный маневр был бы самоубийством. Тогда я начинаю думать, что мой мозг лучше, чем алгоритм навигатора, поскольку способен предсказать, что такой разворот будет иметь катастрофические последствия. И я смеюсь над этой машиной, часто жизненно необходимой, и чувствую сугубо человеческое самодовольство.

Кроме того, я пребываю в некоторой растерянности. Меня беспокоит, что, полагаясь на навигатор, я позволяю своему мозгу захиреть. Сможет ли он справляться с чтением карт? Важно ли это?

Как научный редактор и дочь инженера‑проектировщика, который доверял машинам больше, чем людям, я, наверное, должна была без сомнений занять сторону машин. Но, хотя этот инженер очень хорошо разбирался, как сделать так, чтобы «Апполон» добрался до Луны, у нас дома было полно машин, которые «типа работали»: самодельный проигрыватель, настолько капризный, что приходилось надевать перчатки, прежде чем включить его, чтобы не него не попала вся эта ужасная пыль, и пр. Вокруг нас сейчас полно машин, которые «типа работают». Машин, которые работают, пока не перестают работать.

Мне понятна идея беспилотного автомобиля. Но я освещала крушение «Челленджера». И я все время думаю про эти неразумные развороты. Я не знаю.

С одной стороны, я надеюсь, что революция продолжится. Нам нужны умные машины, чтобы загружать тарелки в посудомойку, чистить холодильник, упаковывать подарки, кормить собаку. «Валяй», – говорю я.

Но можем ли мы в самом деле рассчитывать на то, что машина справится – как мне пришлось только что – с пятью непростыми разговорами с разными коллегами‑людьми? С людьми, которые на самом деле хорошие, но у них, понятно, собственные взгляды на то, как все должно быть?

Появится ли у нас когда‑нибудь машина, которая убедит двадцать с лишним человек сделать что‑то, что, по вашему мнению, им нужно сделать, а по их мнению, делать не надо? Появится ли у нас машина, которая сумеет по‑настоящему утешить в предельно неприятной ситуации?

Вот почему, несмотря на мой революционный пыл, несмотря на то что, по‑моему, машины могут делать кучу разных вещей лучше людей, я как филолог думаю: пока машина не напишет стихотворение, от которого мне захочется плакать, я все же буду на стороне людей.

Конечно, до тех пор, пока мне срочно не понадобится какой‑нибудь рецепт.