Всеми авраамическими и многими другими религиями принимается сура из Корана: «Кто спасет одного человека, спасет все человечество»[1]. Я дополню: кто спасет хотя бы один нерв, спасет нервную систему всего человечества. Это многого стоит и для каждого человека, и для группы людей, потому что мы не в состоянии оценить тот колоссальный вред, который может причинить человек с издерганными нервами. Вся нейрофизиология сейчас в огне, и длительное воздействие больших доз кортизола, адреналина или норадреналина может разжечь пожар во всем обществе.

Мрачная история Артуро Диаза

Я вспоминаю о заключенном американской тюрьмы в Ливингстоуне Артуро Диазе, которого в 2013 году казнили за убийство с особой жестокостью, как у средневековых крестоносцев, обуреваемых жаждой крови. Моя бабушка и мой двоюродный брат переписывались с ним по программе общения с заключенными и попросили меня написать письмо губернатору Техаса Рику Перри с просьбой о замене смертной казни на пожизненное заключение. Отношение христианских общин к смертной казни в США отличается от Европы. Так называемые консервативные христиане, электоральное большинство Перри, открыто высказывались за смертную казнь, а моя бабушка, как и большинство ревностных христиан Франции, воспитанных в духе «Последний день приговоренного к смерти» Виктора Гюго, продолжала надеяться на всеобщую отмену смертной казни.

Приступив к письму, я постарался углубиться в так называемую «нейрохронологию» этого Артуро Диаза, и это погрузило меня в мрачное отчаяние, от которого кровь стыла в жилах.

Представьте себе ствол дерева. На срезе мы видим годовые кольца, которые несут информацию о климатических условиях каждого сезона. У наших нервов также есть свои кольца с отпечатками каждого события, каждого нанесенного нам удара, каждого страха, презрения, каждого прощения и терпения, каждой ненависти и сострадания, проявленных к нам. Никто не рождается с настолько неустойчивой нервной системой, что готов убить своего ближнего. Шаткость психики формируется под влиянием негативных событий, она – результат контактов с другими субъектами с такой же психикой. Сформировалось два типа людей: одни устойчивы и ни при каких обстоятельствах не теряют самообладания (Ганди, Мандела, Мартин Лютер Кинг), а другие вспыхивают как спичка.

Изучая нейрохронологию Диаза, я увидел, сколько зарубок жизнь оставила в его сердце, сколько глубоких душевных ран он перенес. Этот человек больше не мог сдерживаться и управлять своей болью, она стала руководить его поступками. Бывают моменты, когда из‑за страданий и тревоги нервы начинают управлять нами. Тогда каждое мгновение становится моментом выживания. Человек с поврежденной страхом, презрением, насилием психикой становится крайне опасным. Вероятно, он убьет всего лишь одного человека (может быть, и самого себя) или будет погружен в бездну такой мрачной страстью, что заразит ею массы, которые вознесут его на вершину, чтобы он на совершенно законных основаниях принялся истреблять миллионы.

Пусть жизнь кому‑то мнится раем –

Она лишь бред, где мы с тоской

Друг друга молча презираем,

Как рыбы в глубине морской[2].

Люди с обнаженными остатками нервов обычно пребывают в больницах и тюрьмах, но некоторым удается добраться до ответственных постов и управлять нашей судьбой. Уже доказано, что из‑за опошления сочувствия, доброты, благородства и прославления эгоизма, жестокости и тщеславия в некоторых сферах предпочитают психопатов. Каждому понятно, насколько ограничен в своих движениях человек со скрюченной болью спиной. А теперь представьте себе, насколько недоступны благие помыслы и благоразумие человеку с измученным мозгом.

Выжимая людям мозги, как выкручивают руки, наша система производит нейроинвалидов. Их непригодность не бросается в глаза и часто рядится в добродетель, но наступает момент, когда она причиняет людям горе и страдания. Этот сумбур нервов длится столетиями, но у нас всегда есть выбор – от довольно легкого до легендарно трудного: даже одна нота, сыгранная нами, окажет влияние на все человечество.

В мрачной истории Артуро Диаза слышатся отзвуки насилия и сострадания, которые поселились в наших душах начиная со Средневековья, а может быть, и с первых дней человечества, когда сыновья и отцы дрались, оскорбляли, унижали и действовали друг другу на нервы всеми возможными способами. Это продолжается и по сей день, и даже когда вы читаете эти строки, кто‑то тиранит своего ближнего. Обнаженные нервы тех и других продолжают резко звучать; их много, очень много этих нейроинвалидов, не отдающих себе отчета в своей неполноценности.

Эту нейроинвалидность трудно заметить нашим примитивным зрением. Мы видим руку или спину и можем до них дотронуться, нам известны все способы их функционирования, мы осознаем размер их пяди и возможности. Однако нам потребовались многие тысячелетия, чтобы осознать и понять телесную эргономику даже обычных рук, которые мы видим перед собой со дня появления человечества. Нейрон был открыт всего полтора века назад, так что можно представить себе тот путь, который нужно еще пройти, чтобы осознать и понять нейронную эргономику.

Нерв – это святое

Если представить себе человечество в образе столетнего старца, то год был бы эквивалентен четырем часам его жизни. Битва под Сталинградом прошла лишь десять дней назад, поэтому можно сказать, что всего лишь десять дней назад человечество без зазрения совести перемололо тысячи тонн своей собственной плоти с решимостью и эффективностью промышленного производства. Получается, что мы до сих пор не осознали собственной святости. Думаю, человек имеет более чем веские причины, чтобы наслаждаться жизнью, а не мерзнуть в траншеях в качестве пушечного мяса. Остается надеяться, что потребуется не больше дня, чтобы осознать это.

Человек никогда не сможет воссоздать природу, он даже не может создать одну‑единственную живую клетку. Он уничтожает окружающий мир, потому что ничего в нем не понимает и не разбирается. Это свидетельствует о его нездоровье и незрелости: истребляя сегодня то, что поймем завтра, мы своими руками разрушаем будущее. Именно этим мы и занимаемся по отношению к окружающей среде и к нашей внутренней природе: мы приносим в жертву новому индустриальному богу свои плоть и кровь, и главное, свой мозг. В этом смысле есть прямая связь между биомиметизмом, который изучает, сохраняет и вдохновляется природой, и нейромиметизмом, который ставит перед собой те же задачи, только по отношению к нервной системе.

Искусство осторожного отношения к будущему – это метод долгосрочного развития, которое находится на пересечении экономического, социального и экологического прогресса. Как мы уже видели, нейроэргономика может многое сказать по поводу экономической и социальной эволюции, так как она является неотъемлемой частью этого процесса. Нейромиметизм исключает грубое вторжение в будущее и не позволит его растоптать, а также поможет освободиться от самих себя, ибо мы не сможем уважать окружающую среду, если не признаем священность собственной природы. Нервы никогда не были лишь волокнами с разбавленной морской водой, они – сама природа, вписанная в нас, ее отпечаток.

Человеческими руками не создано ничего, что могло бы подчинить мозг. Если кто‑то и может требовать от него конформизма, так это природа, и только ей он может покориться. Наше тело и мозг адаптированы к ней и совсем не приспособлены к заводам, городам, супермаркетам, школам и офисам. Они могут подчиниться им на время (потому что вынуждены с ними сосуществовать), но никогда – на всю жизнь. Не существует лучшего нейроэргонома, чем природа. Поэтому неудивительно, что Будда, Аристотель, Леонардо да Винчи или Франциск Ассизский сделали ее своим наставником.

Сегодня важно восстановить контроль над собственными нервами, и в освобождении через нейрон проявятся лучшие качества нейромудрости. Нейроны на самом деле драгоценнее и священнее скрипки Страдивари и способны порождать мелодии в более широком диапазоне. Но никто не имеет права касаться их без разрешения, струны нашей души принадлежат только нам, и чем больше будет наше владычество над ними, тем бо́льшую свободу мы обретем.

[1] Коран, V, 32 (прим. авт.).

[2] Ричард Фрэнсис Бёртон «Касыда, принадлежащая перу Хаджи Абду эль‑Йезди» (прим. авт.). Перевод Б. Кенжеева (прим. ред.).