Монарх был зауряден и пассивен, но его большая, молодая страна быстро развивалась, становилась богаче и многолюднее, приноравливалась к новым условиям. Национальное возрождение – мощный энергетический импульс к саморазвитию. Механизм, собиравшийся на протяжении ста с лишним лет, со времен Ивана I Калиты и запущенный Иваном III, пришел в действие. Сжатая пружина стала распрямляться, и теперь достаточно было ей не мешать. Василий и не мешал – этим займется его преемник Иван Грозный во второй половине своего долгого царствования.

В эпоху Василия Ивановича во всех сферах русской жизни происходили важные изменения – в силу объективных причин, вне зависимости от намерений и усилий самодержца.

Кропотливая, надолго вперед рассчитанная стратегия Ивана III по сбору русских земель еще какое‑то время приносила свои плоды. Как Москва присоединила Псков, мы уже знаем: купеческая республика к 1510 году была так ослаблена, что отказалась от автономии безо всякого сопротивления.

В 1517 (по другой версии, в 1520) году точно так же, без каких‑либо осложнений, перешла во владения государя Рязань, давно уже управлявшаяся из Москвы. Рязанского князя Ивана Ивановича, приходившегося Василию двоюродным племянником, обвинили в том, что он‑де замышляет стакнуться с крымским ханом, вытребовали в столицу и арестовали. Всех именитых рязанцев, как водится, на всякий случай расселили по другим областям – и бывшее великое княжество прекратило свое существование.

Удельное Волоцкое княжество, принадлежавшее двоюродному брату государя Федору Борисовичу, которому не позволяли жениться, перешло Василию по праву наследства, когда в 1513 году бездетный Федор умер.

Без лишних церемоний в 1517–1523 годах Москва прибрала к рукам опрометчиво отделившиеся от Литвы юго‑западные княжества, Черниговское и Северское, воспользовавшись тем, что его правители затеяли между собой свару. Сначала Василий позволил одному князю прогнать другого, потом обвинил победителя в тайных сношениях с Литвой и забрал земли себе. (В этой истории примечательна одна деталь, демонстрирующая подчиненное состояние, в котором к этому времени находилась московская митрополия. Подозревая неладное, удельный северский князь никак не хотел ехать к государю и согласился на поездку, лишь когда сам митрополит пообещал ему безопасность. Василий Иванович пренебрег гарантией и заточил князя в тюрьму, где тот и умер.)

О том, как Василий не собирал урожай, посеянный отцом, а присоединял новые русские земли самостоятельно, посредством оружия, будет подробно рассказано ниже – там всё происходило куда менее гладко.

Свой путь

Во времена этого государя генеральная идеологическая концепция – доктрина Третьего Рима, довольно смутно обозначившаяся при Иване III, получила окончательное оформление. Расширяющейся державе требовалась некая сверхцель, которая обосновывала и оправдывала бы весь ордынский, то есть военно‑служебный, строй государства. Сакрализация власти монарха, ее божественность объяснялась высокой миссией, которую Бог возложил на московских государей: спасти истинное христианство, православие, униженное падением Константинополя и теснимое европейскими неправоверцами.

Первой декларацией «цесарства» было венчание Дмитрия в 1498 г. Лицевой летописный свод

В 1510‑х годах старец Филофей, настоятель Елеазаровского монастыря в Пскове, впервые изложил идею, на столетия определившую вектор политического движения России.

Красноречиво, образным языком Филофей доказывал, что спасение христианства в единстве, некогда существовавшем в «Ромейском царстве нерушимом», но первый Рим духовно пал, предавшись католицизму. Второй Рим – Царьград – угодил в руки неверных. Теперь спасти веру может только Москва, которая должна объединить христианство и очистить его от скверны. Именно ей суждено стать третьим Римом – истинным и уже окончательным. «Блюди и внемли, благочестивый царю, – писал Филофей, неслучайно называя великого князя византийским титулом, – яко вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быта».

Старец был далек от политики и имел в виду не земное, а духовное первенство, однако эта мистическая идея пришлась Московскому государству очень кстати. В перспективе она давала морально‑религиозное обоснование для безграничного расширения, то есть выходила за рамки прежней идеи национального государства «всея Руси». Кроме того, доктрина «Третьего Рима» исторически предопределила и концепцию «третьего пути», уникально российского, отличного и от западной, и от восточной модели развития.

Идеология «Третьего Рима», без сомнения имперская по своей сути, с одной стороны, ориентировала страну на стремление к лидерству, с другой – понуждала ее к обособлению и неучастию в общеевропейской эволюции. Это неминуемо приводило ко все большему техническому, военному и общественного отставанию, поскольку как раз в эту эпоху Западная Европа становится авангардом научного, общественного и социально‑политического развития. Иван III, активно используя иностранных мастеров и заимствуя европейские технологии, хотел сократить этот разрыв; его преемники вплоть до Петра будут, наоборот, оберегать «особость» Руси и ее культурную изоляцию, дабы не осквернить чистоту «Третьего Рима».

Управление и законы

Работу по административному реформированию нового большого государства Иван III провести не успел, а Василий и не пытался – он оставил всё, как было при отце.

По‑прежнему функционировала Боярская дума, и высшей знати теперь жилось несколько привольнее, чем при строгом Иване III. Новый государь бывал вздорен и вспыльчив, но к этому времени бояре хорошо усвоили науку самодержавного двора: если не перечить великому князю и пониже кланяться, можно существовать вполне безбедно. Московская аристократия раболепствовала перед троном, однако в продолжение всего правления Василия никаких новых покушений на ее права и привилегии власть не предпринимала. Родовитых вельмож по‑прежнему назначали на видные должности, военные и гражданские, а за неудачи и поражения строго не наказывали.

Профильные ведомства, приказы, так и остались в зачаточном состоянии. Областями управляли наместники, почти всегда – из первых по знатности родов.

Главные потребности государственного аппарата не усложнились, они сводились, во‑первых, к сбору податей и пошлин; во‑вторых, к отправлению правосудия; в‑третьих, во время войны – к мобилизации войска.

Деньги в казну собирались по старинке, здесь ничего нового не произошло, а вот в судебной системе из‑за ее неразвитости и примитивности все же пришлось кое‑что менять. Известно, что при Василии был разработан какой‑то новый судебник, однако его текст не сохранился. Известны лишь некоторые фрагменты.

Поскольку никакой полиции в ту пору не существовало и преступления раскрывать было некому, власть изобрела отличный способ, как сказали бы сейчас, «повысить раскрываемость»: возложили эту функцию на местных жителей, и если те сами не могли сыскать и представить на суд виновных, то должны были платить большой штраф (за непойманного убийцу – целых четыре рубля).

Итальянец Павел Иовий (Паоло Джовио), расспрашивавший в 1525 году русского посла Дмитрия Герасимова, сообщает, что московиты при следствии используют установленные законом пытки: «льют на голову холодную воду», а «для вынуждения признания, твердыми и заостренными гвоздями отдирают у обвиняемого ногти от пальцев». Ничего экстраординарного в такой судебной практике Иовий не находит – в тогдашней Европе применялись пытки еще более зверские, но в прежней, досамодержавной Руси истязания как законный метод дознания не практиковались.

Самые большие перемены произошли в устройстве русского войска. Число помещиков, служивших в дворянском ополчении, постоянно увеличивалось – их (по, возможно, преувеличенным сведениям) насчитывалось уже до трехсот тысяч. Правда, качество такой конницы было невысокое. В мирное время дворян собирали на смотры раз в два‑три года и, кажется, вовсе не обучали искусству группового боя. Вооружение и доспехи тоже оставляли желать лучшего. Сабли имели только кавалеристы побогаче, остальные дрались палицами и длинными ножами. Огнестрельного оружия у дворянской конницы тоже почти не водилось – стреляли из луков. Кольчугу и железный шлем могли себе позволить немногие, основная масса довольствовалась тегилеями – толстыми стегаными кафтанами, набитыми ватой.

Воины в тегилеях. Рис. XIX в.

Зато русские воины поражали иностранцев своей выносливостью и неприхотливостью. Армия была очень подвижна, поскольку на марше обычно двигалась без обозов. В сущности, это было войско классического ордынского типа: весьма недурное для маневренной войны и опустошительных рейдов, но не слишком пригодное для полевых сражений и тем более осад. В Европе XVI века главной боевой силой стала профессиональная пехота, копейщики и аркебузиры, которых у Василия III было очень мало, а для взятия крепостей требовалась хорошая артиллерия, которой вначале тоже не хватало.

Когда доводилось сходиться с европейской армией в большом сражении, русская конница обычно атаковала массой, с шумом и криками, рассчитывая повергнуть врага в панику. Если неприятель оказывался стоек, дворянское ополчение с такой же скоростью пускалось наутек. Недостатки подобной тактики до некоторой степени компенсировало хорошо развитое искусство маневра и фланговых ударов – тоже старинная татарская наука, иногда приносившая победу. Лучше всего свои воинские качества на протяжении XVI века русские проявляли в обороне, демонстрируя чудеса стойкости и бесстрашия. Защищать крепости получалось лучше, чем их брать; отбивать атаки – лучше, чем нападать самим.

Экономика и торговля

После отца Василию III досталась, в общем, процветающая страна – во всяком случае, так спокойно Русь не жила, вероятно, со времен Ярослава Мудрого.

Развитие поместной системы приводило к укрупнению деревень. Росли и богатели города. Природных несчастий и больших эпидемий в этот период не случалось; за все время был только один голодный год (1512).

Про русское сельское хозяйство 1520‑х годов читаем у Павла Иовия: «В Московии нет ни винограда, ни маслин, ни даже вкусных яблок, потому что все нежные растения, кроме дынь и вишен, истребляются холодным северным ветром. Не смотря на сие, поля покрыты пшеницею, просом и другими хлебными произрастениями, а также всякого рода зеленью. Самое же важное произведение Московской земли есть воск и мед. Вся страна изобилует плодовитыми пчелами, которые кладут отличный мед не в искусственных крестьянских ульях, но в древесных дуплах».

Возникают новые производства и ремесла, что привело к расширению статей экспорта. В Европу кроме прежних, традиционных товаров (очень подорожавших в это время мехов, воска, леса, моржовых клыков) стали продавать кожу, лен, канатную коноплю, деревянную посуду; на татарские рынки шли сукно, полотно, скобяные изделия, седла и упряжь.

В 1523 году по государеву указу на берегу Волги открылась Макарьевская ярмарка, которой суждено было со временем стать главным русским торгом.

От отца Василий унаследовал любовь к строительству и на этом поприще развернулся еще шире, чем Иван III. По всей стране, особенно на рубежах, возводятся крепости, закладываются новые города, перестраиваются старые. Фортификационные сооружения теперь, в артиллерийский век, приходится строить из камня. Каменными стенами окружают себя Тула, Коломна, Нижний Новгород, Зарайск. Укрепляется приграничный Псков.

В больших городах для борьбы с двумя главными бедами – пожарами и ночными разбоями – учреждаются первые пожарные и сторожевые службы. Специальные люди, огневщики, следят, чтобы жители осторожно обращались с огнем, и спешат к очагам возгорания. Хаотично застроенный, тесный Новгород перестраивают заново, по упорядоченному плану. На ночь улицы перекрывают решетками и ставят к ним охрану. Передвигаться в темное время по городу запрещается – впрочем, не всем. Герберштейн пишет: «Кто же будет взят сторожами после этого часа, тех бьют и обирают или сажают в темницу, если только это не будут люди известные: тех обыкновенно стражи отводят домой».

Главное строительство, конечно, ведется в столице, важность которой в централизованном самодержавном государстве необычайно возрастает. Москва – материальное воплощение могущества страны, а Кремль – символ полубожественной власти самодержца.

Карта Москвы в книге Сигизмунда фон Герберштейна. XVI в.

В Московском Кремле. А. Васнецов

Довольно подробное описание Москвы в разгар строительной деятельности Василия оставил нам Герберштейн. «Самый город – деревянный и довольно обширен; издали он кажется еще обширнее, чем на самом деле, ибо пространные сады и огороды при каждом доме делают город больше… Далее, обширность города делает то, что он не имеет определенной черты и не укреплен как следует стеною, рвом и башнями… Стражи обыкновенно помещаются в тех местах, где открыт свободный доступ в город. Ибо остальную часть города омывает Москва, в которую под самым городом впадает река Яуза, а ее, по причине высоких берегов, редко можно переходить вброд. На ней выстроено много мельниц для общего пользования всех горожан. Этими реками несколько укреплен город, который, кроме немногих каменных зданий, храмов и монастырей, выстроен из одного дерева. Число домов в этом городе показывают невероятное, ибо нам говорили, что за шесть лет до нашего приезда в Москву все дома были переписаны по повелению князя и что их число превосходило 41 500. Этот город столь обширный и пространный, очень грязен, почему на улицах и площадях и в лучших его частях сделаны мостки.

В этом городе есть крепость, построенная из кирпичей и омываемая с одной стороны Москвою, с другой – рекою Неглинной. Неглинная же течет из каких‑то болот перед городом. Она так заперта около верхней части крепости, что образует озеро и, вытекая оттуда, наполняет рвы крепости, на которых стоят мельницы, и наконец под самой крепостью, как я сказал, сливается с рекою Москвой. Крепость же так велика, что кроме обширных палат князя, великолепно выстроенных из камня, митрополит, также братья князя, вельможи и весьма многие другие имеют в ней большие деревянные палаты. Кроме того, в крепости находится много церквей, и эта обширность дает ей вид настоящего города.

Крепостные укрепления и дворец князя выстроены из кирпича на итальянский манер теми итальянцами, которых князь вызвал к себе обещанием больших наград. В этой крепости, как я сказал, много церквей; все они деревянные, исключая двух знаменитейших, которые выстроены из кирпичей: одна из них посвящена св. Деве, другая св. Михаилу… В нашу бытность строились весьма многие храмы из камня».

Василий ставит в Москве полтора десятка каменных церквей, в том числе два великолепных собора: обновлен и переделан златоглавый Благовещенский, домовая церковь великокняжеской семьи; Архангельский собор становится пантеоном правящего дома, сюда переносят останки прежних князей, начиная с Ивана Калиты. Главный собор государства, Успенский, расписывают многоцветными фресками (увидев законченную работу, Василий воскликнул, что ощущает себя «будто на небеси»). Современников поражает новая высокая звонница, будущая колокольня Ивана Великого – правда, не столь монументальная, как нынешняя, удлиненная при Борисе Годунове русским зодчим Федором Конем. Пока же, в начале XVI века, строят в основном итальянские архитекторы, сплошь Фрязины (их настоящие имена и фамилии не всегда известны).

К западу от Москвы, «у посада», Василий ставит женский Новодевичий монастырь – он назван так, потому что в столице уже было две «девичьих» обители: Зачатьевская и Вознесенская.