Когда Столыпин начинал свою знаменитую крестьянскую реформу, нацеленную на постепенное разрушение общины, многие справедливо опасались за судьбу сельского хозяйства. Говорили, что это противоречит все еще сословной организации общества и нарушает традиционное коллективное право собственности. То есть морально селяне были попросту не готовы к резкой ломке сложившихся устоев.

Как это нередко бывало в России, проводить реформу надо было еще вчера и даже позавчера, но все равно слишком рано!

Член Союза русского народа В. А. Образцов, выступая на историческом заседании Думы 23 октября 1908 года, и вовсе заявил, что крестьянство, получив свободу распоряжения землей, попросту распродаст и пропьет свои участки. «Если Дума вместо наделения землей малоземельных и безземельных, хочет разводить пролетариат, разводить миллионы новых безземельных крестьян – мы пойдем до дому и скажем – Госдума и правительство решают земельный вопрос навыворот» , – говорил он. Правительство же настаивало на оптимизме. «Говорить, будто бы крестьяне, если только им будет дано право распоряжаться своими наделами, чуть ли не все обратятся в пьяниц и пропойц и продадут свои наделы за грош, за косушку водки, – это клевета на русский народ», – взывал товарищ министра внутренних дел Лыкошин. Ну а сам Столыпин в заключительной речи по этому вопросу призвал лишь брать пример с царя и верить в «силу русского пахаря и русского крестьянина».

Опасения противников реформы были небезосновательны. Ну а главное, крестьяне все еще находились под влиянием революционных идей, связанных с конфискацией лучших помещичьих земель и раздачей их народу. А вместо этого они получили бегство наиболее активных пахарей из общины и еще большее обнищание оставшихся в ней хозяйств, теперь вынужденных конкурировать с новым классом фермеров.

Впрочем, последующие годы вроде бы давали повод для радости, а нынешним исследователям дают повод для утверждения о большом эффекте от крестьянской реформы. За первые пять лет реформы поступило 2,6 миллиона прошений о новом размежевании земельных участков, было изготовлено планов на 1,3 миллиона домохозяев, произведено работ на 1,7 миллиона, а окончательно принято населением межевание в отношении 891 тысячи домохозяев[1]. Это было не очень много относительно общей крестьянской массы. Но в 1909–1910 годах в стране был исключительно обильный урожай. Экспорт хлеба стал ежегодно приносить рекордные доходы – до 750 миллионов рублей ежегодно. Работа Крестьянского поземельного банка, инвестиции в село привели к внедрению новой техники, удобрений, передовых сельхозкультур. В итоге, по некоторым данным, к началу 10‑х годов XX века Россия вышла на одно из первых мест по экспорту зерна.

Однако этот рост являлся не столько следствием реформы, сколько результатом удачной конъюнктуры. А именно нескольких подряд урожайных годов, что при нашем климате являлось большой редкостью, одновременно совпавших с неурожаями в других странах‑экспортерах пшеницы: Австро‑Венгрии и США. В деревне же тем временем действительно шло стремительное обнищание и рост алкоголизма. Как и предсказывали некоторые депутаты, получив право распоряжаться своим наделом, не готовые к самостоятельности и ответственности крестьяне нередко продавали свои участки за бесценок, закладывали в банк, а то и вовсе проигрывали в карты и пропивали.

В российской деревне на фоне растущего экспорта хлеба царили апатия и злоба. Свидетельством тому наглядно служат многочисленные судебные дела о массовых расправах односельчан друг над другом. Типичный пример – дело крестьян деревни Вегчак Новоликеевской волости: братьев Андрея и Ивана Китовых и Павла Горшкова. Согласно материалам расследования, в один не самый прекрасный день 1910 года в деревне происходила очередная «общественная попойка». При этом «общественное вино» разливал крестьянин Николай Кокушкин, который утаил при этом одну бутылку в свою пользу. То есть попросту присвоил общественное «пойло»! Что вызвало естественное негодование упомянутой троицы. Ссора, как водится, перешла в драку, в ходе которой Китовы и Горшков перебили все стекла в доме Кокушкина. Стекло в те времена стоило дорого, поэтому причиненный ущерб оказался весьма значительным, явно дороже упомянутой «общественной» бутылки!

Кокушкин в ответ пригрозил, что также выбьет окна у Китовых, а если это не удастся, то иным способом «достанет» их. И уже спустя полчаса дом Китовых внезапно вспыхнул синим пламенем, которое попутно уничтожило еще восемь домов со всеми постройками и имуществом. То есть фактически из‑за одной бутылки вина сгорело полдеревни!

Не надо было быть Эркюлем Пуаро, чтобы заподозрить в поджоге Кокушкина. Троица отловила его, начала избивать прямо среди бушующего пожарища, а потом подоспели другие пострадавшие крестьяне. Кои предложили бросить негодяя в бушующее пламя. Однако Кокушкин в последний момент вырвался и бросился наутек. Разъяренная толпа преследовала его по пятам, кто с вилами, кто с горящей палкой. Поняв, что сухопутным путем от односельчан не уйти, Кокушкин ринулся в реку Кудьму и поплыл к другому берегу. Прямо как Чапай от белогвардейцев! Но «враги» не унимались. Вооружившись кольями и лопатой, Китовы и Горшков уселись в лодку и погребли за беглецом. Ну а стоявшие на берегу крестьяне подбадривали их матерщинными воплями. В итоге Кокушкин был настигнут уже у противоположного берега, где был забит до полусмерти и потонул…

Царское правосудие, как известно, в отношении бытовых преступлений, никоим образом не посягавших на «образ правления», отличалось невиданным гуманизмом. Экспертиза установила, что раны, нанесенные Кокушкину (повреждение носового хряща и две трещины теменной кости), хотя и относились к разряду тяжких, «не угрожали опасностью для жизни». Дескать, избить‑то избили, но утонул он сам. Да и вообще сам виноват – вино присвоил, народ своим поведением разбесил! В связи с этим троице предъявили обвинение «в убийстве в состоянии раздражения и запальчивости». Ну а присяжные, выслушав плаксивые речи обвиняемых, признали их виновными в нанесении Кокушкину смертельных ран, но «без цели лишить его жизни», и дали им снисхождение. Окружной суд приговорил Китовых и Горшкова к лишению особенных прав и заключению в исправительно‑арестантском отделении сроком на полтора года каждого.

Аналогичная история произошла неподалеку в селе Богоявление. В котором тоже царили нравы, не отличавшиеся человеколюбием. Началось все с того, что в ночь на 9 июня у крестьянина Дряхлова из амбара была совершена кража пшеницы и одежды.

«Ввиду того что потерпевшим и другими крестьянами подозрение в совершении этой кражи было высказано на односельца Ивана Шадрукова, давно уже подозреваемого в совершении краж, то, вследствие состоявшегося решения схода, у названного Шадрукова сельским старостой Кузнецовым, при содействии полицейского десятского Павла Мочалова и других крестьян, был произведен во дворе обыск, – говорится в материалах дела. – Вещей Дряхлое а не нашли, но были найдены другие вещи, похищенные в селе в разное время. Староста и бывшие с ним крестьяне пошли разыскивать Шадрукова и нашли его спящим в сенях своего дома. В это время дома была одна 12‑летняя дочь Шадрукова Анна, по словам которой, староста Кузнецов ударил ее отца дугой, а затем стали наносить удары и другие крестьяне, после чего староста и крестьяне Александр Малышев и Иван Разин вытащили его на улицу, где, по словам самого Шадрукова, многие из крестьян стали бить его стягами и дугой и топтать ногами».

Примечательно, что руководил расправой сельский староста, а происходила она при попустительстве полицейского!

В разгар судилища на подмогу мужу подоспела его гражданская жена Анна Семенова, у которой разбушевавшиеся селяне потребовали ключ от амбара. В то время как толпа ринулась туда продолжать «обыск», женщина с дочерью эвакуировали окровавленного мужчину в заднюю избу. Однако спасти Шадрукова им все же не удалось. Найдя еще несколько краденых вещей, крестьяне еще больше взбесились, вернулись, вышибли дверь и еще раз избили вора. На следующий день сожительница отвезла Шадрукова в больницу, где он через несколько дней и помер. Однако показания на своих обидчиков дать успел. В итоге полицией были арестована целая толпа из девятнадцати богоявленских крестьян‑истязателей!

О результатах процесса СМИ сообщали: «Вчера дело слушалось московской судебной палатой по особому присутствию, с участием сословных представителей, под председательством председателя уголовного департамента палаты A. M. Ранга. Из показаний свидетелей выяснилось, что крестьяне считали Шадрукова не только вором, но и колдуном, имевшим книгу „черной магии“ и, благодаря этому, постоянно избегавшим преследования. Приговорены к тюремному заключению: Кузнецов на 6 месяцев, Мочалов, Памфил и Иван Памфиловы, Разин и Сергиев‑младший на 4 месяца, Пропадеев и Грязнов на 3 месяца. Остальные подсудимые оправданы». В общем, и в данном случае суд проявил неоправданную гуманность, а также учел «темноту», глупость и аффективное состояние подсудимых.

[1] Ольденбург С. С. Указ. соч. С. 29.