За время княжения Ивана III страна Русь не просто сильно изменилась – она появилась . Если сравнивать Московию 1462 и 1505 годов, мы увидим совершенно другое государство. Дело не только в колоссальном увеличении территории, населения, доходов и расходов.

Раньше московский монарх делил Русь на «свою» и «чужую». Первую берег, вторую беспощадно обирал под предлогом сбора ордынской дани, а на самом деле для ослабления князей‑соседей. Теперь разорять тверскую или рязанскую области стало себе в убыток. Возникла необходимость в создании механизма единого управления большой державой (так формируется центральное правительство) и в выработке унифицированных правил, которыми могли бы руководствоваться представители государя на местах (так появляются первые законы). Важнейшей и насущнейшей потребностью стало содержание общенациональной армии – дело тоже небывалое. Наконец, впервые возникла государственная идеология – стратегический курс, рассчитанный не на ближайшую перспективу, а на поколения вперед. Сначала это было собирание «всея Руси», затем нечто еще более масштабное – концепция «Третьего Рима». Эта новация требовала больших трудов и немалых затрат.

Принципиально иное государство возникло не потому, что так постановил объединитель Иван III. Это был человек осторожный, любивший декларировать приверженность «старине»; он и хотел бы править большой страной по прежнему обычаю, как собственной вотчиной, однако не мог не видеть, что это уже невозможно. Кажется, Иван не столько сознавал потребность в преобразованиях, сколько решал возникающие практические задачи одну за другой – и в результате построилось российское государство. Не могло не построиться.

Попытки Ивана Васильевича наладить внутреннюю жизнь, гражданское управление, законотворчество могут показаться неуклюжими и недостаточными. Но ведь опыту строительства большого государства взяться было неоткуда. Единственный известный русским образец, взятый за основу, – ордынский, был хорош только для военной мобилизации да для сбора дани. Учиться всей прочей государственной премудрости было негде. Византийская империя рухнула и примером для подражания считаться не могла. Европейские страны в XV столетии сами проходили науку централизации, кроваво и не всегда успешно.

Когда Иван унаследовал власть, Московское княжество имело две параллельные структуры власти: «общенациональную», ведавшую сбором татарской дани и созывом большого войска с участием вассальных отрядов, – и ту, что ведала собственными владениями великого князя и его дружиной. По мере того как новые территории и удельные княжества переходили в собственность Ивана III, расширялись полномочия не «общенациональной» администрации, что было бы естественно для централизованного государства, а администрации личной, дворцовой. Были и области, в которых осуществлялось двойное управление, что вносило путаницу. (При Иване IV отголосок такого деления на «государевы» и «негосударевы» владения проявится в учреждении Опричнины.)

«Личным» правительством великого князя руководил высший чиновник его двора – дворецкий. Его обширное ведомство делилось на «пути», своего рода департаменты: постельничье (ведавшее внутренней жизнью и в том числе охраной государя), охотничье, конюшенное и так далее – их власть распространялась на всю страну.

Вместе с тем в Московии существовал и высший государственный орган – Боярская дума, совещательный орган при монархе. В думу входили отпрыски знатнейших фамилий, бояре и окольничие (второй по рангу придворный чин). При Иване III этот совет состоял из 10–15 сановников.

На провинциальном уровне государя представляли наместники‑волостели. Они должны были вершить суд от имени великого князя и собирать пошлины. Жалованья эти чиновники не получали – считалось, что они будут «кормиться», оставляя часть денег за собой. Разумеется, при обширности страны и растянутости коммуникаций такая система создавала питательную среду для всякого рода злоупотреблений. Отношение к должности как к источнику «кормления» оказалось на Руси чрезвычайно прочным и пережило несколько государственных укладов.

Так толком и не сформировались «министерства», которые могли бы контролировать отдельные направления государственной жизни из единого центра. Еще не созрела сама идея подобного «профильного» деления полномочий, хотя потребность в ней уже ощущалась. При Иване III возникают первые приказы (хотя само слово вошло в употребление несколько позже) – прообраз министерств, однако сведений о них сохранилось мало. Очевидно, эта система развития не получила. Во всяком случае, она не была всеохватной. Известно, что существовали приказы Посольский, Казенный (финансовый), Разрядный (нечто вроде кадрового управления), потом появились Новгородский и Житный (продовольственный).

В приказах служили незнатные, но грамотные и сведущие люди, из которых образовалось пока еще немногочисленное бюрократическое сословие. Высшие его представители носили чин дьяков и руководили повседневной работой приказов. К концу правления Ивана III влияние дьяков возросло до такой степени, что они создали целую придворную партию, делавшую ставку на Софью Палеолог и ее сына Василия. Как мы знаем, в конце концов Василий и стал преемником, что еще больше усилило значение зарождающегося русского чиновничества.

В условиях столь слабого, несовершенного управления особенную важность приобрела связь между столицей и наместничествами. Здесь Москва переняла опыт Орды, где существовала ямская служба. Иван Васильевич всячески ее развивал. На стратегических маршрутах, ведущих к столице, были учреждены ямы со сменой лошадей и запасом фуража. Путешественников из Европы, где почтовой службы тогда еще не было, поражала хорошая организация и быстрота курьерского сообщения на Руси. Известно, что немалое расстояние от Москвы до Новгорода (около 500 километров) гонец преодолевал всего за три дня.

Лист «Судебника» Ивана III

Однако даже при относительно быстрой связи руководить каждой областью из центра было невозможно, да и не во все концы большой страны вели ямские тракты. Нужно было установить единые принципы, по которым наместники могли бы управлять на местах. Так появились первые общие законы, в 1497 году объединенные в Судебник. Свод получил такое название, потому что в основном касался судопроизводства. Вводились единые правила для всех судов и ведения тяжб. Кроме того, появилось нечто вроде уголовного кодекса с унификацией наказаний по тяжести преступления.

Интересно, что этот кодекс выглядит менее жестоким, чем большинство европейских аналогов позднего Средневековья. Правда, появилась смертная казнь, совершенно отсутствовавшая в домонгольской «Русской правде», но смерти предавали только убийц, изменников, поджигателей и «ведомых лихих людей», то есть рецидивистов. В обиход уголовного разбирательства вводится пытка, но применять ее разрешается лишь при наличии серьезных улик. Сохраняется древний обычай в сомнительных случаях устраивать «судебный поединок» – Бог‑де укажет, кто прав, а кто виноват.

Раз образовалось государство, не могла не появиться и новая категория преступлений: антигосударственные. Они рассматривались как самые тяжелые и карались казнью. К злодеяниям этого рода относились измена и святотатство, то есть покушение на власть земного и небесного владык.

Социальные изменения

Единый порядок, твердая власть, прекращение татарских набегов и междоусобных войн – все эти факторы благоприятно сказались на жизни населения. Происходило формирование великорусской нации, которая уже не могла существовать в прежней системе общественных отношений, пригодной для раздробленной страны, но не для централизованной монархии. Новая реальность требовала перестройки всей социальной пирамиды. Не в последнюю очередь это объяснялось просто тем, что народ стал большим , его численность очень увеличилась.

Установить, сколько людей жило в Московском государстве к концу правления Ивана III, не так‑то просто. Мы лучше представляем себе данные предыдущего, ордынского периода, потому что татарские ханы проводили на оккупированных территориях переписи. Попытка пересчитать подданных на Руси будет предпринята вновь лишь в середине XVI века, но к тому времени размеры страны существенно изменятся. Реконструировать вероятную численность населения во времена Ивана III возможно лишь при помощи исторической демографии, которая делает приблизительную правдоподобную оценку, оперируя целым набором косвенных сведений и логических допущений.

Размеры страны были огромны, но эти просторы в основном пустовали. Иностранных путешественников поражало, что на длинных дистанциях, иногда несколько дней кряду, им не встречалось ни одной деревни. А между тем время было относительно спокойное – лишь один большой неурожай (в 1485 году), мало эпидемий и кровавых войн. Единственным регионом, где, вероятно, несколько сократилось население, была Новгородчина, однако многих тамошних жителей переселили в другие области.

Историк‑демограф Борис Урланис в первой половине XX века произвел расчеты, согласно которым получилось, что в Московском государстве 1500 года должно было обитать примерно шесть миллионов человек. Много это или мало?

Во всей Европе тогда жило около 90 миллионов. Плотнее всего были населены Италия (ок. 12 миллионов), Германия (ок. 11 миллионов), Франция (ок. 13 миллионов), однако первые два региона не в счет, поскольку они представляли собой конгломерат маленьких и средних государств. Держава Ивана III, вероятно входила в первую европейскую тройку, вровень с Испанией, и была раза в два населеннее Англии, где тоже как раз завершались централизационные процессы. Во «второй» Руси, Литовском княжестве, в конце XV века, вероятно, проживало 4–5 миллионов человек, по меньше мере три четверти которых были русославянского происхождения.

Для управления большой страной прежде всего нужно было произвести реформу правящего сословия, опоры престола. Боярство тут не годилось. Во‑первых, оно было слишком малочисленно (по оценке В. Ключевского, не более 200 семей); во‑вторых, его притязания и традиционные права не соответствовали системе абсолютной монархии, которую кропотливо строил Иван III.

Мешало еще и то, что внутри аристократии существовала сложная и запутанная иерархия, в которой каждый имел строго определенный статус и получал должность согласно родовитости. Знать делилась на разряды. Высшую ступень занимали потомки русских и литовских великих князей; затем шли потомки независимых и удельных князей; затем – потомки исконных московских бояр; затем – потомки немосковских бояр. Постоянно возникали ссоры и тяжбы из‑за того, кто какую занимает ступеньку, но еще печальней было то, что даровитый, но «худородный» воевода или администратор никогда не находился на первых ролях, закрепленных за отпрысками «великих родов».

Это явление, именуемое «местничеством», будет больной проблемой московского государства на протяжении долгого времени. Иван III и не пытался сломать перегородки внутри боярства – этим он лишь антагонизировал бы элиту. Государь действовал иначе – обстоятельнее и капитальнее. Не разрушая прежний «управленческий» класс, он начал создавать под ним новый, более удобный для самодержавной системы.

Внутри административного аппарата появились уже поминавшиеся дьяки – толковые, но неродовитые работники, из которых начала возникать бюрократия. Но этого было недостаточно. Централизованное государство для сбалансированности нуждалось в многочисленном и сильном сословии, которое всем, что у него есть, было бы обязано монарху. Так зародилось русское дворянство.

У некоторых историков, руководствовавшихся «классовой теорией», можно прочитать, что московские государи создали поместное дворянство чуть ли не специально для того, чтобы избавиться от боярства, но это, конечно, не так. Никто из последующих монархов, даже Иван Грозный, не собирался искоренять бояр, которые продолжали оставаться важной и нужной государственной инстанцией.

Главным мотивом для ускоренного формирования дворянства стала потребность централизованного государства в централизованных вооруженных силах.

До Ивана III понятия общенациональной армии не существовало. У великого князя была собственная относительно небольшая дружина, к которой во время войны присоединялись отряды удельных князей и бояр, а также полки вассальных татарских царевичей.

Эта мобилизационная система была неповоротлива, ненадежна и довольно опасна, как продемонстрировал мятеж государевых братьев накануне ордынского нашествия 1480 года. Единственным источником военной мощи в новой стране могла быть только верховная власть.

Главная трудность, разумеется, заключалась в расходах. Идея постоянной регулярной армии, которая целиком содержится на средства казны, в ту пору казалась странной. Зачем все время платить огромные деньги за то, что понадобится лишь во время войны? Европейские государства предпочитали пользоваться услугами наемников, то набирая их, то распуская. Иван III поступил мудрее. Он дал в пользование каждому воину по наделу земли, чтобы тот кормился сам, а взамен по первому зову являлся бы на службу полностью снаряженным и, если надел велик, с несколькими «боевыми холопами». В сущности, это была не армия, а полупрофессиональное воинское ополчение, которое мобилизовалось по принципу, заведенному еще Чингисханом.

Такую роскошь как большое войско Иван Васильевич мог себе позволить лишь потому, что в результате перекройки русских территорий у казны образовался огромный фонд государственных земель. Все владения, отобранные у удельных князей, все обширные угодья разгромленной Новгородской республики (около миллиона гектаров пахотной земли) перешли в собственность великого государя, так что ему было куда «поместить» своих военных слуг – их стали называть «поместниками», а затем «помещиками». Земля давалась им не в личную собственность, а на время службы и передавалась по наследству, только если следующее поколение продолжало исполнять свои обязанности по отношению к государству.

Дворяне получали в среднем по 20–30 «сох» (так обычно назывался участок, который могло обрабатывать одно крестьянское семейство). Земледельцы платили своему помещику оброк, которого хватало, чтобы в случае призыва дворянин являлся на службу в доспехах и на боевом коне. Такая военно‑мобилизационная система, с незначительными модификациями, просуществует вплоть до эпохи Петра I.

Во времена Ивана III дворянство было еще не слишком многочисленным: сначала несколько тысяч, потом несколько десятков тысяч человек, но это сословие быстро росло и крепло. Образовалось оно первоначально из так называемых «детей боярских» – потомков боярских родов, которые обнищали в результате постоянного деления вотчин между наследниками; из великокняжеских, княжеских и боярских слуг; наконец, из простолюдинов, отличившихся на военной или гражданской службе.

Смотр служилых людей. С. Иванов

Изменения начали происходить и в основной массе народа, который (по расчету Г. Вернадского) в ту эпоху на 95 % состоял из крестьянства, поскольку городов в стране было мало и они, за исключением Москвы и Новгорода, были невелики. Крошечными были и большинство деревень – собственно, даже и не деревень, а семейных хуторов. Соловьев пишет, основываясь на данных сохранившейся писцовой книги XV века: «Сел и селец с народонаселением от 15 до 120 душ встречаем очень мало; деревень с народонаселением от 7 до 15 и свыше душ также очень мало; обыкновенно деревни состоят из 1, 2, 3, 4 дворов с 1, 2, 3, 4 душами». («Душой» называли работника мужского пола, женщины в счет не шли). Эти крестьяне были лично свободны и, как правило, владели своими наделами. Они платили подати казне, а если жили на земле, принадлежавшей боярину, помещику или церкви, то оплачивали эту аренду своим трудом или оброком. Если условия крестьянина не устраивали, он мог перейти на другое место, и многие это делали, в том числе и собственники наделов. Земли было много, и особенной ценности на Руси она не представляла.

Отдельную социальную группу составляли холопы. Лично несвободные и бесправные, они принадлежали боярам и никуда уйти не могли, а если пускались в бега, то их ловили и возвращали обратно.

В неспокойные времена татарских набегов и княжеских междоусобиц крестьяне часто переходили с места на место, от одного землевладельца к другому или же подальше от бояр, в свободные края, благо было куда.

С такой мобильностью податного населения централизованное государство, конечно, мириться не могло. К тому же блуждания землепашцев разоряли бояр и помещиков. С подчинением всех великорусских земель одному правительству, крестьянам и беглым холопам деться от государства стало некуда. Власть получила возможность контролировать миграцию и не замедлила этим воспользоваться.

Одной из главных статей Судебника 1497 года было ограничение крестьянской свободы перемещения. Она пока не отменялась вовсе, но ограничивалась неделей до и после Юрьева дня (26 ноября). К этому времени все осенние работы уже заканчивались, и уход работников наносил землевладельцу наименьший ущерб. Кроме того, перед переселением крестьянин был обязан рассчитаться по всем задолженностям и заплатить господину «пожилое» – своего рода благодарность за то, что пожил в его владениях. Сумма была немаленькой: до рубля (в то время – условная счетная единица, состоявшая из 200 серебряных монет‑«денег»).

Это был лишь первый шаг к закрепощению основной массы населения, но весьма существенный. И всё же к концу правления Ивана III ситуация сложилась странная: крестьяне были свободнее аристократов или дворян – те не имели и двухнедельной отдушины, когда можно было бы куда‑то уйти. Самодержавное государство укреплялось сверху вниз.

Как уже было сказано, ограничение текучести населения было в первую очередь вызвано необходимостью взимания налогов. В правление Ивана III была проведена огромная работа по разделению всей страны на единицы налогообложения – «сохи». Размер «сохи» варьировался в зависимости от плодородия почвы: на скудных землях это могло быть и несколько дворов. Горожане, вовсе не возделывавшие землю, тоже делились на эти фискальные ячейки по доходам или количеству домов.

С этого момента на Руси возникает понятие более или менее прогнозируемого государственного бюджета. Помимо податей он складывался из многочисленных пошлин и сборов от торговли.

Структура русской торговли в это время тоже меняется. С одной стороны, оживляется внутренний товарообмен между областями – из‑за долгого мира и отмены таможенных барьеров между княжествами. Появляются первые ярмарки, описание которых можно встретить у иностранных путешественников.

Вместе с тем внешняя торговля, кажется, приходит в некоторый упадок по сравнению с ордынскими временами. Татарские ханы покровительствовали купцам и позволяли Руси вести выгодный торг с восточными странами. Теперь эти маршруты в значительной степени нарушились, а новые, европейские, пока еще не наладились – в особенности после того, как Иван III разорвал новгородско‑ганзейские связи.

Русский экспорт оставался всё тем же. Во‑первых, конечно, пушнина – товар поистине стратегического значения, вроде нынешних нефти и газа, поскольку всякий мало‑мальски обеспеченный житель Западной Европы в ту эпоху должен был носить меха, свидетельство статуса. Самым дешевым мехом считался беличий, его вывозили до полумиллиона шкурок в год; самым дорогим – горностай и соболь. А. Хорошкевич пишет, что в некий год начала XVI века Русь поставила на европейские рынки 60 сороков соболя и 227 сороков горностая (считали связками по сорок шкурок). Во‑вторых, вывозили воск для свечей. В‑третьих, ворвань и «рыбий зуб» с Северного моря. Ничего промышленного во времена Ивана III страна на экспорт, кажется, еще не производила; русские лен, пенька, кожи, сало, поташ станут известны в Европе несколько позднее.

Из товаров первой необходимости импортировали главным образом суконные и хлопчатобумажные ткани, писчую бумагу, а также соль, которой вечно не хватало. Кроме того, русские купцы везли из Астрахани, Крыма и Европы разные дорогие товары: специи, украшения, оружие, шелк, парчу, сладости, сыры и вина, но покупателей, которые могли позволить себе такую роскошь, было немного.

Иностранные мастера

Новой и несомненно самой важной «статьей ввоза» в эпоху Ивана III стал, выражаясь по‑современному, импорт мозгов и технологий. Прижимистый Иван Васильевич не скупился, когда нужно было заманить в Москву опытных чужеземных специалистов самого разного профиля – их активно нанимали в Европе московские посланники.

Времена, когда Азия лидировала в военном, научном, технологическом и культурном отношении, уходили в прошлое. Теперь авангардом цивилизации становилась Европа – прежде всего Италия, расцветшая в эпоху Возрождения. Русь же за века ордынского владычества сильно отстала и находилась даже на более низком уровне развития, чем в XIII веке. Многие ремесла и навыки, освоенные древними мастерами, теперь были забыты.

Неизвестно, испытывал ли Иван III интерес к каким‑то сферам культуры, кроме зодчества, но к техническим новшествам – несомненно. Государь очень ясно понимал, что его страна отстает от Европы во многих отношениях, и хотел сократить разрыв. Именно с этого – постоянного, жадного желания перенять всё полезное у Европы – то есть с психологической переориентации, и начинается медленный дрейф Руси из условной Азии в столь же условную Европу. Если бы лучших мастеров Москве могла предоставлять Турция, Русь, вероятно, так и осталась бы азиатской страной.

Первый толчок к рекрутированию иностранцев дал брак на римлянке Зое Палеолог. Ее сопровождала большая свита, состоявшая из греков и итальянцев, да и в дальнейшем, уже став Софьей Фоминишной, государыня всячески поощряла «итальянизацию» великокняжеской резиденции.

Всякая тоталитарная власть, особенно только что установившаяся, покровительствует архитектуре. Пышность построек наглядно демонстрирует мощь монарха и незыблемость его династии. Иван III, придававший большое значение возвышению своего престижа и величию государева звания, превратил Кремль из деревянного городка, обнесенного сильно обветшавшими каменными стенами, в великолепный архитектурный ансамбль.

Стены и башни были перестроены, заменены более мощными. Между рекой Москвой и рекой Неглинной проложили широкий ров, выложенный камнем. От стен до ближайших домов было расчищено пространство шириной более чем в 200 метров – не столько мера безопасности (во время вражеского нашествия посады все равно сжигали), сколько зримое обособление вместилища Верховной Власти.

Еще разительнее были перемены внутри Кремля.

Прежние московские государи жили попросту, не заботясь о пышности. Она, пожалуй, была даже небезопасна, поскольку могла побудить Орду увеличить дань. В тех условиях было выгоднее прибедняться. Отец Ивана жил и умер в ветхом и тесном деревянном тереме (правда, он был слеп и все равно не мог наслаждаться красотами). Однако начинать полагалось не с государева дома, а с Господнего. В замке имелся каменный собор Ивана Калиты, но бедный, неладно сложенный и полуразвалившийся. Для главного храма большой страны такой не годился. Одновременно с покорением Новгорода, то есть с фактическим объединением Руси, начинается строительство величественного Успенского собора.

Московский Кремль при Иване III. А. Васнецов.

История этого строительства примечательна. В 1472 году наняли двух московских зодчих, Кривцова и Мышкина. Мастерам было велено построить что‑нибудь вроде владимирского Успенского собора. Они бодро разобрали старый храм и два года возводили новый, а на третий он взял и развалился (известь оказалась «не клеевита»). Увы, «каменная наука» на Руси подзабылась.

Хотели поручить дело псковичам, потому что в Пскове неплохо строили из камня, но решили не рисковать и отправили в Италию посланника подыскать хорошего архитектора. Болонец Аристотель Фиорованти, в то время работавший в Венеции, польстился на баснословное жалованье (десять рублей в месяц) и отправился в далекую страну с сыном Андреа и учеником Пьетро.

С недостроенными стенами фрязин (так на Руси звали итальянцев) иметь дело не пожелал и велел расчистить площадку. Съездил во Владимир. Тамошний собор XII века Аристотелю очень понравился. Фиорованти отказывался верить, что его строили не итальянцы. Талант зодчего проявился в том, что он сумел ухватить и воссоздать «русскость» православного храма. Торжественный и в то же время простой контур Успенского собора напоминает домонгольскую архитектуру.

Фиорованти научил русских делать прочные кирпичи и густой раствор, соорудил подъемник (раньше камни тянули наверх вручную). Работа закипела. Всего за четыре года – невероятная быстрота и по итальянским меркам – собор был построен. Его освятили в 1479 году. Правда, доверив иноземцам строить «тело» храма, его «душу», то есть иконопись русские оставили за собой. Так оно происходило и в дальнейшем. К иконописному делу и росписи храмов допускали только отечественных художников или православных греков.

Свое щедрое жалованье Аристотель Фиорованти отработал с лихвой. Истинный человек Ренессанса, он умел очень многое: кроме зодчества, итальянец владел искусством колокольного литья, делал пушки, чеканил монету.

Успенский собор в Кремле

Теперь, когда Богу было отдано Богово, настал черед и кесаря. Русские послы видели, что иноземные государи живут в помпезных каменных палатах, и Иван решил, что ему невместно принимать иностранные посольства в деревянном тереме. Венецианские мастера выстроили для приемов Грановитую палату, но, в отличие от Успенского собора, не по русским, а по беспримесно итальянским образцам. В 1490‑е годы миланец Алоизо де Карезано (русские звали его Алевизом Фрязином Старым, ибо вскоре появился еще один Алевиз, прозванный Новым) спроектировал для государя и жилой дворец, но Иван Васильевич и его последователи «каменного житья» не любили, предпочитая деревянные терема, прохладные летом и теплые зимой. Зато теперь было что показать чужеземцам: у нас не хуже, чем у вас.

Вслед за великим князем собственными каменными (точнее кирпичными) палатами обзавелся митрополит, а затем и некоторые бояре.

Великий князь, не любивший докторов, держал при себе только иностранных, в основном немецких лекарей (которым, впрочем, тоже не доверял).

В Московию ехали горные мастера, умевшие находить и обрабатывать руду; ехали военные инженеры и литейщики; ехали ювелиры и специалисты по чеканке монеты.

Русскому войску, которое в боях с литовцами и особенно ливонцами столкнулось с массированным использованием полевой артиллерии, были очень нужны хорошие пушечные мастера. Для осады каменных крепостей требовались тяжелые осадные орудия. Поэтому стало быстро развиваться собственное литейное производство. Пройдет всего два‑три десятилетия, и европейцы будут поражаться количеству и размеру русских пушек.

Итальянец Павел Дебосис отлил несколько гигантских орудий, поражавших современников. Самая большая пушка, названная в его честь «Павлином», весила 16 тонн и имела калибр в 550 миллиметров. Ее еще называли «царь‑пушкой» – до тех пор, пока русский мастер Андрей Чохов век спустя не отлил исполина, ныне стоящего в Кремле. Новый пушечный царь затмил старого.