Ближе всех к Петру в самые последние годы был Павел Иванович Ягужинский, которого можно назвать «полуиностранцем», потому что его ребенком привезли в Москву из Белоруссии, входившей в состав Речи Посполитой. Отец мальчика Иоганн Евгузинский (так фамилия звучала изначально) получил место то ли органиста, то ли пономаря в лютеранской кирхе Немецкой слободы, где будущий генерал‑прокурор и вырос. Но русский язык для него, кажется, был родным, а православие он принял еще в ранней юности.

Как обычно бывает с петровскими «выдвиженцами» из низов, о начале жизни Павла Ивановича почти ничего неизвестно. Каким‑то образом он оказался в услужении у генерал‑адмирала Ф. Головина, попался на глаза Петру, чем‑то ему понравился и около 1701 года угодил в царские денщики. Это были одновременно личные слуги, ординарцы и телохранители государя. Голштинец Бассевич пишет про них так: «Царь брал своих денщиков из русского юношества всех сословий, начиная с знатнейшего дворянства и нисходя до людей самого низкого происхождения. Чтобы сделаться его денщиком, нужно было иметь только физиономию, которая бы ему нравилась. Враг всякого принуждения и этикета, он допускал к себе своих дворян и камергеров только при каких‑нибудь значительных празднествах, тогда как денщики окружали его и сопровождали повсюду. Они могли свободно высказывать ему мысли, серьезные или забавные, какие им приходили в голову. Случалось довольно часто, что он прерывал какой‑нибудь важный разговор с министром и обращался к ним с шутками. Он много полагался на их преданность, и этот род службы, казалось, давал право на его особенное расположение… Сообразно своим способностям и уму они получали всякого рода должности и после того всегда сохраняли в отношениях к своему государю ту короткость, которой лишены были другие вельможи». В разное время при Петре могло состоять до двадцати денщиков одновременно. Большинство из них так и остались маленькими людьми, но для некоторых особенно способных или удачливых близость к царю открыла путь к ослепительной карьере. Из этих «чистильщиков царских сапог» вырастет немало генералов, будут даже фельдмаршалы, но выше всех – конечно, не считая Меншикова – поднялся Ягужинский (который в конце концов затмит и Меншикова).

Светлейший Александр Данилович получал звания и титулы, командовал войсками и губерниями, но великие заботы неминуемо отдаляли его от государя, Ягужинский же был силен «постоянным неотлучением от царского величества». Уже в 1710 году прозорливый датский посланник Юль пишет: «Милость к нему царя так велика, что сам князь Меншиков от души ненавидит его за это; но положение [Ягужинского] уже настолько утвердилось, что, по‑видимому, со временем последнему, быть может, удастся лишить Меншикова царской любви и милости, тем более что у князя и без того немало врагов». При этом Павел Иванович в это время, по выражению того же Юля, всего лишь «царский камердинер», а Меншиков уже фельдмаршал и светлейший князь. Однако при самодержавии главным фактором влиятельности является близость к государю, и по этому параметру Ягужинский долгие годы занимал одно из первых мест при дворе.

Чем этот молодой человек так полюбился Петру, угадать нетрудно. Он был весел и приятен в обращении, как Лефорт, безудержен в пьянстве и лихачестве, как тот же Меншиков, но в отличие от Алексашки не лжив, а всегда искренен и – главное достоинство в царских глазах – по‑собачьи предан.

Понемногу верный человек рос в чинах, доказывая свою полезность не только в услужении, но и в ответственных делах – человека никчемного Петр при себе держать бы не стал. Во время Прутского «сидения» Ягужинский, к этому времени капитан Преображенского полка, бегает в турецкий лагерь от царя к Шафирову и обратно, донося Петру о ходе судьбоносных переговоров. После чудесного избавления от опасности царь на радостях жалует Павла Ивановича званием генерал‑адъютанта.

В последующие годы Ягужинский по‑прежнему сопровождает государя во всех поездках, но генерал‑адъютанту начинают давать и самостоятельные задания, в том числе дипломатические. Нельзя сказать, чтоб Павел Иванович на этом поприще как‑то особенно отличился, однако главным его капиталом был не талант. Способных людей вокруг Петра, в общем, хватало, но никому из них он не доверял так, как Ягужинскому.

При реформе государственного управления, развернувшейся во втором десятилетии XVIII века, скоро стало ясно, что самой острой административной проблемой жестко централизованной власти является контроль за бюрократической машиной. По учреждении коллегий Ягужинский получает довольно странную должность «понудителя» их деятельности. Если воспользоваться терминологией другой эпохи, это что‑то вроде комиссара, который, не являясь специалистом, понимает высшие политические задачи, следит за их реализацией и «докладывает руководству». Павел Иванович – надежное «государево око», которым Петр наблюдал за делами, имевшими наибольшую важность. Когда приоритеты менялись, Ягужинский получал новое назначение.

Павел Ягужинский. Гравюра XIX в.

Вот открылся Аландский конгресс, на котором решается судьба Северной войны, – и Павел Иванович становится там вторым (после Брюса и выше Остермана) «министром», опять‑таки не для ведения переговоров, а для контроля.

Когда с первой попытки заключить мир не получилось, Петр увлекся идеей австрийско‑российского союза, который должен был изменить политический баланс в Европе, – и Ягужинский едет чрезвычайным посланником к императору Карлу. Ничего путного из этой поездки не выходит, и в 1721 году Павел Иванович работает «оком» на втором туре российско‑шведских переговоров, где от него опять немного пользы, всё делает Остерман.

Но, как уже говорилось, Петр ценил фаворита не за способности, а за верность, и в конце концов для Ягужинского находится идеальное место.

В 1722 году Павел Иванович получает только что учрежденную должность сенатского генерал‑прокурора, задача которого «накрепко смотреть, чтобы Сенат свою должность ревностно отправлял». Генерал‑прокурор стоял между государем и высшим органом власти – то есть был выше Сената. «Аппаратный вес» Ягужинского гарантировался тем, что он чаще всех прочих вельмож видел императора и обладал полным его доверием.

Самый сановный из петровских соратников в это время – князь Меншиков, но и он бессилен против Ягужинского. Многолетнее соперничество двух бывших денщиков заканчивается безусловной победой младшего. В последние месяцы жизни Петра старинный царский приятель в немилости, вот‑вот угодит в окончательную опалу. Не жалует царь и супругу, в преданности которой после истории с Виллемом Монсом сомневается. Ярче всего в начале 1725 года сияет звезда генерал‑прокурора Ягужинского.