Состояние дел внутри Ягеллонской монархии продолжало оставаться скверным, и Литва не всегда могла дать серьезный отпор московским притязаниям. В войнах с Русью ей приходилось довольствоваться собственными ресурсами: обе части большой, но плохо устроенной державы по‑прежнему существовали разными интересами.

В 1506 году, вскоре после смерти Ивана III, скончался и его зять король Александр. Если на Руси смена государя произошла без внутренних потрясений, то в польско‑литовском государстве началась обычная в таких случаях смута.

У Василия, должно быть, по молодости и неопытности, даже возникла идея разом, безо всяких войн, сделаться действительным государем «всея Руси» – он предложил себя в великие князья литовские: написал вдовствующей королеве Елене, своей сестре, и магнатам, чтобы «пожелали его на государство Литовское». При враждебности отношений и православии Василия это была, конечно, совершенно утопическая затея.

Великим князем литовским, а вскоре и королем польским стал уже немолодой, опытный в государственном управлении Сигизмунд I, брат Александра. Однако новому монарху досталось весьма неспокойное наследство. В Литве, в ее восточных областях, соседствующих с Русью, зрел региональный мятеж – то есть возникла ситуация, которую Москва уже не раз обращала себе на пользу. На сей раз очагом недовольства стали обширные владения, принадлежавшие могущественному роду князей Глинских.

Род был татарского происхождения, вел начало от Мамая, но исповедовал православие и держался русской культуры. Во главе его стоял честолюбивый Михаил Львович Глинский (1470–1534), одна из самых ярких фигур эпохи. Он был хорошо образован, много лет прожил в Германии, Италии и Испании, побывал на военной службе у саксонского курфюрста. Герберштейн пишет: «Он был крепкого телосложения и изворотливого ума, умел дать хороший совет, был равно способен к серьезным делам и к шуткам и во всякое время был, как говорится, приятный человек. Этими душевными качествами он везде приобретал себе расположение и влияние, в особенности же у германцев, у которых получил воспитание…»

Глинский пользовался огромным влиянием среди русских жителей Литвы, не было препятствий и его придворной карьере, потому что во время европейских странствий он перешел в католичество. У Александра князь занимал ключевую придворную должность земского маршалка. В 1506 году он стяжал воинскую славу, разгромив нагрянувших в украинские земли крымцев, и после смерти короля многие стали говорить, что Глинский метит в великие князья.

Хотя Михаил Глинский заявил, что не имеет притязаний на престол, и присягнул Сигизмунду на верность, новый монарх относился к слишком сильному магнату с подозрением и приблизил к себе его недоброжелателей.

Глинский чувствовал себя уязвленным, требовал суда над магнатом Яном Заберезинским, предводителем враждебной ему партии. Король медлил и тянул время.

Тогда Глинский вступил в секретную переписку с Москвой, прося у Василия поддержки и обещая перейти на его сторону. Сигизмунд, кажется, об этих контактах не догадывался.

Малая война

У короля, наоборот, возникло ощущение, что он может укрепить свою пока еще шаткую власть, взяв реванш над московитами.

Из Вильно казалось, что момент очень удобный. Молодой государь не чета Ивану III, крымский хан Москве больше не союзник, а русское войско только что потерпело поражение от Казани.

Сигизмунд отправил в Москву послов с требованием вернуть все земли, захваченные Русью в правление Ивана Васильевича.

Но к этому времени Василий уже замирился с казанским ханом и сговорился с Михаилом Глинским, поэтому был не прочь повоевать.

В феврале 1508 года князь Глинский поднял мятеж. Начал он с того, что напал на своего заклятого врага Заберезинского и утопил его отрубленную голову в озере, без христианского погребения. Потом стал расправляться с другими врагами, которых у него накопилось немало. Попутно занял для Василия несколько городов и волостей.

С русской территории уже шло войско. Соединившись с силами Глинского, оно осадило важную крепость Оршу, но взять ее не сумело. Тут подошел с армией Сигизмунд. Стороны постояли некоторое время на противоположных берегах Днепра. Глинский рвался в бой, но осторожные московские воеводы рисковать не хотели, да и Сигизмунд сражения побаивался. Военная неудача могла стоить ему короны, и без того непрочно державшейся на его голове.

Битвы так и не произошло. Русская армия вернулась на свою территорию, а Сигизмунд стал просить мира. Ему пришлось согласиться на то, что все прежние завоевания Ивана III теперь станут законным московским владением.

Победа для Руси была невеликая, но всё же это была победа, к тому же доставшаяся без особенных потерь.

Сигизмунд I. Лукас Кранах Младший

Большая война

Мир 1508 года был объявлен «вечным», но продолжался он недолго. Москва не собиралась отступаться от своих планов по объединению всех русских земель.

Глинскому, ушедшему с московскими полками, Василий в виде компенсации за потерянные вотчины дал два городка, но князю хотелось большего: он надеялся с помощью Василия отвоевать и получить во владение всю русскую часть Литвы. Михаил Львович, с его образованием, знанием Европы и польско‑литовской ситуации, стал ближайшим советником государя и всячески подбивал его на новую войну.

В 1512 году в Москве решили, что пора. У Сигизмунда начался конфликт с обоими немецкими орденами, Тевтонским и Ливонским, и испортились отношения с германским императором; к тому же стало известно, что недавний крымский набег на Русь был спровоцирован литовскими интригами.

Целью новой войны было присоединение старинного русского города Смоленска с прилегающими к нему областями. Это был крепкий орешек – с прочными укреплениями и сильным гарнизоном.

Подступались к нему трижды.

Сначала зимой 1512–1513 годов сам Василий с братьями Юрием и Дмитрием полтора месяца простоял под стенами Смоленска, но взять его не сумел.

Летом 1513 года пришли снова и даже нанесли смоленской рати поражение в открытом поле, но занять город не вышло. Попробовали взять приступом, но штурмовать большие крепости русские войска в ту пору умели плохо. Василий придумал, как ему показалось, удачное средство повысить боевой дух воинов. «Для ободрения людей выкатили несколько бочек крепкого меду: пил, кто и сколько хотел, – рассказывает Карамзин. – Сие средство оказалось весьма неудачным. Шум и крик пьяных возвестил городу нечто чрезвычайное: там удвоили осторожность. Они [русские] бросились смело на укрепления; но хмель не устоял против ужасов смерти. Встреченные ядрами и мечами, Россияне бежали, и Великий Князь чрез два месяца возвратился в Москву, не взяв Смоленска, разорив только села и пленив их жителей».

На следующее лето Василий появился под Смоленском уже с мощными пушками. Осажденные несли тяжелые потери, но еще действеннее оказались переговоры, которые вел Михаил Глинский с наместником Юрием Сологубом, православным владыкой Варсонофием и городской знатью. Он сулил им всяческие милости от государя, и в конце концов руководители обороны капитулировали – ведь за все три осадные кампании подмоги от своего короля они так и не получили.

Василий сдержал слово. Он не только пощадил город, но и наградил видных смолян кого шубой, кого серебряным кубком. Всех желающих отпустил к Сигизмунду, велев остаться лишь тем, кто готов служить Москве по доброй воле. Жителей привели к присяге, которая предписывала «быть за великим князем и добра ему хотеть, за короля не думать и добра ему не хотеть». Юрий Сологуб служить Василию отказался и уехал к Сигизмунду, который предал наместника казни, расценив сдачу города как измену.

Взятие твердыни, которая так долго не доставалась Москве, стала главным военным достижением и самой большой удачей Василия в Литве.

Дальше дела пошли хуже.

Михаил Глинский в награду за свои заслуги рассчитывал по меньшей мере стать князем Смоленским, что полностью противоречило государственной политике самодержавной Руси, не для того избавлявшейся от старых удельных княжеств, чтобы заводить новые. Поняв, что его планам не суждено осуществиться, Глинский обиделся на Василия и вступил в тайные сношения с Сигизмундом, который, конечно, был очень этому рад. Михаил Львович тайно покинул расположение русских войск и бежал, однако его настигли и схватили.

От казни изменника спасло только то, что он отрекся от католичества и вернулся в православие. Однако больше чем на десять лет Михаил Глинский исчезает со сцены: князя держали в заточении. Вновь его звезда взошла только в 1526 году, когда Василий, женившись на Елене Глинской, простил ее дядю и вновь сделал его одним из первых бояр державы.

В 1514 году, вскоре после неприятного инцидента с Глинским, произошло событие во сто крат худшее.

Навстречу русской армии наконец выступило с большим трудом набранное литовское войско. Оно было меньше московского, но командовал им князь Константин Острожский, человек русский и православный, очень хорошо знавший все сильные и слабые стороны неприятельской армии. Напомню, что в 1500 году в битве на реке Ведроше Острожский был взят в плен и перешел на службу к Ивану III, однако Василий этого опытного полководца чем‑то обидел, и тот убежал назад, на родину.

Довольно подробное описание сражения, произошедшего 8 сентября 1514 года под Оршей, оставил Герберштейн, собравший информацию с обеих сторон (он даже расспросил пленных русских воевод).

Литовская армия, насчитывавшая около 35 тысяч воинов, шла возвращать Смоленск. Московский воевода Иван Челяднин вел навстречу 80‑тысячную рать и был совершенно уверен в победе, уповая на численное превосходство. Он даже нарочно отошел от Днепра, чтобы литовцы могли спокойно переправиться, и не захотел начинать битвы, пока к Острожскому не подойдут подкрепления – собирался разом уничтожить всю вражескую армию.

У стен Смоленска. И. Сакуров

Русские использовали обычную тактику – предприняли обходной маневр, чтобы обойти неприятеля с обоих флангов. Острожский ожидал этого и построил войска так, чтобы не дать себя окружить.

Некоторое время с переменным успехом продолжался рукопашный бой, причем с русской стороны постоянно прибывали подкрепления, так что масса войск все время увеличивалась. И тут Острожский применил новаторский тактический прием. Он имитировал отступление, чтобы выманить неприятеля на заранее пристрелянное пушками место, а потом его артиллерия открыла навесной огонь по задним рядам русских, поверх голов сражающихся. Не видя того, что происходит впереди, и решив, что бой проигран, замыкающие отряды обратились в бегство, а за ними побежала и вся армия.

Литовская конница преследовала и рубила бегущих. На их пути оказалась река Кропивна с крутым берегом, и там утонуло так много народу, что поток был запружен.

Убитых никто не сосчитал, но в плен, по разному счету, попало то ли шестнадцать, то ли даже тридцать тысяч. Точно известно, что из одиннадцати русских «больших воевод» двое погибли и шестеро, включая командующего, сдались, а уйти сумели только трое. В плену оказались более шестисот детей боярских.

После такого разгрома Острожский взял несколько городов и беспрепятственно подошел к Смоленску, где немедленно подняли голову литовские сторонники, в том числе и горожане, недавно присягнувшие Василию и получившие от него за это награды. К их числу относился даже епископ Варсонофий. Они обещали впустить королевское войско в город. Но наместник Василий Шуйский раскрыл этот замысел, и, когда Острожский приблизился к стенам, там были развешаны все заговорщики: кто в подаренной Василием шубе, кто с наградным кубком на шее. Пощадили только владыку, но лишили сана и сослали в дальний монастырь.

У Острожского не было тяжелой артиллерии, и ему пришлось отступить. Таким образом, несмотря на Оршинское поражение, Смоленск остался у русских.

Война после этого длилась еще долго, но ничего значительного на театре боевых действий больше не происходило.

Дипломатическая война

Главные события теперь разворачивались на дипломатическом фронте. С 1517 года, при посредстве германского императора, которого представлял Сигизмунд фон Герберштейн, начались долгие, неоднократно прерывавшиеся переговоры о мире или хотя бы перемирии.

Василий, взяв Смоленск, на большее пока не претендовал; у короля не хватало сил, чтобы отобрать эту твердыню. При этом обе стороны не оставляли надежду взять верх с помощью привлечения внешних сил, поэтому торговля велась неспешно.

Первоначальные требования и русских, и литовцев были заведомо невыполнимы. Москва требовала отдать ей все исконно русские земли, включая Киев, Полоцк и Витебск (то есть бóльшую часть литовской территории), потому что король «держит их неправдою»; Сигизмунд с таким же упорством добивался возвращения Смоленска. Главным козырем литовцев были захваченные под Оршей пленные. Простолюдины Василия, кажется, мало интересовали, но у знатных людей в Москве имелись родственники, и с ними нельзя было не считаться.

Время от времени то русские, то литовцы (но чаще русские, у которых было больше войск) предпринимали военные демонстрации – исключительно чтобы понудить противную сторону к уступчивости.

Судьба войны тем временем решалась не на русско‑литовских переговорах и не в мелких стычках, а далеко на юге и на севере. Дипломаты обеих сторон пытались перекупить крымского хана и тевтонского магистра. На обоих направлениях Москва потерпела поражение, причиной чему была злосчастная скупость Василия.

Мы уже знаем, чем закончилась его попытка натравить на литовцев магистра Альбрехта Гогенцоллерна: ему дали денег всего на две тысячи солдат, и в результате тевтонцы перешли в польское подданство.

Альбрехт Гогенцоллерн. Лукас Кранах Старший

Крымский хан тоже, как было рассказано, склонился на сторону Сигизмунда, и в 1521 году едва не взял Москву, оставив Русь разоренной и обезлюдевшей. Эта катастрофа наконец побудила Василия к большей сговорчивости. Сигизмунд тоже устал от нескончаемой войны, дорого обходившейся его казне.

В сентябре 1522 года подписали не мир, а перемирие сроком на пять лет. Смоленск остался за Русью, но пленных бросили на произвол судьбы (выжившие вернутся домой только тридцать лет спустя). Еще болезненнее для Василия была политическая уступка: он официально отказывался от прав на Киев, Полоцк и Витебск, то есть от претензий на «всю Русь».

Такое решение, конечно, являлось временным компромиссом, и всем было ясно, что впереди будут новые войны.

Все прочие европейские дипломатические контакты Москвы были так или иначе связаны с русско‑литовским противостоянием.

Со Швецией старались не ссориться, трижды продлевая мирный договор. Удерживались от прямых столкновений с вечно враждебным Ливонским орденом. Помирились с Ганзой, которую Иван III изгнал из Новгорода, чтобы торговать с Европой без посредников. Дружили с Данией, предоставляли всякого рода льготы датским купцам.

Оживились связи с германским императором, но опять‑таки исключительно в связи с польско‑литовской проблемой. Габсбургская империя, в зависимости от своих отношений с польским королем, то поддерживала Москву в ее борьбе, то начинала уговаривать помириться.

Римский папа вновь пытался подбить московитов к союзу против турок, взамен предлагая великому князю королевское звание, но Василий, как и его отец, от этой сомнительной чести отказался.

Любопытным эпизодом русской внешней политики было предпринятое в 1525 году посольство ко двору испанского Карла V, куда московский посол князь Иван Ярославский‑Засекин добирался целых восемь месяцев. Путешествие было затеяно, потому что король был еще и германским императором, и Василий рассчитывал на его поддержку в отношениях с Литвой, однако Карла мало интересовали восточно‑европейские дела, и проку из поездки не вышло.

В целом же контакты Москвы с Западной Европой при Василии III были эпизодическими, на постоянной основе они не велись. В восприятии западноевропейцев «Московия» по‑прежнему оставалась страной далекой, малопонятной и еще более дикой, чем Литва, где, по крайней мере, жили не «схизматики», а «настоящие христиане».