22 апреля вермахт впервые применил на Западном фронте химическое оружие. «Лица и руки людей были глянцевого серо‑черного цвета, рты открыты, глаза покрыты свинцовой глазурью, все вокруг металось, кружилось, борясь за жизнь, – писала британская „Таймс“ 30 апреля. – Зрелище было пугающим, все эти ужасные почерневшие лица, стенавшие и молящие о помощи… Воздействие газа заключается в заполнении легких водянистой слизистой жидкостью, которая постепенно заполняет все легкие, происходит удушение, вследствие чего люди умирают в течение одного или двух дней».

Немецкое командование долго готовилось к применению «чудо‑оружия», особенно подготовительные работы стали интенсивными, когда война приняла затяжной и позиционный характер. Германскому Генштабу казалось, что устрашающие последствия применения ядовитых газов обратят в бегство англо‑французские, а затем и русские войска и позволят переломить ход войны. Немцы остались довольны первым опытом и решили применить химическое оружие на Восточном фронте. Объектом атаки здесь были избраны позиции 2‑й русской армии, а конкретно – 14‑й Сибирской стрелковой дивизии, оборонявшей участок от устья реки с некрасивым названием Гнида до «безымянной высоты» 45,7. Ей противостояли части немецкого 3‑го резервного корпуса, которым и предстояло испытать на русских действие «чудо‑оружия».

3‑14 мая 1915 года в обстановке строгой секретности вдоль фронта на протяжении 12 километров были установлены газовые батареи, по 10–12 баллонов с фосгеном и хлором каждая, – всего 12 тысяч единиц. Дело в том, что имевшееся тогда химическое оружие представляло собой не выстреливаемые из пушек или сбрасываемые с самолетов боеприпасы, а газовые баллоны, которые предварительно закапывались в грунт напротив траншей противника, а затем приводились в действие дистанционно.

Плотность составила десять батарей на 240 метров фронта! Это был воистину титанический и упорный труд, но солдаты верили, что новое оружие вскоре изменит ход войны в пользу Германии. Когда все было подготовлено, в течение десяти суток немцы выжидали благоприятных метеорологических условий. В это время в войсках вовсю шла пропаганда, что русские войска будут полностью парализованы газами, что хлор не смертелен, а лишь вызывает временную потерю сознания.

Надо сказать, что русское командование могло догадаться о том, что на фронте 14‑й дивизии вскоре произойдет что‑то необычное. Один из немецких перебежчиков рассказал, что немцы готовят к применению какое‑то новое оружие, вероятно газовое. Однако по чисто русской традиции на это никто не обратил внимание, решив, что солдат просто сошел с ума. Показания перебежчика остались без внимания и не были доведены до войск, а наблюдение за окопами противника ничего не дало.

И вот в конце мая метеорологи 3‑го резервного корпуса сообщили его командующему генералу Макензену, что ветер принимает нужное направление в сторону русских окопов. Рано утром 18 мая он отдал приказ привести газобаллонные батареи в действие. В 03:20 по московскому времени после короткого обстрела из 105‑миллиметровых гаубиц немцы выпустили хлор, открыв одновременно ураганный пулеметный и ружейный огонь по русским окопам и сильный артиллерийский огонь по участку 14‑й Сибирской стрелковой дивизии. Вскоре солдаты, находившиеся в передовых окопах, увидели огромное желтое облако, медленно ползшее по земле в их сторону. Однако, опять же в русских традициях, солдаты проявили скорее удивление и любопытство, чем тревогу. А командиры решили, что это всего лишь дымовая завеса. Потому вместо эвакуации было принято решение «усилить передовые линии» и подтянуть резервы.

Около 03:45 облака хлора накрыли окопы, представлявшие собой лабиринт траншей. Только тогда русские солдаты поняли свою роковую ошибку. Люди начали задыхаться, тереть глаза, кашлять, потом падали и умирали в мучениях. Некоторые пытались ползти, но газ стремительно накрывал их и удушал… В 04:00 немцы перешли в наступление по всему фронту 14‑й дивизии. На лицах у солдат были желтые маски, придававшие им в сочетании с каской характерной формы необычный, фантастический вид.

Химическая атака вывела из строя около 75% солдат в первой оборонительной полосе, однако, подтянув резервы, русские войска в ожесточенном бою все же смогли отразить немецкие атаки. Бой продолжался в течение всего дня, но 2‑й армии, несмотря на огромные потери, все же удалось удержать занимаемые позиции. Что же касается хлора и фосгена, они скопились в низинах, прилегающих к линии фронта, и постепенно рассеивались там. Потери русской армии от действия химического оружия в этот день составили около 9000 человек.

Этот удар, показавший, что романтически начинавшаяся война по жестокости перешла все мыслимые и немыслимые границы, стал предвестником грядущего краха русского фронта. «Подползая, как огромный зверь, германская армия придвигала свои передовые части к русским окопам достаточно близко, чтобы приковать внимание противника и занять эти окопы немедленно по их очищении, – писал генерал Н. Н. Головин. – Затем гигантский зверь подтягивал свой хвост – тяжелую артиллерию. Она занимала позиции, находящиеся за пределами досягаемости для русской полевой артиллерии, и тяжелые орудия начинали осыпать русские окопы градом снарядов… Это продолжалось до тех пор, пока ничего не оставалось от окопов и их защитников. Затем зверь осторожно протягивал лапы – пехотные части, – занимал разрушенные окопы. За это время русский тыл и русская артиллерия подвергались жестокому огню германских тяжелых орудий, тогда как германская полевая артиллерия и пулеметы должны были защищать наступающую пехоту от русских контратак». Ну а крестьяне, составлявшие основу русской армии, воспринимали ужасающий огонь немецких гаубиц как настоящую адскую молотьбу.

Русская же армия внезапно оказалась и без снарядов и без винтовок. Еще недавно собирались вторгаться в Венгрию, и тут выяснилось, что и для обороны ничего не подготовлено! В ночь на 21 мая пал тот самый героически взятый Перемышль, еще недавно казавшийся символом русских побед, а 9 июня и Львов, где совсем недавно торжественно праздновали приезд государя. «Новые губернии» просуществовали всего пару месяцев.

И вот тут‑то власти быстро почувствовали, как патриотический аффект и угар может легко смениться с плюса на минус. Уже 27 мая, вскоре после получения известия о падении Перемышля, в Москве начались массовые беспорядки, в которых, по выражению Ольденбурга, «патриотическое негодование сочеталось с революционными и погромными настроениями». Оказалось, что от неистового пения «Боже, царя храни» до революции всего один шаг! Началось все с того, что отдельные инициативные группы общественности стали обходить заводы, фабрики, магазины и частные дома в поисках германских и австрийских подданных. Ну а потом разросшаяся до нескольких тысяч толпа стала попросту крушить все подряд и грабить. В итоге за три дня было разгромлено 475 торговых и промышленных предприятий, пострадало свыше 600 человек с иностранными фамилиями (причем били всех без разбора, в том числе английских и французских подданных), убытки составили 40 миллионов рублей.

Власти и военное командование тоже искали шпионов. Таковыми быстро признали… евреев. Оказывается, именно они, проживая в прифронтовой полосе, «передавали световыми сигналами» немцам и австрийцам через линию фронта секретные сведения (примерно как слуга Бэрримор беглому каторжнику в романе Конан Дойла «Собака Баскервилей») и вообще «поджидали» прихода врага, собирая для него сведения о русской армии.

В итоге Ставка взяла и постановила выселить из прифронтовой полосы всех евреев. Сотни тысяч граждан получали предписание в течение 24 часов покинуть свои дома под страхом смерти и отправляться в тыловые районы. Кроме того, по приказу недалекого Верховного главнокомандующего князя Николая Николаевича в прифронтовой полосе сжигались все деревни, посевы и убивался скот.

21 июня состоялось совещание Ставки Верхового главнокомандования и командующих фронтами. По духу оно напоминало знаменитый кутузовский совет в Филях в 1812 году, когда ставился вопрос об обороне либо сдаче Москвы. Основной доклад делал командующий Северо‑Западным фронтом генерал М. В. Алексеев. Он прямо сообщил, что со дня на день последует мощный удар северной группировки вермахта в направлении реки Нарев – навстречу южной группировке. Алексеев прямо заявил, что удержать Польский выступ невозможно из‑за банальной нехватки патронов и снарядов. «Поэтому мы имеем возможность сейчас выбрать, что для русской Ставки предпочтительнее: попытка удержать Польшу – с вероятной перспективой катастрофы для армии или же попытка сохранить армию – с неизбежным, в этом случае, выводом всех наших войск из Царства Польского», – заявил генерал.

Вероятно вспомнив опыт Кутузова, великий князь Николай Николаевич поддержал план «генерального отступления». 22 июля русские войска оставили Варшаву – символ побед Кутузова и Александра I. По иронии судьбы это произошло ровно через сто лет после триумфального Венского конгресса. Через две недели пала крупная крепость Новогеоргиевск, которую командование планировало оборонять по аналогии с австрийским Перемышлем чуть ли не полгода. В сдаче обвинили «предателя» – коменданта гарнизона Н. П. Бобыря. 8 августа была оставлена еще одна мощная крепость Осовец, а через четыре дня без боя сдали Брест‑Литовск. Вскоре вся Литва и Польша были оккупированы немцами.

Но если в отступлении ради спасения армии еще была какая‑то логика, то вторая идея Ставки – «возродить атмосферу общенародной войны 1812 года» – оказалась совершенно идиотской. Николай Николаевич и царь наивно полагали, что народ, как и в 1812 году, массово побежит из западных областей страны, оставляя оккупантам пустыню. А потом начнет создавать там партизанские отряды. Чтоб земля под немцами и австрийцами горела!

Однако времена были совсем не те, что 100 лет назад. Кроме того, большинство поляков и евреев, часть украинцев не без оснований считали себя угнетенными народами, а приход германцев воспринимали в лучшем случае с равнодушием, а в худшем и вовсе с радостью. Да и вермахт образца 1915 года был совсем не таким, как в 1941 году. Поэтому «атмосферу 1812 года» пришлось создавать по большей части искусственно. Солдаты попросту врывались в деревню или город и приказывали народу выдворяться вон в течение 24 часов. А то, мол, «кровожадным немцам» достанетесь.

Вскоре все дороги были забиты бесконечными вереницами повозок и толпами людей, вмиг лишившихся почти всего нажитого добра. Беженцы двигались навстречу неизвестности в глубь страны, причем там их никто не ждал. Ибо никаких мер на случай эвакуации (ведь еще недавно собирались наступать на Венгрию) предусмотрено не было. «Из всех тяжких последствий войны подстегивание эвакуации населения – явление самое неожиданное, самое грозное и самое непоправимое, – говорил 12 августа на заседании правительства главноуправляющий земледелием А. В. Кривошеин. – И что ужаснее всего – оно не вызвано действительной необходимостью или народным порывом, а придумано мудрыми стратегами для устрашения неприятеля. Хороший способ борьбы! По всей России расходятся проклятия, болезни, горе и бедность. Голодные и оборванные толпы повсюду вселяют панику, угашаются последние остатки подъема первых месяцев войны. Идут они сплошной стеной, топчут хлеб, портят луга – крестьянство все более громко начинает роптать».

Общее число беженцев к концу 1915 года достигнет 10 миллионов человек. Ну а потери русской армии за первый год войны составили 4 миллиона человек, в том числе 1,6 миллиона – пленными. В этих условиях 23 августа царь сместил с поста Верховного главнокомандующего своего дядю и лично возглавил армию. «Подписал рескрипт и приказ по армии о принятии мною верховного главнокомандования со вчерашнего числа, – написал он в дневнике. – Господи, помоги и вразуми меня!»