Отсюда кажется, что Балканы – земля, расположенная где‑то недалеко от рая. Жаль, что это только иллюзия.

История Гаврило Принципа одновременно странна и поучительна. Пожалуй, трудно подыскать пример, который с такой же наглядностью иллюстрировал бы известную мысль Шеллинга о том, что субъективное – это те поступки, которые мы совершаем, а объективное – это те последствия наших поступков, которые мы не в силах предугадать. Странна эта история по причине какой‑то обоюдной злонамеренности, как с австрийской, так и с сербской стороны. А поучительна – именно по последствиям. Мог ли несовершеннолетний гимназист родом из маленького боснийского городишки Босанско‑Грахово предвидеть, что жертвами двух его выстрелов падут 20 миллионов человек? И если мог, стал бы он стрелять? То есть речь о цене национальной независимости – бывает ли предел, за которым приобретение этой самой независимости теряет всякий смысл? С высоты современного опыта вопрос этот кажется не просто риторическим, но даже праздным. Разумеется, в сознании радикального националиста такой предел просто не предусмотрен. Особенно если миллионы грядущих жертв в массе своей не его соплеменники. Но даже и это не столь важно – кажется, совсем недавно по вине кашмирских сепаратистов ядерные арсеналы Индии и Пакистана были приведены в полную боеготовность.

Ответ на вопрос стал более или менее очевиден уже после распада Австро‑Венгерской империи, когда в 1918 году было образовано Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 – Югославия), которое объявило Гаврило Принципа национальным героем со всеми вытекающими отсюда последствиями – присвоением официальной биографии, развешиванием памятных досок и открытием музея.

Официальная версия его судьбы такова. Окончив торговое училище в Сараево, Гаврило Принцип поступил в гимназию – сначала в Тузле, потом снова переехал в Сараево. В то время Босния и Герцеговина около 30 лет уже – как обычно, под предлогом восстановления порядка и мира – были оккупированы Австро‑Венгрией (хорваты и словенцы находились под властью Габсбургов еще дольше), а потом Австрия и вовсе объявила об аннексии этих провинций. Примерно с пятого класса гимназии Гаврило Принцип был воодушевлен идеей освобождения южных славян от ига Австро‑Венгрии и Турции и их объединения – на тот момент независимости добились только Сербия и Черногория. Перед началом Балканской войны, в 1912 году, он приезжает в Белград, где пытается записаться добровольцем, но из‑за плохого физического развития на войну с турками его не взяли. В начале 1914 года в Белграде Принцип экстерном сдает гимназический курс, после чего отправляется в Сараево, где вступает в молодежную националистическую организацию «Млада Босна». Единственным действенным средством против австро‑венгерского угнетения гимназисты считали террор. Организация поддерживала тесные контакты с Белградом, и с конца февраля по май 1914 года именно там Гаврило Принцип готовился к теракту. Когда стало известно, что австрийский главнокомандующий и один из инициаторов аннексии Боснии и Герцеговины эрцгерцог Франц Фердинанд собирается присутствовать в Боснии на военных маневрах, Принцип вместе с двумя товарищами Грабежем и Кабриновичем вновь отправился в Сараево.

Надо сказать, что поездка эрцгерцога сама по себе выглядела довольно провакационно – Россия только что преподнесла Европе и миру урок революционного беспредела, да и здесь совсем недавно Жераич покушался на наместника Боснии генерала Варешанина. Современные средства массовой информации непременно углядели бы в этом деле злую волю каких‑нибудь австрийских спецслужб, заинтересованных в том, чтобы получить серьезный повод к захвату соседней Сербии. А если при этом учесть еще весьма прохладные отношения между императором Францем Иосифом и эрцгерцогом Фердинандом, то последний и вовсе выглядит лакомой приманкой, которую не жалко было скормить славянским террористам – известно ведь, что на могилу Софи, убитой жены Фердинанда, император положил две белые перчатки, свидетельствующие о том, что он считал ее всего лишь придворной дамой. Возможно, и эрцгерцог и Гаврило Принцип пали жертвой австрийских политических интриг, но ни доказать, ни опровергнуть эту версию сейчас, скорее всего, уже невозможно.

Весь июнь под руководством Данило Илича молодые люди продолжали готовиться к покушению. Наконец 28 июня 1914 года Гаврило Принцип смертельно ранил Франца Фердинанда и его жену Софи. Процесс над участниками покушения проходил в военном лагере в Сараево. Как несовершеннолетнего (двадцати лет отроду) Принципа приговорили к 20 годам каторги. Наказание он отбывал в Терезине, Чехия, где и умер в апреле 1918 года от костного туберкулеза.

В официальной версии нет и слова о том, что роковые выстрелы Гаврило Принципа выбили искру, от которой на полмира разгорелся пожар Первой мировой войны. Подобное умолчание вполне можно понять – это одновременно и дипломатия, и бессловесное торжество итогового победителя, необременительная политкорректность и сладостный триумф национальной воли – зачем говорить об очевидном, довольно того, что все вокруг и так это знают. Вот только итог, как выяснилось 80 лет спустя, оказался промежуточным…

Было ли за что революционеру‑националисту идти на каторгу в «нежной» империи Габсбургов, империи вальсов и токайского? Было. Немалые усилия австрийских оккупационных властей еще с конца XIX века были направлены против сербского населения Боснии и Герцеговины. Сербы имели опору в церкви – чтобы парализовать ее, Австрия заключила в 1880 году конвенцию с константинопольским патриархом, в силу которой император получил право назначения митрополитов в этих провинциях. В то же время католики встречали самую деятельную поддержку имперских властей. Здесь преследовалось все сербское: вероисповедные школы, кириллица, почитание святого Саввы, игра на гуслях, пение народных песен и даже само сербское имя – язык называли или земальским, или босанским. У таких ребят как сербы, доказавших свою этно‑культурную устойчивость еще под турецким владычеством, подобные дела не могли остаться безнаказанными. И не оставались. Так что свобода стоила каторги. Но стоила ли она тех 20 миллионов жизней? На свете и южных славян‑то столько не было…

А вот версия не совсем официальная.

В сараевской толпе, приветствовавшей проезжавшего по улицам Фердинанда, находилось не менее семи террористов, членов тайного сербского общества «Черная рука», девиз которого был лаконичен в соответствии с жанром: «Объединение или смерть». Во главе общества, как ни странно, стоял полковник Драгутин Димитриевич, одновременно возглавлявший разведку генерального штаба Сербии. Членам «Черной руки» он был известен под псевдонимом Апис.

Как только Димитриевич получил сообщение о намерении эрцгерцога посетить Сараево (уж не злокозненные ли австрийские спецслужбы сообщение это заблаговременно ему подкинули?), сразу же было решено готовить покушение. На примете у Аписа уже находились три молодых человека, горевших желанием отдать жизнь за свободу Боснии и Герцеговины, – это были Неделько Кабринович, Трифко Грабеж и Гаврило Принцип. Апис представил их членам «Черной руки» и новобранцы повторили клятву тайного общества: «Солнцем, греющим меня, землей, питающей меня, Господом, кровью моих предков, своей честью и жизнью клянусь в верности делу сербской национальной идеи и готовности отдать за него жизнь». Потом каждому из троих героев вручили браунинг, бомбу и дозу цианистого калия, чтобы не попасться живым в руки полиции, после чего Апис организовал боевикам переход через боснийскую границу.

В Боснии молодые люди поселились в доме Данило Илича, члена «Млада Босны» – отделения «Черной руки» в Сараево. Следуя указаниям Аписа, для покушения на эрцгерцога Илич привлек еще четверых добровольцев.

Утром 28 июня Франц Фердинанд и его супруга Софи прибыли в Сараево. Несмотря на огромные толпы народа, австрийских солдат на пути следования высоких гостей было расставлено не так уж и много. Военные знали, что император Франц Иосиф бывал недоволен, когда эрцгерцога принимали слишком помпезно, поскольку недолюбливал Фердинанда. Дело в том, что племянник огорчил императора своей женитьбой на Софи Чотек, бывшей всего‑навсего графиней. Франц Иосиф уже объявил детей от этого брака морганатическими, и поэтому они не могли претендовать в будущем на австрийский престол.

Некоторые из семи террористов по воле обстоятельств оказались нейтрализованы: рядом с одним слишком близко оказался полицейский, другой был зажат в толпе и не смог высвободиться к нужному моменту, третий не решился стрелять из опасения, что попадет в неповинную Софи. Наконец Кабринович метнул бомбу, но не слишком метко, потому что она разорвалась под машиной эскорта, ранив армейского офицера. Согласно другим источникам она попала на откинутый верх автомобиля эрцгерцога, и тот, не растерявшись, сбросил ее на мостовую. Кабринович проглотил яд, но отрава почему‑то не подействовала. Тогда он бросился в реку топиться, однако та практически пересохла от жары, и вскоре метальщика оттуда выловили.

Гаврило Принцип, стоявший дальше по пути следования эскорта, услышал взрыв и, решив, что заговор удался, поспешил в кафе отпраздновать это событие. Тем временем эрцгерцог добрался до ратуши, где его встретил мэр города, произнесший подобающую случаю речь. Фердинанд выступил с кратким ответным словом, после чего направился в больницу, чтобы навестить офицера, пострадавшего от бомбы Кабриновича. По пути к больнице машина, в которой находился Франц Фердинанд, оказалась около кафе, из которого выходил Принцип. Увидев живого и невредимого эрцгерцога, Гаврило подбежал к автомобилю и дважды выстрелил. Первая пуля попала Фердинанду в шею, пробила яремную жилу и застряла в позвоночнике. Софи привстала с места и получила вторую пулю, смертельно ее ранившую. Она упала на колени мужа, тот обхватил ее за голову и (по версии сентиментального свидетеля) прошептал: «Софи, пожалуйста, не умирай! Живи ради детей!» Софи скончалась через четверть часа после Франца Фердинанда. На Принципа яд тоже не подействовал, и убийцу тут же схватили.

К суду были привлечены более двух десятков заговорщиков. Нескольких, в том числе Данило Илича, казнили. Позднее смертный приговор также был вынесен и Апису. Трех несовершеннолетних гимназистов‑добровольцев, включая Гаврило Принципа, приговорили к 20 годам каторги.

Австрийское правительство действовало решительно и старалось выжать из убийства эрцгерцога максимум возможного, как будто заранее ждало чего‑то подобного. Принесенные сербской стороной извинения на тот момент вполне могли бы удовлетворить австрийцев, но Вена твердо вознамерилась покарать Сербию. После сараевских выстрелов на Европу, как сорвавшаяся снежная лавина, неумолимо катилась война. Германия оказалась не в состоянии образумить южного соседа. Тогда, под лозунгом спасения славянских братьев, Россия объявила мобилизацию. К августу мировая война была уже неизбежной. А к концу 1918 года она унесла два десятка миллионов жизней. Вот такая история.

В конце XX века, когда сербы вновь оказались под ударом, Россия уже не пошла на подобный шаг, оставив «славянских братьев» один на один со странами НАТО, которые милостиво решили защитить албанцев, вытесняющих сербов с их собственной земли. Скорее всего, со стороны России это был не усвоенный урок истории, а признак слабости и государственного безволия, поскольку в то время армией у нас командовал комитет солдатских матерей, а правительство больше занималось проблемой личного выживания, нежели внешней политикой. Но ведь и сербы 80 лет назад были иными и не стали бы выдавать своих вождей Гаагскому трибуналу. Если бы они в них разочаровались, они бы сами надрали им уши.

Генис считал, что античный мир, не в пример нам, легко смотрел на то, что мы теперь называем временем. Античный мир не думал о свернутом, как свиток, небе, не думал о конце истории, не представлял его и потому не ждал. Он помнил прошлое, жил настоящим и мало заботился о будущем, поскольку считал будущее как бы уже состоявшимся. Отсюда беспредельное доверие оракулу Аполлона Пифийского. Ведь пифия прорицала будущее, как уже случившееся – оно уже есть, просто лежит за горизонтом, как ионийский берег. Отсюда и тяга у людей античности жить настоящим, сознавая, что самый интересный человек – тот, с кем я говорю сейчас, а самое важное событие в жизни – то, что происходит со мной в данную минуту.

Но христианское сознание – сознание эсхатологическое. Мы знаем о конце истории и знаем, что когда‑то времени больше не будет. Можно ли с таким сознанием противостоять современной угрозе – скажем, исламскому фундаментализму (не путать с петербургским), который, как известно, не стоит за ценой и едва ли не открыто провозглашает новый девиз: «Объединение мусульман или смерть всего мира»? Это уже вопрос не риторический и уж тем более не праздный. И отвечать на него следует без куража и предельно взвешенно. Противостоять, конечно, можно, но выстоять удастся, лишь обретя безупречную степень бесстрашия в борьбе за тот образ мира, который считаешь для себя желанным. Когда мы сможем поклясться в верности этому миру солнцем, греющим тебя, землей, питающей тебя, Господом, кровью своих предков, своей честью и жизнью, и это будут не просто слова, но фундамент наших будней, – мы непобедимы. В ином случае наш мир проиграет, так как время на стороне противника – он знает, чего хочет, и готов платить за это собственной жизнью и жизнями миллионов. А что на другой чаше весов? Готовность на какую жертву?

На наших глазах Югославия, объединенная в единое государство ценой мировой войны, вновь разъединилась, залив кровью прекрасные Балканы, вновь проиграла сражение на Косовом поле. Жаль единую Югославию, жаль Боснию, жаль разбомбленную и униженную Сербию. Жаль какой‑то иррациональной жалостью. Этно‑конфессиональный сепаратизм пришел на смену «сербской национальной идее» и сепаратисты, в свою очередь, также готовы заплатить за триумф своего дела по самой высокой ставке. Россия в конце XX века тоже потеряла свое единство, но Бог миловал ее от кровавой трагедии по югославскому образцу. И это справедливо – ведь Россия не платила мировой войной за свое объединение. Она платила за него только жизнями собственных подданных и жизнями врага, а это честная плата.

Еще в начале девяностых в Сараево на той улице, где был убит эрцгерцог и неповинная Софи, находился музей Гаврило Принципа, музей террориста, вольно или невольно давшего повод для развязывания мировой бойни. Может, музей находится там и сейчас. Если попробовать добиться ясности самоотчета, то следует признать, что в противостоянии Гаврило Принципа и «нежной» Австро‑Венгерской империи вальсов и токайского, победителем в конце концов всегда выйдет Гаврило Принцип.

И все же порой кажется, что Балканы – земля, которая расположена где‑то недалеко от рая. Жаль, что это только иллюзия.