С самого начала жители Винницы знали о массовых расстрелах и тайных захоронениях людей, осуществлявшихся сотрудниками областного управления НКВД в центре города в 1937–1938 гг. Ужасные слухи тайно передавались горожанами и жителями сел. Память о преступлении жила десятилетиями, тщательно скрываемая в условиях коммунистического режима. Такая же ситуация была в Каменец‑Подольской (с 1954 г. – Хмельницкой) области[1]. Здесь тайные массовые захоронения расстрелянных людей производились на участке около консервного завода в Каменце‑Подольском, а также рядом с Проскуровским (Хмельницким) горотделением НКВД. История распорядилась таким образом, что в условиях советско‑германской войны 1941–1945 гг. правда о преступлениях советской власти предыдущих лет внезапно оказалась публично обсуждаемой мировым сообществом.

Исторический контекст расследования и изучения расстрелов

С началом нацистской оккупации Винницы возмущенные люди начали обращаться к оккупационной администрации и органам самоуправления с просьбами выяснить ситуацию с тайными захоронениями НКВД в 1937–1938 гг. Но до мая 1943 г. оккупанты не разрешали расследовать события пятилетней давности. Только после поражения в Сталинградской битве нацисты широко развернули идеологическую пропаганду, обвиняя коммунистический режим в массовых убийствах украинцев. Они стремились дискредитировать советскую власть в глазах местного населения, пытаясь мобилизовать его для отпора наступавшим частям Красной Армии. Однако гитлеровцы сами были виновны в массовых расстрелах населения и проведении политики геноцида на территории Украины, Белоруссии, России.

В апреле 1943 г. международная комиссия экспертов обследовала места массовых захоронений расстрелянных НКВД СССР польских военнопленных в Катынском лесу под Смоленском. В мае 1943 г. были начаты раскопки в Виннице. Начальник главного управления имперской безопасности Третьего рейха Эрнст Кальтенбруннер сразу разрешил создать и отправить в Винницу группу криминалистов. С 24 мая по 3 октября 1943 г. в городе работали три немецкие и одна международная комиссии (в нее входили судебные медики и анатомы из Бельгии, Болгарии, Финляндии, Франции, Италии, Хорватии, Голландии, Румынии, ШЬеции, Словакии, Венгрии) по обследованию мест массовых захоронений. Всего было раскопано 95 могил, в которых обнаружили 9439 трупов[2]. Жители города и области с ужасом узнавали останки родных, убитых НКВД. Около разрытых могил на деревьях была натянута проволока, на которой развешивались личные вещи убитых. Нередко рядом с останками находили некоторые документы НКВД (копии приговоров, повесток и т. д.). Очевидцы утверждали, что фотографии и документы выставляли в центре города: в окнах гостиниц, в здании бывшего УНКВД, где потом разместились представители немецких карательных органов и следственная комиссия, а также в редакции газеты «Вінницькі вісті»[3].

Газеты в Украине и во многих странах Европы освещали это событие, оценивая его как «страшную картину большевистской бесчеловечности»[4]. Иная оценка пришла из Москвы. 12 августа 1943 г. газеты «Правда» и «Известия» опубликовали сообщение Совинформбюро: «Берлинские провокаторы ныне объявляют о якобы “случайных” находках массовых могил, пытаясь приписать свои чудовищные злодеяния советским властям. Гитлеровцы разыгрывают в Виннице над трупами своих жертв гнусную и наглую комедию. Убийцы, чьи руки обагрены невинной кровью, откапывают трупы людей, которых они уничтожили, устраивают балаганные инсценировки на их могилах. Такой мерзости и такого лицемерия мир еще не видел».

В это время в Виннице проходило перезахоронение обнаруженных останков. Почти все поднятые из массовых могил были по христианскому обряду перезахоронены в семи больших братских могилах. На собранные средства был сооружен временный обелиск с надписью «Тут похоронены жертвы сталинизма».

Когда в марте 1944 г. в Винницу вошли советские войска, на обелиске написали «Тут похоронены жертвы фашизма». Свидетелей раскопок, выступавших в газетах в период оккупации или даже просто рассказывавших о них соседям, репрессировали[5]. На Нюрнбергском процессе советские представители сделали все, чтобы не допустить распространения информации о винницких событиях.

Во времена холодной войны публикации о винницкой трагедии периодически появлялись в украинской эмигрантской прессе. Диаспора сохраняла память о трагедии, говоря о преступлении против украинской нации, геноциде или «забытом Холокосте». Иногда информация о чудовищных преступлениях коммунистческого режима в Виннице актуализировалась в связи с политическими событиями. Так, в сентябре 1959 г. один из комитетов американского Конгресса провел слушания по вопросу винницких событий 1943 г. Они неслучайно были организованы сразу после визита в страну Н. Хрущева. Материалы этих слушаний издали в США, причем каждая страница сопровождалась колонтитулом «Преступления Хрущева». В УССР первые газетные статьи о массовых убийствах 1937–1938 гг. в Виннице опубликовали в 1988 г. Трагедия была названа «винницкими Куропатами» (в этом урочище на окраине Минска в Белоруссии в 1988 г. были обнаружены массовые захоронения людей, уничтоженных НКВД в период Большого террора).

За несколько лет до публикаций, в начале 1980‑х гг., в Виннице местные чиновники решили соорудить здание ритуальных услуг над упоминавшимися семью братскими могилами. Во время строительства экскаваторами выкопали большое количество человеческих черепов и костей и вывезли их самосвалами. Сейчас здание ритуальных услуг арендует Украинская автокефальная православная церковь. Около здания сооружен памятный знак жертвам большевистского террора. Установлены памятники в центральном парке культуры и отдыха, а также в близлежащем сквере, на месте бывшего еврейского кладбища. Именно в этом месте в 1943 г. производились раскопки. Рядом находится большой концертный зал «Радуга».

В г. Хмельницком на могилах расстрелянных людей в 1966 г. построили центральный городской универмаг. Ныне два памятника жертвам политических репрессий установлены в областном центре и один в Каменце‑Подольском, на участке рядом с консервным заводом. На протяжении всех лет независимости Украины журналисты, преподаватели институтов, общественные активисты требуют от органов исполнительной власти и местного самоуправления решить вопрос о сооружении достойного мемориала жертвам сталинского террора в центральном парке Винницы.

Необходимо отметить, что в рамках государственной программы «Реабілітовані історіею» опубликованы пять книг по Винницкой и пять книг по Хмельницкой области. Исследователи на основании обнаруженных документов проанализировали механизмы осуществления Большого террора[6]. Эти исследования общедоступны в Интернете[7]. В. Васильев, А. Давидюк, В. Золотарёв, А. Лошицкий, А. Малыгин, Л. Мисинкевич, В. Пристайко, Р. Подкур, Ю. Шаповал и другие историки, архивисты исследовали различные аспекты деятельности органов госбезопасности при проведении массовых репрессивных операций[8].

Наверное, нет ни одного представителя власти в Винницкой и Хмельницкой областях, которые не знали бы о трагедии 19371938 гг. Из их уст звучат обещания решить вопросы (особенно во время предвыборных кампаний) о сооружении мемориалов жертвам коммунистического террора, но, кроме памятных знаков, установленных общественностью, ничего не делается на протяжении десятилетий. Проблемы массовых убийств в годы Большого террора, увековечивания памяти жертв, розыска и обнародования фамилий убийц до сих пор имеют не только научное, но и политическое значение. С нашей точки зрения, усилия ученых и общественности по выяснению всех обстоятельств ужасающей трагедии, преступности правившего режима, а также формирование официальных оценок и публичного мнения на основе нравственных принципов очень важны: они являются составной частью процесса декоммунизации в Украине. Необходимо понимать, что декоммунизация подразумевает продолжение десталинизации, десоветизации и, в определенной мере, деколонизации страны.

В последнее время ученым представилась возможность изучить широкий комплекс архивных документов, хранящихся в Отраслевом государственном архиве Службы безопасности Украины. Исследователям стали доступны переписка, докладные записки и т. п. наркомов НКВД УССР в НКВД СССР, начальников У НКВД в НКВД УССР, архивно‑следственные дела жертв политических репрессий. Эти виды документов четко показали роль высшего политического руководства в организации «социальной чистки» советского общества, участие сотрудников органов госбезопасности в массовых репрессивных операциях, стали известны количественные и качественные характеристики результатов этих акций массового физического уничтожения людей. Историки осуществили первичный анализ этих документов как исторического источника: степень возможного использования информационного потенциала, соотношение их достоверности и фальсификаций и т. д.[9]

Однако долгое время исследователям были не доступны личные дела сотрудников органов госбезопасности. Это некоторым образом способствовало созданию мифа о значительном объеме информации, которая якобы в них хранится. Изучение некоторого количества дел показало стандартность их наполнения. Каждое из них включало ряд обязательных документов. Прежде всего, это анкета специального назначения, насчитывающая около 100 разных вопросов. Помимо традиционных биографических данных требовалось предоставить сведения о местонахождении до и после «октябрьской революции», «во время гражданской войны», о принадлежности к оппозиционным партиям, движениям, наличии компрометирующих материалов на близких родственников. Таким же образом необходимо было осветить жизненный и трудовой путь родителей, жены или мужа, братьев и сестер. Все изложенные в анкете сведения подробно проверялись кадровыми отделами органов ВУЧК‑ГПУ‑НКВД. Причем начиная с 1930‑х гг. эти проверки приобретали все более жесткие формы.

К числу обязательных документов в личном деле относится послужной список, отражавший кадровые перемещения должностного лица в системе спецслужб. Также указывался внутренний нормативный акт (приказ, распоряжение), согласно которому шло перемещение по служебной лестнице. В послужном списке приведены материалы о поощрении кадровых работников органов государственной безопасности (награждение почетной грамотой или именным оружием, «отметить в приказе», материальное поощрение, вручение ценного подарка и т. д.).

Дело работника НКВД в значительной степени комплектовалось за счет различных характеристик и аттестаций, которые проводились в ходе проверок, перемещении с должности на должность, награждении правительственными и ведомственными наградами.

Анализируя материалы аттестации сотрудников ВУЧК‑ГПУ‑НКВД, можно заметить следующую характерную черту: если в 1920‑х – начале 1930‑х гг. они отражали конкретные личные и служебные качества аттестуемого, то во второй половине 1930‑х гг. – вследствие усилившейся формализированности – эти документы уже не позволяли в полном объеме представить деятельность работника НКВД. Некоторые негативные выводы аттестационных комиссий прошлых лет не влияли на занятие ответственных должностей в «ягодовский», «ежовский» или «бериевский» периоды руководства НКВД. Это косвенно свидетельствует о формировании и функционировании определенных группировок / кланов, которые действовали в системе «патронклиентских» отношений в органах госбезопасности.

Личные дела обладают несомненной ценностью для выяснения имен конкретных исполнителей, режиссеров и постановщиков печально известных политических и идеологических кампаний 1920‑1930‑х гг.

Малоизвестным источником, который был использован в нашем исследовании, стали материалы расследования служебной деятельности и преступлений сотрудников органов государственной безопасности. Расследования проводились сотрудниками особой инспекции отдела кадров и должны были установить реальную вину работника в совершенном преступлении, определить его тяжесть и предложить меру наказания – возбуждение уголовного дела или наказание по служебной линии (выговор, несколько суток ареста, понижение в должности, звании и т. д.).

В деле обязательно находилась жалоба (рапорт), на основании которой проводилось служебное расследование. Его проведение санкционировалось высшим руководством НКВД СРСР или УССР. Сотрудники особой инспекции допрашивали заинтересованных лиц, собирали объяснительные записки, рапорты чекистов, причастных к собьггиям. Часто сотрудников даже не вызывали для личных объяснений, ограничивались направлением списка вопросов на место службы. При необходимости направлялись просьбы уточнить некоторые моменты, указанные в рапорте или объяснительной записке.

После сбора всей информации выводы по материалам служебного расследования предоставлялись руководству НКВД УССР – КГБ при СМ УССР для утверждения. Завизированный экземпляр направлялся в НКВД СССР – КГБ при СМ СССР. Одна из копий подшивалась в личное дело сотрудника. Сами материалы расследования не были составной частью личного дела сотрудника, но иногда они в нем сохранялись.

[1] Создана 22 сентября 1937 г. из части районов Винницкой области.

[2] Вінниця: злочин без кари. Документи, свідчення, матеріали про большевицькі розстріли у Вінниці в 1937–1938 роках. – Київ, 1994. С. 95–97.

[3] Держархів Вінницької обл. Ф. Р‑6023. Оп. 4. Д. 26380. Л. 21–21 об.

[4] Интересный анализ этих сообщений см.: Himka John‑Paul. Ethnicity and the reporting of mass murder. Krakivs’ki Visti, the NKVD murders of 1941, and the Vinnytsia exhumation // https://www.academia.edu/3265280/.

[5] Кравченко П.М. Документи про арешти свідків розкопок 1943 року у Вінницькому парку // Політичні репресії на Поділлі в XX столітті. Матеріали міжнародної науково‑практичної конференції (Вінниця, 23–24 листопада 2001 р.). – Вінниця, 2002. С. 198.

[6] Реабілітовані історіею. Вінницька область. Вінниця, 2006–2012. Кн. 1. 908 с.; Кн. 2. 848 с.; Кн. 3. 784 с.; Кн. 4. 786 с.; Реабілітовані історіею. Хмельницька область. – Хмельницький, 2008–2014. Кн. 1. 934 с.; Кн. 2. 1182 с.; Кн. 3. 1126 с.; Кн. 4. 1168 с.; Кн. 5. 896 с.

[7] См.: www.reabit.org.ua

[8] Червоні жорна: спогади репресованих, членів їх родин, свідків репресій / Відп. ред. С.К. Гіренко. – Вінниця, 1994. 80 с.; Малигін А. Червона акула: ежовщина на Вінниччині: документально‑публіцистичні нариси. – Вінниця, 1995. 96 с.; Шаповал Ю., Пристайно В., Золотарьов В . ЧК‑ГПУ‑НКВД в Україні: особи, факти, документи. – К.: Абрис, 1997. 608 с.; Лошицький О . «Лабораторія». Нові документи і свідчення про масові репресії 1937–1938 років на Вінниччині І І 3 архівів ВУЧК‑ГПУ‑НКВД‑КГБ. 1998. № 1/2. С. 183–227. Лошицький О. «Лабораторія2־». Полтава. Документальні матеріали про масові репресії в Полтавській області у 1937–1938 рр. І І 3 архівів ВУЧК‑ГПУ‑НКВД‑КГБ. 2000. № 2/4. С. 129–178; Політичні репресії на Поділлі (20‑30‑ті рр. XX ст. Упор.: В. Васильев, П. Кравченко, Р. Подкур. – Вінниця, 1999. 247 с.; Подкур Р.Ю. «Дитячий ГУЛАГ» в контексті політики державного терору (1937–1939 рр.) // 3 архівів ВУЧК‑ГПУ‑НКВД‑КГБ. 2007. № 1 (28). С. 189–204; Місінкевич Л.Л. Реабілітація жертв політичних репресій в Україні (друга половина ХХ‑ХХІ століття). – Хмельницький, 2009. 424 с. та ін.

[9] Білокінь С.І. Джерелознавчі проблеми вивчення слідчих справ НКВС // Проблеми історії України. – К.: Наукова думка, 1994. Вип. 3. С. 90–101. Бі ‑локінь С.І. Масовий терор як засіб державного управління СРСР. – К., 1999. 448 с.; Петровський Е.И Архівно‑слідчі справи як джерело вивчення історії репресій в Україні у 19371938роках. (Рукопис). Дис. на здобуття наук, ступеня канд. іст. наук. Інститут української археографії та джерелознавства ім. М.С. Грушевського. – Київ, 2006. 300 с.; Подкур Р., Ченцов В. Документы органов государственной безопасности УССР 1920‑1930‑х годов: источниковедческий анализ. – Тернополь: Збруч, 2010. 372 с. и др.