«С самого утра, точно по заказу, моросит холодный пронизывающий дождь… Ветрено, сыро. Похоже, что наступила осень. Но движение на улицах по‑прежнему быстро, нервно, лихорадочно – так описывал первый по‑настоящему военный день 20 июля „Нижегородский листок“. – Город живет необычно: у казарм толпятся запасные, проезжают фуры с солдатским добром, всюду военные… Около столбов с объявлениями о призыве ратников толпится кучками народ. Волнуются, обсуждают, кому идти.

И всюду грозное слово – война – повторяется на все лады.

В чайном трактире среднего разбора душно и парно. Народу много. Но не слышно, как всегда, обычной русской ругани, шуток, смеха.

Несколько угрюмая серьезность, сосредоточенность светится у всех в глазах. Видно, что все захвачены одной мыслью, одним настроением. Пьяных совсем нет.

– Не такое время, чтобы пить! – говорит высокий сухой старик. У этого старика взяли двух сыновей, запасных, взяли и лошадь. Но напрасно я пытаюсь поймать оттенок растерянности в его суровом лице, в глубоко ввалившихся маленьких глазах. Ничего подобного нет. Только глубокая, затаенная печаль.

– Божья воля! – отвечает он мне на вопрос о войне. И во всех этих суровых мужицких лицах читается то же:

„Божья воля!“ Главным вопросом, который витал в воздухе в эти часы, был: за кого Англия? Ежели Англия за нас, немцам крышка!»

Ибо в силу русского оружия хоть и верили, но все помнили, как оно упало на землю под Мукденом либо бесславно потонуло в Тихом океане во время недавней войны с японцами. Ибо тогда мы были один на один с коварным восточным врагом. А сейчас на нас идет не кто‑нибудь, а германский вермахт! И уже вскоре стало известно, что Англия действительно за нас! Теперь точно «кайзер капут»!

«Вместе с мужиками за чайными столиками сидят и женщины: матери, жены и сестры запасных, – пафосно отмечали журналисты. – Те, которые из деревни – в белых платках – как при трауре. Сухие, заветрившиеся лица старух, точно бронзовые изваяния.

Вот когда, поистине, сказалась народная, „мужицкая“ душа: без ропота, без лишних слез провожают они своих отцов и сыновей на кровавую сечу. И уж конечно, это не сухость и не твердость души! Кто бывал в деревне, хорошо знает, с каким плачем и причитаниями провожают бабы рекрутов. Но теперь не то: теперь дело общее – Божья воля…»

Впрочем, отнюдь не все полагали, что пить не время. Мировая война только началась, а вот изнуряющую и тяжелую войну с алкоголизмом царское правительство и местные власти вели уже несколько лет.

К примеру, на Ветлуге в деревне Марьино волостной сход в духе времени разом постановил закрыть все винные и пивные лавки, а также трактиры по всей волости. А полиция совместно с приставами начали массовую охоту на шинкарей. Протоколы на подпольных виноделов штамповались сотнями, а от конфискованного контрафакта ломились все склады.

«Словом, все меры к „отрезвлению“ народа приняты, и обыватель может только умилиться душой, как начали заботиться об его здоровье и экономическом положении, – рассказывала статья „Насаждение трезвости“. – За первые 4 месяца приставом 3 стана и его урядниками составлено на шинкарей 453 протокола, много водки отобрано и хранится у сельского старосты. В казенных винных лавках тоже часто отмечался недостаток в вине. Казалось бы, что все благоприятствует уменьшению пьянства. Но действительность показала обратное. За первые четыре месяца текущего года водки в ветлужской части Макарьевского уезда выпито против прошлого года больше на 25 процентов. А за май населением Ветлуги пропито гораздо больше, чем за прошлый год. Где же плоды отрезвления?» Вместо казенных лавок мужики шли в трактиры, где водка по‑прежнему продавалась легально и навынос. Зато, пользуясь дефицитом, трактирщики подняли цену на поллитровую бутылку до 45 копеек.

Вот и в Балахне, узнав о начале войны, позакрывали все пивные и трактиры. Причем владельцы последних попросту испугались, что разгоряченный патриотическими чувствами народ возьмет вино из буфетов силой. Впрочем, наши граждане всегда находили выход. В 1914 году особой популярностью у населения пользовались «Киндербальзам» и «Рижский бальзам», кои считались лекарственными средствами и свободно продавались во всех аптеках!

Балахнинские пивные и винные в первые дни войны опустели, зато библиотеки‑читальни были битком набиты народом. Радио ведь тогда не было, а единственным доступным СМИ являлись газеты. И те после 19 июля стали большим дефицитом. Один номер порой одновременно читали по 10–15 человек, некоторые «ораторы» делали это вслух. Доходило до того, что принявшие на грудь бальзама балахнинцы вырывали свежие газеты друг у друга из рук и даже перепродавали другим после прочтения! А вот на фронт бить немцев рвались далеко не все. «О добровольцах в Балахнинском уезде пока не слышно, – сетовала местная хроника. – Один только стражник, служащий в канцелярии исправника, уходит в санитары…»