Вторым тревожным сигналом для житомирских чекистов был арест 30 мая 1938 г. по подозрению «в проведении шпионской работы» (ст. 54‑1 УК УССР)[1] бывшего заместителя начальника УНКВД Г. Гришина‑Шенкмана, который с апреля 1938 г. исполнял обязанности заместителя начальника 3‑го отдела НКВД УССР. Следствие велось в Киеве, в 4‑м отделе НКВД УССР. Если судить по документам, имеющимся в архивном уголовном деле, следствие началось ни шатко ни валко. 14 июня 1938 г. арестованному было предъявлено обвинение в том, что он, «состоя агентом иностранных разведок, проводил шпионскую работу»[2].

Следующим по хронологии документом, приобщенным к делу, является выписка из показаний арестованного мародера – бывшего оперуполномоченного тюрьмы НКВД г. Бердичев Александра Константиновича Фадеева (1906 г. р.). Но, видимо, эта выписка появилась в деле позже, когда произошла переквалификация обвинения Г. Гришина‑Шенкмана. В документе рассказывалось о чекистском «самоснабжении» и о том, как бердичевские мародеры делали подарки житомирским начальникам[3]. Но показания А. Фадеева не сыграли какой‑либо заметной роли в ходе предварительного следствия, а суд вообще посчитал этот эпизод малозначительным.

Никаких других документов, относящихся к начальному этапу следствия, в деле Г. Гришина‑Шенкмана нет. Тем не менее следствие полагало, что он «является агентом иностранной разведки и Участником антисоветской троцкистской организации», и по делу необходимо провести еще ряд следственных действий. В связи с этим возбуждалось ходатайство о продлении срока содержания его под стражей до 31 августа 1938 г.[4]

Чем было вызвано появление пункта обвинения об участии в антисоветской троцкистской организации, из материалов следствия неясно. В показаниях Г. Гришина‑Шенкмана об этом нет ни слова, хотя начинались они так: «На поставленные мне следствием вопросы даю следующие показания»[5]. Если он полно ответил на вопросы следствия, то выходит, что об участии в троцкистской организации у него ничего и не спрашивали. Позже оперуполномоченный 3‑го отдела НКВД УССР младший лейтенант госбезопасности Михаил Васильеич Лабузов (1907–1944) спрашивал об этом у арестованного старшего лейтенанта госбезопасности Н. Смелянского[6]. Тот «признался», что ему было известно о принадлежности к троцкистской организации Гришина еще тогда, когда последний был заместителем начальника УНКВД по Киевской области. Только речь в данном случае шла о другом человеке – о Г. Гришине‑Клювганте[7].

Отвечая на вопрос, кого из других участников «троцкистской заговорщической организации» называл ему старший лейтенант госбезопасности М. Детинко[8], Н. Смелянский указал на Г. Гришина‑Шенкмана, но оговорился, что «после ареста Детинко в феврале м[еся]це с. г. с Гришиным установить связь мне не удалось. Вскоре он был переведен на работу в НКВД УССР, и я до своего ареста с ним не встречался»[9].

В том же духе изложены показания Н. Смелянского и в другом протоколе его допроса с той лишь разницей, что в тексте произошла довольно неуклюжая подмена Г. Гришина‑Клювганта Г. Гришиным‑Шенкманом: «Детинко […] сообщил мне о существовании в органах НКВД УССР троцкистской заговорщической организации, куда входит ряд руководящих работников Наркомата, в том числе Гришин и Блюман»[10].

Поскольку Г. Гришин‑Клювгант никогда не работал в центральном аппарате НКВД УССР, то теперь имелся в виду Г. Гришин‑Шенкман, который с 10 апреля 1938 г. стал «руководящим работником Наркомата» – врид заместителя начальника 3‑го отдела. Однако начальник 5‑го отдела НКВД УССР Виктор Михайлович Блюман (1899–1938) еще до этого, 17 февраля 1938 г., был откомандирован в распоряжение отдела кадров НКВД СССР[11]. Г. Гришин‑Шенкман и В. Блюман не работали одновременно в центральном аппарате НКВД УССР. Эта хронологическая нестыковка не смутила М. Лабузова. Хотя на аналогичной по содержанию выписке из заявления Н. Смелянского на имя наркома внутренних дел УССР, в которой также упоминались Гришин и Блюман, читавший документ не выдержал и карандашом написал: «О каком Гришине идет речь? Иосифовиче или Аркадьевиче?»[12].

В протоколе допроса Н. Смелянского содержались также подробности о деятельности «заговорщиков» в Житомирской области: «Детинко тогда же дал мне следующее задание: а) сократить аресты по польско‑немецким фашистским формированиям, б)увеличить аресты – за счет снижения репрессий к‑p фашистских формирований – по местному украинскому населению. При этом Детинко указал мне, что для зашифровки отсутствия борьбы с польско‑немецкой агентурой необходимо представить сведения об арестах украинцев как об операции по польско‑немецкой агентуре. Это указание Детинко о предоставлении очковтирательских данных по оперативной работе я принял к исполнению»[13].

В данном случае констатировался тот факт, что в ходе польской и немецкой операций арестовывались не только бывшие граждане иностранных государств, не только этнические поляки и немцы, но и украинцы. Это могли быть, к примеру, украинцы римско‑католического вероисповедания, которых чекисты превращали в поляков по религиозному признаку. Знали об этом все, кто был причастен к проведению операций, и при желании всегда можно было обвинить исполнителей в злом умысле.

Троцкистскую составляющую обвинения Г. Гришина‑Шенкмана подтвердил на следствии и М. Детинко. В ноябре или декабре 1937 г. М. Детинко приезжал в Житомир в служебную командировку и виделся с Г. Гришиным‑Шенкманом, который якобы подтвердил ему свою принадлежность к антисоветской троцкистской организации[14].

Таким образом, умозрительный организационный треугольник М. Детинко – Н. Смелянский – Г. Гришин‑Шенкман следствием был начертан, и житомирские чекисты были представлены в нем Двумя персонами. Но на очных ставках между М. Детинко и Н. Смелянским, с одной стороны, и Г. Гришиным‑Шенкманом, с другой, последний отрицал и факт разговора о «вербовке» Н. Смелянского, и наличие с ним организационной связи[15]. Поэтому указанные построения следствия (дело М. Детинко вел заместитель начальника 5‑го отделения 4‑го отдела НКВД УССР младший лейтенант госбезопасности Владимир Васильевич Волошин (1905 г. р.)) вызывают скепсис.

Однако о второй части показаний М. Детинко, в которых охарактеризована деятельность Г. Гришина‑Шенкмана, такого не скажешь: «Гришин, как заместитель] нач[альника] Облуправления, давал вредительские установки райотделениям в части ведения следствия. Прикрываясь внешне большим количеством арестованных, Гришин требовал добиваться от арестованных показаний об их личной контрреволюционной работе и заканчивать на них дела, не вскрывая всей деятельности контрреволюционного подполья и разоблачения и репрессирования фашистской агентуры. В связи с этим было много случаев, когда Гришин направлял в Москву дела на арестованных (справки) через 5‑10 дней после их ареста с одним небольшим признанием только о себе». Когда М. Детинко предложил создать межрайонные следственные группы, «Гришин […] на это ответил, что он не делает этого умышленно, так как придется пропускать меньше арестованных, чем при существующем положении, и больше над ними работать»[16].

Конечно, Г. Гришин‑Шенкман не из вредительских побуждений ограничивался репрессированием одиночек, «не вскрывая» и «не разоблачая» их как кадры неких антисоветских структур. Скорее всего, он не видел необходимости в том, чтобы возиться с конструированием «подпольных формирований», так как количество арестованных само по себе говорило о тяжести наносимого «оперативного удара по врагу». Этим же желанием не сбавлять темпы в арестах объяснялось его пренебрежение нормами УПК.

Из всего этого можно сделать двоякий вывод: в июне – июле 1938 г., несмотря на аресты нескольких житомирских чекистов по обвинению в участии в троцкистской организации, у следствия в Киеве (в 3‑м и 4‑м отделах НКВД УССР) либо не стояла задача доказать наличие таковой в УНКВД по Житомирской области, либо оно не в состоянии было это сделать. В этот период следствие по делу Г. Гришина‑Шенкмана не несло еще явной)прозы для руководства и сотрудников УНКВД. Первой ласточкой в этом отношении мог стать допрос в качестве свидетеля заместителя начальника 3‑го отдела УНКВД Д. Манько 31 июля 1938 г. Допросы арестованных Н. Смелянского и М. Детинко состоялись позже – 15 августа 1938 г.

Форма допроса Д. Манько была другой – в виде собственноручных показаний о «контрреволюционной вражеской деятельности» бывшего заместителя начальника УНКВД. Главное внимание обращалось на эту деятельность в ходе проведения польской операции – одной из самых массовых репрессивных акций во время Большого террора. Д. Манько написал, что с приездом Г. Гришина‑Шенкмана в Житомир «он фактически возглавил оперативную работу областного Управления. Издаваемые приказы оперативного характера, хотя и подписывались начальником Управления Якушевым, но, по сути таковые отражали установки Гришина». Таким образом, приведенные нами ранее соображения наркома внутренних дел УССР И. Леплевского о том, что Г. Гришин‑Шенкман «обеспечит оперативное руководство Облуправления», подтвердились.

Далее Д. Манько конкретизирует свои показания: «Гришин во вражеских целях дал указание райотделениям НКВД и оперативному составу областного управления НКВД, вопреки указаниям народного комиссара внутренних дел СССР генерального комиссара государственной безопасности тов. Ежова о репрессиях жен изменников родины Военной коллегией и Военным трибуналом, производить массовые аресты жен репрессированных в порядке приказа № 00485. При этом Гришиным была дана установка немедленно продавать имущество жен репрессированных, а детей распределять по местным детдомам. В результате нажима со стороны Гришина было арестовано по области свыше 800 человек жен и родственников осужденных в соответствии с приказом № 00485. В этом вопросе Гришин занял явно вражескую линию, систематически терроризировал как областной аппарат, так и периферии, о чем могут подтвердить б[ывший] оперуполномоченный III отдела УГБ Томин, нач[альник] Словечанского РО НКВД Васильев и другие, которых Гришин заставлял, не разбираясь [ни] с возрастным составом (арестовывались дети 17 лет), ни с родственными связями (арестовывались дальние родственники), производить массовые аресты».

Д. Манько написал, что после смены руководства УНКВД, с приездом в Житомир Г. Вяткина, «аресты жен осужденных в порядке приказа № 00485 были прекращены, и было предложено немедленно разобраться с арестованными, в результате чего свыше 350 человек было освобождено как незаконно арестованных. Освобожденные жены систематически ходят в областное управление НКВД, прокуратуру и другие областные организации с требованием возврата незаконно изъятого имущества и детей, и, естественно, вокруг проведенного мероприятия Гришин[ым], что является явной вылазкой классового врага, имеется много нездоровых явлений со стороны населения»[17].

Это было первое из обвинений, выдвинутых Д. Манько в адрес своего бывшего начальника. Оно наглядно показывает, как раскручивался маховик репрессивной машины во время Большого террора. Полученный из центра репрессивный импульс (приказ о начале проведения очередной «операции») под влиянием субъективного фактора (проводников и непосредственных исполнителей репрессий) перерастал в брутальный, еще более массовый террор. Если отбросить партийную риторику («явная вылазка классового врага»), то эта часть обвинения была справедлива, поскольку Г. Гришин‑Шенкман проявил излишнюю рьяность.

Специфика времени заключалась в том, что, вскрывая отдельные ошибки, нельзя было усомниться в правильности чекистской деятельности в целом. Поэтому вторая часть обвинения в адрес Г. Гришина‑Шенкмана парадоксально, с точки зрения сегодняшнего дня, но вполне логично тогда, имела абсолютно противоположную направленность. Он обвинялся в недостаточном усердии в проведении репрессий. Д. Манько писал, что с приездом в Украину наркома внутренних дел СССР Н. Ежова «было предложено подготовить материалы по вопросу засоренности Житомирской области польским националистическим к‑p повиацким[18]элементом». И, «несмотря на то, что в Житомире имелась и имеется колоссальная база польского националистического повиацкого элемента», в написанной Г. Гришиным‑Шенкманом докладной записке на имя Н. Ежова «было указано, что в Житомирской области кадры и учеты к‑p националистического и повиацкого элементов по своему количеству незначительны, и только со сменой областного руководства в Житомирской области была вскрыта большая организация “ПОВ”, насчитывающая свыше 3000 человек. Этот факт, бесспорно, свидетельствует о том, что Гришин во вражеских целях пытался сохранить пеовяцкие кадры»[19].

Обвинения, выдвинутые Д. Манько, давали следствию возможность маневрировать в построении дела Г. Гришина‑Шенкмана – его можно было обвинить как в чрезмерном усердии («нарушение социалистической законности»), так и в отсутствии твердости в борьбе с врагом (а это была уже, как минимум, вредительская деятельность). В этой связи отметим, что выбор следствием свидетеля был не случаен. Начальник 3‑го отдела УНКВД М. Федоров не успел поработать под руководством Г. Гришина‑Шенкмана[20], а его заместитель Д. Манько не только поработал, но и в дальнейшем оставался в УНКВД на острие «борьбы с врагами». Обращает на себя внимание то, что, хотя Д. Манько и назвал деятельность обвиняемого вражеской, он не дополнил ее шпионской или троцкистской окраской. А ведь это была главная рабочая версия следствия. Второй важный момент заключался в том, что следствию нужны были новые свидетели, и оно их получило.

Из названных Д. Манько свидетелей первым был допрошен врид начальника ОО 68‑й авиабригады (г. Житомир) Алексей Сократович Томин (1910 г. р.)[21]. Протокол его допроса от 14 августа 1938 г. имел вид собственноручных показаний'[22]. Второй свидетель – к тому времени начальник 1‑го отделения 3‑го отдела УНКВД по Житомирской области – Георгий Николаевич Васильев (1903 г. р.) был допрошен гораздо позже[23].

А. Томин показал: «Вскоре по прибытии на должность заместителя] нач[альника] УНКВД Гришин вызвал меня для доклада о ходе операции по репрессированию жен изменников родины по районам Житомирской об[лас]ти и непосредственно в г. Житомире. В тот период я возглавлял оперативно‑следственную группу. Количеством проведенных арестов Гришин был недоволен, указав, что следствие преступно долго затягивается, арестам необходимо подвергнуть буквально всех жен поляков и немцев, осужденных в соответствии [с] приказом № 00485, и отдал мне такое распоряжение: каждому следователю оформлять на особое совещание минимум тридцать дел жен изменников родины в сутки. Практиковавшийся допрос свидетелей об антисоветской деятельности жен репрессированных Гришин приказал прекратить. На последовавшие с моей стороны возражения о том, что следствие будет в таком случае проводиться с нарушением УПК, Гришин доподлинно мне заявил: “Смешно говорить о том, что эти дела будут рассматриваться на особом совещании, из этих дел будут взяты только фамилии, а вообще есть приказ наркома Украины об очистке погранполосы от жен поляков и немцев, осужденных в порядке приказа № 00485, и вы обязаны всех до единой арестовать, тем более, что вы должны только проследить за ходом арестов, представляя мне сведения, так как директива об аресте жен поляков и немцев спущена всем районам области”. Несмотря на то, что специальные приемники для содержания детей репрессированных были переполнены, было отдано распоряжение Гришиным арестовывать матерей – жен изменников родины, оставляя детей на попечение колхозов»[24].

Приведенные А. Томиным факты очень красноречивы. Г. Гришин‑Шенкман был хорошо осведомлен об упрощенном порядке рассмотрения дел лиц, подлежавших репрессированию согласно приказу НКВД СССР № 00485 (польская операция) и другим аналогичным приказам и директивам. Даже если попытаться отыскать в этом приказе рациональное зерно (ради, так сказать, исторической объективности), то, оно все равно нивелируется упрощенным порядком рассмотрения дел по альбомным справкам, утверждавшимся так называемой высшей двойкой в составе наркома внутренних дел СССР и прокурора СССР. В этом состояло колоссальное разлагающее влияние центра на проводников и исполнителей репрессий. Создавался прецедент, когда можно было без особых усилий выдавать на‑гора дела, обрекая на гибель и страдания тысячи ни в чем не повинных людей. На этом фоне возникало желание, как у Г. Гришина‑Шенкмана, применить эти же «стахановские» методы и в отношении других контингентов лиц, подлежавших репрессированию согласно директивам центра.

Запустив репрессивный конвейер, трудно было рассчитывать на ощутимые успехи в классической контрразведывательной деятельности. О каких контрразведывательных операциях, мероприятиях и т. п. могла идти речь, когда личному составу третьих отделов только и надо было успевать заполнять спущенные центром смертоносные лимиты. Проводники и исполнители репрессий сознательно старались компенсировать низкое качество и неэффективность своей работы максимальным количеством репремированных.

В этой связи подчеркнем, что в ходе Большого террора наиболее ярко проявились истинные ценностные ориентации многих чекистов. В той обстановке гораздо легче было показать служебное рвение, то, что высокопарно называли чекистской бдительностью, партийной стойкостью, непримиримостью к врагам советской власти и т. п. Первым таким рьяным исполнителем‑«показушником» в Украине был нарком внутренних дел УССР И. Леплевский. Хорошо зная или чувствуя это, выдвиженец наркома Г. Гришин‑Шенкман и сам «развернулся» на новом участке работы. В данном случае можно проследить причинно‑следственную связь совершавшихся преступлений через построение короткой персональной цепочки: И. Леплевский – Г. Гришин‑Шенкман ‑ А. Томин – оперативный работник (следователь) «X». Человеконенавистническая воля наркома всего‑навсего через три рукопожатая достигала того, кто работал, говоря языком спецслужб, «на земле».

Слова Д. Манько и А. Томина подтвердил преемник Г. Гришина‑Шенкмана на должности заместителя начальника УНКВД А. Лукьянов[25]. Он обвинил предшественника в «активной вражеской деятельности»: «В контрреволюционных целях извратил приказ НКВД СССР по вопросу репрессий жен изменников родины [...]. Таким образом было арестовано 820 чел. жен репрессированных в порядке приказа № 00485. […] Впоследствии пришлось в массовом порядке освобождать жен как незаконно арестованных, что вызвало ряд нездоровых проявлений со стороны населения»[26]. Подтекст был таков: вот какую кашу заварил этот враг с целью дискредитации мероприятий, проводимых органами НКВД. Для подкрепления вины обвиняемого А. Лукьянов привел еще и два примера сдерживания Г. Гришиным‑Шенкманом репрессивного рвения своих подчиненных, о которых нами будет сказано немного позже.

Еще одним арестованным важным житомирским чекистом был бывший начальник Бердичевского горотдела НКВД В. Мартынюк[27]. Следствие по его делу велось в 3‑м отделе НКВД УССР. К делу Г. Гришина‑Шенкмана приобщены два протокола его допросов. В первый раз его допрашивали следователи Луговой[28] и Франц[29]. Описывая вражескую деятельность Г. Гришина‑Шенкмана, они дошли до абсурда. Согласно протоколу, В. Мартынюк показал: «Гришин дал мне установку подвергнуть аресту начальствующий состав контрреволюционных армий и руководителей контрреволюционного националистического подполья, а других участников банд еврейских погромов, петлюровской и др. антисоветских армий Гришин дал мне указания аресту не подвергать, вследствие чего по Бердичевскому району, который насыщен участниками петлюровской и др. антисоветских армий, а также участниками националистических подпольных формирований, [они] оставались не арестованными»[30].

Семантика и стилистика документа передает инспирированные центром умонастроения руководителей и оперативных работников НКВД УССР. «Рука Москвы» в данном случае заключалась в решении Политбюро ЦК ВКП(б) от 31 января 1938 г. о проведении дополнительных репрессий в Украине, а также в установках наркома внутренних дел СССР Н. Ежова, данных им в середине февраля 1938 г., во время посещения Киева. Именно из Москвы были привезены в НКВД УССР утверждения о «целых антисоветских националистических дивизиях», «гуляющих в подполье» в Украине.

У проводников репрессий «целые дивизии», видимо, на подсознательном уровне трансформировались в «начальствующий состав и участников контрреволюционных армий», «руководителей и участников националистических подпольных формирований». Имелись в виду прежде всего Армия УНР и Польская военная организация периода 1919–1921 гг. Создавалась иллюзия наличия организованных и многочисленных их остатков, что давало основания говорить о «целых дивизиях, гуляющих в подполье». Таковы были в понимании сотрудников НКВД особенности оперативной обстановки. Почти весь 1938 г. прошел под знаком усиленного вскрытия органами НКВД УССР украинского, польского и прочего «антисоветского националистического подполья».

Вторая часть показаний В. Мартынюка касалась освещенных ранее незаконных арестов жен «врагов народа». В. Мартынюк стал четвертым свидетелем (после Д. Манько, А. Томина и А. Лукьянова), давшим показания по данному вопросу. Признав, что он выполнял вражеские установки Г. Гришина‑Шенкмана, потому что был у него в подчинении, В. Мартынюк, тем не менее, отрицал наличие организационной связи между ними в проведении совместной «вражеской деятельности»[31].

Дополнил картину этой деятельности начальник 4‑го отдела УНКВД М. Леснов: «В период массовых операций, до 10 января 1938 г., мне пришлось работать в оперативном штабе. Гришин неоднократно от меня требовал, чтобы я нажимал на периферийный аппарат, чтобы скорее заканчивали следственные дела. Эти требования, по существу, не давали возможности выявить и вскрыть в свое время существовавшее к[онтр]‑рев[олюционное] подполье в Житомирской области»[32].

С этими словами никак не вязался следующий факт, приведенный ранее и А. Лукьяновым: «Был нами арестован активный троцкист в Коростене Ткачук[33]. Последний дал показания о своем активном участии в к[онтр]‑рев[олюционном] подполье. Вместо того, чтобы закончить по этому делу следствие и судить врага, Гришин послал специального работника IV отдела т. Стукановского “перепроверить” материалы следствия, делая упор на то, что ׳арестованный якобы сознался под нажимом и его надо освободить. Когда же т. Стукановский все же нашел, что Ткачук является несомненным (sic!) врагом и допрошен правильно, Гришина все же долго пришлось убеждать в необходимости Ткачука судить»[34].

Так как же было на самом деле: торопил заканчивать дела и одновременно заставил перепроверить материалы следствия? Да, именно так и было. Массовые аресты и псевдоследствия по делам сотен людей практиковались Г. Гришиным‑Шенкманом как система, а в данном случае имела место вынужденная перестраховка. По его словам, он послал в Коростень работника, «имея на это указания НКВД УССР, возвратившего это дело для доследования»[35]. Но, по свидетельству М. Леснова, «Гришин неоднократно сотрудникам давал установки “поосторожнее” допрашивать арестованных, не нажимать на них в требовании сознаний, пугая ответственностью, чем фактически деморализовал весь аппарат областного Управления» [36].

Следовательно, заместитель начальника УНКВД вполне осознавал, что за совершаемое его могут привлечь к ответственности. С этим был связан определенный психологический надлом, прежде всего у проводников репрессий. Многие из них знали и чувствовали, что творят зло, какими бы идеологемами оно не обосновывалось. Впрочем, даже обсуждая между собой происходящее, они понимали, что не в силах что‑либо изменить. Выхода из этого они уже не видели. Хотя – возможно, в поисках самоуспокоения – они призывали подчиненных к осторожности, или же попросту фарисействовали, предупреждая об ответственности и в то же время возлагая на них поиски приемлемых решений. Бывший подчиненный Г. Гришина‑Шенкмана истолковал это как деморализующее влияние.

В этой связи интересные показания дал другой его бывший подчиненный – начальник 3‑го отделения 3‑го отдела УНКВД Б. Ювженко: «…Β его тоне чувствовалась враждебность к нашим органам, он брезгливо относился к отдельным сотрудникам, мог наносить всякие оскорбления, выражаясь нецензурными словами, называя: вы, мол, еще незрелые в политике и т. п., и когда требовалось немедленное разрешение в части репрессии того или иного врага, то Гришин буквально издевался над работником, возбуждавшим этот вопрос […].Гришин безосновательно придирался к работникам Управления, вызывал возбужденность, травил их, запугивал…»[37].

Заместитель начальника УНКВД чувствовал свое превосходство над подчиненными. Указание на их политическую незрелость было типичным проявлением комчванства, характерного Для руководящих номенклатурных работников того времени. С другой стороны, он был не далек от истины. Многие рядовые чекисты и руководители нижнего и среднего звена были людьми малограмотными, усвоившими лишь некоторые общеобразовательные штампы, идеологические постулаты и поведенческие стереотипы. Психологическое давление на подчиненных было защитной реакцией руководителей, не уважавших своих сотрудников, на которых нельзя было положиться в серьезном деле, и считавших, что они способны лишь на грубую работу.

Подчиненные, когда у них появлялась такая возможность, не оставались в долгу. Так, М. Леснов предоставил следствию еще один эпизод для обвинения бывшего руководителя: «Считаю, что Гришин в большой мере виноват в совершившемся в феврале [с. г.] массовом побеге арестованных из внутренней тюрьмы НКВД. Вина его в том, что он плохо организовал охрану внутреннего тюрьпода, не выработал соответствующую инструкцию для охраны, ответственным] дежурным (коим запрещалось проверять тюрьпод) и т. п. В результате 11 осужденных к ВМН путем пролома решетки бежали из тюрьпода»[38]. Это была очень серьезная информация, но изложенная в сокращенном виде. История имела продолжение, которое в материалах следствия появилось позже.

Второй этап следствия по делу Г. Гришина‑Шенкмана завершился в конце августа 1938 г. написанием им заявления на имя наркома внутренних дел УССР А. Успенского, оформлением двух протоколов его допросов, вынесением постановления о продлении срока содержания его под стражей, составлением протокола о завершении следствия по делу и протокола его дополнительного допроса представителем военной прокуратуры, а также приобщением к его делу протокола допроса В. Мартынюка от 5 сентября 1938 г. Согласно показаниям Г. Гришина‑Шенкмана во время судебного заседания, в этот период его избивали, и он подписал все, что от него требовали.

В заявлении он написал, что в конце 1932 г. Г.А. Гришин‑Клювгант вовлек его в «антисоветскую троцкистскую вредительскую организацию» (наконец‑то следствию удалось связать двух Гришиных в одно организационное целое), по заданиям которой он осуществлял вредительскую линию в агентурно‑оперативной работе. Признав свою вину в арестах жен репрессированных, Г. Гришин‑Шенкман закончил свое обращение к наркому просьбой личного характера: «Я прошу Вас, гражданин Народный комиссар, пощадить лично мою ни в чем не повинную семью […]‑жену и дочь, которым я причинил так много горя и страданий»[39]. Конечно, горе и страдание, причиненные им сотням других людей, например женам репрессированных, потерявших мужей, детей и имущество, были несоизмеримы с лишениями его семьи. Он знал об этом и боялся худшей участи для своих родных, прося, чтобы нарком лично пощадил их.

В этой связи для составления социально‑психологического портрета обвиняемого интерес представляет уточнение его биографических данных в ходе следствия. На вопрос, почему он стремился попасть на работу в органы ЧК‑ГПУ, Г. Гришин‑Шенкман ответил: «Мне хотелось хорошо пожить, быть у власти, командовать, и я считал, что этого добьюсь в органах ЧК‑ГПУ»[40]. С этой же целью Г. Гришин‑Шенкман в анкетах «приписывал себе разные революционные заслуги» («при деникинцах подвергался преследованиям и аресту»), которых в действительности не имел[41]. Даже если учесть, что он находился под сильным давлением следователей, ответ в целом отражал истинные ценностные ориентации и мотивацию Г. Гришина‑Шенкмана и многих других его коллег, стремившихся попасть в «органы». Изгнание из них и арест означали крах всей жизни. В протоколах допросов излагались обстоятельства вовлечения в «антисоветскую троцкистскозаговорщическую организацию», сведения об ее кадрах и задачах, которые якобы поставил Г. Гришин‑Клювгант перед Г. Гришиным‑Шенкманом еще в 1932 г.[42] Далее приводились факты из его служебной деятельности, приправленные «вредительским соусом» [43]. «Организационные связи» между М. Детинко, Н. Смелянским и Г. Гришиным‑Шенкманом по‑прежнему не выходили за рамки этой троицы. На требование сказать, кого Г. Гришин‑Шенкман завербовал в «организацию», он отвечал, что никого не вербовал, и заданий таких ему никто не давал. Также отрицал он связь с иностранной разведкой и шпионскую деятельность, признав свою вину по другим пунктам[44].

Таким образом, Г. Гришин‑Шенкман «сознался в принадлежности к антисоветской троцкистской заговорщической организации». Однако, поскольку снова необходимо было произвести ряд дополнительных следственных действий, возбуждалось ходатайство о продлении срока содержания его под стражей до 1 октября 1938 г.[45] При этом обвиняемому было объявлено, что следствие по его делу закончено, и следственное дело направляется по подсудности[46].

Тем временем В. Мартынюк признался, что был завербован в «троцкистскую организацию» Г. Гришиным‑Шенкманом. Интересны обстоятельства вербовки: «Гришин, работая заместителем начальника областного Управления НКВД по Житомирской области, часто приезжал ко мне в Бердичев, останавливался у меня. В наших беседах Гришин высказывал свое неудовольствие массовыми арестами, которые проводились, подкрепляя это фактом того, что политика коммунистической партии неправильна, вследствие чего возникают массовые недовольства трудящихся, а отсюда – аресты и репрессии без разбора, кого и как. Я взгляды Гришина полностью разделял и одобрял»[47]. Советская традиция кухонных разговоров о политике жила и среди руководителей разных рангов. Не были исключением и чекисты. То, что они друг другу доверительно говорили, высказывая подчас свое возмущение, под нажимом следствия превращалось в преступление.

Похоже, что от В. Мартынюка следствие больше ничего не добилось. 30 сентября 1938 г. выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР приговорила его к ВМН[48]. Произошло это во время паузы в следствии по делу Г. Гришина‑Шенкмана. Ни одного документа, объясняющего паузу, длившуюся почти полтора месяца, в деле нет. 13 октября 1938 г. обвиняемого ознакомили с показаниями В. Мартынюка о «вербовке» его в «организацию». Нужно отдать должное Г. Гришину‑Шенкману – этот пункт обвинения он отрицал стойко[49], что так и не позволило следствию расширить круг житомирских чекистов – «участников троцкистской организации». В следствии снова наступила пауза, которая длилась еще дольше, чем первая – до конца декабря 1938 г.

[1] См.: Там же. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 2–3. Постановления 4‑го отдела НКВД УССР о начале предварительного следствия по делу Г.И. Гришина‑Шенкмана и об избрании меры пресечения. 10 июня 1938 г.

[2] Там же. Л. 31. Постановление о предъявлении обвинения Г.И. Гриши‑ну־Шенкману. 14 июня 1938 г.

[3] Там же. Л. 198. Выписка из собственноручных показаний арестованного А.К. Фадеева. 10 июля 1938 г.

[4] См.: ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 15. Постановление НКВД УССР О возбуждении ходатайства о продлении срока содержания под стражей обвиняемого Г.И. Гришина‑Шенкмана. 23 июля 1938 г.

[5] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 32–40, 41–48. Собственноручные показания арестованного Г.И. Гришина‑Шенкмана. 23 июля 1938 г.

[6] Смелянский Николай Григорьевич (Николаев Натан Гершевич) (18971938), с 1 мая 1936 г. заместитель начальника 00 14‑й кавалерийской дивизии КВО (г. Новоград‑Волынский), с 1 июня 1937 г. начальник ОО 46‑й стрелковой дивизии КВО (г. Коростень). 11 июня 1938 г. арестован в Киеве, 23 сентября 1938 г. выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР приговорен к ВМН и в тот же день расстрелян. ОГА СБУ. Ф. 6. Д. 73290‑фп. Л. 119.

[7] Гришин‑Клювгант Григорий Аркадьевич (Аронович) (1903–1939), с 16 сентября 1935 г. заместитель начальника УНКВД по Киевской области. С 27 марта 1937 г. заместитель начальника УНКВД по Харьковской области, с 30 июня 1937 г. врид начальника УНКВД по Одесской области, с 20 июля 1937 г. начальник УНКВД по Винницкой области. 20 августа 1937 г. арестован. Обвинялся в участии в «контрреволюционной заговорщицкой правотроцкистской террористической организации в системе органов НКВД».

июня 1939 г. Военным трибуналом войск НКВД Московского округа по ст. 58‑1а, 58‑8, 58–11 УК РСФСР приговорен к ВМН. 2 сентября 1939 г. расстрелян. См.: Петров Н. В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник / Общество «Мемориал», РГАСПИ, ГАРФ; под ред. Н.Г. Охо‑тина и А.Б. Рогинского. – М.: Звенья, 1999. С. 156–157; ОГА СБУ. Ф. 6. Д. 49732‑фп. Л. 54, 55, 212, 219. В книге ошибочно указано, что приговор вынес ВТ войск НКВД Киевского округа.

[8] Детинко Моисей Яковлевич (1902–1938) возглавлял 3‑е отделение 3‑го отдела НКВД УССР. Постановление на арест М. Детинко от 23 февраля 1938 г. подписал как заместитель особоуполномоченного НКВД УССР М. Федоров. 22 сентября 1938 г. выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР М. Детинко был приговорен к ВМН и в тот же день расстрелян. ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 59465. Л. 91–94.

[9] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 141. Выписка из протокола допроса Н.Г. Смелянского. 26 июля 1938 г.

[10] Там же. Л. 143, 146. Протокол допроса Н.Г. Смелянского. 15 августа 1938 г.

[11] 27 апреля 1938 г. В. Блюман был арестован и помещен в спецкорпус Киевской тюрьмы. 22 сентября 1938 г. выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР приговорен к ВМН и в тот же день расстрелян. ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 64890. Т. 1. Л. 1 об. 205–206; Т. 2. Л. 156.

[12] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 139. Выписка из заявления Н.Г. Смелянского наркому внутренних дел УССР. Без даты.

[13] Там же. Л. 143, 146. Протокол допроса Н.Г. Смелянского. 15 августа 1938 г.

[14] См.: ОГА СБУ. Ф.5. Д. 67841. Т. 3. Л. 135–136. Протокол допроса М.Я. Детинко. 15 августа 1938 г.

[15] Там же. Л. 278, 281; 283, 286. Протоколы очных ставок между М.Я. Детинко и Г.И. Гришиным‑Шенкманом и между Н.Г. Смелянским и Г.И. Гришиным‑Шенкманом. 15 августа 1938 г.

[16] Там же. Л. 137–138. Протокол допроса М.Я. Детинко. 15 августа 1938 г.

[17] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 245–246. Протокол допроса Д.И. Мань‑ко. 31 июля 1938 г.

[18] Имеются в виду люди, подозревавшиеся в участии в Польской организации войсковой, реально существовавшей на территории УССР в начале 1920‑х гг., но к 1938 г. ставшей одним из фантомов, на борьбу с которым были сориентированы органы НКВД. Соответственно членов этой организа‑дни в чекистском делопроизводстве называли «повяцким», как в данном случае, а также «пеовяцким элементом» или «пеовяками». См.: Справа «Польської організації військової» в Україні. 1920–1938 рр. Збірник документів та матеріалів / Упоряд.: С.А. Кокін, Р.Ю. Подкур, О.С. Рубльов. К.: Головна редколегія науково‑документальної серії книг «Реабілітовані історі‑ею», 2011. 472 с.

[19] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 246–246 об. Протокол допроса Д.И. Мань‑ко. 31 июля 1938 г.

[20] В деле имеется справка от 9 апреля 1939 г., согласно которой Г. Гришин‑Шенкман с 10 марта 1938 г. находился в служебной командировке в Киеве, прибывшим из которой он считался с 8 апреля 1938 г. См.: ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 25. Скорее всего, командировка была связана с предстоящим переводом его на новое место работы, а вернулся он в Житомир лишь для того, чтобы дождаться подписания приказа НКВД УССР о своем назначении и официально сдать дела в УНКВД.

[21] У него был родной брат Александр Сократович Томин, также служивший на руководящих должностях в органах НКВД. См. о нем в статье Л. Виолы в данном издании.

[22] См.: ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 252–253 об. Протокол допроса А.С. Томина. 14 августа 1938 г.

[23] См.: Там же. Т. 2. Л. 133–136. Протокол допроса Г.Н. Васильева. 3 февраля 1939 г.

[24] Там же. Л. 253–253 об. Протокол допроса А.С. Томина. 14 августа 1938 г.

[25] Там же. Л. 258–259 об. Протокол допроса А.А. Лукьянова. 15 августа 1938 г.

[26] Там же. Л. 1921־. Справка УНКВД по Житомирской области о вражеской деятельности бывшего заместителя начальника УНКВД Г.И. Гришина‑Щенкмана. 24 августа 1938 г.

[27] В. Мартынюк был одним из немногих коллег в Житомирской области, с которыми Г. Гришин‑Шенкман поддерживал дружеские отношения. 16 февраля 1938 г. он был арестован. Следствие пыталось использовать их личные отношения для вскрытия «контрреволюционой организационной связи» между НИМИ.

[28] Вероятно, временно прикомандированный к 3‑му отделу НКВД УССР сержант госбезопасности Луговой, который летом 1938 г. был заместителем начальника 2‑го отделения 3‑го отдела УНКВД по Житомирской области, а после повышения Д. Манько до должности заместителя начальника 3‑го отдела стал врид начальника 2‑го отделения 3‑го отдела УНКВД.

[29] Вероятно, временно прикомандированный к 3‑му отделу НКВД УССР сержант госбезопасности Исаак Наумович Франц (1908 г. р.). С февраля 1938 г. он был оперуполномоченным 3‑го отдела УНКВД по Житомирской области и практически все время пребывал в служебных командировках, в том числе и в августе 1938 г. Вернувшись из командировки в сентябре 1938 г., стал врид. начальника 3‑го отделения 3‑го отдела УНКВД. См.: ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67839. Т. 2. Л. 45; Т. 5. Л. 200. В апреле и сентябре 1940 г. свидетель на судебных заседаниях Военного трибунала войск НКВД Киевского округа по делам М. Диденко, В. Распутько, М. Федорова, Д. Манько, М. Лес‑нова, Д. Малуки, Н. Зуба, М. Люлькова, а затем М. Федорова и М. Леснова‑Израилева. Занимал тогда должность заместителя начальника 3‑го отдела УНКВД по Дрогобычской области. См.: Там же. Д. 67839. Т. 5. Л. 200204 об., 207–208,210,221 об., 223 об., 224,229,233 об., 239,464 об., 466 об.

[30] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 153–154, 157–158. Протокол допроса В.С. Мартынюка. 24 августа 1938 г.

[31] Там же. Л. 154–155.

[32] Там же. Л. 248. Протокол допроса М.Э. Леснова‑Израилева. 25 августа 1938 г.

[33] В материалах следствия имеется справка УНКВД по Житомирской области от 2 июля 1939 г. о том, что Ткачук Ефим Пантелеймонович 3 ноября 1937 г. тройкой УНКВД был «осужден к ВМН». ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 5. Л. 169. См. о нем: Реабілітовані історіею. Житомирська область. Кн. 6‑та. С. 543.

[34] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 248–248 об. Протокол допроса М.Э. Леснова‑Израилева. 25 августа 1938 г.

[35] Там же. Л. 102. Протокол допроса Г.И. Гришина‑Шенкмана. 29 августа 1938 г.

[36] Там же. Л. 248 об. Протокол допроса М.Э. Леснова‑Израилева. 25 августа 1938 г.

[37] Там же. Л. 242 об., 243. Протокол допроса Б.И. Ювженко. 25 августа 1938 г.

[38] Там же. Л. 248 об. Протокол допроса М.Э. Леснова‑Израилева. 25 августа 1938 г.

[39] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 65–66. Заявление арестованного Г‑И. Гришина‑Шенкмана наркому внутренних дел УССР А.И. Успенскому. 26 августа 1938 г.

[40] Там же. Л. 69. Протокол допроса Г.И. Гришина‑Шенкмана. 27 августа 1938 г.

[41] Там же. Л. 70; 103. Протокол допроса Г.И. Гришина‑Шенкмана. 27 августа 1938 г.; Протокол дополнительного допроса Г.И. Гришина‑Шенкмана. 1 сентября 1938 г.

[42] Там же. Л. 80. Протокол допроса Г.И. Гришина‑Шенкмана. 27 августа 1938 г.

[43] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 8296־. Протокол допроса Г.И. Гришина‑Шенкмана. 27 августа 1938 г.

[44] Там же. Л. 98‑101. Протокол допроса Г.И. Гришина‑Шенкмана. 29 августа 1938 г.

[45] Там же. Л. 16. Постановление 4‑го отдела 1‑го Управления НКВД УССР о возбуждении ходатайства о продлении срока содержания под стражей Г.И. Гришина‑Шенкмана. 29 августа 1938 г.

[46] Там же. Л. 349. Протокол о завершении следствия по делу Г.И. Гришина‑Шенкмана. 31 августа 1938 г.

[47] Там же. Л. 160167־. Протокол допроса В.С. Мартынюка. 5 сентября 1938 г.

[48] Там же. Л. 29. Справка об осуждении В.С. Мартынюка к ВМН. 4 апреля 1939 г.

[49] ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 67841. Т. 3. Л. 106. Протокол допроса Г.И. Гришина‑Шенкмана. 13 октября 1938 г.