Во время работы в партийных архивах историку В. Д. Есакову удалось обнаружить страницу с записями А. А. Жданова, сделанными в кабинете Сталина видимо в самом начале июня 1948 года. Из них становится ясно, какие именно поручения давал в то время Сталин.

"Одного из

марксистов в биологии взять и сделать доклад

Короткое постановление от ЦК

Если бы можно было Статью в "Правде"

бы поработать

вместе с Лысенко

Что либо популярное

Доклад неправильный

Два течения – Первое опирается на мистицизм

– тайна на тайну

другое материалистическое

Жданов ошибся

Везде биология в духе Шмальгаузена преподается

Теория безобраз

в опыт" (2).

Первое поручение о привлечении одного из марксистов для подготовки заказного доклада о том, как развивать биологию, напоминало прежнее сталинское требование к Митину, данное в 1939 году, когда он хотел, чтобы во время дискуссии в редакции журнала "Под знаменем марксизма" генетики были посрамлены. Тогда Митин выполнил этот сталинский наказ. Генетика была представлена буржуазным извращением, ведущие генетики и Вавилов опозорены. Нужно было повторить этот прием еще раз.

Ясно, что кроется за словами о коротком постановлении ЦК. Не трудно было представить его идеологическую направленность и стилистику.

В тезисе о статье в "Правде", сопровождающемся словами "Если бы можно было бы поработать вместе с Лысенко" видна каверза. Сильно "колхозный академик" подмочил репутацию в глазах Сталина, если возникли сомнения в его пригодности даже для такой простой задачки, как подготовка боевой, как выражались большевики, статьи для их главного печатного органа. Два "БЫ" на восемь слов, окруженные словами "ЕСЛИ" и "МОЖНО поработать" даже в комментариях не нуждаются. И нужен был бы Лысенко для этого, но сомнения в том, что он справится с этим, возникли даже у Сталина.

Эта запись, кстати, лучше многих других показывает, кто же руководил схваткой в науке по идеологическим вопросам. Ясно, что закоперщиком, главной движущей силой в процессе многолетней травли биологов, в особенности генетиков, был именно Сталин, который с юности был одержим идеей о прямом влиянии среды на всё (на человека, на общество, на природу в целом, на экономические взаимоотношения при социализме – Сталин ведь и в этом вопросе свою линию гнул через головы – и судьбы! – ученых).

Понятен и отступ в записи после первых трех пунктов. Первая часть была главной, идейной, а всё, что шло ниже – технологией проведения в жизнь идейных решений. Ну, конечно, их надо было "протолкнуть" в массы, так что затруднений с пониманием слов "что либо популярное" нет. Разъяснения о том, что вся загвоздка в биологии имеет идеологический характер, то же не нужны. Раз есть два мира – коммунистический и капиталистический – значит, должны быть две биологии (одна прогрессивная и материалистическая, вторая загнивающая, вредоносная и к тому же мистическая).

Слова "Жданов ошибся" относились к лекции Юрия Андреевича: она была неправильной, ошибочной, не осознал молодой человек, как вся биология пропитана миазмами идеализма, как везде эти враги пролезли, как отравляют все сферы, буквально всюду проникли! Вот зачем надо вмешаться: чтобы всюду выстроить то, что нужно вождю. Особенно в тех местах, где кадры новые готовят – в вузах и техникумах. Из фразы о преподавании биологии становится понятным, что засела в голове Сталина фамилия вовсе и не генетика, а зоолога‑эволюциониста, тишайшего академика Ивана Ивановича Шмальгаузена. Очень уж его фамилия Сталину показалась к месту, нерусская – скажешь, как припечатаешь. И будут после этого полоскать имя шшмальххауссена на всех углах. Сломают судьбу выдающегося русского ученого с немецкой фамилией, чьи книги и спустя полстолетия будут переводить и издавать на Западе (3).

Сталин поручил отвечать за подготовку главного постановления и практических шагов по его внедрению в жизнь А. А. Жданову, пока еще главному идеологу. Двум близким к Сталину людям из идеологических (А НЕ ИЗ НАУЧНЫХ!) кругов – Шепилову и Митину было поручено подготовить проект постановления о биологии. Подготовленный текст лег на стол Жданова, он внес многочисленные поправки, их учли, и 7 июля Шепилов с Митиным снова представили Жданову проект с запиской: "Направляем на Ваше рассмотрение проект сообщения ЦК ВКП(б) "О мичуринском направлении в биологии", исправленный согласно Ваших указаний" (4). Жданов отложил все дела и срочно внес множество новых поправок. Он изменил название на такое "О положении в советской биологической науке", переписал и дополнил многие разделы. Получилось большое, а не краткое "постановление" (5). Битым слогом вещи назывались своими именами:

"ЦК ВКП(б) считает, что в биологической науке сформировались два диаметрально противоположных направления: одно… прогрессивное, материалистическое, мичуринское… возглавляемое ныне академиком Т. Д. Лысенко; другое… – реакционно‑идеологическое, менделевско‑моргановское…

Последователи менделизма‑морганизма не раз предупреждались, что их направление в биологии чуждо советской науке и ведет к тупику. Тем не менее менделисты‑морганисты не только не извлекли должных уроков из этих предупреждений, но продолжают отстаивать и углублять свои ошибочные взгляды. Такое положение не может быть далее терпимо…" (6).

Несколько абзацев А. А. Жданов отвел на то, чтобы показать, в чем якобы ошибался его сын в лекции о положении в биологии и сельском хозяйстве. Жданов‑младший твердо стоял на том, что двух наук быть не может, что все советские ученые могут принадлежать к разным научным школам, но отнюдь не к разным враждующим между собой направлениям одной и той же науки. Теперь эту его убежденность надо было назвать ошибочной. Можно себе представить, каким тяжелым был моральный груз отца, принужденного изобличать сына лишь потому, что главарю их партии была чужда принципиальная и правильная позиция его сына. Но таковы были правила их жизни, партийные представления о дисциплине большевика, о единстве взглядов и прочих императивах, которые сам А. А. Жданов десятилетиями проповедовал в стране.

Жданов передал исправленный текст Маленкову. Уже на следующий день, 10 июля 1948 года, за их двумя подписями проект был направлен Сталину и копии Молотову, Берии, Микояну, Вознесенскому, Кагановичу и Булганину (7).

Пока в кабинетах ЦК ВКП(б) в обстановке строжайшего секрета готовили постановление высшего партийного органа, ученые бомбардировали ЦК письмами, в которых просили немедленно принять меры к прекращению господства лысенковщины. В июле на имя Маленкова пришли обращения И. И. Шмальгаузена, А. Р. Жебрака, С. И. Алиханяна, Е. В. Бобко и И. М. Полякова. 16 июля 1948 года непосредственно к Сталину обратился академик П. Н. Константинов. Он настаивал на том, чтобы Лысенко устранили от руководства Академией сельхознаук:

"Такой человек не имеет права быть администраторомиОн использует права президента для утверждения своего господства в науке, для создания видимости нерушимости открытых им "законов". Он явно злоупотребляет Вашим довериеми что он сделал за эти 15 лет? Кем он стал сам? Это худший вид диктатора. Он требует ликвидации всего, что не согласно с ним, всего, что ему не нравится… мириться с этим нельзя…

Многие ученые АН СССР, ВАСХНИЛа, Московского университета и ТСХАкадемии резко критикуют его. Работники с мест прислушиваются к этому и не решаются выступать. Почему с нами никто не хочет считаться? Почему разрешение этих споров передоверяется либо таким лицам, как М. Б. Митин, либо работникам министерств? Почему не прислушиваются к мнению ученых и практиков сельского хозяйства? Почему наша официальная критика не отражает мнения научной общественности, а старается угодить Т. Д. Лысенко?" (8).

Константинов обвинял Лысенко в замедлении внедрения новых сортов, отчего страна теряет сотни миллионов пудов хлеба ежегодно. Он писал Сталину, что под руководством Лысенко ВАСХНИЛ вымирает, что "односторонний, так называемый агробиологический уклон в его деятельности тормозит всю сельскохозяйственную науку, а также отдельные ее звенья… Как крайний эгоцентрик, он тонет в догматике, в непогрешимости и саморекламе". Константинов указывал, что недавно он пытался довести его предложения в разговоре с Маленковым, который принял его в Центральном Комитете партии, но последствий от этого разговора не последовало, поэтому он вынужден писать Сталину. Он считал, что нужно "Немедленно освободить Т. Д. Лысенко от обязанностей президента ВАСХНИЛ и произвести довыборы академиков и членов‑корреспондентов без какого‑либо нажима со стороны Т. Д. Лысенко." Последним, девятым пунктом своего письма Константинов поставил такой: "Созвать при ЦК ВКП(б) совещание по вопросам селекции и генетики и реформы системы сельскохозяйственных опытных учреждений" и подписался: "Глубоко уважающий Вас действительный член Всесоюзной академии с.‑х. наук имени Ленина, лауреат Сталинской премии, зав. кафедрой селекции, семеноводства и методики опытного дела Тимирязевской с. – х. академии проф. П. Константинов" (9).

Однако Сталину предложения крупнейшего ученого России не были интересны, а одна строчка в его письме могла вызвать раздражение, потому что Константинов обвинил Лысенко в том, что тот "вместо дарвиниста стал ламаркистом". Константинов не мог, конечно, предполагать, что сам Сталин был еще более убежденным ламаркистом.

Когда Сталину принесли подготовленный Шепиловым и Митиным и исправленный А. А. Ждановым проект постановления ЦК партии, документ не показался ему достаточно боевым. А. А. Жданов был вообще отстранен от работы. Формально это было связано с тем, что 10 июля был его последним рабочим днем перед отпуском. Практическое руководство разгромом генетики было поручено набиравшему силу новому Секретарю ЦК Георгию Максимилиановичу Маленкову, назначенному секретарем ЦК 1 июля 1948 года и принявшему 7 июля дела от А. А. Жданова. А Андрей Александрович уехал в санаторий "Долгие Бороды" на Валдай, где его стали лечить.

Часть врачей санатория понимала, что человеку с серьезными сердечными проблемами выбранное место для лечения явно не подходит. От Жданова, согласно присланным из Кремлевской больницы рекомендациям, требовали, чтобы он каждый день отправлялся на долгие прогулки по пересеченной местности, преодолевал подъемы и спуски. Недавно доцент Московской медакадемии имени Сеченова В. Д. Тополянский разыскал в архиве кардиограмму А. А. Жданова, сделанную сразу по приезде в Долгие Бороды. На ней отчетливо видно, что прибыл он туда с глубоким инфарктом миокарда, и такие "процедуры" были смертельно для него опасны. Поэтому можно думать, как об этом группа московских историков поведала в октябре 2011 года в передаче московского телевидения, что А. А. Жданова намеренно посылали подальше от Москвы на верную гибель. И вскоре он в санатории скончался от еще более обширного повторного инфаркта{68}. То, что его попросту убили на Валдае, врачи в санатории знали. Когда в 1976 году рукопись моей книги "Власть и наука" прочел ленинградский генетик В. С. Кирпичников, он мне сказал, что ему известно от друга, работавшего в том санатории, что я могу вполне привести в книге указание об этом убийстве, что я и сделал в предположительной форме. Когда я дал в 1987 году Юрию Андреевичу Жданову познакомиться с рукописью моей книги, он, конечно, прочел фразы о смерти отца, но поправлять ничего не стал. Когда же летом 2004 года он как почетный ректор Ростовского университета вместе с директором Биологического Института этого университета профессором Е. П. Гуськовым предложили Ученому Совету их университета избрать меня Почетным Доктором и пригласили приехать в Ростов на церемонию вручения соответствующего диплома и полагающихся регалий, Жданов, проведший со мной весь день с утра до вечера, вдруг упомянул о факте убийства отца кремлевскими докторами по явному поручению Сталина. Я тут же его спросил, откуда ему стало известно об этом. "Так об этом вы же первым и написали во "Власти и науке", а теперь есть и другие подтверждения", – ответил он мне.

В продолжение того разговора с Юрием Андреевичем я спросил его: "Так почему же Вы до сих пор храните к Сталину теплое отношение?". "А он был человеком необычным, – ответил Жданов. – Вот пример из той жизни. Сталину донесли, что писатель Михаил Шолохов, когда крепко выпьет с друзьями в своей станице Вешенской, может начать ругать Сталина за его политику в сельском хозяйстве. Однажды Шолохов даже сказал, что это происходит из‑за того, что Сталин – человек ограниченный. Сталин, узнав такую характеристику, вида не подал, но запомнил слова и дождался момента, когда Шолохов попросился к нему на прием. Как только дверь в сталинский кабинет перед Шолоховым растворилась, и он сделал первый шаг внутрь кабинета, Сталин, сидевший за столом напротив двери, спросил писателя:

– Товарищ Шолохов! Какой у Вас вопрос ко мне?

Шолохов остановился, опешив, но понял, что дальше итти не стоит, и от двери произнес фразу, что в Вешенской начинают уборку урожая, но возникли проблемы со стареньким комбайном.

– Нельзя ли нам выделить новый комбайн? – попросил он.

– Хорошо, – ответил Сталин, – какая еще у Вас просьба?

– Было бы неплохо выделить один новый трактор.

– Еще что?

– Нельзя ли было бы продать нам еще пару грузовиков для сбора урожая?

– У Вас, товарищ Шолохов, наверняка в кармане есть бумажка с этими просьбами, не правда ли? – спросил Сталин.

Шолохов кивнул головой, пошарил по карманам пиджака и вытащил оттуда сложенный листочек бумаги.

– Так передайте мне его, – произнес Сталин, и когда Шолохов вручил его Сталину, написал на углу бумаги наискосок просьбу наркому сельскохозяйственного машиностроения удовлетворить по возможности просьбу писателя и, протягивая бумажку обратно Шолохову, проговорил:

– А теперь до свидания. У людей ограниченных, знаете ли, время ограниченное!"

"Вот каким был товарищ Сталин", – заключил Юрий Андреевич свой рассказ. В другой раз он мне обосновывал свое уважение к Сталину тем, что никто иной, как Сталин, в деталях продумал, как построить на Ленинских горах здания Московского университета для естественных факультетов, потому что понимал роль науки в движении к социализму и заботился о том, чтобы ученым‑естественникам были созданы наилучшие условия для обучения кадров высокой квалификации для развития точных наук.

В день отъезда А. А. Жданова в санаторий в аппарате ЦК были проведены серьезно затрагивавшие его структурные преобразования. Решением от 10 июля вместо Управления пропаганды и агитации с отделами был сформирован Отдел того же названия (11). Бывший Отдел науки в его составе низвели до уровня сектора, хотя пока еще Ю. А. Жданов сохранял за собой должность его заведующего. А Отделом пропаганды и агитации стал заведовать Д. Т. Шепилов, нравившийся Сталину своим характером.

Пятью днями позже Сталин сделал еще один шаг к погрому в биологии. На заседании Политбюро 15 июля было принято следующее решение:

"В связи с неправильным, не отражающим позиции ЦК ВКП(б) докладом Ю. Жданова по вопросам советской биологической науки принять предложение Министерства сельского хозяйства СССР, Министерства совхозов и ВАСХНИЛ об обсуждении на июльской сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина доклада академика Т. Д. Лысенко "О положении в советской биологической науке", имея ввиду опубликование этого доклада в печати" (12).

Итак, Политбюро решило руками Лысенко и его сторонников под присмотром аппаратчиков из ЦК провести коренные изменения в научной работе. Лысенко самому надо было написать текст доклада в соответствии с идеями, изложенными в проекте постановления, подготовленного Шепиловым, Митиным и Ждановым‑старшим, и выступить на сессии ВАСХНИЛ, причем никто не должен был знать о вмешательстве вождя или членов Политбюро в споры биологов. Лишь в конце сессии Лысенко разрешили объявить публично, что его доклад был одобрен Политбюро и лично товарищем Сталиным. Бригада Лысенко (по словам И. Е. Глущенко, в неё входили В. Н. Столетов, И. И. Презент, А. А. Авакян, И. А. Халифман, И. С. Варунцян, Н. И. Фейгинсон и он) через несколько дней составила доклад, и Лысенко послал его Сталину:

"23 июля 1948 г.

Товарищу И. В. Сталину

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Убедительно прошу Вас просмотреть написанный мною доклад "О положении в советской биологической науке", который должен быть доложен для обсуждения на июльской сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина.

Я старался как можно лучше с научной стороны, правдиво изложить состояние вопроса.

Доклад т. Юрия Жданова формально я обошел, но практическое содержание моего доклада во многом является ответом на его неправильное выступление, ставшее довольно широко известным.

Буду рад и счастлив получить Ваши замечания.

Президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных

наук имени В. И. Ленина академик Т. Лысенко" (13).

Сталин сам уселся за редактирование текста на 49 страницах. Он выбросил полностью один из 10 разделов, носивший название "Основы буржуазной биологии ложны", сохранив из него лишь один абзац с критикой высказываний Нобелевского лауреата физика Э. Шредингера о наследственности и написав против него на полях: "ЭТО В ДРУГОМ МЕСТЕ". Сталин подчеркнул фразу "Любая наука – классовая" – и пометил на полях: "ХА‑ХА‑ХА… А МАТЕМАТИКА? А ДАРВИНИЗМ?", убрал самые одиозные благоглупости вроде слов "драгоценные руководящие указания… в работах товарища Сталина", заставил вставить в текст фамилию Вейсмана (которого он не любил особо), после чего Лысенко внес 12 абзацев с разносом взглядов этого великого ученого. Сделав много сходных замечаний и исправлений, Сталин лично дописал некоторые абзацы. В. Д. Есаков привел в качестве примера отрывок из первого варианта выступления Лысенко, в котором Сталин вычеркнул отдельные слова (поставлены в прямые скобки) или вписал слова и целый абзац (напечатаны заглавными буквами):

"Во‑первых, те ИЗВЕСТНЫЕ положения ламаркизма, которыми признается активная роль условий внешней среды в формировании живого тела и НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ ПРИОБРЕТЕННЫХ СВОЙСТВ в противоположность метафизике неодарвинизма (вейсманизма), – отнюдь не порочны, а, наоборот, совершенно верны И ВПОЛНЕ НАУЧНЫ.

Во‑вторых, мичуринское направление отнюдь НЕЛЬЗЯ НАЗВАТЬ НИ НЕО‑ламаркистским [не является], а являет собой творческий советский дарвинизм, ОТВЕРГАЮЩИЙ ОШИБКИ ТОГО И ДРУГОГО И СВОБОДНЫЙ ОТ ОШИБОК ТЕОРИИ ДАРВИНА В ЧАСТИ, КАСАЮЩЕЙСЯ ПРИНЯТОЙ ДАРВИНЫМ СХЕМЫ МАЛЬТУСА.

НЕЛЬЗЯ ОТРИЦАТЬ ТОГО, ЧТО В СПОРЕ, РАЗГОРЕВШЕМСЯ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА МЕЖДУ ВЕЙСМАНИСТАМИ И ЛАМАРКИСТАМИ, ПОСЛЕДНИЕ БЫЛИ БЛИЖЕ К ИСТИНЕ, ИБО ОНИ ОТСТАИВАЛИ ИНТЕРЕСЫ НАУКИ, ТОГДА КАК ВЕЙСМАНИСТЫ УДАРИЛИСЬ В МИСТИКУ И ПОРЫВАЛИ С НАУКОЙ" (14).

Сталин заменил некоторые выражения (так, вместо "буржуазное мировоззрение" появилось "идеалистическое мировоззрение", "буржуазная генетика" была заменена на "реакционная генетика" и т. д.). (Подробный анализ того, как он изменил текст лысенковского доклада был дан Есаковым и др. (15) и Россияновым (16)). Он принял и важное решение, заявив, что решил удовлетворить запрос Лысенко о наведении силой "порядка" в академии, согласившись заменить выборы в академию назначением новых членов. Приказ об этом был издан от имени правительства СССР и подписан им как Председателем Совета Министров СССР. В "Правде" 28 июля 1948 года появилось следующее информационное сообщение о введении в состав академии людей, нужных Лысенко для того, чтобы взять контроль в свои руки:

"Во Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук

имени В. И. Ленина

В соответствии с Уставом Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина{69} и постановлением СНК ССР от 4 июня 1935 года, установившим первый состав действительных членов Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина в количестве 51 человека, Совет Министров Союза ССР постановлением от 15. VII‑с. г. утвердил действительными членами – академиками Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина: Авакяна А. А., Варунцяна И. С., Долгушина Д. А., Жданова Л. А., Канаша С. С., Кварцхелиа Т. К., Кришчунаса И. В., Лукьяненко П. П., Колесника И. Д., Ольшанского М. А., Презента И. И., Ушакову Е. И., Яковлева П. Н. (растениеводство); Беленького Н. Г., Гребень Л. К., Дьякова М. И., Мелихова Ф. А., Муромцева С. Н., Юдина В. И. (животноводство); Василенко И. Ф., Евреинова М. Р., Желиговского В. А., Свирщевского В. С., Селезнева В. П. (механизация и электрификация); Баранова П. А., Бушинского В. П., Димо Н. А., Самойлова И. И., Власюка П. А. (почвоведение и агрохимия); Замарина Е. Е., Шарова И. А. (гидротехника и мелиорация); Лаптева И. Д., Лобанова П. П., Демидова С. Ф., Немчинова В. С. (экономика сельского хозяйства)" (17).

В числе назначенных академиков были либо непосредственно с Лысенко работающие – Авакян, Варунцян, Долгушин, Колесник, Ольшанский, Презент, либо ему преданные, такие как Лукьяненко, Беленький и другие. Был в их числе и друг Н. И. Вавилова еще с времен совместной работы в Саратове – Бушинский{70}, вошедший в доверие к В. Р. Вильямсу, а после смерти Вильямса, подружившийся с Лысенко. В числе назначенных был и Лаптев, выступивший со статьей против А. Р. Жебрака в "Правде". Был причислен к разряду академиков ВАСХНИЛ и совсем уж отвратительный тип: кадровый офицер НКВД С. Н. Муромцев. В то время он имел степень доктора наук, но среди коллег был известен другим. Многие знали, что он работал одно время начальником специальной тюрьмы – так называемой "шарашки" и был известен как отъявленный садист: он лично избивал находившихся в заключении под его началом академиков АМН СССР П. Ф. Здродовского и Л. А. Зильбера (18). Однако позже стали известны другие подробности деятельности этого офицера в системе ОГПУ и НКВД. В газете "Труд" (19) предали гласности, что еще в 1930‑е годы Муромцев участвовал в работе сверхсекретной спецлаборатории по созданию токсических веществ (ядов) и их испытанию на политзаключенных. Яды применяли для уничтожения политических оппонентов и для политических диверсий. Спецлаборатория числилась при коменданте НКВД СССР генерал‑майоре Блохине, а в 1937–1938 годах её подчинили непосредственно наркому Ежову, а затем заменившему его Берии и заместителю наркома Меркулову (до мая 1946 года) и позже новому министру госбезопасности Абакумову. Последний в 1946 году ликвидировал спецлабораторию. Эти сведения предал гласности генерал КГБ П. А. Судоплатов{71}, осужденный после расстрела Берии. На суде над Судоплатовым в 1953 году С. Н. Муромцев, вызванный как свидетель, признал, что непосредственные задания о том, кого нужно отравить, он получал лично от Молотова и Хрущева (19). Такими замечательными кадрами пополнили сельскохозяйственную академию.

В заметке о решении Совета Министров СССР сообщалось, что

"Сессия, посвященная довыборам действительных членов Академии, выборам членов‑корреспондентов Академии из числа кандидатов, выставленных научными учреждениями, общественными организациями и отдельными научными работниками, списки которых опубликованы в печати, состоится в сентябре 1948 года".

Выборы так и не состоялись, однако даже если бы их провели, то лысенковское большинство завалило бы теперь всех противников "на законном основании", то есть путем голосования.

Последний абзац правительственного сообщения гласил:

"Очередная июльская сессия, посвященная обсуждению доклада академика Т. Д. Лысенко на тему "О положении в советской биологической науке", состоится в конце июля с. г. в гор. Москве".

Сессия проходила с 31 июля по 7 августа и получила название "Августовской сессии ВАСХНИЛ". Лысенко зачитал доклад, отредактированный Сталиным. Политические мотивы сочетались в нем с беспримерными обвинениями западной науки. Этот наступательный тон выглядел странно, так как и полугода не прошло с того дня, когда Ю. А. Жданов раскритиковал Лысенко. Но сессия была качественно иным событием в жизни советской науки. Сталин предоставил Лысенко возможность не просто расправиться с оппонентами, он придал этому разгрому такое политическое звучание, которого раньше в жизни страны не было.

Партийные верхи осуществляли неусыпный контроль за тем, как идет сессия. Согласно рассказу одного из ближайших к Лысенко в то время людей – Н. В. Турбина, каждый день по окончании заседаний В. Н. Столетов выполнял роль связного между Лысенко и Политбюро ЦК партии. Он приезжал в конце каждого дня сессии к Маленкову и информировал его о том, что было сделано. Он же каждое утро согласовывал с Лысенко список выступающих и клал перед председательствующим на сессии заместителем министра сельского хозяйства СССР П. П. Лобановым узенький листок с фамилиями тех, кому надо предоставить слово, а Лобанов лишь оглашал эти фамилии. Деятельность эта пошла на пользу Столетову – он понравился высшим начальникам, что позже, помогло емуу сделать головокружительную карьеру{72}.

Самой характерной чертой лысенковского доклада была безапелляционность. Фразы были решительными, обвинения категоричными, доказательства не приводились, потому что больше они не были нужны: буржуазная сущность генетики и её вредность декларировались отныне навсегда. В центральной части доклада, озаглавленной "Два мира – две идеологии в биологии", Лысенко заявил:

"Возникшие на грани веков – прошлого и настоящего – вейсманизм, а вслед за ним менделизм‑морганизм своим острием были направлены против материалистических основ теории развития… Ныне, в эпоху борьбы двух миров, особенно резко определились два противоположные, противостоящие друг другу направления, пронизывающие основы почти всех биологических дисциплин… Не будет преувеличением утверждать, что немощная метафизическая моргановская "наука" о природе живых тел ни в какое сравнение не может идти с нашей действенной мичуринской агробиологической наукой" (23).

Заканчивая доклад, Лысенко сказал:

"В. И. Ленин и И. В. Сталин открыли И. В. Мичурина и сделали его учение достоянием всего народа. Всем своим большим отеческим вниманием к его работе они спасли для биологии замечательное мичуринское учение" (24).

На правах самого близкого к Лысенко сторонника предпоследним выступал Исай И. Презент, ставший теперь академиком ВАСХНИЛ. Он глумился над поверженными генетиками и позволял себе выходки, непристойные ни с каких позиций. Одному из крупных эволюционистов, допущенных к присутствию на сессии, он адресовал такие слова:

"Дарвинизм сейчас не тот, который был во времена Дарвина… Такого уровня подбора не знало дарвиновское учение, не знало и не могло знать, но вы, профессор Поляков, его знать обязаны. Ведь вы обязаны быть умнее Дарвина, уже по одному тому, что птичка, сидящая на голове мудреца, видит дальше мудреца. (Смех )" (25).

Он называл генетиков ретроградами и приписывал им явную ахинею, одновременно пугая их:

"Никого не смутят ложные аналогии морганистов о невидимом атоме и невидимом гене. Гораздо более близкая аналогия была бы между невидимым геном и невидимым духом. Нас призывают дискуссировать. Мы не будем дискуссировать с морганистами (аплодисменты), мы будем продолжать их разоблачать, как представителей вредного и идеологически чуждого, привнесенного к нам из чуждого зарубежья лженаучного по своей сущности направления (Аплодисменты )" (26).

Правда, среди ученых ходил рассказ (возможно легенда), что во время этого выступления он чуть не погиб от рук генетика Иосифа Абрамовича Рапопорта, наиболее смело выступившего на сессии в защиту обругиваемой лысенковцами науки. Рапопорт был героем войны, жестоко израненным (он получил 18 ранений на передовой, потерял глаз, но каждый раз возвращался в действующую армию и заслужил на полях сражений мало с кем сравнимую славу героя). Много десятилетий позже С. Э. Шноль в знаменитой книге "Герои и злодеи российской науки" вспомнил эту легенду:

"Как он [Презент] был, упоенный собой, неосторожен. Он повторил часть текста, вставленного им ранее в доклад Лысенко. Он сказал, "когда мы, когда вся страна проливала кровь на фронтах Великой Отечественной войны, эти муховодыи". Договорить он не сумел. Как тигр из первого ряда бросился к трибуне Рапопорт – бесстрашный разведчик, он знал, что такое "брать языка". Презент на войне не был – он был слишком ценным, чтобы воевать – там же могут и убить… Рапопорт был, как сказано, всю войну на фронте. С черной повязкой на выбитом пулей глазу он был страшен. Рапопорт схватил Презента за горло и, сжимая это горло, спросил свирепо: "Это ты, сволочь, проливал кровь?" Ответить почти задушенный Презент не мог" {73} (27).

И все‑таки многие генетики, особенно в первые дни работы Августовской сессии ВАСХНИЛ, не могли понять, что происходит. Ведь совсем недавно лысенкоисты терпели поражение за поражением, а Ю. А. Жданов открыто критиковал Лысенко. На следующий день после публикации в "Правде" информационного сообщения о назначении новых членов академии без выборов и о предстоящей сессии ВАСХНИЛ В. П. Эфроимсон, передавший в ЦК партии материалы об антинаучной деятельности Лысенко и ждавший результатов их проверки, позвонил в отдел науки ЦК ВКП(б) и сказал сотруднице отдела В. Васильевой: "Я совершенно не понимаю, что происходит, но имейте ввиду, – все, что я написал, святая правда". В ответ он услышал: "Неужели вы думаете, что мы хоть на минуту в этом сомневаемся?" (26). Слухи об этом ответе быстро распространились среди генетиков, поддержав уверенность, что правда все‑таки восторжествует. Способствовало такому ожиданию и неясное объяснение "колхозным академиком" в его докладе того, из каких сфер он получил поддержку. Факт ознакомления Сталина с его докладом обнародован не был, и лишь в "Заключительном слове" Лысенко сказал: "Меня в одной из записок спрашивают: каково отношение ЦК партии к моему докладу. Я отвечаю: ЦК партии рассмотрел мой доклад и одобрил его". После этого в стенограмме значится: "Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают".

Но до последнего дня сессии Лысенко и его приближенные об этом помалкивали и даже пытались вызвать генетиков на более откровенные разговоры, сетовали, что они неохотно включаются в дискуссию, как это сделал А. А. Авакян (28). А ведь ссылка на "одобрение ЦК партии" всё бы объяснила людям, уже привыкшим жить в атмосфере страха, вызванного политическими репрессиями. Многие надеялись, что критика Лысенко и в МГУ, и в докладе Жданова не могла остаться гласом вопиющего в пустыне, что всё происходящее – лишь авантюра лысенковцев, решившихся пойти ва‑банк.

В последний день работы сессии произошло событие, открывшее всем глаза. В то утро в "Правде" появилось покаянное письмо Ю. А. Жданова Сталину{74}, в котором он отказался от своих слов. Хотя Жданов в "покаянке" высказал критику в адрес Лысенко, на нее никто уже внимания не обращал. Его письмо ярко характеризовало моральную обстановку, рожденную тоталитарным правлением, абсолютную необходимость подчинения своих взглядов пусть неверному, но исходящему от главаря режима курсу (как будто в насмешку, это и называлось "демократическим централизмом в действии").

"ЦК ВКП(б), ТОВАРИЩУ И. В. СТАЛИНУ

Выступив не семинаре лекторов с докладом о спорных вопросах современного дарвинизма, я безусловно совершил целый ряд серьезных ошибок.

1. Ошибочной была сама постановка этого доклада. Я явно недооценил свое новое положение работника аппарата ЦКи Здесь сказалась "университетская привычка", когда я в том или ином научном споре, не задумываясь, высказывал свою точку зрения… Несомненно, что это "профессорская" в дурном смысле, а не партийная позиция.

2. Коренной ошибкой в самом докладе была его направленность на примирение борющихся в биологии направлений. С первого же дня моей работы в отделе науки ко мне стали являться представители формальной генетики с жалобами на то, что полученные ими новые сорта полезных растений (гречиха, кок‑сагыз, герань, конопля, цитрусы), обладающие повышенными качествами, не внедряются в производство и наталкиваются на сопротивление сторонников академика Лысенко… Ошибка моя состояла в том, что решив взять под защиту эти практические результаты, которые явились "дарами данайцев", я не подверг беспощадной критике коренные методологические пороки менделевско‑моргановской генетики. Сознаю, что это деляческий подход к практике, погоня за копейкой…

Все это вместе взятое и породило стремление "примирить" спорящие стороны… Но в науке, как и в политике, принципы не примиряются, а побеждают, борьба происходит не путем затушевывания, а путем раскрытия противоречий…

3. Ошибкой была моя резкая и публичная критика академика Лысенко. Академик Лысенко в настоящее время является признанным главой мичуринского направления в биологии… Учитывая это, критику Лысенко, его отдельных недостатков, следует вести так, чтобы она не ослабляла, а укрепляла позиции мичуринцев.

Я не согласен с некоторыми теоретическими положениями академика Лысенко (отрицание внутривидовой борьбы и взаимопомощи, недооценка внутренней специфики организма), считаю, что он еще слабо пользуется сокровищницей мичуринского учения (именно поэтому Лысенко не вывел сколько‑нибудь значительных сортов сельскохозяйственных растений), считаю, что он слабо руководит нашей сельскохозяйственной наукой. Возглавляемая им ВАСХНИЛ работает далеко не на полную мощность… Но… в результате моей критики Лысенко формальные генетики оказались "третьим радующимся"…

4. Ленин неоднократно указывал, что признание необходимости того или иного явления таит в себе опасность впасть в объективизм. В известной мере этой опасности не избежал и я…

Таковы мои ошибки, как я их понимаю.

Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем. Ошибки мои проистекают из того, что я недостаточно разобрался в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Все это из‑за неопытности и незрелости. Делом исправлю ошибки.

Юрий Жданов" (30).

Публикация письма в день закрытия сессии ВАСХНИЛ значила много. В который раз истина была принесена в жертву политиканству. И если уж каяться заставили Жданова, то что же было ожидать от людей менее значительных!

Была отвергнута и инициатива по созданию в СССР Института генетики и цитологии, которую поддерживали сразу несколько членов Политбюро. Сталин на их мнение не обратил никакого внимания. 31 декабря 1948 года Секретарь ЦК партии А. А. Кузнецов, у которого лежала без движения почти год папка со всеми документами, подготовленными для решения Политбюро, сделал окончательную надпись: "В архив. А. Кузнецов".

В дни, когда Сталина хоронили, в "Правде" появилась короткая заметка Лысенко "Корифей науки", в которой он сообщил о главной роли Сталина в проведении опозорившей советскую науку на многие десятилетия Августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года:

"Сталин… непосредственно редактировал проект доклада "О положении в биологической науке", подробно объяснил мне свои исправления, дал указания, как изложить отдельные места доклада. Товарищ Сталин внимательно следил за результатами работы августовской сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина" (31).

Сообщения о запрете генетики в СССР произвели фурор на Западе. 24 сентября 1948 года Герман Мёллер отправил в Академию наук СССР письмо, в котором осудил "заявления о вашей поддержке шарлатана Лысенко… и отрицании принципов генетики", отметил, что в СССР "разрушают науку ради узких политических целей, совершенно так, как делали многие из тех, которые выступали в роли ученых в Германии под властью нацистов". Он упомянул "глубокое уважение, которое питал" к АН СССР раньше, и написал:

"Я отказываюсь от моего членства в вашей Академии. Я делаю это, однако, с горячей надеждой, что я еще доживу до того дня, когда ваша Академия снова сможет начать восстанавливать свое место среди подлинно научных организаций", – закончил он (32).

22 марта 1990 года Общее собрание АН СССР приняло постановление о восстановлении Г. Дж. Мёллера (посмертно) в членах Академии наук СССР "как необоснованно исключенного ученого".