Петр хорошо понимал, что все его успехи в Прибалтике – не более чем задворки войны, главные события которой происходят в Польше, и как только Август прекратит сопротивление, вся мощь шведской армии обрушится на Россию. Поэтому летом 1704 года он заключил новый союзный договор, обязавшись давать на содержание армии польских сторонников Августа по 200 тысяч рублей ежегодно и прислать подкрепления. Князь Дмитрий Голицын и украинский наказной атаман Данила Апостол привели около 10 тысяч солдат и казаков, присоединившихся к саксонско‑польскому войску. Русские солдаты командующему Паткулю очень понравились («так хороши, что лучше сказать нельзя»), казаки не очень («дикие люди»), а офицеры все еще были малокомпетентны, и пришлось менять их на немецких. Вошел в Польшу и вспомогательный русский корпус Аникиты Репнина, но действовал робко, ибо имел от царя инструкцию «не зело далеко зайти» и «избегать однакож излишней тягости». Петр по‑прежнему опасался Карла и не хотел губить с трудом выпестованные полки.

Тем не менее у царя было уже достаточно веры в свои силы, чтобы вынашивать на 1705 год планы большого наступления. 60‑тысячная армия под командованием двух фельдмаршалов, Шереметева и Огильви, готовилась к вторжению в Курляндию и Литву.

Однако скоро выяснилось, что русское войско пока не настолько хорошо, как казалось Петру. Отряженный в Курляндию Шереметев сошелся с одним из лучших шведских генералов Адамом Левенгауптом, противником более серьезным, чем Шлиппенбах. К тому же Борису Петровичу изменила всегдашняя осторожность. Прежде Шереметев вступал в бой, позаботившись об очень значительном численном превосходстве, но 19 июля 1705 года под Мурмызой он имел всего полуторное преимущество (двенадцать тысяч против восьми) и не оборонялся, а нападал. За излишнюю самоуверенность пришлось дорого заплатить. Не привычные к атаке русские действовали несогласованно, «бесстройно», после первого успешного натиска увлеклись грабежом обоза и в результате дали себя разбить, беспорядочно отступив и бросив часть пушек. По выражению Петра, «учинилась потерька»: Шереметев лишился четверти людей и сам был ранен. Эта неудача прервала долгую череду «маленьких и средних» побед. У Левенгаупта было слишком мало войск, чтобы противостоять главным силам русской армии, и ему пришлось отступить, оставив столицу Курляндии город Митаву, откуда Петр уже собирался повернуть в Польшу, на соединение с Августом, однако разразилась новая беда, куда более опасная, чем проигранный бой: в далеком тылу, в Астрахани, восстал стрелецкий гарнизон. Петр с его особенным страхом перед стрельцами пришел в такую тревогу, что послал в Астрахань с частью войск лучшего своего полководца Шереметева да и сам скоро уехал в Москву. Армия, оставшаяся под командованием фельдмаршала Огильви, прекратила наступление и встала в Гродно.

Начиная с осени 1700 года, когда разразилась война, мы следили лишь за ходом тяжелой борьбы со Швецией, но это не означает, что внутри России не происходило ничего примечательного. Кризис назревал уже давно. Восстание разразилось по той же причине, по которой государство сотрясалось мятежами при царе Алексее Михайловиче: бремя затянувшейся войны становилось непомерно тяжелым. Н. Костомаров пишет: «В средине государства, где было войско и где высший класс был за царя, взрыву явиться было неудобно. Бунты начали вспыхивать на окраинах». Можно добавить: на тех окраинах и в той среде, которая имела оружие.

Астрахань в этом отношении была особенно опасна. Удаленная от столицы и князь‑кесаря Ромодановского с его шпионами, привыкшая к обособленному полуавтономному существованию крепость во времена разинской народной войны сдалась последней, продержавшись много дольше всех других очагов восстания. Теперь же положение усугублялось тем, что гарнизон здесь в основном состоял из стрелецких подразделений, не любимых Петром и платящих царю той же монетой. В 1705 году из‑за оскудения казны стрельцам резко сократили жалованье, и без того мизерное.

Бунт, как часто бывало, начался со вздорных слухов: что шведы будто бы захватили царя в плен, а царские генералы перешли в чужую веру, потому в Астрахань скоро пришлют много немцев и всех девок насильно выдадут замуж за бусурман. Эта перспектива очень испугала астраханцев. Решили, что лучше уж насильно выдать дочерей за своих, и началась эпидемия скороспелых свадеб. В один июльский день в городе состоялось до сотни таких лихорадочных венчаний, за которыми, естественно, последовали угощения, так что к ночи перепилась вся Астрахань.

Воевода Тимофей Ржевский был всеми ненавидим за рьяную приверженность петровским новшествам, которые он внедрял с дурной жестокостью – выдирал бороды с кожей, не пускал в церковь одетых по‑русски, ну и, как водится, бессовестно лихоимствовал. На воеводу и обрушилась нетрезвая ярость всеастраханской свадьбы. Стрельцы и горожане ворвались в цитадель, учинили разгром. Схватили и убили Ржевского, перебили еще множество немцев и разных начальников. После этого отступать стало некуда.

По памяти разинских времен город объявили казачьим, избрали на кругу старши́ну – «умных людей», первым из которых считался купец Яков Носов. Умные люди надумали немного: послать кого‑нибудь в Москву узнать, что там с царем, да позвать на подмогу соседей, донских казаков. Пока же из захваченной казны увеличили стрельцам жалованье.

Донские казаки на призыв не откликнулись и бунтовать не захотели (это случится чуть позже), так что к астраханскому восстанию присоединились лишь ближние городки. После этого астраханцы просто сидели и несколько месяцев ждали, когда прибудут карательные войска.

В общем, бунт получился всегдашний русский: небеспричинный, но бессмысленный и беспощадный. Петр зря так сильно испугался.

Шереметев шел через всю страну с большой воинской силой, но при этом имел приказ по возможности действовать не оружием, а уговорами. Лишь в марте 1706 года фельдмаршал наконец прибыл к Астрахани. Мятежники было поупрямились, но, когда начался бой, очень скоро сдались.

Дальше все тоже было обычно. Сначала власти делали вид, что никого строго наказывать не будут, затем потихоньку арестовали всех активных участников мятежа и отправили их по пытошным избам. От истязаний и на плахе погибло 365 человек.

Единственным результатом Астраханского восстания был срыв наступления в Польше.

Зато вторжением на территорию Речи Посполитой русские наконец добились того, что Карл вновь счел их достойными своего внимания. В канун нового 1706 года король, в нарушение обычного правила не воевать зимой, вдруг пошел на Гродно и оказался там очень быстро, 13 января. Петр, кинувшийся было из Москвы к армии, опоздал – его войско оказалось отрезано, шведы уже форсировали Неман. Август, находившийся в Гродно, поторопился оттуда уйти, захватив с собой почти всю русскую конницу. Он соединился со своей саксонской армией, но это его не спасло. 2 февраля под Фрауштадтом шведский генерал Реншильд, лихой кавалерийский генерал, действовавший в точности как его король, напал на основные силы противника под командованием генерала Шуленбурга и меньше чем за час, уничтожил или пленил почти всех солдат.

Астрахань. Гравюра. Конец XVII века

В конце боя произошел отвратительный эпизод, когда шведы перебили несколько сотен пленных русских солдат, сражавшихся за Августа. Те надели свои мундиры красной подкладкой кверху, чтобы выдать себя за саксонцев, которые носили красное. Обман был раскрыт, и в наказание за нарушение правил войны Реншильд велел устроить кровавую бойню. Была у этого зверства, вероятно, и другая причина: шведы хотели запугать русских, блокированных в Гродно.

Ужаса перед шведами и без того хватало. Август, во время сражения находившийся неподалеку с 12 тысячами войска, не посмел прийти на помощь Шуленбургу и поспешно отступил. А Петр из Минска слал командующему Огильви панические приказы: в сражение не вступать, из Гродно уходить, артиллерию при необходимости бросить. Огильви отвечал, что положение не так уж опасно, что для нападения на укрепленный город у Карла не хватит сил и с 40 тысячами хороших солдат можно держаться хоть до лета, когда подойдут свежие силы. «Что до лета хочете быть, и о сем не только то чинить, но ни же думать», – ответил Петр и уехал в Петербург. Почти в точности повторилась нарвская ситуация 1700 года: царь покинул свою армию, над которой нависал Карл XII.

Но армия была уже не та, да и командование получше.

24 марта, воспользовавшись началом неманского ледохода, который делал преследование невозможным, Огильви вывел из Гродно свое войско и потом не останавливался двенадцать суток, до самого Бреста. Петр праздновал спасение армии, словно великую победу (если сравнивать с ноябрем 1700 года, это действительно был большой успех). Время генеральной битвы с грозным врагом еще не пришло.

Разочарованный Карл вернулся в Польшу. Дал солдатам отдохнуть после тяжелого зимнего похода и отправился в Саксонию добивать Августа. Петр получил новую передышку.

Он воспользовался ею, чтобы усилить оборону Санкт‑Петербурга, все еще очень уязвимого со стороны Карельского перешейка. В сентябре 1706 года царь лично повел армию на Выборг, единственную сильную шведскую крепость на финском театре войны. Там засел генерал Георг Майдель с тремя тысячами шведов. У Петра было 20 тысяч людей, но осада провалилась, и пришлось отступать – еще одна неудача, особенно болезненная для царя, потому что на сей раз он лично взял на себя командование.

Самое худшее, однако, было еще впереди.

После пяти с половиной лет Карл все‑таки окончательно одолел давнего врага. Для этого понадобилось всего лишь оккупировать Саксонию – и курфюрст саксонский возобладал в Августе над королем польским.

24 сентября 1706 года был подписан мир.

Август принял все условия. Он признавал польским королем Станислава и отказывался от короны, разрывал союз с Россией, соглашался оплачивать содержание шведской армии и даже, покрыв себя бесчестьем, выдал Карлу служивших у него русских солдат вместе с зачинщиком войны Иоганном фон Паткулем, которого шведы предали мучительной казни.

Переговоры с Карлом велись втайне от Меншикова, который прибыл к Августу с подмогой. В результате возникла очень странная ситуация. Перемирие уже было секретно подписано, а военные действия еще продолжались, и 18 октября под Калишем ни о чем не подозревавший Меншиков даже одержал победу над шведским генералом Мардефельдом, с чем Августу пришлось поздравлять союзника (на самом деле уже бывшего). Когда же Меншиков увел свои полки на зимние квартиры, Август передал Карлу шведских пленных, и условия Альтранштадтского договора были обнародованы.

1706 год закончился для России ужасно. Теперь она оставалась со страшным врагом один на один. Нападение Карла XII было лишь вопросом времени.

А в следующем году снова грянули раскаты грома в русском тылу. Там разразилось новое восстание – опять на окраине, где было много привычных к оружию и враждебных Петру людей.

Как мы помним, в 1705 году Дон не откликнулся на призывы мятежных астраханцев, но теперь кончилось терпение и у казаков. Причиной тому были действия власти, отчаянно нуждавшейся в дополнительных доходах и людских ресурсах для ведения войны.

После покорения Азова вся Донская земля, раньше имевшая открытые границы, превратилась во внутреннюю область России, и Петр решил, что теперь можно повести наступление на казачьи вольности. Одной из них, очень важной для Дона, было право варки соли, что подрывало государственную монополию. Петр велел эту привилегию отменить.

Вторая древняя традиция – «с Дону выдачи нет» – позволяла крепостным, рабочим, дезертирам уходить в южные степи и чувствовать себя там в безопасности. Во время петровских принудительных мобилизаций эта миграция очень усилилась. Особенно страдали Воронежские верфи, откуда люди бежали тысячами. Немало солдат дезертировали на Дон и от Шереметева, когда тот шел с войсками покорять Астрахань.

Летом 1707 года, ожидая решительного столкновения с Карлом, Петр постановил положить всему этому конец и отправил в городки и станицы верхнего Дона, где скопилось очень много беглых, специальный отряд полковника Юрия Долгорукова. Каратели действовали безжалостно, полностью игнорируя прежние правила взаимоотношений Москвы с Доном. Эта экспедиция и стала искрой, воспламенившей без того взрывоопасную ситуацию.

Почти сорока годами ранее примерно в такой же ситуации, после долгой изнурительной войны, на Дону нашелся сильный вождь, возглавивший недовольных. Не было нехватки в решительных людях и теперь. Бахмутский станичный атаман Кондратий Булавин, в свое время дравшийся с татарами и ходивший под Азов, вместе с еще двумя такими же бывалыми воинами, Хохлачом и Некрасом, собрали ватагу в три сотни человек и сначала захватили реквизированные солеварни, а затем напали на отряд Долгорукова, полностью его уничтожив.

Это было поопасней астраханского мятежа, который так и остался локальным. Булавин, человек энергичный, не собирался сидеть на месте. Он разослал своих людей по станицам, собираясь поднять весь Дон. Атаман намеревался взять Азов с Таганрогом, присоединить к войску всех тамошних подневольных работников и потом идти на Москву. Назревала новая народная война масштаба разинской.

Казацкой старшине, всегда враждебной по отношению к «голытьбе», удалось на время загасить пожар. Войсковой атаман Лукьян Максимов напал на булавинцев прежде, чем они успели развернуться, и разгромил их. Победитель доложил государю, что мятеж подавлен, зачинщики повешены или расстреляны, а еще ста бунтовщикам «урезали носы», но Булавин и главные его помощники ушли от преследования. Восстание приостановилось, но скоро оно вспыхнет с новой силой в еще более тяжелый для Петра момент.

В остальном 1707 год напоминал затишье перед бурей.

Шведский король оставался в Саксонии, занимаясь экипировкой и пополнением своей армии. Из всех стратегических ошибок, вызванных чрезмерной самоуверенностью Карла XII, самой вопиющей было длительное бездействие перед походом на восток. Поспешное отступление русских из Гродно укрепило короля в мнении, что этого противника опасаться незачем и что разбить его будет легко, торопиться некуда.

Это ощущение усиливалось из‑за настойчивых попыток Петра заключить мир со шведами.

Памятник К. Булавину в Бахмуте. К. Кузнецов

Страшась грядущего противостояния с Карлом один на один, царь поочередно перепробовал всех возможных посредников: и датского короля, и прусского, и даже далекого французского. Петр обещал присоединиться к любой из враждующих в Испанской войне сторон, которая поможет ему заключить мир с Швецией. Но это предложение никого не соблазнило. В Париже представителю Петра с презрением сказали, что, хоть в царской армии 80 000 человек, но они трусы, которых разгонят 8 000 шведов, – так упала репутация русского оружия после Нарвы.

Большая надежда была на Англию, лучший полководец которой герцог Мальборо собирался ехать в ставку Карла на поклон – договариваться о союзе. Посол Артамон Матвеев, от которого было известно о легендарной алчности «дука Мальбруха», получил от Петра задание посулить герцогу за посредничество очень большую взятку, «тысяч около двухсот или больше». Мальборо заинтересовался, выторговал выгодные условия: княжеский титул, плюс к двумстам тысячам ежегодный доход в 50 тысяч талеров и какой‑то рубин невиданного размера.

Ради «доброго мира» Петр был готов обещать что угодно.

Но из поездки «дука» тоже ничего не вышло. Англичанин Карлу не понравился, а сам герцог, посмотрев вблизи на великого героя, пришел к убеждению, что человек он несерьезный и в политике ничего не смыслит.

Петр был готов отдать шведам все захваченные территории, только бы оставить у себя Петербург; готов был даже заплатить за него большие деньги. Если вспомнить, какой невероятной ценой достался России этот пятачок земли в устье Невы, петровское условие никак не назовешь чрезмерным.

Но Карл не хотел мира ни на каких условиях. У него в палатке висела карта России, и он уже составил план кампании. Завершить поход король собирался в Москве, свергнув Петра и поделив его державу на несколько княжеств.

Таким образом в 1707 году речь шла не просто об исходе войны, а о том, быть российскому государству или нет.

В конце лета Карл наконец двинулся из Саксонии в сторону русских границ. У шведов никогда еще не было такой мощной армии – 44 тысячи человек, более половины которой составляла превосходная кавалерия. Кроме того, в Прибалтике у генерала Левенгаупта имелось еще 16 тысяч солдат и 14 тысяч в финском корпусе генерала Георга Либекера.

Армия Меншикова попятилась из Польши в Литву, армия Шереметева отошла к Минску. Давать «генеральную баталию» царь запретил. Вся надежда была на то, что шведы скоро встанут на зимние квартиры, и Карл действительно на какое‑то время остановился.

Но в начале января 1708 года внезапно снялся с лагеря и двинулся дальше на восток.

Война между Россией и Швецией вошла в решающую фазу.