Так обстояли дела, когда на службу к Строгановым поступил отряд казаков, 540 опытных воинов – по уральским меркам, немалая сила. Начальниками у них были Ермак Тимофеев и Иван Кольцо. О предыдущей биографии обоих пишут разное, и невозможно разобрать, что в этих сведениях факт, а что миф.

Ермак, кажется, был участником Ливонской войны; сохранилось описание его внешности: «вельми мужествен, и человечен, и зрачен, и всякой мудрости доволен, плосколиц, черн брадою, возрастом середний, и плоск, и плечист». Иван Кольцо упоминается в казенной грамоте как «вор», приговоренный за разбои к смертной казни. Вот, собственно, и всё, что мы знаем об этих русских Кортесе и Писарро.

Сначала казаки успешно проявили себя в обороне, не только отбив очередной набег, но и взяв в плен татарского предводителя мурзу Бегбели. Есть в летописи упоминание и еще об одном столкновении летом 1582 года, когда сын Кучума царевич Алей явился в прикамский край пограбить русские поселки и промыслы, но потерпел от Ермака тяжелое поражение.

По‑видимому, после этих побед Строгановы решили, что пришло время воспользоваться полученным от царя правом на покорение Сибири – военное превосходство казацкого оружия над татарскими толпами было совершенно очевидно.

Ермак является к Строгановым. Рисунок Н. Дмитриева‑Ориенбургского по гравюре Шублера

Есть и иная версия последующих событий, тоже вполне правдоподобная: что Ермак и Кольцо отправились за Уральский хребет, не имея никаких великих планов, а это было обычное казацкое «хождение» за добычей. В пользу такого предположения говорит неудовольствие Москвы по поводу экспедиции: узнав о воинственной затее, Иван Грозный прислал Строгановым гневное послание, требовавшее вернуть «воров» обратно и не ссориться с «сибирским салтаном». Русь была истощена Ливонской войной, казна пуста, и государь боялся ответных действий Кучума.

Впрочем, причины и мотивы Ермаковского похода для истории несущественны – важны его грандиозные последствия.

Царский запрет опоздал. 1 сентября 1582 года[1] казаки отправились в путь. Сначала они доплыли вверх по рекам до Уральских гор, потом перетащили ладьи на азиатскую сторону и стали спускаться по течению Туры и Тобола, грабя по пути татарские селения. За без малого за два месяца отряд преодолел почти полторы тысячи километров.

Единственное крупное сражение состоялось уже неподалеку от кучумовской столицы Кашлыка (близ современного Тобольска), который русские летописи называют Сибирью. Лучший татарский военачальник царевич Махметкул бился с казаками и потерпел поражение, после чего хан отступил на юг, и 26 октября Ермак занял опустевший город, который, вероятно, являлся городом только по названию. (Слово «кашлык» означает «зимний» – должно быть, ханская ставка располагалась здесь только в зимнее время. Крепостей сибирские татары не строили, да и домостроительство у них было не развито.)

На этом поход, собственно говоря, завершился. Гоняться по сибирским просторам за Кучумом у Ермака намерений не было. Он остался на месте, приводя к покорности окрестные племена и отбиваясь от татар, которые вовсе не считали себя побежденными.

Тем не менее с падением столицы слабое Сибирское царство начало разваливаться – вассальные князьки, которых Кучум и прежде с трудом удерживал в повиновении, перестали его слушаться. Многие начали присягать новой власти.

Ничего фантастического в легкости, с которой маленькое войско Ермака одержало победу над Кучумом, нет. Не следует преувеличивать многочисленность кучумовских «полчищ» – вряд ли хан пустой страны мог собрать больше, чем несколько тысяч неорганизованных и плохо вооруженных воинов. Русских, конечно, и вовсе была горстка (вероятно, человек восемьсот), но они имели ружья и несколько легких пушек, а главное – обладали навыками дисциплинированного боя. К тому же взятие Кашлыка еще не означало завоевания Сибири. Казаки всего лишь разгромили единственную на весь огромный субконтинент силу, мало‑мальски похожую на государство.

Зная о царском гневе и, должно быть, страшась ответственности за самовольство, Ермак отрядил в Москву атамана Кольцо с триумфальным отчетом о «взятии Сибири». Известие пришлось как нельзя кстати – побед на Руси давно уже не случалось. Грозный принял бывшего «вора» очень милостиво, присоединил к своим титулам еще один – «царя Сибирского» и отправил Ермаку небольшую подмогу: триста стрельцов с воеводой князем Болховским.

Однако дела в Сибири шли неважно. Зимой русские фактически оказались в блокаде, так что большинство новоприбывших, включая князя Болховского, умерли, а новой помощи ждать не приходилось.

Татары изменили тактику войны – теперь они нападали по‑партизански, заставая противника врасплох. Сначала им удалось заманить в ловушку и убить атамана Кольцо, а в августе 1585 года жертвой внезапного нападения стал и сам Ермак. Согласно преданию, спасаясь от татар, он пытался вплавь добраться до струга и был утянут на дно Иртыша тяжелой кольчугой.

После гибели вождей остатки отряда покинули Кашлык и ушли назад, за Урал. Таким образом, получается, что знаменитый поход Ермака после первоначальных успехов завершился поражением.

Настоящее завоевание Сибири было еще впереди, и пришлось оно уже на годуновские времена.

Поход Ермака. С. Павловская

От завоевания к освоению

Если бы существовала историческая справедливость, человеком, присоединившим Сибирь к России, конечно, считался бы не инициатор первой, неудачной попытки завоевания Ермак, а Борис Годунов, который, едва укрепившись у власти, взял твердый и последовательный курс на колонизацию новых земель.

Строгановы, будучи людьми торговыми, в своем продвижении на восток прежде всего заботились о прибыли. У правительства Годунова был иной приоритет: превращение Западной Сибири в часть державы. Почти каждый год за Урал отправлялся очередной воевода с войсками, имея задание построить крепость или заложить город, который затем становился центром русского влияния.

Хан Кучум еще долго сопротивлялся, то уходя в заиртышские степи, то возвращаясь и нанося новые удары. Но государственная машина, которой ему теперь пришлось противостоять, была прочнее и сильнее казацкой лихости. Татарские военачальники один за другим гибли или попадали в плен, или переходили на московскую службу. Царское правительство вело себя умно: сдавшихся и пленных принимало с почетом, царевичей щедро одаривало. Храбрый Махметкул, племянник Кучума, получил богатые вотчины и щедрое жалованье. Почти всё семейство непримиримого хана постепенно перешло в русское подданство. Сын Кучума царевич Абулгар (Абул‑Хайр) даже принял православие.

Предлагали почетные условия и Кучуму, но тот, уже старый и слепой, не покорился. В 1598 году он был окончательно разбит воеводой Воейковым. Всеми брошенный, но так и не сдавшийся, Кучум отправился скитаться в казахские степи, где его след теряется.

После этого организованное сопротивление прекратилось, и завоевание Сибири переросло в ее освоение.

Большинство современных крупных западносибирских городов возникли при Годунове: и Тюмень, и Тобольск, и Пелым, и Березов, и Томск, и Нарым. Далеко на севере, в устье Оби, в 1601 году был основан пост Мангазея, ставший важным перевалочным пунктом мехового промысла. Сибирь почти сразу же из расходной статьи государственного бюджета превратилась в прибыльную – и так будет всегда.

Поскольку местные жители кормились охотой и не имели привычки к оседлости, рассчитывать на то, что они населят новые города, не приходилось, а между тем гарнизоны нуждались в продовольствии, везти которое из метрополии было долго и накладно. Пришлось переправлять людей с запада. Кто‑то приезжал добровольно, «по прибору» (по найму), и таким правительство оказывало помощь, но желающих вечно не хватало, и тогда пригодился исконно «ордынский», очень удобный для государства метод принудительной мобилизации: по волостям рассылали разнарядку с предписанием выделить определенное количество крестьян и ремесленников для отправки в Сибирь. Тогда же возникло надолго сохранившееся обыкновение ссылать на далекий восток преступников – например, после кровавых событий 1591 года в Угличе значительная часть мятежных горожан не по своей воле переселилась в Зауралье. Еще одним поставщиком людских ресурсов были войны: пленных литовцев, поляков, татар, шведов тоже стали отправлять в Сибирь. В такой дали можно было их не охранять – не сбегут.

Нужно сказать, что покорение Сибири отличалось от других колониальных захватов той эпохи относительной некровавостью. Годуновское правительство старалось избегать лишнего насилия. Воеводам было приказано не притеснять местные народы, а устанавливать с ними добрые отношения, не облагать их слишком тяжелой данью. Так же сдержанно вело себя и духовенство, последовавшее на новые территории вслед за казаками и стрельцами. При всем непримиримом отношении к «басурманам» и «еретикам» русская церковь умела быть и терпимой, когда того требовала государственная польза. Правительство запретило обращать сибирских язычников в христианство насильно. Привлекать туземцев к православию надлежало «любовию», под которой, очевидно, подразумевалась выгодность: крещеные получали освобождение от выплаты ясака – весьма действенный стимул.

В этом отношении русские колонизаторы выгодно отличались от испанских, которые как раз в это время безжалостно истребляли коренное население Америки. Терпимость к чужим верованиям и к иному укладу жизни была не столько особенностью годуновской политики, сколько вообще одной из сильных сторон «ордынского» способа управления – монголы тоже не мешали покоренным народам жить и веровать по‑своему.

Там, где в последующие времена российские власти не нарушали этого мудрого принципа, серьезных проблем при территориальной экспансии обычно не возникало.

[1] Источники путаются в датировке и последовательности этих событий, обросших многочисленными легендами, поэтому я придерживаюсь хронологии, используемой большинством историков.