Соединенные Штаты пассивно наблюдали за внутренними махинациями коммунистов. Они не рассматривали каких‑либо промежуточных вариантов между остановкой перед 38‑й параллелью и объединением Кореи, игнорировали серию китайских предупреждений относительно последствий пересечения этой линии. Ачесон, по ему одному известным причинам, не рассматривал их как официальные послания и полагал возможным их игнорировать. Вероятно, он рассчитывал запугать Мао.

Ни один из многих опубликованных сегодня обеими сторонами документов не раскрывает какой‑либо серьезной дискуссии дипломатического характера с участием любой из вовлеченных сторон. Частые встречи Чжоу Эньлая в Центральном военном совете или Политбюро не выявили таких намерений. Вопреки бытовавшим представлениям «предупреждение» Пекина Вашингтону не пересекать 38‑ю параллель было почти на сто процентов отвлекающим маневром. К тому времени Мао уже направил состоящие из этнических корейцев войска НОАК из Маньчжурии в Корею на помощь северным корейцам, передислоцировал значительную часть войск с тайваньского направления на корейскую границу и пообещал Сталину и Ким Ир Сену помощь китайцев.

Возможно, единственный существовавший на тот момент шанс избежать прямых боевых действий между США и Китаем можно обнаружить в указаниях Мао Цзэдуна, изложенных в послании Чжоу Эньлаю, все еще находившемуся в Москве, относительно его стратегического плана от 14 октября, когда китайские войска готовились пересечь корейскую границу:

«Наши войска продолжат совершенствовать свою оборонительную подготовку, если у них будет достаточно времени. Если противник будет цепко оборонять Пхеньян и Вонсан и не продвинется на север в течение полугода, наши войска не должны атаковать Пхеньян и Вонсан. Наши войска атакуют Пхеньян и Вонсан только тогда, когда они будут хорошо вооружены и подготовлены и будут иметь явное преимущество над противником как в воздухе, так и на суше. Короче, мы не будем говорить о наступлении в течение шести месяцев»[1].

Разумеется, не было никаких шансов на то, что Китай получит явное превосходство в любом из этих двух видов войск.

Если бы американские войска остановились перед линией от Пхеньяна до Вонсана (узкий перешеек Корейского полуострова), создало бы это буферную зону, отвечавшую стратегическим интересам Мао? Смог бы что‑нибудь изменить какой‑либо дипломатический шаг США в отношении Пекина? Был бы Мао удовлетворен, используя присутствие в Корее для перевооружения своей армии? Вероятно, полугодовая передышка, о которой Мао писал Чжоу, предоставляла бы возможность для дипломатического контакта, для военного предупреждения или для того, чтобы Мао Цзэдун или Сталин изменили свои позиции. С другой стороны, согласие на буферную зону на бывшей ранее коммунистической территории со всей определенностью вряд ли пришло в голову Мао с его революционным и стратегическим долгом. Тем не менее вполне достойный ученик Сунь‑цзы мог преследовать явно противоречивые стратегии одновременно. Соединенные Штаты в любом случае не имели такого шанса. Они предпочли одобренную ООН демаркационную линию на реке Ялуцзян, а не линию на узком перешейке Корейского полуострова, которую они могли защищать лишь своими силами и при содействии дипломатии.

В таком виде каждая сторона «треугольника» шла к войне, способной вылиться в глобальный конфликт. Линии сражений постоянно менялись. Китайские войска взяли Сеул, но были выбиты, после чего в зоне боевых действий установилось военное затишье и начались переговоры о перемирии, затянувшиеся почти на два года, в течение которых американские войска воздерживались от наступательных операций – наиболее идеальный результат с советской точки зрения. Советский Союз советовал всячески затягивать переговоры, а поэтому и войну, на как можно длительный срок. Соглашение о перемирии появилось 27 июля 1953 года, оно фактически восстанавливало довоенную линию на 38‑й параллели.

Ни один из участников не достиг всех своих целей. Для Соединенных Штатов соглашение о перемирии привело их к цели, к которой они стремились, начиная войну: оно не позволило агрессии со стороны Северной Кореи завершиться успехом; но оно в то же самое время позволило Китаю, бывшему весьма слабым на тот момент, воевать с ядерной сверхдержавой и сохранить статус‑кво, вынудив США отступить с завоеванных ими позиций. Оно помогло сохранить доверие к США в их способности защищать своих союзников, но ценой зарождающегося недовольства в их рядах и внутренних разногласий. Наблюдатели, конечно же, запомнили споры в Соединенных Штатах по поводу целей той войны. Генерал Макартур, применив традиционные принципы, стремился к победе; администрация, полагавшая войну отвлекающим маневром для втягивания Америки в Азию – это, несомненно, являлось стратегией Сталина, – готовилась решать проблемы с военным равновесием (и, возможно, долгосрочным политическим отступлением), первый такого рода результат в ведшихся Америкой войнах. Неспособность согласовать политические и военные цели, вероятно, дала повод другим конкурентам в Азии поверить в уязвимость Америки во внутреннем плане в отношении войн, не давших четких военных результатов, – дилемма, проявившаяся вновь, как вендетта, во вьетнамском водовороте десятилетием позже.

Нельзя также сказать, что Пекин добился всех своих целей, по крайней мере если говорить обычными военными терминами. Мао Цзэдуну не удалось освободить всю Корею от «американского империализма», как призывала китайская пропаганда изначально. Но он начал войну с большими и в некотором роде абстрактными, даже романтическими, целями: испытать «новый Китай» в огненном горниле и освободиться от того, что Мао считал исторической мягкотелостью и пассивностью Китая. Он также хотел доказать Западу (и в какой‑то мере Советскому Союзу), что Китай является сейчас военной державой и что он применит силу для защиты своих интересов. Он стремился обеспечить руководство Китая в коммунистическом движении в Азии. Он нанес удар по Соединенным Штатам (которые, по мнению Мао, планировали в итоге вторжение в Китай) именно тогда, когда полагал это удобным. На первый план в новой идеологии выступили не столько стратегические концепции, сколько стремление к определению сильнейшей нации и умению вести собственный курс.

В более широком смысле Корейская война явилась чем‑то большим, чем ничья. Она утвердила новую Китайскую Народную Республику как военную державу и центр азиатской революции. Она утвердила военный авторитет, который Китай как противник, которого следует бояться и уважать, наращивал на протяжении последующих нескольких десятилетий. Память о китайском вторжении в Корею позже будет в значительной мере сдерживать стратегию США во Вьетнаме. Пекин добился успеха, используя войну и сопровождающую ее пропаганду под лозунгом «Сопротивляться Америке, помогать Корее», а также кампании чисток для завершения двух главных задач Мао: уничтожить внутреннюю оппозицию власти партии и напитать массы чувством «революционного энтузиазма» и национальной гордости. Подогревая сопротивление западной эксплуатации, Мао преподнес войну как борьбу с тем, чтобы «сбить спесь с американцев»; победы на полях сражений преподносились как форма духовного обновления после десятилетий слабости Китая и плохого с ним обращения. Китай вышел из войны истощенным, но совершившим переоценку ценностей, как в собственных глазах, так и в глазах всего мира.

Ирония судьбы, но от Корейской войны больше всего пострадал Сталин, давший зеленый свет Ким Ир Сену и заставлявший, даже шантажировавший Мао, чтобы тот организовал массовое вторжение. То, что американцы смирились с победой коммунистов в Китае, привело его к мысли, что Ким Ир Сен сможет сделать то же самое в Корее. Американское вмешательство помешало достижению этой цели. Он заставил Мао вмешаться, рассчитывая на то, что подобное действие вызовет длительную вражду между Китаем и Соединенными Штатами и увеличит зависимость Китая от Москвы.

Сталин оказался прав в своем стратегическом предсказании, но серьезно ошибался в оценке последствий. Китайская зависимость от Советского Союза имела двойственный характер. Перевооружение Китая, предпринятое Советским Союзом, в итоге приблизило время, когда Китай мог бы действовать самостоятельно. Подталкиваемый Сталиным китайско‑американский раскол не вел к улучшению китайско‑советских отношений, не уменьшал он и вероятности выбора Китаем варианта Тито. Напротив, Мао считал для себя возможным игнорировать обе сверхдержавы одновременно. Поскольку американские конфликты с СССР чрезвычайно углубились, Мао не считал необходимым платить высокую цену за советскую поддержку в «холодной войне». Более того, он решил использовать ее как угрозу даже без чьего‑либо согласия, что он и проделывал неоднократно в последующих кризисах. С момента окончания Корейской войны советские отношения с Китаем начали ухудшаться, причинами чего в немалой степени стали глупость, с которой Сталин поощрял авантюру Ким Ир Сена, грубость, с какой он подталкивал Китай к вмешательству, и жадность, с какой оказывалась советская помощь, предоставлявшаяся в виде подлежавших погашению займов. В течение 10 лет Советский Союз превратится в главного врага Китая. И еще до окончания следующего десятилетия произойдет новая смена альянса.

[1] Goncharov, Lewis, and Xue, Uncertain Partners, 195–196.