К 2000 году мир настолько привык к так называемому мирному процессу на Ближнем Востоке, что он практически почти не заметил, какой мучительной и горькой была история возникновения всего этого. В обстоятельствах, когда все чаяния народа, восстанавливающего древнюю родину, сталкиваются с сопротивлением тех, кто жил там в этом промежутке времени, трудно находить общие основы для диалога, и он становится только все более и более недостижимым по мере того, как делаются попытки приспособиться к верованиям предков.

Арабо‑израильские переговоры, так или иначе, должны соединять территориальные и стратегические вопросы – то есть вопросы дипломатии – вместе с вопросами идеологии, религии и законности, – то есть вопросы теологии. Арабские страны просят Израиль уступить захваченную территорию, что практически осуществимо и носит материальный характер, в обмен на признание права на его собственное существование со стороны арабских государств, что вполне может быть и отменено. Отправная точка большинства переговоров – признание легитимного существования сторон переговоров – предопределяет неопределенный исход арабо‑израильской мирной дипломатии.

Главным препятствием для победы мирной дипломатии является тот факт, что концепции ее участников отличаются друг от друга. Израильские и американские руководители определяют мир как нормальное состояние, с которым завершаются претензии и определяется постоянный законный статус – другими словами, они применяют концепции либеральной демократии ХХ века. Однако арабы и особенно палестинцы считают само существование Израиля вмешательством в «святые» арабские земли. Они, возможно, признали бы территориальные компромиссы ради получения лучшей альтернативы, но они будут расценивать ее точно так же, как Франция молчаливо согласилась на аннексию Германией Эльзаса и Лотарингии в 1870 году, – как необходимость, вызванную решимостью дождаться возможности возвратить то, что было утрачено. (Справедливости ради следует сказать, что предназначенная для особых целей риторика была также частью израильских сетований – например, относительно неделимости Иерусалима.)

Эта разница во взгляде на перспективы накладывала тень и отравляла арабо‑израильские переговоры с момента создания израильского государства. Когда Израиль был создан в 1948 году на основе плана Организации Объединенных Наций предыдущего года, в соответствии с которым разделялась мандатная Палестина, находившаяся под опекой Великобритании, ее арабские соседи отреагировали вторжением в маленькое новорожденное государство. Израиль выиграл ту войну и при этом сумел почти удвоить свою территорию, захватив фактически незаселенную пустыню Негев. Война закончилась прекращением огня, но не мирным соглашением. Однако все арабские государства отказались признавать Израиль и начали его притеснять при помощи экономического бойкота и спорадических партизанских налетов.

Пролетело семь лет, прежде чем была предпринята попытка начать переговоры. Дипломатическое зондирование под британской эгидой имело место с египетским президентом Гамалем Абделем Насером в 1954–1955 годах. Он потребовал отхода Израиля к границам 1948 года и возвращения всех палестинских беженцев в их дома. Quid pro quo (кви про кво, двусмысленность) Египта (хотя Насер очень туманно все это преподнес) заключалось в том, что взамен будет сделано признание еврейского государства. От Израиля потребовали вернуть половину его территории, и он рисковал тем, что будет переполнен беженцами, вернувшимися взамен на признание его существования, – положение, которое для любой другой страны является условием скорее начала дипломатии, чем ее окончания.

Такая ситуация сохранялась с тех пор два десятка лет. В 1967 году Насер развязал войну, установив блокаду израильского порта Элат – единственного выхода Израиля в Красное море – и добиваясь вывода войск ООН, которые после Суэцкого кризиса 1956 года были размещены между Израилем и Египтом на египетской стороне международной границы. После победы Израиль вновь удвоил свою территорию, оккупировав Синай, Западный берег реки Иордан и Голанские высоты. В результате той катастрофы арабские государства постепенно начали склоняться в сторону переговоров на основе границ 1967 года, которые они отказывались признавать до проигранной войны. Однако будучи неготовыми признавать Израиль, они отказались от прямых переговоров, хотя и имели место некоторые спорадические контакты через посредников, в основном через Соединенные Штаты.

В 1973 году разразилась так называемая война Судного дня Йом‑Кипур, когда Египет и Сирия атаковали Израиль в еврейский религиозный святой праздник. Израиль победил в этой войне, но не так решительно, как было раньше, и гораздо большей ценой. Соединенные Штаты использовали свое преимущество и предприняли во время войны посреднические усилия для подготовки трех соглашений среди воюющих сторон – два между Израилем и Египтом, третье между Израилем и Сирией, – установивших разделительные линии между вооруженными силами обеих сторон и ограничения на передовое развертывание для уменьшения опасности неожиданного нападения. Второе Синайское соглашение также содержало политические элементы, касающиеся упоминания о мире. Однако приверженность непризнанию между сторонами была по‑прежнему так велика, что переговоры должны были продолжаться исключительно через американских посредников. Обе стороны ни разу не встречались, за исключением встречи на военном уровне в самом конце переговоров для подписания необходимых документов. Только второе Синайское соглашение имело подписи политических руководителей, и они были приложены к документу отдельно в каждой стране.

Египетский президент Анвар Садат сделал решительный прорыв в мирной дипломатии своим историческим визитом в Иерусалим в 1977 году. Он был единственным арабским руководителем того времени, который понимал, что для израильтян вызов миру носил сугубо психологический характер. Прожив непризнанными соседями в течение всей истории своего существования, напоминавшего гетто, они были готовы заплатить весьма высокую цену за право быть признанными и за дипломатическую нормализацию.

Израильско‑египетский мирный договор, подготовке которого содействовал Джимми Картер на первой кемп‑дэвидской встрече на высшем уровне 1978 года между Садатом и израильским премьер‑министром Менахемом Бегином, предусматривал израильский уход с Синайского полуострова, нормализацию отношений между Израилем и Египтом и демилитаризацию Синайского полуострова. Устанавливалась более чем 300‑километровая буферная зона между вооруженными силами Египта и Израиля. Условия нормализации были не очень сложными. За прошедшие десятилетия посол Египта в Израиле был не очень‑то сильно загружен работой. Торговля была мизерной. А вот положения по военным вопросам в этом соглашении значительно усилили безопасность Израиля в обмен на его уход.

Единственное соглашение Израиля с арабским государством, которое вело к увеличению нормальных контактов, было заключено с Иорданским Хашимитским Королевством. Это случилось потому, что у обеих сторон имелся общий интерес в недопущении палестинского образования после соглашения в Осло 1993 года, что могло бы угрожать существованию Иордании.

Когда арабо‑израильские переговоры коснулись темы Палестины, то какими бы ни были разными представления о мире, они превратились в почти непреодолимое препятствие. На Западном берегу арабы и израильтяне обречены на сосуществование на территории шириной 80 километров между рекой Иордан и морем. Там нет не только физического пространства для создания военной буферной зоны, но и по сей день отсутствует психологическое пространство для подлинного взаимодействия. Мечтой израильских голубей была возможность наладить совместную жизнь с их арабскими соседями, как, например, Бельгия и Голландия живут бок о бок друг с другом. Однако большинство арабских голубей – особенно палестинских – рассматривают мир не как удовлетворенность достигнутым, а как молчаливое согласие с фактами, которые они не в состоянии изменить. Таким образом, при переговорах с палестинцами израильское представление о мире стало превращаться в мираж, который исчезает по мере приближения к нему. После того как Эхуд Барак сделал уступки, которые были немыслимы ни для одного из предыдущих израильских премьер‑министров, – а я знал их всех, начиная с Давида Бен‑Гуриона, – посчитал невозможным принять израильское предложение «баш на баш», или кви про кво, боясь гнева своих соплеменников. Другим препятствием была израильская настойчивость в плане того, что после получения обратно предложенной территории палестинцы не выдвинут никаких других требований. Как ни разумно это звучит для уха американцев и израильтян, Арафат в конце концов отказался от этого окончательно. Возможно, он хотел отсрочить выдвижение каких‑то требований на потом, но не мог заставить себя отказаться от них всех и навсегда.

Мир между Израилем и Египтом явился результатом понимания Садатом того, что он может обеспечить международно установленные границы Египта, положительно отреагировав на психологическую потребность Израиля в признании. Дипломатия с Сирией не была завершена даже после того, как Сирии дали понять, что Израиль готов фактически предложить ей такую же сделку, как и с Египтом, то есть вернуть все Голанские высоты. Она не сработала частично потому, что покойный сирийский президент Хафез Асад хотел сначала решить вопрос о своем преемнике, и, частично, потому, что Сирия продолжала рассматривать себя представителем арабского, а отсюда и палестинского, национализма. И после смерти Асада его сын Башар, ставший его преемником, посчитал внутреннюю консолидацию более высоким приоритетом, чем переговоры с Израилем.

На пути израильско‑палестинских переговоров имеются уникальные препятствия. Границы Израиля 1967 года с Египтом, Сирией и Иорданией отражают, по сути, международно признанные границы британского мандата в Палестине. Однако разделительная линия на Западном берегу основана на военном перемирии, и после подписания соглашения оба народа должны продолжать жить вместе на повседневной основе на очень ограниченном пространстве. Со своими арабскими соседями Израиль имел дело с суверенными государствами, территориальные притязания которых не были увязаны с уничтожением израильского государства. Однако его переговоры с ООП имели в виду партнера, национальная хартия которого до 1998 года включала положение об уничтожении еврейского государства и пропаганда которого среди собственного народа с тех пор не прекращала подтверждать эту цель.

Несмотря на эти преграды, Израиль и ООП собрались вместе в Осло в 1993 году для подготовки промежуточного соглашения, предназначенного для того, чтобы заложить фундамент для итогового всеобъемлющего окончательного соглашения. Как израильский премьер‑министр Ицхак Рабин, так и Арафат предпочли бы победу. Они довольствовались соглашением в Осло, потому что каждый из них пришел к пониманию того, что у него нет иного выбора. Израиль был слишком силен, чтобы его можно было победить военным путем, а ООП имела так много международных сторонников, чтобы ее можно было победить политически. Ни одна крупная иностранная страна не была в состоянии снабжать оружием арабские нападения на Израиль или поддерживать политику конфронтации дипломатическим путем. Ни одна арабская страна не была достаточно сильна, чтобы начать войну с Израилем и сохранять себя достаточно долго, спровоцировав вмешательство вовне. С другой стороны, Израиль очень сильно зависел от американской помощи, чтобы выдержать моральную и политическую изоляцию, устроив разборки.

Неспособность Израиля покончить с интифадой 1987–1988 годов на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа оставили Израилю только четыре возможности: этнические чистки; аннексию Западного берега и создание государства, разделенного по расовому принципу апартеида; включение арабского населения в состав еврейского государства, или некая форма согласованного разграничения двух сообществ – то есть смириться с созданием палестинского образования, которое непременно когда‑нибудь получит форму государственности.

Этнические чистки и апартеид были несовместимы с моральными убеждениями и политическими потребностями Израиля. Не готов был Израиль и к инкорпорированию всех арабов Западного берега в Израиль, так как это разрушило бы еврейскую природу этого государства. Достигнутое путем переговоров сосуществование между Израилем и арабским населением Палестины превратилось в единственный практически осуществимый вариант. Незадолго до своего убийства Рабин так высказался на эту тему австралийскому министру иностранных дел Гарету Эвансу, поздравившему его за то, что он выбрал путь мирного процесса: «Не я выбрал, – ответил Рабин, – а меня обязали».

Точно так же Арафат сел за стол переговоров только после того, как стало ясно, что у него не осталось никаких военных решений с применением обычных вооружений. Развал Советского Союза прервал его главную линию военного снабжения; после войны в Заливе[1] Саудовская Аравия прекратила свою финансовую помощь, а Кувейт выгнал палестинцев, прекратив поток денежных переводов. Когда я встретился с Арафатом в Париже в июле 1994 года по случаю получения им Премии мира имени Феликса Уфуэ‑Буаньи совместно с Рабином и Шимоном Пересом, я спросил его, почему израильтяне должны доверять ему. «Потому что саудиты отказали нам в поддержке, – ответил он. – Иорданцы пытаются нас ослабить, а сирийцы стараются доминировать над нами».

Такое сочетание несочетаемых мотивов привело к готовившемуся в Осло соглашению, которое объединило крупный прорыв с разгулом неопределенностей. Впервые Израиль принял ООП как партнера по переговорам (хотя и не как государство), а ООП приняло существование Израиля де‑факто, не убрав из своей хартии требование о его уничтожении. Часть Западного берега, оккупированная в 1967 году Израилем, была разделена на три зоны. В частности, зона А, составляющая примерно 45 процентов Западного берега, в которой проживало большинство палестинского населения, и сектор Газа были немедленно поставлены под полный палестинский контроль и должны были получить палестинские полицейские силы до 30 тысяч личного состава. В зоне Б должна была быть установлена палестинская гражданская власть, но при осуществлении контроля безопасности со стороны Израиля. Зона В, включавшая еврейские поселения, оставалась под израильской властью. Более 90 процентов населения было закреплено в районах, контролируемых палестинцами. А в результате последовавших соглашений там теперь около 95 процентов палестинского населения. Переговоры об окончательном урегулировании должны были начаться через два года и закончиться через пять лет (к маю 1998 года). Во время этого процесса Израиль был обязан постепенно передать дополнительную территорию из зоны Б в зону А. В ответ палестинские власти, как предполагалось, должны были постепенно улучшить атмосферу для сосуществования, арестовав известных лидеров террористических группировок и прекратив антиизраильскую пропаганду.

Подписание в сентябре 1993 года на лужайке Белого дома подготовленного в Осло соглашения явилось одним из тех случаев, когда надежда перевешивает все сомнения. Никто из присутствовавших никогда не забудет мучительное нежелание, с каким Рабин здоровался за руку с Арафатом, или надежду, прозвучавшую в почти библейском высказывании обычно такого немногословного израильского премьер‑министра. И вряд ли кого могла обмануть кульминация долгого и извилистого пути Арафата от террориста к признанию как национального лидера, находящегося на одном уровне с другими действующими лицами. Степенное председательство президента Клинтона на церемонии и минимальная роль российского министра иностранных дел также свидетельствовали в пользу непререкаемого глобального лидерства, которое на тот момент четко выпало Америке.

Только самые упорствующие могли отказываться разделить чувства в этом скачке веры, который предоставлял данный случай. Даже тогда, когда трезвая мысль должна была бы раскрыть тот факт, что соглашение в Осло не затрагивало почти все ключевые вопросы: окончательные границы, будущее Иерусалима, судьбу палестинских беженцев, суверенитет, права на воду и военный статус палестинских территорий. Все эти противоречия оставались отложенными на окончательную стадию переговоров, намеченную на период через два года после этого события. В то время я написал статью, в которой задал эти вопросы. Что конкретно признавалось каждой из сторон? С какими убеждениями станут палестинские полицейские силы преследовать террористов? Когда полицейские силы могут стать скорее проблемой, чем решением? Подстегнет ли эйфория, вызванная церемонией на лужайке Белого дома, дипломатию к новым шагам? Или все окажется препятствием, если появится разочарование, когда возникнут неразрешимые разногласия?33

Расхожая мудрость гласит, что процесс взаимных шагов до итоговых переговоров создаст доверие между сторонами. На деле же произошло все наоборот. Палестинские полицейские силы выросли почти вдвое по сравнению с объемом, разрешенным соглашением в Осло, и они все больше приобретают характеристики армии. Да и не помогают они каким‑то значимым образом в борьбе с терроризмом. А палестинская пропаганда против Израиля не прекращается.

Факт в том, что через какое‑то время после церемонии в Белом доме внутренняя политика обеих сторон разошлась с целями дипломатии по поводу окончательного статуса. Израиль начал переговоры с ООП, будучи глубоко расколотым на два лагеря. Израильские «голуби» отнеслись к переговорам как к эсхатологическому катарсису, своего рода очищению души перед концом света, который примирил бы стороны, предал бы забвению их взаимные подозрения и в подлинной атмосфере сотрудничества привел бы к тому, что точное расположение границы потеряло бы свою важность. Израильские «ястребы» отвергали это как несбыточные фантазии. Они возражали, что отгораживание даст Израилю возможность обеспечить безопасность в форме «автономии», которая сделает оккупацию более приемлемой без предоставления когда‑либо в будущем государственности ООП.

Палестинцы разделились во многом по такому же принципу. Среди них есть небольшая группка партнеров израильских «голубей», придерживающаяся аналогичных целей. Западные и израильские интеллектуалы продолжают ссылаться на них как на истинное отражение палестинской души, несмотря на отсутствие доказательств в подтверждение этого. Там есть также «умеренные», которые расценивают переговорный процесс как этап в продолжающейся борьбе за то, чтобы сломить Израиль. И наконец, существуют «ястребы», выступающие против прекращения борьбы и, разумеется, превосходящие по численности «голубей».

В то же самое время процесс в Осло закончился провалом по большей части потому, что он, хотя и не решил никаких фундаментальных проблем, все же создал достаточное по силе восприятия чувство безопасности. По мнению обеих сторон, оно давало бы им возможность продержаться и со временем помочь решить узловую проблему, суть которой состоит в том, что их внутренние группы населения хотели мира, однако не будучи готовы иметь дело с его последствиями. Палестинцы пришли к тому, что рассчитывали на американское, европейское и арабское давление, направленное на то, чтобы заставить Израиль выполнять шаг за шагом программу ООП. Израиль, разделенный на «голубей», отождествляющих мир с их психологической самореализацией, и «ястребов», видящих в мирном процессе тест на выносливость, загнал себя во внутренний тупик. Он разрывается между надеждами на благословенный мир и парализующими страхами в ожидании общенациональной катастрофы. Положение соглашения в Осло о частичном отходе Израиля до переговоров об окончательном статусе стало все более противоречивым. Поскольку палестинская политическая сделка «кви про кво» (некоего обмена) определена как труднодостижимая, частичные освобождения Израилем занятых территорий стали представляться многим израильтянам как односторонняя входная плата на переговоры об окончательном статусе, на которых Израиль тогда попросят уступить даже бо́ льшую часть территории.

В Соединенных Штатах администрация Клинтона, отчаянно желавшая собрать вместе стороны, начала относиться к напряженностям на Ближнем Востоке как к недопониманию, которое должно быть преодолено в процессе разделения ответственности между обеими сторонами, похожему на законодательные процедуры в самих Соединенных Штатах. В Израиле близкий к «ястребам» Биньямин Нетаньяху, бывший премьер‑министром с 1996 по 1999 год, обрушился на процесс в Осло за его дробленую природу. Вашингтон отнесся к тому, что он объявил о предпочтении проведения всеобъемлющих переговоров как к какому‑то сильному сопротивлению и использовал свое «влияние» (дипломатический эвфемизм слова «давление»), чтобы заставить Израиль сделать так называемые частичные территориальные уступки.

Затянувшийся спор возник из‑за одного вопроса: составит ли израильская предоплата за переговоры об окончательном статусе дальнейшие 10 процентов спорной территории (предложение Нетаньяху) или 13 процентов (компромисс Вашингтона после того, как Арафат запросил за частичный уход 30 процентов). Настойчивость Вашингтона, отказавшегося от прежних уверений Израиля в том, что он не выдвинет свое собственное предложение, не разъясняет ключевой вопрос о том, в каком направлении в конечном счете шли переговоры. Отсутствие согласованного пункта назначения питало иллюзии в обоих лагерях о том, что в конце концов Соединенные Штаты представят некое урегулирование, избавляющее каждую из сторон от необходимости смотреть правде в глаза, означающей, что окончательный мир мог бы потребовать определенных жертв, на которые ни одна из них не готова пойти.

Соглашение «Уай Плантейшн», подписанное в октябре 1998 года, в котором Нетаньяху уступил исключительно в одностороннем порядке в ответ на американские требования полосу территории Западного берега, привело к расколу коалиции Нетаньяху и новым выборам, из которых победителем вышел Эхуд Барак при немалой поддержке Вашингтона.

Это оказалось фатальной передачей земли, поскольку Эхуд Барак оказался новым типом израильского премьер‑министра. Все его предшественники действовали только с одобрения своих кабинетов, что заставляло их быть в какой‑то мере (как правило, в излишней) осторожными. Они также всегда занимали позицию, согласно которой не следует допускать, чтобы Соединенные Штаты, несмотря на особую важность их поддержки в плане выживания и международных позиций Израиля, определяли условия переговоров с участием Израиля. Когда Америка давала рекомендации, отличавшиеся от предпочтений израильского кабинета министров, премьер‑министр занимался затяжными арьергардными действиями, направленными на уменьшение как минимум американских мотиваций, чтобы взять на себя инициативу на протяжении всего хода переговоров. Это даже больше касалось Рабина, несмотря на мистические качества, приписанные ему после его убийства.

С точки зрения управления переговорами Эхуд Барак, как оказалось, был самым смелым и самым миролюбивым израильским премьер‑министром за всю историю. Бывший спецназовец и начальник генштаба израильских вооруженных сил, он был готов проявлять инициативы, которые мог не поддерживать ни его кабинет, ни его парламент. Более того, он привнес фундаментальные перемены в отношения с Соединенными Штатами. Он извлек урок из столкновения Нетаньяху с администрацией Клинтона и пришел к выводу, что Израилю любой ценой следует избегать конфликтов с единственным союзником, от поддержки которого зависел Израиль. Барак был полон решимости не допустить такого исхода, при котором Израиль обвиняли бы за любой провал переговоров. И он очень торопился заключить соглашение до полного развала внутренней поддержки.

Результатом этого стали странные взаимоотношения между израильским премьер‑министром и американским президентом, которые лучше всего можно было бы описать как психоанализ странного симбиоза. И дело не в том, что Клинтон заставлял идти на уступки упрямого Эхуда Барака. Дело в том, что Клинтон неизменно доводил до сведения всех своих собеседников, что гибкость на переговорах была ключом к американской доброй воле, тем самым добавляя – вероятно бессознательно – некий элемент недифференцированного американского давления в ответ на требования другой стороны.

Барак, стараясь упредить Клинтона (а он иногда даже переусердствовал в этом), откликался своим собственным тонким и более сложным анализом. В соответствии с его анализом Израиль стал высокотехническим обществом среднего класса, мораль которого не может долго терпеть враждебные действия и неопределенность проживания в постоянном состоянии осады, особенно в изоляции. Возможны, по его мнению, совершенствования прежде считавшихся священными принципов безопасности, потому что с развалом Советского Союза ни одно арабское государство или группа государств не будет в предвидимом будущем вооружено в такой степени, чтобы они смогли развязать традиционную войну с обычным вооружением. По его мнению, опасность для Израиля в перспективе будет исходить от повстанческой войны и оружия массового поражения. Для того чтобы оказывать сопротивление и тому и другому, Израилю нужна американская политическая поддержка, гарантированный доступ к американским разведданным и передовая военная технология. Это, по мнению Барака, будет иметь место только в том случае, если Израиль рассматривается как надежный партнер Америки в деле обеспечения мира в регионе.

Таким образом, американская и израильская стратегии стали взаимно переплетаться как раз тогда, когда мирная дипломатия на Ближнем Востоке достигла своей наивысшей фазы. Пошаговый подход, который ей отлично содействовал на начальных стадиях, исчерпал себя. Как настаивал Барак (а до него Нетаньяху) – и за что я ратовал в нескольких публицистических статьях, – переговоры теперь были сосредоточены на всех вопросах так называемого окончательного статуса, вместе взятых. Речь шла об окончательных границах, палестинском суверенитете, о военном статусе палестинского государства, Иерусалиме, беженцах и доступе к воде 34.

Что не могли предвидеть сторонники всестороннего подхода, так это неимоверного чувства безотлагательности, с каким Барак и Клинтон двигали этот процесс. В сентябре 1999 года на встрече на высшем уровне в Шарм‑эль‑Шейхе они взяли на себя обязательство и поставили себе срок в один год для подписания окончательного мирного договора. А в июле 2000 года они назначили срок всего в одну неделю для завершения переговоров в Кемп‑Дэвиде – несмотря на то, что до этого почти не проводилось детального изучения проблемы, и несмотря на то, что Арафат неоднократно предупреждал о своей неготовности.

Эти сроки были совершенно нереальными и даже иллюзорными. За несколько недель до Кемп‑Дэвида израильские и американские представители в одинаковой мере создавали впечатление, что по территориальному вопросу Арафат охотно примет беспрецедентные уступки, которые позже официально предложил Барак. (Речь шла об уступке примерно 95 процентов спорной территории.) Предполагалось, что по вопросу об Иерусалиме он согласится создать палестинскую столицу в одном из пригородов Иерусалима, который был включен Израилем в Большой Иерусалим. Это объясняет, почему Барак и Клинтон считали, что прорыв будет достигнут через восемь дней, которые запланировали на встречу Кемп‑Дэвид‑2, несмотря на опыт саммита Картера с Садатом и Бегином по гораздо менее сложной проблеме Синайского полуострова, на решение которой понадобилось две недели. Все оказалось большим просчетом.

Жесткие сроки и, как ни парадоксально, масштабы израильских предложений показали очевидную несовместимость определений обеими сторонами концепции мира и непреодолимость этих различий. Растущее число израильтян, принявших мирный процесс, рассматривало соглашение в Осло не иначе как палестинский переход к западному либеральному понятию мира. Это было одной из причин, стоявших за чрезвычайным и беспрецедентным потоком уступок, с которых Барак начал открытие кемп‑дэвидских переговоров еще даже до того, как Арафат раскрыл свои карты. Они предназначены были для того, чтобы сломить психологический барьер, который, по мнению израильских «голубей», был главным препятствием к миру.

Обнаружилось, однако, что большинство палестинцев страдало не столько от психического «заскока», сколько лелеяло вполне ясную мысль относительно того, что они хотели заполучить. Продолжая держаться суждения о том, что Израиль является агрессором на «священной» арабской территории, они относились к искреннему признанию существования Израиля как к уступке, которую не удастся объяснить своему собственному населению. Этот подход был мне втолкован по случаю суматошного дня проведения церемонии на лужайке Белого дома в 1993 году, когда праздновалось подписание соглашения в Осло. Во время официального завтрака для двух делегаций от имени государственного секретаря Уоррена Кристофера член делегации Арафата сказал мне, что он предвкушает возвращение в Палестину впервые за 40 лет. Когда я спросил его, как он будет себя чувствовать, видя огни израильского города с территории на Западном берегу, он ответил: «Хотя я не был в Палестине 40 лет, я считаю своей родиной Яффу (пригород Тель‑Авива). А если вы спросите моих детей, где их родина, они также скажут вам, что это Яффа». Другими словами, города вдоль разделительной полосы не являются главным вопросом, главными были те, что находятся на побережье – иначе говоря, само существование Израиля – или как минимум возвращение всех палестинских беженцев на израильскую территорию.

Это результат разговора глухих на Кемп‑Дэвид‑2. То, что Эхуд Барак и Клинтон считали по праву крупными уступками в установившейся позиции Израиля, для Арафата представлялось в лучшем случае минимальным предложением. Он даже не в состоянии был представить его своей аудитории в качестве какого‑то значимого достижения – особенно еще и потому, что территориальное предложение дополнялось заявлением о сохранении большинства израильских поселений на Западном берегу. Если бы Арафат рискнул принять этот план, он был бы вынужден отнестись к нему отнюдь не как к окончательному завершению вопроса о палестинских требованиях, которые он постарался не прояснять для западной аудитории. А он оставался у власти потому, что понимал своих соотечественников. Обращаясь к ним, Арафат никогда не отходит далеко от словаря джихада , или священной войны, имеющей целью уничтожение Израиля.

Именно по этой причине предложенная Израилем сделка кви про кво, касающаяся официального отказа ООП от всех претензий в будущем и от возвращения беженцев, оказалась неприемлемой для Арафата. Барак слишком умен, чтобы не знать, что эти условия были совершенно невыполнимы, но они нужны были ему, чтобы успокоить свой народ. А Арафат, разумеется, должен был отвергнуть их по той же причине. Учитывая, что три миллиона палестинцев проживают в лагерях беженцев, он не мог дать таких заверений, не боясь потерять поддержку значительного сегмента своего электората. В реальности Арафат мог бы отложить свои ультимативные требования, может быть, на неопределенный срок, но он не был в состоянии взять официальное обязательство с этой целью и сохранить поддержку своего народа.

Когда израильские территориальные уступки стали делаться на условиях «компромиссов» в отношении святых мест со стороны палестинцев, тупиковая ситуация оказалась чревата взрывом. Увязка святых мест с территориальными спорами привела к расширению переговоров с вопроса о палестинцах на общеарабские и даже панисламские темы. Это одновременно расширяло влияние Арафата и еще больше сужало его гибкость. До тех пор пока переговоры затрагивали территорию, умеренные арабские руководители могли относиться к ним как к палестинской проблеме и даже могли настаивать на каком‑то компромиссе. Но как только на стол переговоров выносились религиозные проблемы, ни один арабский лидер не мог игнорировать маячившую фундаменталистскую угрозу своему собственному правлению. А это означало, что призывы Клинтона к египетскому и саудовскому руководству с просьбой вмешаться и повлиять на Арафата были обречены на крах.

По иронии судьбы, Арафат, вероятнее всего, получил своего рода подкрепление своему саботажу в готовности Клинтона добиться подписания соглашения до окончания срока его президентства. Когда посредник так настойчиво стремится к достижению успеха, он становится участником переговоров и теряет свой статус беспристрастности, превращаясь в юриста, продвигающего юридические формулы и потерявшего стратегические перспективы. Сочетание этих тенденций, должно быть, убедило Арафата в том, что, если он останется непреклонным, а Израиль будет страстно хотеть мира, – что он, возможно, будет трактовать как панику, – то это принесет еще больше уступок.

За провалом Кемп‑Дэвид‑2 последовала интифада , бушевавшая несколько месяцев. Несмотря на изначально объявленное нежелание Израиля вести переговоры под давлением, Эхуд Барак призвал Клинтона возобновить переговоры, на этот раз взяв за основу американский мирный план. Впервые американский президент выдвинул свой собственный всеобъемлющий план. И он накладывал на Соединенные Штаты большую ответственность, независимо от его успеха. Если американские усилия завершатся успехом, он обяжет Америку взять на себя беспрецедентную роль, как в деле проведения переговоров по осуществлению деталей (которые последуют за тем, что в лучшем случае будет представлять собой лишь некую декларацию принципов), так и затем в обеспечении гарантий для итогов переговоров. И все это должна будет выполнять новая администрация, никак не связанная с разработкой базовой стратегии, выработкой самого предложения или с переговорами по этому вопросу. А если переговоры заходили бы в тупик, что и случилось с ними, то новая администрация будет вынуждена иметь дело с даже более напряженным ближневосточным кризисом в контексте, в котором американские возможности как‑то влиять на события были бы дискредитированы предыдущими неудачами.

Радикалы по всему региону не могли не посчитать, что не будет никакого наказания ни за отказ от американских предложений, ни за применение силы. Только наивные люди могут поверить в то, что даже если соглашение было бы заключено, то оно могло бы покончить с напряженностью. Вопросы поселений, взаимодействия между двумя сообществами, святых мест и беженцев дали бы множество поводов для продолжения конфликтов.

[1] Война в Персидском заливе (в американской политологической литературе: Залив) между многонациональными силами во главе с Соединенными Штатами Америки по мандату ООН и Ираком за освобождение и восстановление независимости Кувейта длилась с 17 января по 28 февраля 1991 года. – Прим. перев.