На наших глазах происходит процесс, который навсегда изменит наши представления о браке и семье. Он достаточно быстрый, резкий и затрагивает почти каждого. Мы это чувствуем, недоумеваем, приходим в отчаяние. Еще бы! Рушится тысячелетняя традиция, видоизменяются отношения между мужчиной и женщиной. А мы еще надеемся, что как‑нибудь обойдется…

Как бы мне хотелось сказать Вам: не волнуйтесь, все отлично, традиционная семья жива и будет жить! А нам надо только слегка подкорректировать свое поведение в соответствии с современным темпом жизни.

Но, к сожалению, не могу. Не могу присоединиться к хору почитателей традиций и патриархальных взглядов, как бы мне этого ни хотелось.

– Жена меня достала. Целыми днями одно и то же – дай денег, дай денег! Обрыдло уже!

– Куда ей столько?

– Да хрен ее знает, ни разу не давал.

Последние годы меня не оставляет ощущение, что в вопросах семьи, семейных ценностей, отношений между мужчиной и женщиной мы пятимся назад. Восхваляем семью, разрушая ее.

Помню впечатления моих друзей из Италии, которые приехали в Москву в 2007 году, во времена расцвета гламура и «любовниц в законе». Они по роду деятельности знакомились с большим количеством людей бизнеса. И то и дело дяденьки за шестьдесят представляли им молодых подруг, и в то же время рассказывали о взрослых детях. Когда количество подобных встреч превысило критическую массу, то они с недоумением спросили: «А что в России разводы и браки являются национальным спортом?» Уж спортом или забавой – пусть решают те, кто внутри процесса, но картина получается печальная.

Пара, которая прожила вместе более двадцати лет и не собирается разводиться, становится предметом восхищения и удивления. А иногда и подозрений: что‑то здесь не так! То ли ей деваться некуда, поэтому терпит. То ли он хорошо шифруется.

Поэтому сладкие и велеречивые слова о семье на фоне почти поголовных разводов, кажутся приторными и неправдоподобными. Жизнь вступает в резкое и непримиримое противоречие с нашей мечтой о семье, которую мы знаем больше по рассказам, чем по пережитому опыту. Мечты и надежды застряли в системе координат уже навсегда ушедшей эпохи, а мы все пытаемся воссоздать их в новых условиях современной реальности. Но сколько ни говори «халва!», во рту слаще не станет.

Горчит наша действительность разочарованиями, обидами, болью. Что же с нами произошло? Мы опять «впереди планеты всей», или мы успешно двигаемся по общей дороге? И да, и нет!

Невозможно отрицать, что за последние 20 лет, то есть на протяжении жизни всего одного поколения, мир изменился до неузнаваемости. Стремительное развитие телекоммуникаций «сделало» нашу планету маленькой, любой уголок Земли стал доступен для связи, объем информации и компактность ее содержания превосходит все мыслимые возможности двадцатилетней давности.

Мир вышел из постиндустриального пространства и далеко шагнул в информационную эпоху. Мы поменяли эпоху, и не заметили! Из гомо сапиенс человек превратился в гомо информатикус, поедающего информацию в колоссальных объемах. Цивилизованный мир получил новую реальность – виртуальную. В виртуальной реальности мы неожиданно для себя стали практически бессмертными. Образ, созданный в сетях, может кардинально отличаться от реального и жить вечно. Количество людей, переселившихся в цифровой мир, настолько велико, что этим начала заниматься психология, психиатрия и медицина. Трудно представить, какие изменения произойдут, когда 3‑D принтер станет обычным бытовым предметом. А ведь это не за горами! Изменения можно перечислять и дальше, они только подтвердят общую картину – стремительное изменение пространства жизни человека.

Причем, заметьте, что нас это нисколько не огорчает. Мы с удовольствием осваиваем новые гаджеты и программы. Мы получаем удовольствие от новинок и не кричим: «Верните нам старые телефоны‑автоматы! Верните нам бумажные карты! Верните нам стационарные домашние телефоны и заказную междугородную связь!». Но как только дело касается отношений в семье, самого института брака, форм брака и семейных ценностей, то сразу аппелируем к патриархальной традиции и основам общинной жизни.

Мы почему‑то уверены, что мир может меняться, сколько ему вздумается, мы будем радостно пользоваться плодами изменений, живя в новой реальности с большим комфортом, чем прежде, но при этом институт семьи должен оставаться незыблемым, выстроенным еще пращурами. Пусть бушует океан новой жизни, извините за высокий стиль, а деревянный плот семьи остается неизменным и непотопляемым в этих волнах. Парадокс? Скорее внутренний конфликт. И он требует разрешения!

Из того, что мы умеем, нам лучше всего удаются глупости! Очень многие люди всю неделю ждут пятницу, весь месяц – праздник, весь год – лето, и всю жизнь – счастья.

Да, с конфликтом старого и нового встретился весь цивилизованный мир, и мы здесь далеко не первые. Нравится это кому‑то или нет, но в этом вопросе мы целиком вписаны в общемировые цивилизационные процессы.

Но без особенностей мы, конечно же, не можем. У нас есть свои, домашние «радости», усугубляющие и без того критическую ситуацию с семьей и отношениями между мужчиной и женщиной. Это наследие общинно – патриархального сознания и особенности профсоюзно – партийного обустройства недавнего общества его главной ячейкой – семьей. Причем, заметьте, говорим не о каком‑то там далеком и забытом историческом прошлом! Мы говорим об укладе жизни двадцатипятилетней давности! О вчерашнем дне! Общинно – патриархальное общество девятнадцатого века с Царем‑Батюшкой во главе сменилось обществом такого же типа, но на новый лад. Профсоюзные, комсомольские и партийные собрания заменили общину, но суть осталась та же. Личная жизнь подвергалась общественному препарированию, и ценности семьи и брака были для всех едины. Добавьте к общей картине период в несколько лет после семнадцатого года, когда упоение победой новых революционных идей привело к отмене семьи как буржуазного пережитка и национализации женщин.

Первыми о браке, как о любовном и товарищеском союзе двух равных членов нового общества заговорили Инесса Арманд и Александра Коллонтай. Именно Коллонтай писала о том, что «современная семья утратила свои традиционные экономические функции, а это означает, что женщина вольна сама избирать себе партнеров в любви. В работе «Новая мораль и рабочий класс», изданной в 1919 году, утверждает, что женщина должна эмансипировать не только экономически, но и психологически, то есть выйти из‑под зависимости от мужчины и норм поведения, продиктованных мужской моралью. Равноправие!

Коллонтай, будучи Наркомом государственного призрения, призывала освободиться от эмоциональной привязанности и от идеи превосходства одной личности над другой.

Этот период, к счастью, быстро закончился. Но принудительная эмансипация и «освобождение женщины от семейного рабства» сохранилась на долгие годы. Как говорится, ложки нашлись, но осадок остался.

Признаться кому‑либо в любви нужно так, чтобы верить себе еще много‑много лет.

Если во всем мире трансформация семьи и семейных ценностей происходила естественным путем через изменения социальной экономической базы общества, то у нас через декларации, нормативные документы и «Кодекс строителя коммунизма».

Я попыталась найти четкие формулировки современных семейных ценностей, Но кроме звонких фраз, заимствованных из советского семейного кодекса, обильно приправленных церковной риторикой, ничего не обнаружила.

Правда, в 2002 году опять‑таки в принудительно‑добровольном порядке появился новый праздник – праздник любви и верности. Мало кем отмечается, но в календаре значится, медийной рекламой худо‑бедно обеспечен. Возможно, среди религиозных людей он отмечается, так же как и другие важные церковные праздники, но я этого, к сожалению, не наблюдала. Он стал государственным больше, чем религиозным.

Праздник был создан в противовес чуждого нашему человеку дню святого Валентина.

А праздник Петра и Февронии – наш, родной, исконно‑русский и православный.

Какова же история верных супругов, которая должна лечь в основу нашего представления о супружестве?

Судите сами. По‑моему, все очень современно!

Легенду о Петре и Февронии впервые литературно изложил Ермолай Еразм.

Легенда длинная, сюжет вот какой.

Началась эта красивая история любви с обмана и шантажа.

Муромский князь Петр тяжело заболел, весь покрылся струпьями. Нашлась в глухой деревне девушка Феврония, которая пообещала вылечить князя, если тот на ней женится. Князь пообещал жениться, лишь бы избавиться от тяжелой болезни. Девушка вылечила, а князь сбежал. Но пришлось Петру приезжать к Февронии второй раз, потому что к нему вернулась болезнь. Феврония опять повторила условие, что излечит князя только в том случае, если он станет ее законным мужем. На этот раз Петр слово свое сдержал, женился. Стала Февронья княгиней, а болезнь князя отступила. А потом он полюбил свою супругу, уж очень она была умной и справедливой. Да и лечила его неплохо. Больше болезнь его не мучила. Февронья была верна ему и своему слову.

Немало выстрадал князь из‑за того, что женился на простолюдинке. Неравный брак, даже по такой веской причине, не приветствовался обществом. Детей у них не было, так что ни родительских радостей, ни тревог они не знали. А в конце жизни счастливые супруги разошлись по разным монастырям, приняв монашество. И умерли в один день.

Чудо верности заключается в том, что после смерти Петр и Февронья были обнаружены в одном гробу. И сколько бы ни пытались их похоронить порознь, они опять возвращались в общий гроб.

Вот такая интересная история лежит в основе символа семьи, любви и верности России. Каков символ, такова и жизнь. Через обман, шантаж, жесткие требования наступает бездетное семейное счастье. А в конце жизни – по разным монастырям… и общий гроб.

Все‑таки с символами надо бы поострожней, с ними шутить опасно.

После нескольких лет супружества муж приобретает способность смотреть на жену, не видя её, а жена – способность видеть мужа насквозь, не глядя на него.

Однако, вернемся к современным семейным ценностям.

В современной риторике семья остается детоцентристской, постулируется любовь и уважение между родителями как истина, не подлежащая сомнению, семейные узы объявляются чуть ли ни священными.

И вся эта словесная красота происходит на фоне лидирующего в мире положения России по разводам, по количеству сирот и низкого уровня рождаемости.

Какими указами сверху можно изменить чудовищную статистику разводов в России? А статистика упрямо твердит, что семья и брак в том виде, в каком они существуют сейчас, терпит полный крах и почти не имеет шансов выжить. Динамика именно такова.

Если еще 10 лет назад на разводы составляли 50 процентов от заключенных браков, то в 2010 году процент разводов в России составил 80 процентов. В 2010 году в России было заключено 185 969 браков, распалось 153 406 браков. В 2013 году кривая роста разводов неуклонно движется вверх, достигая уже отметки 86 процентов. Продолжительность жизни пятнадцати процентов семейных союзов составляет около года.

Такое ощущение, что мы обманываем сами себя, пытаясь собирать осколки чего‑то важного, но уже не существующего. Осколки мечты о семье, где все родственники искренне и почтительно относятся друг к другу, заботятся о старших, прислушиваясь к их мудрому слову, берегут и воспитывают детей, находя согласие по любому вопросу. Где каждый снисходителен к «чудачествам» другого, лишен чувства зависти и соперничества. Теплая семья, теплый дом, теплые отношения… Мечта! Но мечта о прошлом, не имеющая шансов реализоваться, ни в настоящем, ни в будущем.

Реальность выглядит иначе.

Благополучный брак – это когда есть возможность завести любовника, но нет желания!

Вот рассказ молодого образованного человека, попытавшегося следовать традиционным семейным ценностям.

Владимир, 35 лет.

Владимир родился в маленьком сибирском городке. С детства был вдумчив, и хорошо обучаем. Блестяще окончил школу, уехал учиться в Москву. Поступил в престижный вуз, стал высококлассным специалистом. Женился на любимой девушке. Свадьбу решили праздновать в Испании. Будучи хорошим сыном, братом, племянником… в общем, будучи хорошо воспитанным человеком и любя свою родительскую семью, пригласил всех родственников на торжество. Хотел большого праздника для всех, кого любил. Дорогу и пребывание в Испании, конечно же, оплатил. У него была мечта. После свадьбы и обустройства быта с молодой женой, перевести в Москву родителей, зажить одной большой семьей.

Сначала родители отказались присутствовать на торжестве в Испании, сочли такую свадьбу оскорблением. По их мнению, бракосочетание должно происходить на родине жениха, в маленьком родном городке. Потом долгое время общались с молодыми супругами только по телефону и в таком тоне, что молодые чувствовали себя страшно виноватыми. Наконец, родители решили переехать в Москву и поселиться под одной крышей с молодоженами.

Отец Владимира с первых дней занял позицию главы семьи, а мама Владимира, соответственно, главной женщины в доме. Они распоряжались всем: временем, отдыхом, совали нос в бюджет, учили, как надо тратить деньги, на чем экономить. Как ни старались Владимир и Настя тактично объяснить родителям, что они взрослые люди и не требуют такого детального руководства, ничего не помогало.

Вечерние совместные ужины и чаепития превратились в невыносимо тяжелые встречи за одним столом обиженных, обидчиков, тиранов, жертв, и неблагодарных детей. Понятно, что в такой компании мира быть не могло. Молодая семья оказалась на грани развода. На время их спасла долгая зарубежная командировка. А потом они предложили родителям жить отдельно. С большим скандалом родители согласились.

В моей практике такая история не одна. Их достаточно много, в разных вариантах. Общим для всех подобных историй является то, что происходит подтягивание современной жизненной ситуации под мечту о прошлом, под традиционный патриархальный уклад. Конец всегда один – распад отношений между близкими родственниками. Либо молодая пара разводится, а поклонник или поклонница традиционной семьи остается с родителями, либо отношения со старшими родственниками надолго превращаются в холодную войну.

Что хотели реализовать в своей жизни Владимир и Настя? Мечту о большой семье, патриархальном укладе, где царит тепло, понимание и любовь. Те семейные ценности, которые так превозносятся сегодня. Именно так описана патриархальная семья в культурологической литературе. Но они забыли одну важную деталь: патриархальная семья управляется единолично патриархом. Это старший мужчина в семье, в чьих руках сосредоточено распределение материальных благ, рычаги поощрения и наказания каждого члена семьи, он же является носителем нравственного правила семейной жизни. Все члены семьи трудятся на общее благо, не имея индивидуальных запросов.

Такие семьи существуют и сегодня, обычно их называют кланом. Все родственники трудятся на благо одной компании, владельцем которой является самый сильный во всех отношениях мужчина в семье. Они все зависят от его мнения, оценки и власти.

Вот тогда, собираясь за одним большим столом, все члены семьи, подчиняясь единому закону, соблюдают правила иерархии и не протестуют, если отец‑патриарх устроит выволочку невестке за нарумяненные щеки. Да что далеко ходить, вспомните Катерину из «Грозы» А. Островского, и все встанет на свои места.

Нормальная семья. В перерывах между ссорами и драками супруги родили и воспитывали троих нормальных детей.

Идем дальше. Важнейшей функцией семьи является рождение и воспитание детей. С этим не поспоришь. Конечно же, счастлива семья, где любят детей, где их много. Такая семья в социологии называется детоцентристской. «Хочу много детей!» – даже сейчас, в период демографического спада, нередко звучат эти слова. И как ни странно, я их часто слышу от мужчин.

Детоцентристская семья имеет совсем иной, чем патриархальная семья, уклад. Здесь все сосредоточено на детях. Родители инвестируют в детей не только материальные и духовные усилия, но и надежду на осуществление ими тех надежд, которые не сбылись у них.

Могут ли дети быть смыслом жизни родителей в современном мире? Когда заявляется желание иметь трех‑четырех детей, представляют ли будущие родители, как будет жить такая семья? От чего им придется отказаться, чем пожертвовать? Или рисуются «рождественские картинки» семейного счастья, сопровождаемые счастливым детским смехом? А на какую полку тогда следует положить мечту о самореализации, о личностном росте, о карьере и положении в обществе? Что поделаешь, век у нас такой, век роста индивидуальной ответственности за себя и за свою жизнь. Кроме как самим, больше о нас побеспокоиться некому. Хорошо ли, плохо ли – факт!

Во фразах «мы же на ты» и «мы женаты» одинаковый набор и порядок букв. А какой разный смысл!

Недавно ко мне обратился мужчина, который совершенно запутался в своих желаниях.

Борис, сорок два года. С детства мечтал о большой семье. Его воспитывала мама, отец ушел из семьи, когда мальчику было пять лет. Но у его друга детства были две сестры и брат. Большая семья, шумная. Там всегда было весело. Борис дневал и ночевал у своего друга, и тайно ему завидовал. С тех пор он мечтал о том, что когда создаст свою семью, то она обязательно будет большой и шумной, в ней будет не менее четырех детей. Он осуществил свою мечту. Их желания с женой полностью совпали. В семье Бориса четверо детей. Только он больше не может и не хочет жить такой жизнью. Он чувствует себя кем угодно – носильщиком тяжестей, кошельком, организатором – только не мужем и не мужчиной. И не очень – отцом. Необходимо много работать, чтобы прокормить такую большую семью, на отдых и занятия с детьми совсем не остается времени. Он их почти не видит. А когда видит, в выходные или вечером, то у него возникает только одна мысль и желание – чтобы его не трогали. И Борис пришел к выводу, что он почти не знает своих детей. Что его жена и дети прекрасно обойдутся без него, если он будет жить отдельно и поддерживать их материально. В их жизни с его уходом почти ничего не изменится, а у него появится возможность хотя бы немного отдыхать и заниматься чем‑нибудь еще, кроме зарабатывания денег. И даже появилась надежда лучше узнать своих детей, забирая их на выходные в состоянии покоя и отсутствия раздражения.

Я спросила Бориса, чем он руководствовался, когда они с женой решили рожать третьего ребенка. После рождения второго уже было ясно, что дети – это великий труд и огромная ответственность. Уж не говоря про четвертого малыша. Он признал, что не задумывался об этом. Рожали, потому что и он и она с детства мечтали иметь много детей. Но он не рассчитал силы, не учел своих желаний и потребностей, когда осуществлял свою детскую мечту. А теперь находится в крайней степени усталости и раздражения. В душе образовалась пустота. Единственное желание – остаться одному.

Не получилось у Бориса создать большую и счастливую семью. Детей много, а радости почти нет.

Детоцентристкая семья, столь популярная в конце XIX – начале XX века, в наш век – явление редкое. Иные ценности, иные задачи ставят перед собой люди. Тезис «жить ради детей» встречает антитезис «они вырастут, и будут жить своей жизнью, а как же моя жизнь? Мои надежды и планы?». Семья – продукт общественной системы, она меняется с изменением этой системы.

В личных представлениях о благополучной семье начинает преобладать ориентированность на сексуальное партнерство, товарищество, на длительное сожительство партнеров (супружество) и совместное ведение домашних дел.

Вступить добровольно в брак людей заставляет либо любовь, либо страх, что лучшего варианта может и не быть.

Сегодня институт семьи серьезно и бесповоротно меняется. Причины, по которым пара должна соблюдать супружество, тают на глазах. Патриархальные ценности можно вернуть в жизнь только принудительно‑репрессивным путем. Под ними уже нет никакой экономической основы.

Дети как причина сохранения брака тоже теряет свою актуальность, один родитель вполне справляется и с воспитанием, и с содержанием детей.

В больших городах домашние заботы, такие как уборка, приготовление пищи, уход за детьми часто перекладывается на наемный домашний персонал: нянь, домработниц. Мужчина и женщина заняты работой и карьерой. Ведь их родители очень хотели, чтобы они были успешными. Они ими и стали! Еще совсем недавно для выживания семьи требовалось участие в ее жизни каждого ее члена. А чтобы вырастить детей, все‑таки нужны были двое.

В наши дни формальные и экономически обоснованные причины для брака исчезают.

Остается только эмоциональная сторона. Семья становится в лучшем случае местом удовлетворения потребностей в общении и эмоциональном контакте, признании и росте.

И тем ни менее мы продолжаем поступательное движение назад в стремлении вернуть в нашу жизнь семейные ценности, которые определить четко и ясно не можем.

Повторюсь: во всех найденных мною официальных формулировках либо превалируют религиозные мотивы, либо копируются тезисы советского времени.

В частном порядке люди склонны повторять то, что слышат, или, о чем мечталось, упорно закрывая глаза на реальные процессы.

По моим наблюдениям, мечта о семейных ценностях рождается из нежелания или страха повторить судьбу родителей. Причем, неважно, прожили ли родители вместе всю жизнь, или развелись, когда ребенку было совсем немного лет.

Если прожили всю жизнь вместе, то причины особенно не вдохновляют. Либо мама умела все прощать, и ради детей и сохранения семьи терпела. Либо отец полностью подчинился «сложному» маминому характеру и «ушел в себя», то есть замкнулся в собственном внутреннем мире и перестал реагировать на семейные события.

Либо, прожив лет сорок вместе, пожилая пара «развлекается» тем, что грызет друг друга с утра до вечера, бесконечно жалуясь детям на свою тяжелую долю.

Крайне редко, настолько редко, что это можно считать исключением, подтверждающим правило, пара, прожившая вместе лет 30–40, по‑прежнему поддерживает друг друга, нежно относится к друг другу. Когда в суровых окриках жены, «Надень теплый шарф, не выходи в мороз на балкон раздетым, не таскай тяжестей» – он слышит только одно – родной побереги себя! Ты мне нужен!

Позволю себе предположить, что активная и назойливая пропаганда семейных ценностей, вводящая людей в заблуждение, мешающее им находить свое счастье в новых формах отношений, происходит только по одной причине. Традиция умирает, агонизирует на наших глазах, вызывая панику у тех, кто считает себя призванными соблюдать и укреплять основы общества.

Когда земля уплывает из‑под ног, то предрассудки объявляются традицией.

И ничего нового, кроме как повторять изжившие себя истины и обращаться к весьма странным канонизированным примерам супружеской жизни, в голову не приходит.

И не может прийти! Такого опыта у нас еще не было, а жизнь и ее движение вперед уберет с дороги отжившее и предложит нам нечто новое, пока не известное. В интересное время живем, господа!

Мужчина, который любит женщину очень сильно, просит ее выйти за него замуж – то есть изменить свое имя, бросить свою работу, рожать и воспитывать его детей, ждать его, когда он приходит с работы, переезжать с ним в другой город, когда он меняет работу. Трудно представить себе, чего бы он потребовал от женщины, которую не любит.

Гейбриелл Бартон