«Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?» – говорит пророк Иеремия (17:9). Это пессимизм? Нет, скорее – реализм. Иисус бы с этим согласился. И хотя это может возмутить стихийных сторонников философии и этики романтизма, мы не сможем понять смысла нравственных требований Иисуса и их действия в жизни, если не разберемся с другим вопросом: что Иисус думал о глубинном недуге, о дилемме человека и какое удивительное лечение для него предлагал. Мы уже говорили, что Иисус возвестил приход Царства не на пустынном месте, но на территории, уже оккупированной противником; подобным образом он обращался к людям, чьи сердца не были tabula rasa, чистой восковой дощечкой, на которой можно написать что угодно, но, скорее, такими сердцами, о которых говорил Иеремия. Их привычки уже вполне сформировались, и, как отмечал Шекспир, чаще всего это были вредные привычки. И нередко – вот что значит выражение «лукавство сердца» – эти дурные привычки маскируются под добрые. Что бы ни значила «добродетель» в понимании Иисуса, она могла существовать лишь в подобном контексте. Несомненно, нам прежде всего следует обратиться к знаменитому высказыванию Иисуса о чистой и нечистой пище (Мк 7:14–23 и параллельные места):

И, призвав весь народ, говорил им: слушайте Меня все и разумейте: ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека.

И когда Он от народа вошел в дом, ученики Его спросили Его о притче. Он сказал им: неужели и вы так непонятливы? Неужели не разумеете, что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его? Потому что не в сердце его входит, а в чрево, и выходит вон, чем очищается всякая пища. Далее сказал: исходящее из человека оскверняет человека. Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, – все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека.

В другом месте я писал о том, что происходит в этом небольшом отрывке. Иисус говорит нечто совершенно ужасное – стоит только понять смысл его слов, – и потом на публике хранит покров тайны над тем, что он сказал. Он готов объяснить это только своим ученикам в доме. (Подобное происходит и в некоторых других случаях, таких, например, как Марк 4:1–20.) Любой человек, знакомый с иудаизмом I века, поймет, что это значит: здесь Иисус затронул какой–то крайне больной вопрос. Иудейские борцы за свободу, о которых говорили народные традиции, отраженные в книгах Маккавеев и других текстах, готовы были пойти на смерть, только бы не есть* нечистую пищу. Законы о пище были важнейшим компонентом живой традиции, которая позволяла держащему оборону Израилю отделять себя от окружавших «нечистых» языческих народов и хранить свое лицо из верности Богу, как это делали пророк Даниил и его товарищи во дворце вавилонского царя. И как после этого Иисус смеет говорить, что человека делает нечистым не определенная пища, но исходящее изнутри него?

Мы вправе думать, что его ответ в одинаковой мере мог возмутить и многих иудеев I века, и многих современных мыслителей, сторонников «либеральных» или «оптимистических» представлений о человеческой природе (вспомните приведенные раньше слова Артура Шлезингера о людях, для которых «любые спонтанные проявления прекрасны»). Тем не менее этот ответ нужно привести, и он прост: таково истинное положение вещей. Диагноз Иисуса точен. «Нечистая» пища представляет собой только символ чего–то другого – того, что лежит глубоко внутри сердца человека. Список пороков в стихах 21–22: коварства, кражи, убийства и прочее – указывает на постыдные качества, которые нельзя просто назвать «усвоенным» поведением, как будто бы это случайные наслоения на самой по себе чистой природе человека. К сожалению, над приобретением подобных навыков нам не обязательно трудиться. Вам не приходится думать, как их лучше осуществлять и отрабатывать, тратя колоссальные усилия. Нет, они постоянно поднимаются изнутри, причем даже у людей, которые глубоко усвоили традиции благочестия, аскезы, поклонения, ученичества и самоотречения. Разумеется, какие–то обстоятельства или поступки могут их укреплять и поддерживать, поскольку любое повторяющееся поведение меняет «электропроводку» мозга и становится «автоматическим»; но нам нет необходимости сознательно размышлять об этих навыках и их культивировать, чтобы они у нас появились. И это настоящая «нечистота».

Но что заставило Иисуса вообще поднять эту тему? Неужели он просто хотел сказать людям, что они страдают неизлечимой болезнью? Конечно, нет. Он сравнивает себя с врачом, пришедшим к больным (Мк 2:17), но – как мы увидим дальше – он также думает, что замысел о Царстве по сути содержит исцеление от этой смертельной болезни, от нечистого сердца. Он прощает грехи своей собственной властью, исцеляет больных (включая тех, которые из–за болезни попадали в категорию «нечистых» – например, Мк 5:24б–34), изгоняет «нечистых» духов (например, Мк 5:1–20). Кроме того, он говорит, что внешнее «очищение» не устраняет нечистоту сердца (Мк 7:1–8; Мф 12:43–45). Однако при этом он вовсе не говорит: «Вот кто вы такие, и такими вы навсегда останетесь», – хотя, если его слушатели не покаются, это будет правдой. Но он хочет, чтобы его слушатели, которые примут весть о Царстве, каким–то образом сняли нечистоту с сердец. Он совершает служение царственного священника, который обладает властью «очистить» сердца, на что указывали обычные храмовые практики, установленные Богом, но чего сами они не могли дать.

Именно так мыслили первые христиане, о чем свидетельствует то место из Деяний, где Петр говорит, что Бог «верою очистил сердца» обратившихся язычников (15:9). То же самое утверждает Первое послание Иоанна: «кровь Иисуса очищает нас от всякого греха» (1:7). И сам Иисус в так называемой Прощальной беседе у Иоанна как бы мимоходом говорит ученикам: «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (Ин 15:3). Три различных средства – вера, кровь Иисуса и слово Иисуса – дают один и тот же результат: очищение.

Можно взглянуть на тот же предмет с иной точки зрения, если мы вспомним, что Иисус говорил о разводе у Марка 10:2–12. Как мы видели, его слова имели политический смысл: все окружающие Иисуса прекрасно знали, как Ирод Антипа взял бывшую жену своего брата, и вопрос о разводе здесь, как и в царствование Генриха VIII, отнюдь не был «нейтральным» теоретическим вопросом об этике. Иисус дает на него загадочный, но яркий ответ, предложив вопрошающим подумать о том, что, по их мнению, говорит об этом Писание. Они ссылаются на Второзаконие, где Моисей при определенных обстоятельствах допускает развод. Да, отвечает Иисус, но так не было изначала. Бог сотворил мужчину и женщину и провозгласил, что эти двое станут одной плотью; а если Бог их соединил, их невозможно разделить. Но почему же тогда Второзаконие это допускает? «По жестокосердию вашему», – говорит Иисус (Мк 10:5). Это удивительные слова. Разрешение на развод было дано по жестокосердию, но сейчас это разрешение потеряло силу. Как это понимать? Как это часто бывает, ответ на довольно случайный вопрос приоткрывает нам то, как Иисус понимал свою роль в осуществлении Царства. Иисус верил, что он и Царство Божье, которое приходит через него, исцеляют жестокосердие. Он верит, что пришел избавить людей от жестокосердия и его последствий и снова привести творение в соответствие с его изначальным предназначением. Он пришел исправить все в этом мире, в том числе – человека.

Итак, Иисус думал, что через его деяния, ведущие к наступлению Царства, человеческие сердца очистятся и станут мягче, и нетрудно найти источник этой поразительной мысли. Согласно многочисленным свидетельствам источников, Иисус был глубоко погружен в мир иудейских священных книг, и, в частности, он прекрасно знал те места, где Бог говорит об обновлении Завета, восстановлении своего народа, благодаря чему, наконец, Израиль станет подлинным Израилем, а люди – подлинными людьми. Кроме того, Иисус считал – на что также указывают свидетельства разных источников, – что эти пророчества исполнятся в нем и через его служение. И если речь идет о нечистоте и ожесточении сердца, мы должны в первую очередь вспомнить следующие библейские отрывки:

Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской; тот завет Мой они нарушили, хотя Я оставался в союзе с ними, говорит Господь. Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: «познайте Господа», ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более

(Иер 31:31–34).

И окроплю вас чистою водою, и вы очиститесь от всех скверн ваших, и от всех идолов ваших очищу вас. И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять

(Иез 36:25–27).

У нас есть все основания предположить, что Иисус, говоря на Тайной вечери об установлении «нового завета» для прощения грехов, имел в мыслях этот отрывок из Иеремии (Мф 26:28, Лк 22:20; в рукописях здесь существует несколько вариантов, но в целом смысл этих слов ясен). И он начал свое служение с крещения Иоаннова, где омовение водой означало совершенно новое начало жизни Израиля, входящее в состав замысла о наступлении Царства Божьего. За текстами Иеремии и Иезекииля стоит Второзаконие, где говорится о любви к Богу всем сердцем (6:5), а затем, когда ничего с этим не получается и завет нарушен (28:15–68), дается такое обетование: «обрежет Господь Бог твой сердце твое», что позволит Израилю, наконец, любить его всем сердцем и всей душею (30:6), в результате чего завет будет возобновлен, а Израиль будет восстановлен.

Без сомнения, Иисус продолжал эту традицию и понимал, что призван реализовать это обетование. Все, что он говорит своим ученикам об их сердце и жизни, проистекает именно отсюда; все, что его первые последователи думали о самих себе и своем призвании сразу после его воскресения, показывает, что они разделяли его мысли. Царство, которое через Иисуса должно было наступить и на земле, как на небе, должно было пустить корни в очищенных и умягченных сердцах последователей Иисуса, которые станут воплощать это Царство в жизни.

Для того чтобы это произошло, недостаточно было вступить в ряды учеников Иисуса. Евангелисты совершенно ясно говорят о том, что в критическую минуту все они оставили учителя и разбежались. Разумеется, мы не можем анализировать их психологию с такого великого расстояния или исследовать их духовную жизнь. Они оказались в уникальной ситуации, им выпала ни с чем не сравнимая привилегия быть с Иисусом. У них было достаточно веры, чтобы следовать за ним, однако снова и снова мы видим, что они не могли понять того, что видели перед своими глазами, и не могли соответствовать тому, что видели. Их история показывает, что только после смерти и воскресения Иисуса эта работа Царства начала во всей полноте оказывать на них преображающее действие [в этом смысл загадочного замечания в Евангелии от Иоанна: Дух еще не был доступен, потому что Иисус еще не был прославлен (см. 7:39)]. Но когда дело Царства поглотило их целиком, как то случилось на праздник Пятидесятницы, они изменились радикальным образом – как показывают горестные строки Деяний, они не стали совершенными, но пережили внутреннее преображение, которое можно объяснить только сочетанием таких трех факторов, как библейское пророчество, Иисус с его миссией и тем, что в них задышала новая сила. И тогда же они поняли, что Иисус действительно осуществил то, о чем говорил, – Божье Царство стало реальностью и на земле, как на небе, однако опять же не таким образом, каким они, иудеи I века, ожидали.

Скорее, Царство осуществилось в победе Иисуса над силами распада, греха и смерти и в том, что он воплотил в самом себе Царство Божье и Храм. Воскресшее тело Иисуса было частицей «земли», уже совершенно и полностью покоренной жизнеподательной силой и славой «неба». Ученики Иисуса получили поручение вводить это Царство в жизнь. Для этого им не следовало использовать военную силу и не надо было убегать от мира, но им нужно было провозглашать, что Иисус стал истинным Господом мира, и призывать людей поверить в него и испытать его целебную и спасительную силу на своей жизни и жизни человеческих сообществ. Другими словами, о перемене сердца учеников свидетельствовало то, что они, в свою очередь, стали служителями перемены сердец окружающих; или, как они бы сами сказали, они стали инструментами Божьего труда по изменению сердец [обратите внимание, что в Послании к Римлянам Павел называет Бога «испытующим сердца» (см. 8:27)]. И в этот труд входило то, что они рисковали и подвергались гонениям, и это позволяло им нести Царство Божье и его славу в мир. Для них, как и для Иисуса, путь Царства и путь креста были одним и тем же путем.

Что все это значит для нашего понимания христианской добродетели? Ответ прост: та жизнь, к которой Иисус призывал своих последователей, – это жизнь Царства (точнее сказать, жизнь предвосхищения Царства), которая делает людей агентами Царства с помощью средств Царства. Мы можем ее кратко описать словами из Первого послания Петра и Откровения, которые перекликаются с призванием Израиля: они должны стать царями и священниками. Привычки и навыки сердца и поведения, к которым они призваны, предвосхищают Царство Божье, которое все исправит и очистит наш мир, чтобы он мог стать местом обитания славы Божьей. И это уже начинает происходить в сердцах, умах и жизни этих людей.

Центральное место здесь, конечно, занимают крещение, которое говорит о том, что Бог омывает и обновляет (обновляет сердца, обновляет Завет), и хлеб и вино Евхаристии, которые говорят об иудейской Пасхе, о смерти и воскресении Иисуса и также о возобновлении завета. Эти коллективные практики, формирующие привычки сердца учеников Иисуса, дают основу для формирования привычек сердца, ума, тела и взаимоотношений, которые отражают telos Царства и свидетельствуют о стремлении к teleios, «совершенству», – таких привычек, как кротость, миротворчество, чистота сердца (снова!) и других, о которых Иисус говорил в начале Нагорной проповеди.

Иисус призвал людей участвовать в его задаче – способствовать наступлению Царства – и разделить с ним расходы на эту работу. Этот призыв красноречиво говорит о том, сколь революционны христианские представления о добродетели, и о том, что для христианина добродетель есть действие благодати, а не качество, которое он обретает автоматически, с легкостью или без христианского варианта тех нравственных усилий, о которых говорили языческие мыслители. Иисус ставит перед нами куда более великую задачу, чем Аристотель, но в целом это обогащает представления древних языческих мудрецов, хотя они сильно видоизменяются, оказавшись в христианском контексте. И это, как мы увидим, есть та основа, на которой можно осуществлять более широкую задачу Царства Божьего.