Первым тревожным звонком для житомирских чекистов стал материал, прилагавшийся к упомянутому выше письму М. Федорова Г. Вяткину. Однако ситуация сложилась таким образом, что М. Федоров из представителя НКВД УССР, требующего быстрого ответа, стал подчиненным своего адресата. И сроки исполнения документа несколько затянулись. Что же такого было в деле бывшего милиционера, что им интересовались наверху? Оказалось, произошла утечка информации о методах следствия и некоторых обстоятельствах расстрелов узников, производившихся в УНКВД. Эта информация содержалась в протоколе судебного заседания выездной сессии отдела Военного трибунала пограничной и внутренней охраны по Киевской области, состоявшегося в Житомире 21 января 1938 г.

Во время заседания подсудимый Б. Давидович заявил, что после вывоза тел людей, расстрелянных в УНКВД, он видел кровь на земле во дворе, а «протекающая из двора на улицу вода от крови была!фасной». Далее он рассказал о мародерстве в УНКВД: «Я видел, что оперативные работники после исполнения приговора с расстрелянных одежду забирали себе и относили домой» Третий неприятный для чекистов момент заключался в раскрытии методов следствия: «Сменившись с дежурства у ворот, я зашел в помещение обл[астного] [управления] НКВД и, проходя мимо комнаты № 1, я услышал, что кого то допрашивают. Я зашел и узнал, что допрашиваемый является шпионом и на допросе притворился немым, но, как его начали избивать, то он заговорил»[1].

Вызванные в судебное заседание свидетели – помощник команданта УНКВД Михаил Иосифович Лазоркин (1909 г. р.) и надзиратель тюрьмы Менаша Аронович (Мошкович) Соснов (1905 г.р.) подтвердили показания Б. Давидовича о наличии следов крови во дворе здания УНКВД и на прилегающей улице, но дали противоречивые показания по другим эпизодам.

М. Лазоркин показал: «Были случаи, что пятна крови проходили на улицу, т. к. кровь с автомашины смывали во дворе, и красная от крови вода по канаве вытекала на улицу […]. Теперь мы приспособились, и весь двор обсыпаем опилками, а машины обкладываем сперва разным барахлом с убитых же – пиджаки, кожухи – и теперь кровь не протекает». На уточняющий вопрос суда помощник коменданта УНКВД ответил: «Я не знаю и не замечал того, чтобы кто‑либо из работников НКВД выносил одежду расстрелянных»[2]. М. Лазоркин в данном случае откровенно лгал, и М. Соснов поправил его показания: «Одежда расстрелянных закапывалась в землю, но не вся, часть увозилась в тюрьму […] Себе я взял брюки, сапоги, гимнастерку, т. к. свою одежду я испачкал […]. Я не мог подумать того, что Давидович смог нас предать и раскрыть государственный] секрет. Лазоркину одежду расстрелянных я не давал, но он, конечно, ее брал и приодел себя. Были случаи, что я нес домой сапоги. Я мало получаю жалованья и за него одеться я не могу». Отвечая на дополнительный вопрос суда, М. Соснов пояснил: «Ту одежду, которая идет на подстилку в автомашины, мы не учитываем, т. к. нужно побыстрей отвезти расстрелянных, а те вещи, которые остаются и не расходуются на подстилку машины, мы им ведем учет»[3].

В этой бюрократической неувязке – отсутствии надлежащего учета личных вещей арестованных и контроля за ними после совершения расстрелов – и заключалась лазейка для работников УНКВД – мародеров. И это был далеко не предел моральной нечистоплотности лиц, имевших отношение к массовым расстрелам людей в УНКВД и последующей вывозке тел жертв для тайного захоронения.

Таков был круг вопросов, затронутых в ходе судебного заседания. И хотя отвечать в НКВД УССР надо было не за свои действия, а за «грехи» предшественника, новый начальник УНКВД Г. Вяткин почувствовал опасность этого дела и 4 апреля 1938 г. направил краткое донесение наркому внутренних дел УССР А. Успенскому. Он обратил внимание на неправильный, с его точки зрения, интерес суда к упомянутым вопросам: «Докладываю о странном ведении судебного заседания председательствующего военюриста I ранга т. Тарновского, занимавшегося выяснением фактов, не относящихся к делу […] связанных с приведением приговоров в исполнение»[4]. Очевидно, что Г. Вяткин сигнализировал наркому о том, что военные юристы «лезут» в темные дела чекистов, и поэтому их желательно приструнить. Оба они – и Успенский, и Вяткин – с головой были вовлечены в кровавый круговорот и прекрасно понимали, что могут означать для них обвинения в адрес органов НКВД в неправильных действиях. К тому времени уже были объявлены врагами народа и расстреляны два бывших наркома внутренних дел УССР (В.А. Балицкий и И.М. Леплевский) и десятки других руководящих работников. Поэтому чекисты старались себя защитить, пытаясь остановить хождение опасной для них информации в других инстанциях.

Возможно, Успенский и Вяткин договорились «похоронить» служебную переписку по этому делу в недрах обезглавленного аппарата особоуполномоченного НКВД УССР. 9 апреля 1938 г. врид особоуполномоченного сержант госбезопасности Михаил Павлович Кудрявцев (1904 г. р.) направил письмо Г. Вяткину с просьбой прислать материалы расследования с заключением по делу[5]. Спустя неделю ему ответил С. Голубев: «Были отдельные случаи, когда около ворот двора утром, после операции, работайки комендатуры замечали небольшие кровавые пятна, которые быстро ликвидировались […]. В отношении растаскивания вещей арестованных проводится следствие: устанавливается, что отдельные лица, принимавшие участие в проводимых операциях по линии комендатуры УНКВД, брали некоторые вещи арестованных. Результаты расследования сообщу дополнительно»[6].

С. Голубев действительно проводил расследование по фактам мародерства. В апреле 1938 г. им были допрошены упомянутые М. Лазоркин и М. Соснов, линейный монтер отдела связи УНКВД Василий Федорович Агапов (1911 г. р.), инспектор отдела мест заключения (ОМЗ) УНКВД Михаил Кивович Лейфман (1909 г.р.), начальник тюрьмы УГБ УНКВД Феликс Гаврилович Игнатенко (1906 г.р.)[7], дежурный помощник коменданта УНКВД Григорий Антонович Тимошенко (1905 г. р.), заведующий гаражом УНКВД Иван Михайлович Паншин (1905 г.р.), шофер УНКВД Иван Онуфриевич Островский (1896 г.р.), начальник отдела связи УНКВД Аркадий Абрамович Стругачев (1901 г.р.), старший инспектор ОМЗ УНКВД Рафаил Леонтьевич Портнов (1901 г.р.), надзиратель тюрьмы УГБ УНКВД Андрей Трофимович Терещук (1910 г.]3.), полковой оперуполномоченный ОО 44‑й стрелковой Дивизии[8] Леонид Установил Кондрацкий (1909 г.р.), полковой оперуполномоченный ОО 8‑го стрелкового корпуса[9] Василий Михайлович Вишневский (1904 г.р.). Письменные объяснения также дали комендант УНКВД Митрофан Семенович Люльков (1905 г. р.), врид. начальника 1‑го спецотделения УНКВД Николай Андреевич Зуб (1902 г.р.), фельдъегерь отдела связи УНКВД Яков Дмитриевич Лавринец (1903 г.р.).

Бывший секретарь УНКВД М. Лейфман показал: «Мне известно, что все лица, принимавшие участие в проводимых комендатурой УНКВД операциях […],после проведения каждой операции брали себе те или иные вещи – кожаные сапоги, полушубки […]»[10]. Ф. Игнатенко подтвердил показания М. Лейфмана, расширив круг мародеров и ассортимент их «трофеев», а также сделав важную для мародеров оговорку: о растаскивании вещей знал начальник 5‑го отдела В. Лебедев[11]. Н. Зуб, давая объяснения, пошел в этом отношении еще дальше: «Вещи, вернее, предметы эти, в которых нуждались работники, забирали (со слов коменданта [Г. Тимошенко] и руководителя операциями тов. Лебедева) с разрешения нач[альника] обл[астного] Управления] НКВД [Л. Якушева]»[12]. В. Вишневский, в свою очередь, назвал наиболее полный список мародеров, перечислив в общей сложности фамилии 19 человек[13]. Таким образом, с ведома руководства УНКВД в мародерстве принимали участие минимум два десятка работников УНКВД.

Все это не вызывало желания у Г. Вяткина сообщать в НКВД УССР о результатах расследования. Ведь участие в «операциях по линии комендатуры» по‑прежнему рассматривалось как дело «доблести и геройства». Так, в наградном листе на того же С. Голубева говорилось: «[…] В настоящее время т. Голубев принимает активное личное участие в боевых операциях, проводимых по линии комендатуры […]. За активную борьбу с контрреволюцией т. Голубев представляется к награждению “боевым оружием”»[14]. Никаких других его достижений, кроме участия в «боевых операциях», не называлось.

С информированием о результатах расследования затягивали, по нормам чекистского делопроизводства, очень долго, пока из Киева не пришло напоминание. Новый (с 4 июня 1938 г.) особоуполномоченный НКВД УССР старший лейтенант госбезопасности Андрей Григорьевич Назаренко (1903 г.р.), уже 29 августа 1938 г. ставший бывшим и. о. особоуполномоченного, подбирая свои «хвосты», обратился к Г. Вяткину с предложением сообщить о результатах расследования по делу мародеров[15].

Получив письмо, Г. Вяткин решил сначала переговорить с С. Голубевым. Говорить им было о чем. В деле имеется справка С. Голубева о том, что проект заключения по результатам расследования им был написан 11 мая и с того времени находился у Г. Вяткина[16]. Согласно заключению, Г. Тимошенко, Л. Кондрацкий, В. Вишневский, Ф. Игнатенко, И. Островский, И. Паншин, М. Лейфман, А. Стругачев, В. Агапов, А. Терещук, М. Лазоркин, Р. Портнов, Я. Лавринец, М. Бланк[17], Ф. Костенко[18], Андропов и Федотов брали вещи арестованных себе[19]. Все эти вещи, за исключением двух пар сапог, якобы были возвращены в УНКВД и уничтожены по акту от 11 мая 1938 г.[20]

В документе отсутствовали фамилии коменданта УНКВД М. Люлькова и шофера 00 12‑й механизированной бригады[21]Владимира Ивановича Гирича (1911 г. р.). К тому же М. Люльков вместе с С. Голубевым подписал акт об уничтожении вещей. Это говорило о нежелании Г. Вяткина указывать в числе фигурантов дела коменданта УНКВД, на котором лежала грязная работа по умерщвлению узников и вывозу их тел в места тайного захоронения. А о В. Гириче мы скажем чуть позже.

В заключении было указано, что «растаскиванию вещей арестованных способствовало бывшее руководство УНКВД», мародеры заявили: «Вещи арестованных мы брали с ведома бывшего начальника УНКВД капитана государственной безопасности тов. Якушева, который на совещаниях, проводимых с лицами, кои принимали участие в операциях, проводимых комендатурой УНКВД, неоднократно говорил: “Если Вам нужны какие‑либо вещи, то берите только с разрешения тов. Лебедева (бывш[его] нач[альника] 5‑го отдела УНКВД, ответственного за проведение операций) или коменданта. При выносе их хорошо завертывайте в газеты, так, чтобы никто не видел, что Вы несете”»[22].

Учитывая это, а также то, что «ими проведена большая работа по линии комендатуры УНКВД», и большинство вещей якобы было уже изъято у мародеров, Г. Вяткин посчитал возможным ограничиться дисциплинарными взысканиями в отношении семи человек: Л. Кондрацкого и М. Лейфмана арестовать на 15 суток, Г. Тимошенко – на 10, В. Вишневского – на пять, Ф. Игнатенко и В. Агапова – на трое суток, а А. Стругачеву объявить выговор[23].

7 сентября 1938 г. Г. Вяткин направил ответ А. Назаренко (уже не исполнявшему обязанности особоуполномоченного НКВД УССР), в котором постарался затушевать истинную ситуацию: «[··.] Произведенным расследованием отдельные факты присвоения вещей подтвердились. Некоторые работники УНКВД […] после проведения операции свои сапоги и другие вещи обменивали, так как в своих вещах прийти в квартиру не имели возможности в силу специфических условий работы. На лиц, кои присваивали вещи, мною наложено дисциплинарное взыскание»[24]. Использованные в письме бюрократические штампы («отдельные», «некоторые»), хитрый глагол «обменивали» вместо «забирали» и ссылка на специфические условия работы должны были, по мнению авторов, вызвать понимание у коллег. Но, как оказалось, не вызвали. Был и другой взгляд на эти вопросы.

Так, в Новоград‑Волынском горотделе НКВД начали собирать компромат на шофера В. Гирича. Первые материалы поступили весной 1938 г., после ареста его шурина – военнослужащего 14‑й кавалерийской дивизии (г. Новоград‑Волынский), капитана РККА и «заговорщика» Мокроусова. Но это была лишь «связь», которая запятнала репутацию Гирича. Из письма начальника горотдела Г. Артемьева в УНКВД видно, что В. Гирич привлек к себе внимание коллег другим: «Начиная с осени 1937 г., а также весной и летом [19]38 г., Гирич под разными предлогами напрашивался ездить автомашиной в Житомир […]. На обратном пути, по‑видимому, с помощью работников комендатуры УНКВД, привозил в мешках вещи расстрелянных, которые, вместе со своей женой, по спекулятивным ценам распродавали на рынке в г. Новоград‑Волынский. Таким порядком Гирич 3–4 раза по 1–2 мешка каждый раз привозил из Житомира вещи расстрелянных: кожаные пальто, тужурки, сапоги, суконные пальто, костюмы, военные рубашки, шинели, а иногда и портупеи». В условиях характерного для советской действительности тотального дефицита одежды и обуви, а также отсутствия у многих людей средств на их приобретение, человек, получавший доступ к таким ресурсам, по тогдашним меркам быстро обогащался. О том, как это было в случае с В. Гиричем, будет сказано далее.

Г.Артемьев обратил внимание еще на один момент: «Гирич техническим работникам ГО НКВД Масликову[25], Добровольскому[26] рассказывает о том, что он осенью 1937 года был вызван в комендатуру УНКВД и там приводил приговоры в исполнение, причем говорит, что ему “за каждый расстрел платили по 50 рублей”. Действительно, Гирич осенью 1937 года в УНКВД работал одну неделю в комендатуре, но не следует ему среди технических работников разглашать наши государственные секреты».

Именно с разглашения подобных «государственных секретов» и начались неприятности у житомирских чекистов. Знал об этом Г. Артемьев или нет, но он внес руководству УНКВД радикальное предложение: «Считаю, что Гирича […]за злоупотребления, сделки, спекуляцию и разглашение государственной тайны из органов НКВД целесообразно уволить, арестовать и судить»[27]. Г. Артемьев хорошо понимал, какую «бомбу» он имел под собой в лице В. Гирича. Своим письмом он подстраховывался, ответственность теперь лежала на начальнике УНКВД – как тот решит поступить с В. Гиричем, так и будет.

Г.Вяткин отреагировал резолюцией С. Голубеву от 14 октября 1938 г.: «Лично расследовать». Утаивание информации о В. Гириче вернулось к ним бумерангом. Однако Г. Вяткин и С. Голубев никаких уроков из этого для себя не извлекли. 31 октября 1938 г. Г. Вяткин утвердил заключение по результатам нового расследования С. Голубева, в соответствии с которым, учитывая, что «присвоению вещей осужденных способствовала существовавшая в то время обстановка – разрешение бывшего руководства УНКВД», В. Гирича надлежало арестовать на 15 суток без исполнения служебных обязанностей[28]. Причем В. Гирич даже не знал о наложении на него взыскания. Это свидетельствовало о том, что Г. Вяткин упорно придерживался избранной линии поведения. Однако акцент на пособничестве мародерам прежнего руководства УНКВД был неосмотрительным, потому что Г. Вяткин ограничился лишь незначительными наказаниями виновных, тем самым поставив себя практически рядом с Л. Якушевым, т. е. став соучастником сокрытия преступлений.

Уже после ареста Г. Вяткина очередной и. о. особоуполномоченного НКВД УССР (с 29 августа 1938 г.) лейтенант госбезопасности Алексей Михайлович Твердохлебенко (1905 г.р.) затребовал материалы расследования. Рассмотрев их, он пришел к выводу, что «вынесенное админвзыскание за совершенные преступления недостаточно и является прямым смазыванием преступлений, предусмотренных ст. 207‑6 п. “б” УК УССР». Он считал необходимым «предложить начальнику УНКВД по Житомирской области произвести самое тщательное расследование, виновных арестовать и предать суду Военного трибунала». С ним согласился и. о. наркома внутренних дел УССР комдив Василий Васильевич Осокин (1894–1960), давший указание внести это предложение в приказ НКВД УССР[29].

Оснований для расследования становилось все больше. Так, в ходе обыска квартиры Ф. Игнатенко было обнаружено 37 «различных золотых коронок, причем часть из них вынута вместе с зубами»[30]. О том, каким образом золотые коронки попали к Ф. Игнатенко, можно узнать из постановления об избрании меры пресечения в отношении М. Соснова: «В декабре месяце 1937 г. совместно с бывшим комендантом Тимошенко, бывшим нач[альником] внутренней тюрьмы Игнатенко выбивал кирками и вырывал клещами из ртов расстрелянных золотые зубы и коронки в целях наживы»[31].

21 декабря 1938 г. помощник начальника 3‑го отделения 00 в/с № 5698 сержант госбезопасности Исаак Михайлович Кутер (1908 г. р.) вынес постановление о начале предварительного следствия по делу Г. Тимошенко, Л. Кондрацкого, В. Гирича, А. Стругачева, Ф. Игнатенко и других лиц, обвинявшихся в мародерстве[32]. В частности, В. Гиричу следствием были предъявлены такие обвинения: «Систематически занимался хищением вещей и одежды расстрелянных. Все эти вещи он распродавал на рынках гор. гор. Новоград‑Волынска и Проскурова[33]. Часть вещей, как‑то: портупеи, сапоги, он продал милиционерам и сотрудникам Эйсмонту, Косинскому[34], Дмитренко[35] и другим. Портупеи – по 55 рублей, сапоги – 300 рублей. За вырученные деньги от продажи вещей Гирич построил дом, приобрел дорогостоящую обстановку, одежду, отрезы шелка, сукна и проч. Постоянно пьянствует и живет не по средствам»[36].

Таким образом, содержание документов следствия было совершенно другим, чем в материалах расследования С. Голубева. И это неудивительно. К тому времени резко изменилась социально‑психологическая обстановка в чекистской среде. В ходе закрытого партсобрания парторганизации УГБ УНКВД, состоявшегося 16 декабря 1938 г. коллеги предъявили целый «букет» обвинений С. Голубеву. В результате «за защиту и восхваление врага народа Вяткина даже после его разоблачения и ареста», «за проведение в работе парткомитета вражеской линии врага Вяткина и тесную связь с ним», за «бытовое разложение и пьянство», «за систематическое укрывательство уголовно‑политических преступников и преступлений» и многое другое собрание постановило исключить С. Голубева из партии[37]. Это стало началом конца его чекистской карьеры[38].

В это время практически повсеместно проводились служебные расследования по фактам «нарушений социалистической законности» во время Большого террора. Часть расследований быстро завершалась арестами и проведением предварительного следствия. Ход расследований контролировало руководство НКВД УССР. В Житомире с этой целью с 15 декабря 1938 г. находился специальный представитель – оперуполномоченный (вскоре – заместитель начальника 2‑го отделения) 3‑го отдела НКВД УССР сержант госбезопасности Тимофей Александрович Голубников (1904 г. р.). Он знакомился с материалами расследований и следствия, докладывал об их результатах руководству НКВД УССР и получал новые указания. Таким образом, следствие по делам житомирских чекистов в декабре 1938 г. вступило в новую фазу.

[1] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 1. Л. 130–132. Протокол судебного заседания выездной сессии отдела Военного трибунала пограничной и внутренней охраны по Киевской области. 21 января 1938 г.

[2] Там же. Л. 133.

[3] Там же. Л. 133134־.

[4] Там же. Л. 146. Донесение начальника УНКВД по Житомирской области Г.М. Вяткина наркому внутренних дел УССР А.И. Успенскому. 4 апреля 1938 г.

[5] См.: Там же. Л. 147. Письмо врид особоуполномоченного НКВД УССР М.П. Кудрявцева начальнику УНКВД по Житомирской области Г.М. Вяткину. 9 апреля 1938 г.

[6] Там же. Л. 148. Письмо врид особоуполномоченного УНКВД по Житомирской области С.А. Голубева врид особоуполномоченного НКВД УССР М.П. Кудрявцеву. 16 апреля 1938 г.

[7] Помощник начальника тюрьмы Ф. Игнатенко с начала апреля 1938 г. исполнял обязанности начальника тюрьмы. После утверждения в этой должности в августе 1938 г. он оставался на ней до декабря 1938 г., когда его сменил Петр Дмитриевич Малахов (1902 г. р.). См.: ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67839. Т. 2. Л. 408.

[8] 44‑я стрелковая дивизия 8‑го стрелкового корпуса КВО дислоцировалась в г. Житомире.

[9] Управление 8‑го стрелкового корпуса КВО находилось в г. Житомире, там же находился и 00 корпуса. Должности сотрудников особых отделов стали называться несколько иначе после переведения частей и соединений РККА на цифровые обозначения, например, в случае с В. Вишневским – оперуполномоченный 00 войскового соединения (в/с) № 4342. См.: ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67839. Т. 2. Л. 487.

[10] Там же. Л. 153–153 06. Протокол допроса М.К. Лейфмана. 8 апреля 1938 г.

[11] См.: Там же. Л. 159. Протокол допроса Ф.Г. Игнатенко. 9 апреля 1938 г.

[12] Там же. Л. 165. Объяснение начальника 1‑го спецотдела УНКВД по Житомирской области Н.А. Зуба. 11 апреля 1938 г.

[13] См.: Там же. Л. 163. Протокол допроса В.М. Вишневского. 13 апреля 1938 г.

[14] Там же. Ф. 12. Д. 31601. Т. 1. Л. 46 (конверт). Наградной лист на С.А. Голубева. 7 июня 1938 г.

[15] См.: Там же. Ф. 5. Д. 67839. Т. 1. Л. 181. Письмо и. о. особоуполномоченного НКВД УССР А.Г. Назаренко начальнику УНКВД по Житомирской области Г.М. Вяткину. 29 августа 1938 г.

[16] Там же. Л. 183. Справка С.А. Голубева. 25 мая 1938 г. Видимо, С. Голубев ошибался в датах: заключение было подписано им 8 мая и на следуюЩий день утверждено Г. Вяткиным.

[17] Бланк Мирон Ильич – оперуполномоченный 00 5‑й кавалерийской Дивизии 2‑го кавалерийского корпуса КВО (г. Житомир).

[18] Костенко Федор Павлович – полковой оперуполномоченный 00 5‑й кавалерийской дивизии.

[19] Там же. Л. 176–178. Заключение особоуполномоченного УНКВД по Житомирской области С.А. Голубева о результатах расследования нарушений, допущенных сотрудниками УНКВД. 8 мая 1938 г.

[20] Там же. Л. 173. Акт комиссии УНКВД об уничтожении вещей арестованных. 11 мая 1938 г.

[21] 12־я механизированная бригада КВО дислоцировалась в г. Новограде‑Волынском.

[22] Там же. Л. 177–178. Заключение особоуполномоченного УНКВД по Житомирской области С.А. Голубева о результатах расследования нарушений, допущенных сотрудниками УНКВД. 8 мая 1938 г.

[23] См.:Там же. Л. 178.

[24] Там же. Л. 180. Письмо начальника УНКВД по Житомирской области Г.М. Вяткина и. о. особоуполномоченного НКВД УССР А.Г. Назаренко. 7 сентября 1938 г.

[25] Масликов Андрей Кузьмич (1911 г. р.) – шофер Новоград‑Волынского горотдела НКВД.

[26] Добровольский Дмитрий Федотович (1912 г. р.) – секретарь особого отдела в/с № 5698.

[27] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 1. Л. 169–171. Письмо начальника Ново‑град‑Волынского горотдела НКВД Г.Д. Артемьева руководству УНКВД по Житомирской области. 13 октября 1938 г. Письмо было адресовано Г.М. Вяткину и начальнику отдела кадров УГБ УНКВД Платону Николаевичу Коротченко (1902 г. р.).

[28] Там же. Л. 172. Заключение особоуполномоченного УНКВД по Житомирской области С.А. Голубева по результатам расследования в отношении В.И. Гирича. 31 октября 1938 г.

[29] Там же. Л. 184–188. Заключение особоуполномоченного НКВД УССР А.М. Твердохлебенко. 4 декабря 1938 г.

[30] Там же. Л. 43. Акт о результатах обыска квартиры бывшего начальника внутренней тюрьмы УНКВД по Житомирской области Ф.Г. Игнатенко. 20 декабря 1938 г.

[31] Там же. Л. 73. Постановление УНКВД по Житомирской области об избраний меры пресечения в отношении М.М. Соснова. 28 января 1939 г.

[32] Там же. Л. 3. Постановление УНКВД по Житомирской области о начале производства предварительного следствия по делу Г.А. Тимошенко и других. 21 декабря 1938 г.

[33] С 1954 г. – г. Хмельницкий.

[34] Косинский Остап Игнатьевич (1905 г. р.) – дежурный уполномоченный станции Новоград‑Волынский.

[35] Дмитренко Даниил Терентьевич (1915 г. р.) в марте 1938 г. принят на службу в органы НКВД и направлен в Новоград‑Волынский горотдел НКВД. См.: ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67839. Т. 5. Л. 225 об.

[36] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 1. Л. 61. Постановление УНКВД по Житомирской области об избрании меры пресечения в отношении В.И. Гирича. 3 января 1939 г.

[37] Там же. Ф. 12. Д. 31601. Л. 46 (конверт). Выписка из резолюции общего закрытого партийного собрания парторганизации УГБ УНКВД по Житомирской области. 16 декабря 1938 г.

[38] Согласно приказу НКВД СССР от 13 июня 1939 г. № 1379 С. Голубев был уволен из органов НКВД без выдачи выходного пособия за выслугу лет. См.: Там же. Л. 47, 64, 65.