Ныне хорошо известно о начале и механизмах массовых репрессивных операций в 1937 г. В ходе их осуществления к началу 1938 г. на Украине арестовали 159573 человека[1]. Но руководство СССР было недовольно масштабами репрессий в регионах. По мнению наркома внутренних дел СССР Н. Ежова, недостаточно активно проявил себя в разоблачении «врагов народа» нарком внутренних дел УССР И. Леплевский. Для нового витка репрессий нужны были новые люди. Замену Леплевскому Ежов видел в лице 35‑летнего начальника УНКВД по Оренбургской области А. Успенского, отличавшегося большим усердием в проведении репрессий.

В ноябре 1937 г. Ежов прислал Успенскому шифровку: «Если Вы думаете, что будете сидеть в Оренбурге лет пять, то ошибаетесь. Наверное, придется в ближайшее время выдвинуть Вас на более ответственную работу». Позднее на допросах Успенский рассказал: «В январе 1938 г. я приехал на сессию Верховного Совета СССР в Москву. Неожиданно меня вызвал Ежов. Я пришел к нему в служебный кабинет. Ежов был совсем пьяный. На столе у него стояла бутылка коньяка. Ежов сказал мне: “Ну, поедешь на Украину”». Потом Успенскому объяснили, что Леплевский утратил доверие ЦК ВКП(б) из‑за «грубых, неумелых действий» [2]. 25 января 1938 г. Леплевского назначили начальником транспортного отдела ГУГБ НКВД СССР, 26 апреля арестовали, 28 июля расстреляли[3].

В 1937 г. персональный состав Политбюро ЦК КП(б)У и СНК УССР практически полностью был репрессирован. По рекомендации/решению Политбюро ЦК ВЮ"1(б) 27 января 1938 г. в Киеве на пленуме ЦК КП(б)У первым секретарем избрали Н. Хрущева[4]. Вместе с ним в Украину приехал А. Успенский, который уже 27 января 1938 г. приступил к выполнению обязанностей наркома внутренних дел УССР[5]. Почти одновременно, 31 января 1938 г., Политбюро ЦК ВКП(б) приняло предложение Ежова «об утверждении дополнительного количества подлежащих репрессии бывших кулаков, уголовников и активного антисоветского элемента». По Украине намечалось дополнительно расстрелять 6000 человек. Продлевалась работа внесудебных троек. Операция должна была закончиться к 15 марта 1938 г. Одновременно НКВД

СССР получил разрешение продолжить до 15 апреля 1938 г. «операцию по разгрому шпионско‑диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, иранцев, харбинцев, китайцев, румын, как иностранных подданных, так и советских граждан, согласно существующих приказов НКВД СССР»[6].

В середине февраля 1938 г. в Киев приехал Ежов, чтобы дать новый толчок массовым репрессиям в республике. На оперативном совещании он заявил, что в Украине необходимо расстрелять 30 тыс. человек. Инициатива согласовывалась со Сталиным. 17 февраля 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение об увеличении «лимита» репрессируемого по Украине «кулацкого и прочего антисоветского элемента» на 30 тыс. человек, а также рассмотрении дел на внесудебных «тройках»[7]. Ежов предложил начальникам областных УНКВД Украины составить заявки на дополнительные «лимиты» репрессируемых. Присутствовавший на совещании начальник Полтавского УНКВД А. Волков впоследствии вспоминал, что Ежов «характеризовал всю прежнюю работу, как штукарство[8], удар по одиночкам, и отмечал почти полное отсутствие работы по вскрытию организованного антисоветского подполья. Особенно он указывал на очень слабую работу по вскрытию украинского антисоветского националистического подполья, польского, немецкого, говорил о том, что на Украине сохраняются петлюровские, махновские, офицерские и другие антисоветские кадры»[9].

По свидетельствам отдельных чекистов, на одном из совещаний в присутствии Н. Ежова выступал Н. Хрущев. Нарком внутренних дел СССР говорил о том, что чекистский аппарат на Украине чрезвычайно засорен социально чуждым торгашеским элементом, он не «освежался». Поэтому ставился вопрос о подготовке новых кадров[10]. По показаниям А. Успенского, после совещания Ежов попросил принести из отдела кадров личные дела сотрудников. Затем вызывал чекистов и смотрел дело. А они были «чистыми», то есть без компрометирующих материалов. «Николай Иванович говорит: “Что‑то не в порядке у вас с отделом кадров, посмотрите, кто там сидит!” Взяли, посмотрели этого Северина и его заместителя Григорьева. Оказалось, они перед тем, как нести дело Николаю Ивановичу, вырывали все материалы, которые компрометировали сотрудника. Потом посмотрели, кто такой Северин […]. Северин был немецким шпионом. Его завербовал немецкий специалист в Донбассе», – вспоминал Успенский. В тот же день, 15 февраля, М. Северина арестовали[11].

26 февраля и 3 марта 1938 г. Н. Ежов издал приказы о смещении всех начальников областных УНКВД в Украине. На должности назначались новые люди. Одним из них – начальником Винницкого областного УНКВД стал Иван Михайлович Кораблев[12]. Он родился в 1899 г. в семье бедного русского крестьянина в с. Мисино Псковской губернии. В 1911 г. закончил сельскую школу, до 1915 г. работал кучером у помещика. В 16 лет переехал в Петроград, работал на лесном складе, потом подручным токаря на заводе «Новый Леснер», давильщиком на патронном заводе. В январе 1918 г. выехал в с. Понизовское Тюменской губернии. Сумел избежать мобилизации в колчаковскую армию, а в октябре 1919 г. пошел в Красную Армию.

В ноябре 1920 г. началась служба И. Кораблева в органах госбезопасности. Он служил в Приволжском военном округе, а после окончания в 1927 г. Высшей пограничной школы ОПТУ СССР – в Полномочном представительстве ОПТУ по Средне‑Волжскому краю. После убийства С. Кирова в ходе укрепления чекистского аппарата и массовых политических чисток его перевели в управление НКВД Ленинградской области. В 1937 г. был помощником начальника 3‑го (контрразведывательного) отдела УГБ УНКВД Ленинградской области. О том, как он служил, свидетельствует рапорт И. Кораблева Н. Ежову от 16 мая 1937 г. В нем И. Кораблев с горечью отмечает, что ряд работников Ленинградского управления НКВД получили повышение в званиях. Но автор оказался «обойденным», хотя с 1935 г. «раскрыл» множество групповых дел о шпионско‑вредительских организациях в городе. Кораблев заявлял, что заслуживает продвижения по службе[13]. Конечно, такой амбициозный «специалист» привлек внимание Ежова.

3 марта 1938 г. официально огласили приказ о назначении Кораблева в Винницу[14]. В Москве его принял Ежов. Внимание наркома СССР к новому винницкому начальнику было неслучайным. 5 марта 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело «Вопросы НКВД по Украинской ССР». В западных областях республики установили запретную пограничную зону. В ней оказалось около трети районов Винницкой области. Политбюро ЦК ВКП(б) предусматривало выселить за пределы зоны семьи репрессируемых за шпионаж, диверсию, террор, повстанчество, бандитизм, вредительство, нелегальный переход границы и контрабандистскую деятельность; семьи лиц, в разное время бежавших за кордон; «весь политически неблагонадежный и уголовный элемент»[15].

На встрече с Н. Ежовым И. Кораблев попросил отменить приказ о его назначении. Нарком спросил: «Почему?» Кораблев ответил, что боится – не справится с работой. Ежов успокоил: «Не может быть никаких разговоров, поезжай и разворачивай работу. Там, на Украине, гуляют в подполье целые антисоветские украинские националистические дивизии, которые созданы Любченко, Балицким, нужно ехать и громить эти отряды». В Киеве Кораблева инструктировал А. Успенский, заявивший, что «все немцы и поляки, проживающие на территории УССР, являются шпионами и диверсантами», и «75–80 % украинцев являются буржуазными националистами»[16].

Заместителем Кораблева 7 сентября 1938 г. Успенский назначил Антона Яковлевича Пришивцына[17]. Он был украинцем, родился в 1905 г. в Мариуполе, окончил высшее начальное железнодорожное училище. В 1927 г. стал практикантом, помощником оперуполномоченного информационного отделения СОО Луганского окружного отдела ГПУ УССР. В этом же году вступил в партию. Вполне вероятно, что положительно зарекомендовал себя в работе, потому что его вскоре назначили оперуполномоченным, а затем райуполномоченным Ровенецкого райотделения ГПУ. Интересно, что в характеристике начинающего чекиста указывалась такая отрицательная черта: чрезмерное желание «быстро стать начальством» и «скорей постигнуть сущность оперативной работы». В 1933–1935 гг. А. Пришивцын был начальником секретно‑политического отделения Краматорского горотделения ГПУ, в 1935–1937 гг. – помощником начальника отделения 4‑го отдела (секретно‑политического) УГБ УНКВД Донецкой области, 1937–1938 гг. – начальником отделения 4‑го отдела. В 1937 г. принимал участие в раскрытии «диверсионно‑повстанческих» групп среди спецпереселенцев (немцев из западных областей УССР), которые якобы возглавляли агенты немецкого консульства. В июне 1937 г. возглавлял следственную группу в Мариуполе по раскрытию «фашистских групп» в южных районах Донбасса. Здесь к расстрелу было осуждено 300 человек (судя по справкам, направленным в Москву) [18]. Впоследствии А. Успенский указывал, что он знал А. Пришивцына мало, но в Винницкой области у него не было «своих людей». При этом наркому сообщали, что Пришивцын «стряпал очень много фальсифицированных дел», а начальник УНКВД Сталинской области П. Чистов характеризовал этого сотрудника «как мастера на все руки»[19]. Поэтому его послали помогать Кораблеву, назначив 5 июня 1938 г. врид начальника 4‑го отдела УГБ УНКВД по Винницкой области[20], а в сентябре 1938 г. врид заместителя начальника Винницкого областного УНКВД[21].

Еще одним сотрудником УНКВД в Виннице стал Александр Михайлович Запутряев, которого Кораблев знал по службе в Ленинграде. Там в 1935 г. этого чекиста подозревали в связях с троцкистами, за что были арестованы два его знакомых. Запутряев подал об этом рапорт, но был исключен из партии и восстановлен только Киевским горкомом КП(б)У после перевода в Украину[22]. Политически скомпрометированный Запутряев готов был выполнять любые задания Кораблева. В мае 1938 г. Запутряев был назначен заместителем начальника 3‑го отдела УГБ УНКВД по Винницкой области, а с 3 июля по 22 октября 1938 г. занимал должность начальника этого же отдела[23].

В мае 1938 г. помощником Кораблева по УНКВД стал Николай Степанович Бутенко, имевший значительный опыт разоблачения «контрреволюционных кулаков» в 1930 г. в Большом Токмакском районе (с 1932 г. Днепропетровская область). Самолюбивый и амбициозный, Н. Бутенко не сработался с коллегами и в 1931 г. его перевели в Любарский район Винницкой области. В 19341938 гг. он служил начальником Тепликского райотдела Винницкого УНКВД. В 1937 г. показал большое усердие в разоблачении «врагов народа» и особенно в «раскрытии» групповых дел. Такой помощник был незаменимым человеком для Кораблева, желавшего «оправдать доверие» и отличиться перед начальством.

В марте 1938 г. начальником УНКВД Каменец‑Подольской области стал более известный в «чекистских кругах» Иван Андреевич Жабрев. Он родился в 1898 г. в семье русского рабочего в г. Устюжна Вологодской губернии. Окончил высшее начальное училище в 1916 г. и стал работать телеграфистом. В 1918 г. работал начальником отделения Череповецкого губернского отдела почты и телеграфа, был членом коллегии губернского продотряда, с 1920 г. – уполномоченным политбюро ЧК Устюжанского уезда. Закончил вечернюю совпартшколу. В 1918 г. стал членом РКП(б). В первой половине 1920‑х гг. работал в органах госбезопасности Новониколаевской губернии, был осужден за поощрение вымогательства взяток с домовладельцев своим агентом‑любовницей[24]. Со второй половины 1920‑х гг. Жабрев попал в поле зрения полномочного представителя ОГПУ СССР по Сибири Л. Заковского. Когда в 1926 г. начальника Бийского окружного отдела ОГПУ К. Вольфрама сняли с должности за пьянство и финансовые махинации, на его место назначили Жабрева. Во время первой волны сплошной коллективизации и раскулачивания, в марте 1930 г., в Уч‑Пристанском районе Бийского округа во главе восставших крестьян встал уполномоченный райотдела ОГПУ Ф.Г. Добытая. Он захватил райцентр и развернул отряд в 400 повстанцев. В вооруженном подавлении восстания принимал участие Жабрев, который наряду с другими чекистами был награжден грамотой Сибирского крайисполкома и ценным подарком[25]. Тогда же Жабрева наградили золотыми часами с надписью «И.А. Жабреву за успешную ликвидацию кулачества от Бийского ОКР[ужного] И[сполнительного] К[омитет]а». После этого Заковский давал Жабреву самые лестные характеристики, а вскоре его наградили значком почетного чекиста. Все это время он «разоблачал» контрреволюционные организации в Барнауле, что специально отмечалось в аттестации 1931 г. В 1933 г. его снова наградили – охотничьим ружьем и 600 рублями за операцию по перегону скота в СССР из Западной Монголии. В июне 1933 г. Жабрева назначили начальником секретно‑политического отдела Западно‑Сибирского краевого УНКВД. Он продолжал «вскрывать» контрреволюционные и шпионские организации, особенно на селе, которое отчаянно сопротивлялось хлебозаготовкам. В конце 1935 г. начальник УНКВД по Западно‑Сибирскому краю В. Каруцкий в аттестации специально отметил, что личная агентура Жабрева использовала провокации для создания дел о контрреволюционерах[26]. В ноябре 1937 – феврале 1938 гг. Жабрев был заместителем наркома внутренних дел Белоруссии, а 26 февраля 1938 г. его перевели в пограничную Каменец‑Подольскую область.

В марте 1938 г. заместителем Жабрева стал Роман Васильевич Крутов, который начал служить в органах безопасности в 1929 г. и за 10 лет сделал стремительную карьеру. Видимо, он сумел понравиться Успенскому, поскольку в августе 1938 г. его назначили исполняющим обязанности начальника отдела кадров НКВД УССР[27].

В том же марте 1938 г. еще одним соратником Жабрева был Владимир Евгеньевич Лелонг, родившийся в 1903 г. в семье рабочего в г. Славяносербское на Донбасе. Он считал себя русским, с 1920‑го по 1928 г. работал телеграфистом в Дебальцево и Кадиевке, а в 1929–1932 гг. – формовщиком на Енакиевском металлургическом заводе. Здесь он вступил в партию, стал сотрудником отдела кадров, затем редактором заводской многотиражки. В 1934–1937 гг. избирался парторгом цеха на металлургическом заводе[28]. Сохранились документы, которые свидетельствуют, что в это время он сотрудничает с органами НКВД, выдумывая клеветнические показания от имени коммунистов, например члена партии Тучина. Когда тот отказался подписывать, Лелонг заявил: «Это враг, подписывать не бойся, его все равно расстреляют, а тебя никто вызывать не будет»[29]. Парторг не стеснялся использовать свое положение в целях обогащения. Не пользовавшегося авторитетом руководителя в 1937 г. не избрали на этот пост, но направили работать инструктором парткома завода. В начале 1938 г. по мобилизации ЦК КП(б)У Лелонга послали в органы НКВД и назначили сначала помощником начальника отделения 3‑го отдела Каменец‑Подольского УНКВД (приказ НКВД УССР № 114 от 1 апреля 1938 г.), начальником отделения 3‑го отдела. С мая 1938 г. он стал секретарем парткома УНКВД, а затем начальником отдела кадров[30]. Опытный Жабрев понимал возможности дополнительного контроля сотрудников по линии парткома управления.

Все эти люди в 1938 г. продолжали осуществлять массовые репрессивные операции в двух пограничных областях Украины. Кораблев позже свидетельствовал: «Все ориентировки НКВД в 1937 и 1938 гг. указывали на обширные формирования шпионских резидентур польской и германской разведок, и поэтому считалось практически, что для того, чтобы арестовать поляка, немца, для ареста лиц этой категории требуется меньше материалов, чем для ареста других национальностей, т. е. определенный национальный подход в этом вопросе, безусловно, был, и его прививали руководящие директивы НКВД СССР и НКВД УССР»[31]. Получая такие установки от чекистского руководства, Кораблев поставил «на конвейер» аресты и расстрелы. Он потребовал от сотрудников немедленно усилить разоблачение «украинское националистическое подполье» и ликвидировать другие «шпионско‑диверсионные резидентуры»[32].

В марте 1938 г. для проведения арестов были созданы чекистские следственные группы в Гайсине, Жмеринке, Могилев‑Подольском, Тульчине. В остальных районах ответственность за репрессии возложили на райотделы. С 22 марта количество признаний арестованных начало расти, а областная «тройка» (И. Кораблев, секретарь обкома И. Спивак, областной прокурор Я. Тернивский) перешла на ежедневную работу. 7 апреля Кораблев доложил А. Успенскому, что в области арестовано 2500 человек, но по полякам, румынам и другим национальным категориям репрессии только разворачивались. Через 20 дней Кораблев попросил об увеличении лимита репрессируемых на 300–500 человек. На это ему предоставили лимит в 400 человек по первой категории (расстрел)[33].

В апреле – мае 1938 г. одной из главных стала операция по Польской военной организации (ПОВ). В районы послали оперативные группы чекистов, которые на основании данных райотделов НКВД или выдуманных чекистами составили оперативные листы на лиц, подлежавших аресту. Например, Кораблев во время приезда в Жмеринский райотдел НКВД потребовал список поляков, проживающих в районе. На этом списке сделал отметки «арестовать» всех поляков среднего возраста. Кроме этого, отдал распоряжение затребовать от спецчастей предприятий и учреждений списки на поляков, немцев и латышей. Третий отдел УНКВД по этим спискам произвел аресты. Чекисты сразу применяли методы физического и психического воздействия, чтобы получить признания во «вражеской» деятельности. Руководство их настраивало: «С врагами шутить не будем. Если два‑три сдохнут, страшного ничего не будет, отвечать никто из вас не будет, отвечу я своей головой и своим партийным билетом»[34].

Обычной практикой стали групповые допросы, применялись нечеловеческие пытки и издевательства над людьми. Опергруппой, которая работала в Жмеринском районе, за апрель‑май 1938 г. было арестовано больше 100 человек, на которых не было никаких компрометирующих материалов[35]. Подобная практика использовалась в облуправлении НКВД. Каждый вечер Кораблеву докладывали о, количестве протоколов «сознавшихся». Затем он вез материалы на «тройку», где утверждались расстрельные приговоры. Они немедленно приводились в исполнение в здании гаража областного УНКВД, где звуки расстрелов и крики жертв глушились шумом работавших моторов автомашин. На них грузились трупы, которые прятали через 300–400 метров в парке или за 2 км на кладбище по улице Лесной.

Предоставленный лимит репрессируемых по Винницкой области выполнили 11 мая 1938 г. И. Кораблев отправил докладную записку А. Успенскому, в которой подвел итоги. С 26 марта по 10 мая 1938 г. по разным «линиям» репрессировали 3448 человек. На 11 мая 1938 г., после выполнения основного и дополнительного лимитов, в областном управлении оставалось 1103 подследственных арестованных. Кораблев сообщил Успенскому, что на учете осталось около 2000 человек – «рядовых петлюровцев и бывших политических бандитов»[36]. Массовые репрессивные операции продолжались.

26 мая 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) продлило до 1 августа 1938 г. порядок рассмотрения дел по национальным операциям (15 сентября 1938 г. новым решением Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрение «альбомных» дел было передано из центрального аппарата НКВД СССР областным «особым тройкам»)[37]. Найден* ные и проанализированные протоколы позволили установить: в Винницкой области «тройкой» и «высшей двойкой» в 1937–1938 гг. было осуждено 19851 чел., из них расстреляно 16806 чел.[38]; в Каменец‑Подольской области во внесудебном порядке осуждено 14848 чел., из них расстреляно 13275 чел.[39]

Документы сохранили свидетельства о деятельности И. Жаб* рева, который сразу после приезда в Каменец‑Подольский провел оперативное совещание, на котором сказал, что линия по разгрому вражеского подполья под руководством бывшего начальника Н. Приходько была неправильной. На областной «тройке» рассматривались дела на одиночек, но не вскрывались подпольные организации. Жабрев заявил: «Если в селе проживает 3–4 кулака, то, безусловно, они должны быть между собой связаны и представлять в зародыше контрреволюционное формирование». Поэтому потребовал «вскрывать» широкое разветвленное контрреволюционное подполье по польской, украинской и другим линиям. Он объяснял неправильную линию работы Приходько наличием в аппарате областного управления врагов, которые не желали выявлять контрреволюционные формирования. Поэтому в скрытой форме требовал добывать показания на сотрудников госбезопасности. Кроме этого, новый начальник предложил добиться «вскрытия» по украинской линии целых корпусов, дивизий, по ПОВ – командного состава корпусов и дивизий, а по правотроцкистской – районных штабов в каждом районе области.

Отметим, что установки Жабрева повторяли указания А. Успенского, который в апреле 1938 г. приехал в Каменец‑Подольский и на оперативном совещании подчеркнул необходимость разгрома поляков и украинских буржуазных националистов. Перед личным составом нарком даже истерически выкрикнул «поляков мы должны уничтожить»[40].

С самого начала работы Жабрев запретил принимать на областную тройку дела арестованных «одиночек», требуя раскрытия организаций по 100 и больше участников. «За развал работы и нежелание раскрывать подполье» были арестованы начальники

Проскуровского горотдела НКВД З.И. Браун и Шепетовского горотдела Я.Б. Гришко. Затем последовали аресты других согрудников госбезопасности и милиции. По показаниям, которые давали в 1939 г. их оставшиеся на свободе коллеги, «работники уГБ были терроризированы, боялись друг друга, боялись даже обмениваться некоторым опытом работы, указывать на недостатки»[41].

На оперативных совещаниях И. Жабрев и Р. Крутов заявляли, что хорошим работником будет считаться тот, кто за сутки получит не меньше 10–15 показаний арестованных о контрреволюционной деятельности. После таких установок сотрудники стали массово фальсифицировать следственные дела. По личным указаниям Жабрева и Крутова применялись меры физического воздействия к арестованным. В практику допросов вошли массовые пытки[42].

В апреле 1938 г. сотрудники управления начали открывать следственные дела по «украинским националистам», выполнив лимиты. В июле 1938 г. дела закончили, отправив в центральный аппарат НКВД УССР 400 справок, из которых вернули 300. Что дальше делать с арестованными, никто не знал, а тюрьмы были переполнены. На 1 августа 1938 г. в УНКВД оставалось 2000 «украинских националистов». В начале августа НКВД УССР дал указание: если «верхушка подполья» была связана с иностранными разведывательными органами, заканчивать дела, как «по справкам на альбом»[43]. Речь шла о том, что «на альбомы могут быть закончены групповые следственные дела при условии, если хотя бы один обвиняемый дал показания по шпионской деятельности». Работу приказали закончить до 10 августа. Жабрев провел совещание, потребовав добиться признания в шпионаже.

После оперативного совещания значительная часть работников УГБ была направлена в следственные группы в Проскуров и Шепетовку. Р. Крутова назначили руководителем следственных групп Проскурова и Шепетовки. В каждую группу входили 15–20 чекистов. Для быстроты и массовости репрессий Крутову предоставили широкие права, «санкции брались не у областного прокурора, а у районных, которые, не вникая в суть дела, штамповали готовые постановления на аресты»[44]. Санкции на арест давали по справкам, иногда составленным из двух‑трех слов, только с фамилией без имени и отчества человека, подлежащего аресту[45]. А военный прокурор 4‑го кавалерийского корпуса Зуев, помощник военного прокурора КОВО Копылов и другие лично избивали арестованных[46]. Следователи Доманицкий и Оболенский убили людей во время допросов. По распоряжению А. Успенского они были арестованы и отсидели в административном порядке 20 суток в тюрьме Киева[47]. На этом их наказание закончилось.

Необходимо отметить, что арестованных, и среди них бывших сотрудников управления НКВД, подвергали систематическим пыткам: избивали резиновой палкой, шомполом, деревянным молотком, колючими ветками акации. Один из следователей, В. Леонов[48], избивал арестованных непосредственно перед расстрелами, затем заставлял их смотреть на расстрелы. В конце концов, расстреливали и их самих. Неудивительно, что до 90 % людей сознавались в преступлениях, которых никогда не совершали.

Во второй половине 1938 г., по свидетельству И. Кораблева, опытные чекисты почувствовали очередное изменение политического курса. Одним из первых признаков стало назначение 22 августа 1938 г. первым заместителем Ежова первого секретаря ЦК Й1(б) Грузии Л. Берии, который принимал участие в репрессировании партийно‑советских работников Закавказья[49]. 8 сентября 1938 г. еще один первый заместитель Ежова – М. Фриновский был назначен наркомом Военно‑Морского Флота СССР. Одновременно его освободили с должности начальника 1‑го управления (госбезопасности) НКВД СССР[50].

Уже 11 сентября новому заместителю наркома Л. Берии присвоили звание комиссара госбезопасности 1‑го ранга, а 29 сентября в структуре НКВД восстановили Главное управление госбезопасности под руководством Берии[51]. В приказах НКВД СССР № 00701 и № 00702 от 23 октября 1938 г. говорилось о том, что сотрудники обязаны строго соблюдать правила следственной работы[52]. 31 октября 1938 г. приказы были доведены до сведения личного состава на оперативном совещании Винницкого УНКВД.

Раньше всех надвигавшуюся угрозу почувствовал нарком УССР А. Успенский. 14 ноября 1938 г. он инсценировал самоубийство, оставив в своем служебном кабинете записку: «Труп ищите в реке»[53]. Н. Хрущев в мемуарах писал: «Когда после бегства Успенского я приехал в Москву, Сталин так объяснял мне, почему сбежал нарком: “Я с Вами говорил по телефону, а он подслушал. Хотя мы говорили по ВЧ и нам даже объясняют, что подслушать ВЧ нельзя, видимо, чекисты все же могут подслушивать, и он подслушал. Поэтому он и сбежал”. Это одна версия. Вторая такова. Ее тоже выдвигали Сталин и Берия. Ежов по телефону вызвал Успенского в Москву и, видимо, намекнул ему, что тот будет арестован. Тогда уже самого Ежова подозревали, что и он враг народа […]. Тут же начались аресты чекистов. На Украине арестовали почти всех чекистов, которые работали с Ежовым»[54].

17 ноября 1938 г. И. Сталин и В. Молотов подписали постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», в соответствии с которым органам НКВД и прокуратуры запрещалось проведение массовых операций по арестам и выселению, ликвидировались «тройки». Органы НКВД обязывались при производстве следствия точно соблюдать все требования уголовно‑процессуальных кодексов[55]. В этот же день И. Кораблев провел в Виннице оперативное совещание по вопросам агентурно‑следственной работы[56], а И. Жабрева арестовали как сообщника А. Успенского[57].

«Нас боятся враги, а народ нас любит»

22 ноября 1938 г. в присутствии секретаря Каменец‑Подольского обкома КП(б)У А. Власова прошло оперативное совещание областного УНКВД. Сначала заслушали сотрудников, а затем временно исполняющий обязанности начальника управления, секретарь партбюро Алёксандр Акимович Екимов заявил, что 19 ноября он присутствовал на заседании Политбюро ЦК КП(б)У, на котором обсуждалось постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября. «На заседании выяснилось, – отмечал Екимов, – что бывший нарком НКВД УССР Успенский оказался крупным заговорщиком, который привез на Украину своих сообщников, ныне арестованных вместе с ним»[58]. Выступавший, очевидно, хотел придать своей персоне политический вес сообщением об участии в заседании политбюро. Но в действительности этот орган постановление не обсуждал[59].

Через несколько дней Кораблев рассказал в Виннице, что в ЦК КП(б)У состоялось совещание начальников областных управлений НКВД и их заместителей, на котором присутствовал Н. Хрущев[60].

В Каменец‑Подольском сотрудники еще до оперативного совещания областного УНКВД поняли, кто виноват и кого надо критиковать. Поэтому никого не удивило, что одним из первых выступил начальник Проскуровского горотдела НКВД Борис Николаевич Самогородский, который утверждал, что нарушения произошли из‑за врагов народа, в частности И. Жабрева. Бывший начальник требовал предоставлять следственные дела по шпионажу ПОВ, а чекисты вынуждены были производить аресты подозрительных лиц, на которых не было достаточных материалов. При этом широко применялись избиения арестованных и фальсификация протоколов их допросов. Оперуполномоченный особого отдела 9‑й кавалерийской дивизии Стадник поддерживал критику: «Жабрев давал вражеские установки не пускать к арестованным прокуроров, чем нарушали революционную законность». Начальник отдела кадров В. Лелонг сказал о том, что Жабрев дал директиву уволить из «органов» всех евреев. Более того, он якобы говорил, что «нужно в ближайший период нашу пограничную область очистить от евреев». Квинтэссенцией оценок стал вывод начальника 9‑го отдела Алексея Николаевича Горца: «Все мы, в том числе и я, являлись слепым орудием в руках этого матерого врага Жабрева»[61].

В процессе перекладывания вины на персонифицированного врага – Жабрева отчетливо обозначились социальные напряжения и конфликты, настроения и модели поведения чекистов. Во‑первых, группа сотрудников обвинила коллег в личных связях с Жабревым. Например, начальник Красиловского райотдела НКВД Мотусевич заявил, что Самогородский был приближенным к Жабреву, получал от него денежные вознаграждения, но ничего об этом не сказал. Начальник погранотряда Зубрило обвинял сотрудников Волочиского райотдела НКВД в том, что они плохо борются с врагами народа, настаивал на массовом выселении из погранполосы колхозников, даже без наличия компрометирующих доказательств. Начальник 4‑го отдела Парфенов указал на деятельность Екимова, который как секретарь парткома приезжал в оперативно‑следственные группы и требовал предоставления не менее пяти следственных дел в день, а Крутов – 8‑12 ежедневных признаний во вражеской работе. Парфенов акцентировал внимание на неправильном осуществлении политических репрессий в отношении разных национальностей: «У нас существовала практика, что если поляк, то враг, если бывший Петлюровец – то враг […]. Наше государство интернациональное, и арестовывать всех поляков – это неверно». На что секретарь обкома А. Власов сделал замечание, что если государство является интернациональным, это не значит, «что не должны арестовывать врагов из разных национальностей». По нашему мнению, эти разногласия возникли вокруг крупной проблемы трансформации отдельных аспектов политических репрессий в своеобразные «этнические чистки». Об этом будет идти речь в последующих частях исследования.

Парфенов обозначил еще одну серьезную проблему органов НКВД в обществе: «Массовой операцией мы вызвали у населения в селах боязнь наших органов». В ответ прозвучали реплики: «Неправильно, это клевета на народ. Нас боятся враги, а народ нас любит». О страхе в обществе, который вызывала кровавая деятельность чекистов, написано немало. О нем знали и его использовали сами чекисты. Тем показательнее высказывания о боязни врагов и любви народа, которые не были аберрацией сознания или ментальной проблемой, а являлись сознательной политической позицией. Недаром начальник 3‑го отдела А. Вадис утверждал, что повышение эффективности агентурной и следственной работы «не значит, что мы должны сейчас либеральничать с врагами – это значит, что кое‑кого, если это понадобиться, будем пристрастно допрашивать». И далее он продолжил: «…Нужно продолжать громить врагов, а надо сказать, что именно в Каменец‑Подольской области есть еще много врагов, с которыми нужно вести ожесточенную борьбу».

Одновременно Вадис подверг критике корпоративные отношения в органах госбезопасности, заявив, что из чекистов создавалась «определенная каста, все делалось в сугубо конспиративной форме, создавалась видимость, что работают много, работают хорошо […]. Чинопочитание, подхалимство являлось обыденным явлением». Бесконтрольное и привилегированное положение в обществе чекистов привело к тому, что их агентуру открыто устраивали на работу директора предприятий и руководители советских учреждений. Можно представить, насколько напряженной была психологическая обстановка в таких коллективах.

«Поставить на место» чекистов должны были партийные органы. Именно эту цель преследовало постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. Показательно, что на оперативном совещании начальник Смотрицкого райотдела НКВД Климентий Иванович Стыцюк обвинял И. Жабрева в том, что тот приказывал не информировать партийные органы о ситуации на местах, говорил: «Мы должны знать в первую очередь, а потом уже парткомы». Секретарь обкома А. Власов все внимание сосредоточия на этой проблеме. Во‑первых, он критиковал руководящих работников управления Вадиса, Мордовца, Лелонга за то, что не говорили в обкоме и горкоме партии о вражеской работе Жабрева: «За эти ошибки партийная организация должна будет виновных крепко ударить». Во‑вторых, он политически подстраховался обязательными заявлениями о разногласиях с Жабревым: «На протяжении долгого времени работы с врагом Жабревым мне пришлось немало сталкиваться и не выполнять его линию в работе, например, выселение из г. Каменец‑Подольска учителей и агрономов. Мы за очистку нашей области от враждебных элементов, за очистку правильную, а не за очистку фашистскую, которую проводили Успенский и Жабрев». В‑третьих, Власов с возмущением рассказывал, что в районном центре Берездове начальник райотдела НКВД ставил задачи секретарю райкома партии и требовал отчета о выполнении. В Дунаевцах его коллега требовал от председателя райисполкома бензин и на вопрос «Зачем?» ответил: «Это не твое дело, если не дашь, арестуем». Приведя подобные примеры, Власов подчеркнул: «Надо прекратить всякое зазнайство и нетактичное поведение». В связи с этим секретарь обкома заявил, что Самогородского как близкого к Жабреву человека и плохого работника «держать не будем», а всех, кто являлся «охвостьем Жабрева», надо из органов убрать.

Таким образом, ведущая роль партийных органов по отношению к чекистским полностью восстанавливалась. Местные партработники вновь начинали осуществлять контроль над кадрами райотделов и областных управлений госбезопасности. В таких условиях секретарь парткома)травления Екимов попытался переложить вину за допущенные «нарушения законности» на враждебные внешние силы: «Следователя превращали в писателя, не подходили объективно, партийно к оформлению дел, требовали больших протоколов. В ряде случаев мы не проверяли показания свидетелей». Поэтому бывшие «писатели» должны были профильтровать все следственные дела «в производстве», освободив тех, кто не виновен. Но нельзя было освобождать «легкомысленно», ведь вокруг оставались враги. Екимов настраивал сотрудников на работу в новых условиях: «Органы НКВД пользуются любовью у народа, поэтому выступавший здесь т. Парфенов не прав, говоря, что нас боятся трудящиеся. Тот, кто чувствует за собой грехи, тот боится нашего удара. К нам ежедневно поступают сотни заявлений, трудящиеся помогают нам вскрывать врагов». Таким образом, логика мышления банды преступников, которая по сигналу руководства компартии отправила на смерть десятки тысяч людей в Каменец‑Подольской области, оставалась прежней: они считали себя сознательнее и патриотичнее всех в обществе, осуществляли высшую социальную миссию – поиск врагов в различных социальных и национальных группах, и за это «народ их любил». А всякие упоминания о страхе перед ними являлись клеветой на народ, который помогал «вскрывать» врагов[62].

23 ноября 1938 г. Ежов подал рапорт об отставке, который был принят (очевидно, Сталиным), а 25 ноября НКВД СССР возглавил Берия. В этот же день в Виннице состоялось оперативное совещание УНКВД, на котором было зачитано и обсуждено постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. Кораблев заявил, что 19 ноября на совещании начальников и׳ заместителей начальников НКВД в ЦК КП(б)У «отдельные начальники управлений НКВД и их заместители несколько не поняли существа постановления и говорили несуразицу». Например, николаевские руководители заявили, что две тысячи арестованных подвергались избиению. В Одесской области сотрудники госбезопасности избивали полторы тысячи заключенных. «Секретарь ЦК КП(б)У тов. Хрущев очень резко выступил по этому вопросу, заявил, что за такую неправильную линию надо виновных предавать суду», – отметил Кораблев. Пришлось и ему привести примеры необоснованных арестов, осуществленных райотделами НКВД, подвергнуть критике практику допросов «штатных свидетелей» по делам арестованных, о чем будет идти речь ниже. Показательно, что в присутствии секретаря Винницкого обкома Г. Мищенко он ни разу не упомянул о «несуразице» – массовых избиениях арестованных.

На совещании присутствовал областной прокурор Я. Тернивский, который входил в областную тройку, утверждавшую приговоры арестованным. Тернивский попытался отвести от себя всякие подозрения во враждебной деятельности, рассказав о массовых избиениях заключенных в Винницком УНКВД. Он указал, что постановление от 17 ноября призывает вести с врагами «беспощадную борьбу при более совершенных методах». Прокурор утверждал: «Пробравшиеся враги народа в органы НКВД и органы прокуратуры, как в центральных аппаратах, так и на местах создавали дела на преданных людей советской власти, отводя удар от своих враждебных бандитских контрреволюционных элементов». Такие враги в области натворили немало вреда, а «упрощенное ведение следствия приводило к грубейшим нарушениям социалистических законов. У нас были случаи необоснованных арестов […]. Были случаи избиения арестованных». В этих условиях прокуроров, стремившихся проверить сообщения об избиениях, иногда не пускали в камеры, а нарушение законов было следствием семейственности в практической работе, отсутствием большевистской принципиальности. Политически не опасное слово «семейственность» снимало подозрения в политических ошибках, а тем самым и во вражеской деятельности, которую вели внешние силы. «Нужно со всей прямотой сказать, что органы прокуратуры недостаточно осуществляли надзор за следствием, не принимали решительных мер к устранению недостатков. Выступая сегодня на этом совещании по обсуждению этого величайшего документа, я, как прокурорский работник, в указанных недочетах также виновен», – покаялся Тернивский. Таким образом, он и прокуроры области оставались как бы в стороне от преступлений, осуществленных органами НКВД, и обвинять их можно было только в беспринципности и семейственности.

Выступление Г. Мищенко показало, что он не хотел говорить о нарушениях законности, но о партийном контроле прозвучала четкая установка: «У Вас, видимо, ведомственная дисциплина стоит выше партийной дисциплины, а это очень плохо […]. Ознакомлять секретарей РПК с агентурной работой нельзя, нужно строить работу в полном контакте, однако никто не давал права секретарям РПК лично распоряжаться работниками НКВД и давать им поручения в ущерб основной чекистской работе, и в такой же мере начальник райотдела НКВД [не может] распоряжаться кадрами райкома». И. Кораблев полностью признал ведущую роль обкома партии: «Сейчас положение с набором людей для работы в органах НКВД обстоит совершенно иначе, чем раньше. Прием, увольнения и перемещение чекистских кадров производится только по согласованию с обкомом КП(б)У»[63].

Совещание продемонстрировало нежелание сотрудников Винницкого УНКВД говорить о допущенных «нарушениях законности», а также попытку прокуратуры откреститься от участия в них. Это была естественная стратегия защиты от обвинений. Однако политическая кампания разоблачения нарушений и нарушителей набирала силу.

[1] Нікольський В.М. Репресивна діяльність органів державної безпеки СРСР в Україні (кінець 1920‑х – 1950‑ті рр.). Історико‑статистичне дослідження. – Донецьк, 2003. С. 119.

[2] Шаповал Ю., Пристайно ВЗолотарьов В. ЧК‑ГПУ‑НКВД в Україні. С. 173–174.

[3] Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник. – М., 1999. С. 270.

[4] Політичний терор і тероризм в Україні. ХІХ‑ХХ ст. Історичні нариси. – К, 2002. С. 476.

[5] Золотарьов В.А. Олександр Успенський: особа, час, оточення. – Харків: Фоліо, 2004. С. 49.

[6] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 22. Л. 113–114. Это решение легло в основу приказа НКВД СССР № 233, который подписал Ежов. См.: Шаповал Ю., Пристайно В., Золотарьов В. ЧК‑ГПУ‑НКВД в Україні. С. 175–176.

[7] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 22. Л. 127.

[8] Так в тексте.

[9] Данные из допроса А. Волкова 10 мая 1939 г. См.: ГДА СБУ. г. Полтава. Д. 19533. Т. 1. Л. 65.

[10] ГДА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. Д. 94. Л. 318. Об этом рассказывал, в частности, начальник отдела кадров И. Юфа на партсобрании Каменец‑Подоль‑ского УНКВД 27 ноября 1938 г. Он ошибочно указывал, что совещание состоялось в марте 1938 г., хотя Ежов приезжал в Украину в феврале 1938 г.

[11] Політичний терор і тероризм в Україні. ХІХ‑ХХ ст. С. 477; Шапо ‑валЮ. у Пристайко В ., Золотарьов В. ЧК‑ГПУ‑НКВД в Україні. С. 176–177. М. Северина 22 сентября 1938 г. приговорили к расстрелу. См.: Золота ‑рёв В., Степкин В. ЧК‑ГПУ‑НКВД в Донбассе. 1919–1941. – Донецк: Апекс, 2010. С. 293–294

[12] Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило решение о назначении Кораблева 28 февраля 1938 г. См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. З Д. 997. Л. 7; Петров Н.В., Скор ‑кин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник. – М., 1999. С. 242243.

[13] Тумшис М.А. 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК. – М.: Яуза: Эксмо, 2009. С. 454455־. Письмо Кораблева было впервые опубликовано на украинском языке: Золотарьов В.А. Олександр Успенський: особа, час, оточення. – Харків: Фоліо, 2004. С. 102–105.

[14] Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД. С. 242–243.

[15] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 22. Л. 161.

[16] Лошицький О. «Лабораторія». С. 215. П. Любченко – бывший «боротьбист», в 1934–1937 гг. председатель СНК УССР, 30 августа 1937 г. покончил жизнь самоубийством.

[17] ГДА СБУ. Ф. 12. Д. 31025. Л. 18 об.; Україна в добу «Великого терору»: 1936–1938 роки / Авт. – упоряд. С. Богунов, В. Золотарьов, Т. Рафаль‑ська, О. Радзивілл, Ю. Шаповал. – К.: Либідь, 2009. С. 129.

[18] ГДА СБ України. Ф. 12. Д. 31025. Л. 17. Подробно о работе Пришив‑цина во главе Мариупольской группы см.: Золотарьов В.А. Олександр Успенський: особа, час, оточення. – Харків: Фоліо, 2004. С. 107–108. Наградной лист на Пришивцина полностью опубликован: Золотарёв В.А., Степ ‑кинВ.П. ЧК‑ГПУ‑НКВД в Донбассе: люди и документы. 1919–1941. ‑Донецк: Алекс, 2010. С. 430–431.

[19] ГДА СБ України. Ф. 12. Д. 31025. Л. 4–4 об.

[20] Україна в добу «Великого терору»: 1936–1938 роки / Авт. – упоряд. С. Богунов, В. Золотарьов, Т. Рафальська, О. Радзивілл, Ю. Шаповал. – К.: Либідь, 2009. С. 130.

[21] ГДА СБ України. Ф. 12. Д. 31025. Л. 2.

[22] ГДА СБ України. Ф. 5. Д. 66937. Т. 1. Л. 105.

[23] Золотарьов В.А. Олександр Успенський: особа, час, оточення. – Харків: Фоліо, 2004. С. 295.

[24] Тепляков А.Г. Сексотка Люба. Нравы губернских чекистов: по материалам судебного дела // Родина. 2000. № 9. С. 71–73.

[25] Тумшис М.А. 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК. – М.: Яуза: Эксмо, 2009. С. 28–29.

[26] Тепляков А.Г. Опричники Сталина. – М.: Яуза‑Эксмо, 2009. С. 65–68; ГДА СБ України, м. Хмельницький. Д. 2833. Ч. III. Л. 15–16, 18–18 об., 19.

[27] Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник / Общество «Мемориал», РГАСПИ, ГАРФ. – М.: Звенья, 1999. С. 253.

[28] ГДА СБ України. Ф. 12. Д. 31034. Л. 1‑14.

[29] ГДА СБ України. Ф. 12. Д. 31034. Л. 45 об.

[30] ГДА СБ України. Ф. 12. Д. 31034. Л. 66–67.

[31] Лошицький О. «Лабораторія». С. 190.

[32] Давидюк А. Жертви червоного терору. – Вінниця, 2001. С. 222–249; Лошицький О. «Лабораторія». С. 192–193.

[33] Логиицький О . «Лабораторія». С. 192–193.

[34] Малигін А. Червона акула: ежовщина на Вінниччині: документально‑публіцістичні нариси / Анатолій Малигін. Вінниця, – 1995. С. 25. Цитируется высказывание начальника следственного отдела дорожно‑транспортного отдела НКВД УССР Богданова на одном из совещаний в Жмеринской опергруппе.

[35] Лошицький О. «Лабораторія». Нові документа і свідчення про масові репресії 1937–1938 років на Вінниччині / Олександр Лошицький І І 3 архівів ВУЧК‑ГПУ‑НКВД‑КГБ. 1998. №> 1/2. С. 210.

[36] Політичні репресії на Поділлі (20‑30‑ті рр. XX ст.). – Вінниця, 1999. С. 185–188.

[37] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162 Д. 23. Л. 32; Д. 24. Л. 2.

[38] Амонс А. Діяльність позасудових органів на Вінниччині у період масових політичних репресій 1937–1938 рр. // Реабілітовані історіею. Вінницька область. Кн. 2. С. 15–19.

[39] Реабілітовані історіею. Хмельницька область. Кн. 1. – Хмельницький, 2008. С. 79.

[40] ГДА СБУ. Ф. 12. Д. 205. Л. 2728־.

[41] ГДА СБУ. Ф. 12. Д. 205. Л. 28–33.

[42] ГДА СБУ. Ф. 12. Д. 205. Л. 28.

[43] Начиная с 1937 г. на арестованных по «национальным линиям» составлялись так называемые альбомы, состоявшие из справок, подготовленных следователями. Альбомы отправлялись в НКВД СССР.

[44] ГДА СБУ. Ф. 12. Д. 205. Л. 2.

[45] ГДА СБУ. Ф. 12. Д. 205. Л. 2633־.

[46] ГДА СБУ. Ф. 12. Д. 205. Л. 8‑10.

[47] ГДА СБУ. Ф. 12. Д. 205. Л. 22–24.

[48] Речь идет о Валентине Ивановиче Леонове. С 25 мая 1938 г. начальник 4‑го отдела УГБ УНКВД Каменец‑Подольской области, с 7 сентября 1938 г. заместитель начальника УНКВД Каменец‑Подольской области. См. Золо ‑тарьов В.А. ЧК‑ДПУ‑НКВС на Харківщині: люди та долі (1919–1941). ‑Харків: Фоліо, 2003. С. 418, Золотарёв В.А., Степкин В.П. ЧК‑ПТУ‑НКВД в Донбассе: люди и документы. 1919–1941. – Донецк: Алекс, 2010. С. 228. Одна из улиц Запорожья носит его имя.

[49] Петров Н.В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД, 19341941־: Справочник / Общество «Мемориал», РГАСПИ, ГАРФ. – М.: Звенья, 1999. С. 106–107

[50] Лубянка: Органы ВЧК‑ОГПУ‑НКВД‑НКГБ־МГБ‑МВД‑КГБ. 19171991. Справочник / Под ред. А.Н. Яковлева; авт. – сост. А.И. Кокурин, Н.В. Петров. – М.: МФД, 2003. С. 67.

[51] Там же.

[52] История сталинского Гулага. Конец 1920‑х‑начало 1950‑х годов: Собрание документов в 7 томах / Т. 1. Массовые репрессии в СССР. – М · РОССПЭН, 2004. С. 311. ”

[53] Успенский полгода скрывался в Москве, Архангельске, Калуге, Муроме. В апреле 1939 г. его арестовали в городе Миассе Челябинской области, а в январе 1940 г. расстреляли. См.: Хрущев НС. Время. Люди. Власть: Вое‑поминания. К., 1989. Т. 1. С. 172; Петров Н.В ., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 19341941־: Справочник. М., 1999. С. 417; ТаиЪтап William. Khrushchev. The Man And His Era. New York – London, 2003. P. 123; Золо· тарьов В.А. Олександр Успенський: особа, час, оточення. – Харків: Фоліо, 2004. С. 206–221.

[54] Хрущев КС. Время. Люди. Власть: Воспоминания в 4 кн. – М.: Информационно‑издательская компания «Московские новости», 1999. Кн. 1. С. 173.

[55] История сталинского ГУЛАГа. Т. 1. С. 305–308.

[56] ГДА СБУ. Ф. 5. Д. 66937. Т. 9. Л. 165.

[57] Петров Н.В ., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник / Общество «Мемориал», РГАСПИ, ГАРФ. – М.: Звенья, 1999. С. 189.

[58] ГДА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. Д. 94. Л. 263–264.

[59] В протоколах заседаний политбюро ЦК КП(б)У упоминания об обсуждении постановления 17 ноября отсутствуют.

[60] ГДА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. Д. 39. Л. 51.

[61] ГДА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. Д. 94. Л. 243.

[62] ГДА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. Д. 94. Л. 206, 213–215, 219–221, 223, 227, 229, 231, 235, 242–243, 255–257, 259, 262–264, 267.

[63] ГДА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. Д. 39. Л. 51–52, 55–56, 58–59, 61–62.