Непосредственным дополнением к дифференциально‑психологическому применению принципа половых промежуточных форм является прежде всего теоретическое и практическое разрешение вопроса, которому собственно и посвящена эта книга. Вопрос этот разрешается здесь постольку, поскольку он не имеет отношения с теоретической стороны к энтологии и политической экономии, т. е. социальным наукам в широком смысле слово, а с практической – к правовому и хозяйственному строю, иначе говоря, социальной политике. Я имею в виду женский вопрос. Ответ, который думает дать эта глава, не исчерпывает проблемы, поставленной нашими иcследованием: он лишь предварительный, так как из указанных до сих пор принципов ничего более вывести нельзя, основывается он всецело на самых обыденных фактах единичного опыта, от которых невозможно возвыситься до всеобщих законов, имеющих глубокое значение. Практическое указание, какое даст наш ответ, не является максимом нравственного поведения, которое должно или может регулировать будущий опыт, это, только выведенные из прошлого опыта технические правила для социально‑диетического пользования. Я поступаю так на том основании, что здесь еще не хочу устанавливать мужского и женского типов, чем занимается вторая часть исследования. Это предварительное расследование должно только привести те характерологические выводы из принципа половых промежуточных форм, которые имеют для женского вопроса известное значение.

Из предыдущего довольно ясно, как мы применим наши принципы. Именно: у каждой женщины потребность и способность к эмансипации основана на имеющейся у нее части М. Понятие эмансипации очень растяжимо. Увеличить его неясность было в интересах тех, кто пользуясь словом, часто преследовал практические цели, не предпринимая теоретического рассмотрения предмета. Под эмансипацией женщины я во все не понимаю таких, например, фактов, как полное ведение домашнего хозяйства, причем супруг больше похож на бессловесное животное, не причисляю сюда и храбрости пойти ночью без провожатого по опасным местам. Не отношу я к эмансипации пренебрежения общепринятыми обычаями, которые почти запрещают женщине жить одной, посещать мужчину, самой или другим в ее присутствии затрагивать темы о половой любви. Сюда не относятся также попытки к самостоятельному существованию, посещение университета, консерватории или учительского института. Есть, вероятно, еще много фактов, которые без всякого разбора прикрываются большим щитом эмансипационного движения. Эмансипация, которую я имею в виду, не есть также желание добиться одинаковом положения с мужчиной. Для нашей попытки осветить женский вопрос проблематично является лишь желание женщины внутренне сравняться с мужчиной, достичь его духовной и нравственной свободы, его интересов, его творческой силы. Я здесь буду утверждать, что у Ж нет никакой потребности и сообразно с этим способности к пикой эмансипации. Все действительно стремящиеся к эмансипации, все знаменитые и духовно выдающиеся женщины всегда выказывают многочисленные мужские черты характера, а при более внимательном наблюдении в них заметны анатомические мужские признаки, приближающие их к мужчине.

Только из числа явно выраженных половых промежуточных форм, можно сказать половых средних ступеней, причисляемых обычно к «женщинам», выходят те женщины прошлого и настоящего, имена которых приводят защитники (мужчины и женщины) стремлений к эмансипации для доказательства женских способностей. Первая исторически известная женщина, Сафо, отличается обратно половыми признаками. От нее даже исходит обозначение половых сношений среди женщин сафическая, лесбийская любовь. Здесь видно, как важны для нас выводы III и IV главы при решении женского вопроса. Находящийся в нашем распоряжении характерологический материал о так называемых «значительных женщинах», т. е. de facto эмансипированных, настолько темен, толкование его приводит к такой массе возражений, что мы не надеемся с его помощью удовлетворительно решить данный вопрос. У нас не было бы принципа, посредством которого можно, не допуская двусмысленности, установить положение человека между М и Ж. Такой принцип найден, однако, в законе полового прияжения между мужчиной и женщиной. Его применение к проблеме гомосексуальности показало, что женщина, чувствующая половое влечение к другой женщине – наполовину мужчина. Но этим для каждого отдельного исторического случая уже доказан тезис, что степень эмансипированности женщины совпадает со степенью ее мужественности. Сафо лишь начинает ряд женщин, внесенных в список женских знаменитостей, и все они при этом или гомосексуальны, или, по крайней мере, бисексуальны. Филологи ревностно старались очистить Сафо от подозрения в действительно существовавших у нее любовных сношениях с женщинами и объяснить их простой дружбой, как будто такой упрек, если б он был справедливым, мог быть оскорбителен для женщин в нравственном смысле. Напротив, во второй части будет ясно доказано, что гомосексуальная любовь гораздо более возвышает женщину, чем гетеросексуальная. Здесь пока достаточно заметить, что склонность к лесбийской любви в женщине есть следствие ее мужественности, а последняя является условием ее более высшей структуры. Екатерина II, шведская королева Христина, на основании одного указания высокоодаренная слепая и глухонемая Лаура Бриджмэн, безусловно, Жорж Санд были отчасти бисексуальны, частью даже исключительно гомосексуальны, точно так же, как многие женщины и девушки с заметным дарованием, с которыми я имел случай познакомиться.

Что касается большого числа тех эмансипированных женщин, относительно которых нет никаких указаний об их склонности к лесбийской любви, то и здесь мы почти всегда располагаем другими признаками, доказывающими, что когда я говорю о мужественности всех женщин, имена которых с известным правом приводятся как доказательство женской даровитости, то это вовсе не произвольное утверждение и небессердечный, желающий все приписать мужскому полу, алчный эгоизм. Ведь дело в том, что как бисексуальные женщины состоят в половых сношениях с мужественными женщинами или с женственными мужчинами, так и гетеросексуальные женщины обнаруживают свое содержание мужественности тем, что дополняющий их мужчина не вполне настоящий. Из многих «связей» Жорж Санд самая известная – с Мюссе, женственнейшим лириком, какого только знает история, и с Шопеном, которого можно назвать единственным женским композитором, настолько он женственен. Виктория Колонна менее известна по своему поэтическому творчеству, чем по тому почитанию, которое питал к ней Микельанджело, состоявший в эротических связях только с мужчинами. Писательница Даниель Стерн была возлюбленной Франца Листа, в жизни и творчестве которого есть несомненно что‑то женское, дружба которого с Вагнером, тоже не вполне мужественным, во всяком случае, склонным к педерастии, заключает в себе столько же гомосексуальности, как и мечтательная любовь к Вагнеру баварского короля Людвига II. Весьма вероятно, что Жермена де Сталь, книгу которой о Германии следует считать самой значительной из всех, написанных женщинами, находилась в гомосексуальной связи с учителем своих детей Августом Вильгельмом Шлегелем. Мужа Клары Шуман, судя только по лицу, можно было бы признать в известные периоды жизни более приближающимся к женщине, чем к мужчине, да и в музыке его много, хотя и не всегда, женственности. Там, где указания о людях, с которыми у женщин бывали половые сношения, отсутствуют, или где такие лица вообще не названы, там их вполне заменяют сообщения о внешности знаменитых женщин. Они показывают, насколько мужественность этих женщин выражена в их лице и фигуре и подтверждают таким образом, точно так же как и дошедшие до нас портреты некоторых из них, справедливость высказанного мнения. Говорят, например, о широком, могучем лбе Джордж Элиот; «ее движения и мимика были резки и определенны, но им не доставало грациозной, женственной мягкости». Мы знаем о «редком, одухотворенном лице Лавинии Фонтана, которое нравилось нам каким‑то особенно странным образом». Черты лица Рашели Рюйш «носят почти определенный мужской характер». Биограф оригинальной поэтессы Аннет фон Дросте – Гюльсгоф сообщает о ее «тройной, как у эльфа, нежной фигуре», а лицо ее по своему выражению строгой мужественности отдаленно напоминает черты Данте. Писательница и математик Софья Ковалевская, подобно Сафо, обладала ненормально короткими волосами, они были у нее еще короче, чем обычно у современных поэтесс и студенток, которые неизменно призывают ее в качестве свидетельницы, когда речь заходит о духовных способностях женщин. А кто в лице выдающейся художницы Розы Бонер найдет хоть одну женскую черту, тот просто будет обманут звуком ее имени. Знаменитая Елена Петровна Блаватская имеет также очень мужественную наружность. О живущих и действующих эмансипированных женщинах я умышленно не упоминаю, хотя собственно они‑то и побудили меня высказать некоторые мысли и вполне подтвердили мое мнение, что настоящая женщина не имеет ничего общего с «женской эмансипацией». Исторические иследования должны отдать полную справедливость народной поговорке, задолго предрешившей результаты: «Волос долог да ум короток». Эти слова вполне согласовываются с действительностью, если вспомнить сделанное во II главе ограничение.

А что же касается эмансипированных женщин, то относительно них можно сказать следующее: только мужчина, заключенный в них, хочет эмансипироваться.

Гораздо большее основание, чем это обычно думают, имеет тот факт, что женщины‑писательницы очень часто берут мужские псевдонимы. Они чувствуют себя почти так же, как мужчины, а у таких личностей, как Жорж Санд, это вполне совпадает с их склонностью к мужскому платью и мужским занятиям. Мотив, побуждающий к выбору мужского псевдонима, основан на том чувстве, что только такое мужское имя соответствует собственной природе женщины. Он не может корениться в желании обратить на себя большее внимание и получить признание со стороны общественного мнения. Ибо то, что создано женщинами, возбуждало до сих пор, вследствие связанной с этим половой пикантности, гораздо больше внимания, чем при равных условиях, творчество мужчин. К созданиям женщины всегда относятся более снисходительно, не предъявляя к ним глубоких требований. Если произведение было хорошо, ему всегда давали несравненно высшую оценку, чем в том случае, когда мужчина создал бы нечто совершенно подобное. Это в особенности наблюдается теперь: женщины постоянно достигают большей известности за произведение, которое вряд ли было бы отмечено, если бы оно было созданием мужчины. Пора наконец обособить и разъединить эти явления. Пусть возьмут для сравнения, как масштаб, создания мужчин, которые ценятся историей литературы, философией, наукой и искусством, и сейчас же увидят, какое довольно значительное число женщин, считаемых духовно‑одаренными натурами, тотчас же съежится самым плачевным образом. Правда, нужно иметь много благосклонности или нерешительности, чтобы придавать хоть частицу значения таким женщинам, как Анжелика Кауфман, м‑м Лебрен, фернан Кабаллеро, Гросвита фон Гандерсгейм, Мари Сомервилль, Джорж Эджертон, Елизавета Баррет‑Браунинг, Софи Жермен, Анна Мария Шурман или Сибилла Мериан. Я не говорю уже о том, насколько высоко ценятся женщины, приведенные раньше, как пример viragines (мyжecтвeнныx женщин, какова например Дросте‑Гюльсгоф). Я не буду разбирать размер тех лавров, которые пожинают современные художницы. Достаточно общего утверждения, что ни одну из всех высокоодаренных женщин (даже самых мужественных) нельзя сравнить с мужскими гениями пятого и шестого разряда, каковы, например, Рюккерт среди поэтов, ван Дейк в живописи и Шлейермахер в философии.

Если мы оставим пока в стороне истерических визионерок, каковы, например, сибиллы, дельфийские пифии, Буриньон и Клеттенберг, Жанна де ла Мотт‑Гюон, Иоанна Саускот, Беата, Стурмин или святая Тереза, то все‑таки останутся такие явления, как, например, Мария Башкирцева. Она (посколько я могу вспомнить ее портрет) была, правда, выдающегося женственного сложения. За исключением лба, который произвел на меня впечатление мужественности. Но кто видел в Salles des entagers парижского Люксембурга ее картины, повешенные рядом с картинами ее возлюбленного Бастиен‑Лепажа, тот знает, что она не менее совершенно переняла его стиль, как Оттилия почерк Эдуарда в гетевских «Wahlverwandschaften». Очень длинный список образуют еще те случаи, когда свойственный всем членам семьи талант, случайно с большой силой проявляется в женщине. Не нужно, конечно, считать ее гениальной, ибо только талант передается по наследству, но не гений. Маргарета ван Эйк, Сабина фон Штейнбах являются здесь образцами длинного ряда художниц; о них Эрнест Гуль, чрезвычайно благосклоный ко всем занимающимся искусством женщинам, говорит следующее: «Нам определенно известно, что они направлялись в искусстве отцом, матерью или братом, другими словами причину их художественного призвания нужно искать в их собственной семье. Есть сотни женщин, о которых история умалчивает, ставших художницами именно благодаря подобному влиянию». Чтобы оценить значение этих цифровых данных, нужно принять во внимание, что Гуль говорит перед этим приблизительно о тысяче имен известных нам художниц.

Этим я оканчиваю исторический обзор эмансипированных женщин. Он вполне установил, что настоящая потребность к эмансипации и истинная к ней способность предполагает в женщине мужественность.

Ведь огромное число женщин, которые, наверно, меньше всего жили искусством или наукой, у которых это занятие заменяет обычное «рукоделие» и в безмятежной идиллии их жизни обозначает только препровождение времени – затем все те женщины, у которых умственная или художественная деятельность представляет только напряженное кокетство перед лицами мужском пола, эти две большие группы должны быть исключены из чисто научного исследования. Все остальные выказывают при ближайшем рассмотрении все признаки половых промежуточных форм.

Если потребность в освобождении и в одинаковом с мужчиной положении свойственна только мужественным женщинам, то совершенно справедлив индуктивный вывод, что Ж не чувствует никакой потребности к эмансипации, хотя это положение выведено только из рассмотрения единичных исторических фактов, а не из психических свойств Ж. Такой приговор об эмансипации женщин мы выводим, став на гигиническую (на этическую) точку зрения, по которой практическая жизнь применяется к естественной склонности индивидуумов. Бессмысленность стремлений к эмансипации заключается в движении, в агитации. Благодаря ей, не говоря о мотивах тщеславия и уловления мужчин, при большой склонности к подражанию, начинают учиться, писать и т. д., женщины, вовсе не имеющие к этому врожденной склонности. Так как действительно существует большое число женщин, стремящихся по известной внутренней потребности к эмансипации, то от них и переходит и на других потребность к образованию, а это уже создает моду, и в конце концов, смешная агитация женщин заставляет верить в справедливость того, что у хозяйки служит лишь средством для демонстрации против мужа, у дочери тем же против материнской власти. Практической вывод из всего предыдущего, вовсе не ставя его основанием законодательства (хотя бы в силу расплывчатости), можно сделать такой: свободный доступ ко всему, устранение всех препятствий с пути тех, истинные душевные потребности которых всегда в соответствии с их физическими строением толкают их к мужскому занятию, – для женщин с мужскими чертами. Но долой все партийное образование, долой ложное революционизирование, долой женское движение, порождающее столько противоестественных, искусственных в основе своей, лживых стремлений.

Долой нелепую фразу о «полном равенстве»! Самая мужественная женщина имеет едва ли больше 50 % М и только этому чистому содержанию она и обязана всей своей значительностью, иначе говоря, всем, что она при случае могла бы значить. Ни в коем случае нельзя, как это, по‑видимому, делает немало умных женщин, из некоторых (как было замечено, не типичных) отдельных случайно собранных впечатлений, указывающих скорее на превосходство женского пола, а не на равенство, делать общие заключения, как это предложил Дарвин, сравнить вершины обоих полов. «Если бы составить список самых значительных мужчин и женщин в области поэзии, живописи, ваяния, музыки, истории естествоведения и философии, приведя по каждому предмету по полдюжины имен, то оба списка нельзя бы было сравнивать друг с другом».

Желание феминисток сравнивать такие списки сделалось бы еще меньше, чем это было до сих пор, если б они заметили, что при внимательном рассмотрении лица женского списка доказывают только мужественность гения.

Обычное возражение, которое обыкновенно делают, состоит в том, что история ничем не доказывает, так как движение должно создать путь беспрепятственного, полного духовного развития женщины. Это возражение однако забывает, что эмансипированные женщины, женский вопрос, женское движение существовали во все времена, правда, в разные эпохи с различной активностью. Оно всегда преувеличивает те созданные мужчинами трудности, которые женщинам, стремящимся к образованию, приходилось некогда преодолевать и которые будто бы наступят вновь. Наконец, оно не обращает внимания на то, что требования эмансипации заявляются не настоящей женщиной, а исключительно более мужественной, плохо понимающей свою природу, не видящей мотивов своей деятельности, когда она заявляет от имени женщин вообще.

Всякое движение в истории, а стало быть и женское, убеждено, что оно ново, никогда не бывало раньше. Первые представительницы движения учили, что женщина томилась во тьме, была заключена в оковы и только теперь она поняла свое естественное право и требует его. Как во всяком историческом движении, так и здесь, можно все дальше и дальше проследить аналогии. Женский вопрос существовал и у древних и в средние века не только в социальном отношении. Уже в давно прошедшие времена сами женщины стремились к духовной эмансипации при помощи своих творений, и кроме того апологеты женского пола, мужчины и женщины, поддерживали ее теоретическими исследованиями. Итак, совершенно ошибочна вера, приписывающая борьбе феминисток столько рвения и новизны, вера, что до последних лет женщины не имели случая беспрепятственно развернуть силы своего духовного развития. Иаков Буркгардт рассказывает о Ренессансе: «Самое похвальное, что можно сказать о великих итальянках того времени – это о их мужественном духе, мужественных сердцах. Нужно только посмотреть на совершенно мужественное поведение большинства женщин героической поэзии у Боярдо и Ариосто чтобы понять, что здесь дело идет об определенном идеале. Эпитет «virago», считающийся в наше время довольно двусмысленным комплиментом, был тогда высшей похвалой. В XVI столетии женщинам был дан свободный доступ на сцену, появились первые актрисы. «В это время женщину считали способной достичь вместе с мужчиной высших степеней образования». Это время, когда один за другим появляются панегирики женскому полу, когда Томас Мор требовал полного уравнения полов, а Агриппа фон Неттесгейм ставил женщину выше мужчин. И все эти успехи погибли, вся эпоха подверглась забвению, из которого ее извлек лишь XIX век.

Разве не бросается в глаза, что стремление к женской эмансипации в мировой истории появляется, как кажется, через определенные одинаковые промежутки времени?

В Х веке, в XV и XVI и теперь XIX и XX, по всем признакам, было больше эмансипированных женщин, а женское движение сильнее, чем в промежуточные эпохи. Было бы слишком поспешно строить на этом какую‑нибудь гипотезу, но все же следует отметить возможность проявления могучей периодичности, благодаря которой в это время с чрезвычайной правильностью появляется на свет больше гермафродитов, больше переходных форм, чем в промежуточные эпохи. У животных в родственных случаях наблюдались такие же периоды.

По нашему мнению это, стало быть время наименьшего гонохоризма. Тот факт, что в известные времена больше, чем обычно, рождается мужественных женщин, требует дополнения с другой стороны, т. е. что в эту же эпоху появляется на свет больше женственных мужчин. Это мы и видим в самой поражающей степени. Весь сецессионистический вкус, присуждающий высоким, стройным женщинам с плоской грудью и узкими бедрами призы за красоту, можно, вероятно, объяснить именно этим явлением. Невероятное увеличение фатовства и гомосексуальности находит объяснение только в большей женственности нашей эры. Не без глубоких причин современный эстетический и половой вкус опирается на создания прерафаэлитов.

Поскольку существуют в органической жизни периоды, подобные колебаниям в жизни отдельных индивидуумов, но распространенные лишь на многие поколения, то постольку же этот факт может проложить нам дорогу и открыть широкий вид на понимание некоторых темных точек человеческой истории, более широкий, чем те претенциозные «исторические миросозерцания», в таком громадном количестве появившейся в наше время, особенно теория экономического материализма. Несомненно, что от биологических исследований нужно ожидать в будущем бесконечно много результатов и для истории человечества. Здесь только сделана попытка применить ее к нашему случаю.

Если верно, что в одни эпохи больше, а в другие меньше рождается гермафродитов, то, как результат этого, женское движение большей частью исчезает само собой и появляется затем через долгий промежуток времени, чтобы возрождаться и вновь погружаться в определенном темпе без конца. А стало быть и женщины, стремящиеся сами по себе к эмансипации, рождаются то в большем, то в меньшем числе.

Об экономических отношениях, принуждающих даже самую женственную жену многосемейного пролетария идти на фабрику или на постройку домов, не может быть, конечно, речи. Связь индустриального и промышленного развития с женским вопросом более неустойчива чем это обычно думают, в особенности теоретики – социалдемократы, и еще меньше существует причинной связи между стремлениями, направленными с одной стороны к духовной способности, а с другой – к экономической конкуренции. Например, во Франции, хотя она и выдвинула треть выдающихся женщин, никогда женское движение не могло прочно укорениться, и все же ни в одной европейской стране нет такого количества женщин, самостоятельно занятых торговлей, как там. Борьба за ежедневное пропитание резко отличается, стало быть, от борьбы за духовное содержание жизни, если таковая вообще ведется известной группой женщин.

Прогноз, поставленный этому движению в духовной области, не оптимистичен. Он еще более безутешен, чем та надежда, которую можно бы было питать, если вместе с некоторыми авторами, признать, что прогрессивное развитие человеческого рода идет к полной половой дифференцировке, т. е. к половому диморфизму.

Последнее мнение я не могу принять на том основании, что в животном царстве нельзя проследить связи высшего положения особей с более значительным разделением пола. Некоторые gephyreae и rotatoriae, многие птицы, а также среди обезьян мандриллы, выказывают гораздо больше гонохоризма, чем с морфологической точки зрения его можно наблюдать у человека. Если это предположение предсказывает то время, когда навсегда исчезнет и сама потребность в эмансипации и будут только вполне развитые masculina и такие же feminina. Tеория периодического возврата женского движения осуждает все стремления феминисток самым ужасным образом на мучительное бессилие и объявляет всю их деятельность работой Донаид, которая превратится в ничто через определенный промежуток времени.

Эта мрачная судьба постигнет женскую эмансипацию, если женщины будут создавать себе иллюзии и видеть свои цели только в социальной жизни, в историческом будущем рода, а своих врагов только в мужчинах и в созданных последними правовых институтах. Тогда придется сформировать армию амазонок, которая, впрочем, просуществует недолго, т. к. через известные промежутки времени эта армия должна будет непременно рассыпаться. Полное исчезновение женского движения из эпохи Ренессанса дает в этом смысле хороший урок феминисткам. Истинное освобождение духа не может быть произведено даже самой большой и дикой армией. Каждый индивидуум пусть борется за него сам. Против кого? Против того, кто препятствует этому освобождению в его собственной душе.