23 августа 1958 года Народно‑освободительная армия начала очередной массированный артиллерийский обстрел прибрежных островков, сопровождая бомбардировки пропагандистскими залпами с призывами к освобождению Тайваня. Через две недели обстрелы на время прекратились, а потом вновь продолжились в течение последующих 29 дней. В конце концов, обстрелы островов продолжались в какой‑то эксцентричной форме: по нечетным дням каждого месяца, с открытым предупреждением населению островов и часто не затрагивая мест военного значения – маневр, характеризуемый Мао Цзэдуном в беседах со своими высшими помощниками как проявление по большей части «политического сражения», чем обычной военной стратегии[1].

Некоторые из задействованных в этом кризисе факторов уже снискали известность. Пекин снова стремился испытать пределы американских обязательств по защите Тайваня. Обстрелы также стали отчасти своего рода реакцией на понижение американцами уровня американо‑китайских переговоров, возобновившихся после последнего кризиса вокруг прибрежных островов. Однако главным стимулом, по‑видимому, все же являлось желание закрепить за Китаем роль глобального игрока. Мао Цзэдун объяснял своим коллегам во время выездной встречи высших руководителей, состоявшейся в начале кризиса, что бомбардировка Цзиньмэня и Мацзу является реакцией Китая на американское вмешательство в Ливане, где американские и британские войска высадились тем летом:

«Бомбардировка Цзиньмэня, честно говоря, явилась нашей очередью целенаправленно вызвать напряженность международной обстановки. Мы намеревались преподать американцам урок. Америка задирала нас много лет, поэтому, когда у нас сейчас есть шанс, почему бы не доставить ей хлопот?… Американцы начали военные действия на Ближнем Востоке, а мы начали свои действия на Дальнем Востоке. Посмотрим, что они будут с этим делать»[2].

В этом смысле обстрелы прибрежных островов стали ударом в соперничестве с Советским Союзом. Советское бездействие перед лицом стратегических американских шагов на Ближнем Востоке резко контрастировало в сравнении с идеологической и стратегической активностью китайцев.

Продемонстрировав свою военную решимость, как объяснял Мао Цзэдун, «Китай возобновит переговоры с Соединенными Штатами и будет иметь как поле для действий, так и поле для переговоров»[3], применив на практике принцип Сунь‑цзы о военном сосуществовании в его современном варианте наступательного сдерживания.

Наиболее примечательной особенностью артобстрелов были обидные упреки в адрес американской сверхдержавы и в такой же степени вызовы в адрес номинального союзника Китая – Советского Союза. Политика мирного сосуществования Хрущева превратила Советский Союз в глазах Мао в проблематичного союзника и, возможно, даже в потенциального противника. Таким образом, Мао Цзэдун, по‑видимому, полагал, что, если бы кризис в Тайваньском проливе можно было вывести на грань войны, Хрущеву пришлось бы выбирать между его новым курсом мирного сосуществования и своим союзом с Китаем.

В какой‑то мере Мао Цзэдуну это удалось. Особую остроту его маневрам придало то, что китайская политика в проливе проводилась с явного благословления Москвы, насколько об этом могли судить в мире. Хрущев находился с визитом в Пекине за три недели до второго кризиса в Тайваньском проливе (с целью катастрофически закончившегося обсуждения вопросов о базах для подводных лодок), но он присутствовал там также и в начальные недели первого кризиса 4 года назад. Ни в одном из случаев Мао Цзэдун не поделился своими планами с Советами ни до, ни во время визита. В каждом случае Вашингтон полагал – и Эйзенхауэр сделал такой же вывод в письме Хрущеву, – что Мао действовал не только при поддержке Москвы, но и с ее указания. Пекин включил советского союзника в собственные дипломатические построения против его воли, и Москва, по сути, не понимала, что ее фактически использовали. (Некоторые ученые даже считают, что Мао Цзэдун придумал «кризис с базами для подлодок», планируя вынудить Хрущева нанести визит в Пекин и сыграть предназначенную ему роль по этой схеме.)

Второй кризис в Тайваньском проливе напоминал первый, но имел принципиальное отличие, заключавшееся в том, что Советский Союз участвовал в публичных заявлениях о ядерных угрозах от имени союзника, фактически занимавшегося тем, что унижал его.

Приблизительно тысяча человек были убиты или ранены в ходе бомбардировок в 1958 году. Как и во время первого кризиса в Тайваньском проливе, Пекин сочетал провокационные рассуждения на тему о ядерной войне с тщательно отработанной боевой стратегией. С самого начала Мао Цзэдун потребовал от своих командиров вести обстрелы таким образом, чтобы избегать жертв среди американцев. Когда они сказали в ответ, что таких гарантий дать не могут, он приказал им не пересекать воздушное пространство за пределами островов, обстреливать только гоминьдановские корабли и не отвечать на выстрелы, даже если они были сделаны с американских кораблей[4]. Как до, так и во время кризиса пропаганда КНР озвучивала лозунг «Мы должны освободить Тайвань». Но когда радиостанция НОАК сделала передачу, где объявила о «неизбежности» китайского вторжения и гоминьдановским войскам предлагалось перейти на другую сторону и «принять участие в великом деле освобождения Тайваня», Мао Цзэдун назвал это «серьезной ошибкой»[5].

В лице Джона Фостера Даллеса Мао видел противника, знавшего, как играть в игру «военного сосуществования». 4 сентября 1958 года Даллес подтвердил обязательства США по обороне Тайваня, включая и такие «связанные с ним позиции, как Цзиньмэнь и Мацзу». Даллес интуитивно прочувствовал ограниченные цели Китая и фактически просигналил об американской готовности ограничить размеры кризиса: «Несмотря на то что говорили и до сего времени делали китайские коммунисты, нет, однако, уверенности в том, что они действительно преследуют цель захватить силой Тайвань (Формозу) и прибрежные острова»[6]. 5 сентября Чжоу Эньлай подтвердил ограниченность целей Китая, объявив, что Пекин рассчитывает на возобновление американо‑китайских переговоров на уровне послов в качестве цели конфликта. 6 сентября Белый дом опубликовал заявление о том, что замечание Чжоу Эньлая принято во внимание. Давалось также понять, что посол США в Варшаве готов представлять Соединенные Штаты на возобновившихся переговорах.

При таком обмене заявлениями кризис должен был бы завершиться. Как будто репетируя старую пьесу, обе стороны повторяли затасканные угрозы, а в итоге пришли к знакомой счастливой развязке – возобновлению переговоров.

Единственной стороной отношений «треугольника», не понимавшей происходящего, был Хрущев. Услышав в Москве год назад и совсем недавно в Пекине заявления Мао Цзэдуна о том, будто тот не боится атомной войны, Хрущев разрывался между двумя противоречиями: страхом перед ядерной войной и потенциальной утратой важного союзника, если бы его расчеты на поддержку со стороны Китая провалились. Его приверженность марксизму не позволила ему понять, что его идеологический союзник превратился в стратегического противника. Кроме того, слишком много зная о ядерном оружии, он не мог спокойно использовать этот тезис в дипломатии, часто прибегающей к угрозам его применения.

Когда загнанный в тупик политический деятель сталкивается с дилеммой, он зачастую поддается искушению действовать одновременно на разных направлениях. Хрущев направил министра иностранных дел Андрея Андреевича Громыко в Пекин потребовать от Мао сдержанности. Этого, как он знал, будет трудно достичь. Поэтому для баланса он хотел показать китайским руководителям копию письма, которое он собирался направить Эйзенхауэру. В нем содержалась угроза оказать полную поддержку – не исключая и ядерное оружие – Китаю в случае эскалации кризиса в Тайваньском проливе. В письме подчеркивалось, что «нападение на Китайскую Народную Республику, великого друга, союзника и соседа нашего государства, является нападением на Советский Союз», и содержалось предупреждение: Советский Союз «сделает все возможное… чтобы защитить безопасность обоих государств»[7].

Инициатива провалилась с обоими адресатами. Письмо Хрущева Эйзенхауэр 12 сентября вежливо отклонил. Приветствуя китайское пожелание возобновить переговоры на уровне послов и повторив требование Вашингтона к Пекину отказаться от использования силы в вопросе о Тайване, Эйзенхауэр побуждал Хрущева рекомендовать Пекину проявлять больше сдержанности. Не обращая внимания на реальность, состоящую в том, что Хрущев играл в пьесе, писанной другими людьми, Эйзенхауэр намекал на тайный сговор между Москвой и Пекином, отметив: «Интенсивные военные действия начались 23 августа – всего через три недели после Вашего визита в Пекин»[8].

В обращении для печати, сделанном почти одновременно, 11 сентября 1958 года, Эйзенхауэр оправдывал американскую вовлеченность в дела с прибрежными островами в расплывчатых выражениях. Обстрелы островов Цзиньмэнь и Мацзу, как он предупреждал, можно сравнить с оккупацией Гитлером бассейна Рейна, или Муссолини – Эфиопии, или (сравнение, особенно провокационное для китайцев) японским захватом Маньчжурии в 1930‑х годах.

Громыко тоже не преуспел в Пекине. Мао Цзэдун отреагировал на проект письма открытыми рассуждениями о возможности ядерной войны и об условиях, при которых Советы должны нанести ответный удар по Америке ядерным оружием. Мао спокойно говорил об угрозах, в то время когда опасность войны уже миновала. В своих мемуарах Громыко вспоминает, как его «ошарашила» бравада со стороны Мао, и цитирует слова китайского вождя, сказанные ему:

«Я предполагаю, американцы могут зайти так далеко, что развяжут войну против Китая. Китай должен учитывать эту возможность, и мы это делаем. Но мы не собираемся капитулировать! Если США нападут на Китай с применением ядерного оружия, китайские армии отойдут от границ в глубь страны. Они должны будут завлечь противника глубоко в пределы страны и зажать его в клещи внутри Китая… Только когда американцы окажутся в центральных провинциях, вы ударите по ним всем, что имеется у вас в наличии»[9].

Мао Цзэдун не испрашивал советскую помощь до тех пор, пока американские войска не будут втянуты в глубь Китая, что, как он знал, не должно было произойти, судя по уже исполненному сценарию. Доклад Громыко из Пекина, как представляется, стал шоком для Хрущева. Хотя о переговорах на уровне послов Вашингтон и Пекин уже условились, Хрущев предпринял еще два шага, стремясь предотвратить ядерную войну. Рассчитывая успокоить страхи Пекина, как ему казалось, по поводу американского вторжения, он предложил направить советские зенитные подразделения в провинцию Фуцзянь[10]. Пекин помедлил с ответом, а потом, когда кризис уже миновал, согласился, но при условии, что советские войска будут поставлены под китайское командование, – совершенно нереальное требование![11] Одним из проявлений нервного состояния стала отправка Хрущевым еще одного письма Эйзенхауэру 19 сентября с требованием проявить сдержанность, но с предупреждением относительно опасности ядерной войны[12]. Но Китай и Соединенные Штаты фактически уже урегулировали вопрос до получения второго хрущевского письма.

На встрече с Мао 3 октября 1959 года Хрущев так подытожил советскую позицию во время тайваньского кризиса:

«Между нами, строго конфиденциально, мы говорим, что не будем воевать из‑за Тайваня, но для внешнего потребления, так сказать, мы заявляем противоположное, что в случае ухудшения ситуации из‑за Тайваня СССР защитит КНР. США со своей стороны заявляют, что будут защищать Тайвань. Таким образом, возникает что‑то похожее на предвоенное положение»[13].

Хрущев позволил Мао Цзэдуну втянуть его в бесплодное дело, пытаясь быть и умным, и одновременно циничным. Когда речь идет о конечных целях, затрагивающих вопросы мира и войны, стратег должен понимать возможность блефа и обмана и учитывать воздействие его пустых угроз на доверие к нему в будущем. В вопросе о Тайване Мао использовал двойственную природу Хрущева, заставив его выступить с ядерными угрозами, которые, как тот сам признавался, он не намерен был выполнять. Тем самым Мао вносил напряженность в отношения Москвы с Соединенными Штатами из‑за проблемы, которую Хрущев не считал важной для себя и которая касалась ненавидевшего его лидера‑союзника.

Можно только представить изумление Мао Цзэдуна: ему удалось подстрекнуть Москву и Вашингтон начать угрожать друг другу применением ядерного оружия по поводу наименее важной с геополитической точки зрения недвижимости в мире и самой невоенной части китайского политического театра. Более того, Мао проделал это тогда, когда именно ему это играло на руку и когда Китай оставался значительно слабее и Соединенных Штатов, и СССР. Примененный им для достижения цели способ позволил Мао говорить о большой пропагандистской победе и вновь продолжить китайско‑американские переговоры на уровне послов, причем с позиции, названной его пропагандой позицией силы.

Вызвав по собственной инициативе кризис и таким же образом прекратив его, Мао Цзэдун пришел к выводу о том, что он добился своих целей:

«Мы провели эту кампанию, чтобы заставить Соединенные Штаты возобновить переговоры. Соединенные Штаты открыли дверь. Для них ситуация, кажется, не очень хорошая, и они будут нервничать изо дня в день, если они не начнут переговоры с нами сейчас. Хорошо, давайте начнем переговоры. Для обстановки в целом лучше решать споры с Соединенными Штатами путем переговоров, или мирными средствами, ведь мы все миролюбивые люди»[14].

Чжоу Эньлай предложил даже более усложненную оценку. По его мнению, второй кризис в Тайваньском проливе стал демонстрацией способности двух китайских сторон вести молчаливую торговлю друг с другом через барьеры противоположных идеологий и даже в то время, когда ядерные державы в перебранке грозили друг другу ядерной войной. Почти через 15 лет после этого Чжоу Эньлай рассказал Ричарду Никсону об этой стратегии Пекина во время визита президента в 1972 году в Пекин:

«В 1958 году тогдашний госсекретарь Даллес хотел, чтобы Чан Кайши отказался от островов Цзиньмэнь и Мацзу, чтобы окончательно оторвать Тайвань от материка и провести линию там. Чан Кайши не хотел этого делать[15]. Мы тоже советовали ему не уходить с Цзиньмэня и Мацзу. Мы советовали ему, обстреливая их артиллерийскими снарядами – то есть по нечетным дням мы обстреливаем их, а по четным дням и по выходным мы не стреляли. Не требовалось никаких других средств или посланий, именно по таким способам обстрелов они все поняли»[16].

Эти блестящие достижения следовало сбалансировать на фоне глобального воздействия кризиса. Переговоры на уровне послов зашли в тупик почти сразу же после их возобновления. Двусмысленные маневры Мао Цзэдуна, по сути, заморозили китайско‑американские отношения на фазе их враждебности, из которой они не смогли потом выйти в течение десяти с лишним лет. Идея о том, что Китай полон решимости изгнать Соединенные Штаты из западной части Тихого океана, рассматривалась как непреложная истина в Вашингтоне, и это лишало обе стороны возможности найти варианты более гибкой дипломатии.

Но советское руководство в результате повело себя совсем не так, как рассчитывал Мао Цзэдун. Москва не отказалась от своей политики мирного сосуществования, но запаниковала от риторики Мао и чувствовала себя неспокойно от его балансирования на грани ядерной войны, его постоянных размышлений о некоем позитивном эффекте от ядерной войны для мирового социализма, от его нежелания консультироваться с Москвой. По завершении кризиса Москва приостановила ядерное сотрудничество с Пекином и в июне 1959 года отозвала свои обязательства предоставить Китаю модель атомной бомбы. В 1960 году Хрущев также отозвал русских специалистов из Китая и прекратил все проекты оказания помощи, утверждая, что «[мы] не могли не реагировать, когда наши высококвалифицированные специалисты – люди, подготовленные у нас в области сельского хозяйства и промышленности, – не получали ничего, кроме враждебного отношения, в ответ на их помощь»[17].

На международной арене Мао Цзэдун еще раз продемонстрировал молниеносный ответ Китая на то, что им рассматривалось как угроза национальным интересам или территориальной целостности. Это навсегда отобьет у соседей Китая охоту воспользоваться внутренними потрясениями, в которые Мао собирался ввергнуть свое общество. Но отсюда также пошел и процесс все большей изоляции страны, заставивший в итоге Мао Цзэдуна десятью годами позднее пересмотреть внешнюю политику.

[1] Liithi, The Sino‑Soviet Split, 101; Wu Lengxi, «Inside Story of the Decision Making During the Shelling of Jinmen» (Zhuanji wenxue [BiographicalLiterature], Beijing, no. 1, 1994), в переводе и перепечатке в: Li Xiaobing, Chen Jian, and David L. Wilson, eds., «Mao Zedong's Handling of the Taiwan Straits Crisis of 1958: Chinese Recollections and Documents», Cold War International History Project Builetin 6/7 (Washington, D.C.: Woodrow Wilson International Center for Scholars, Winter 1995), 213–214.

[2] Wu, «Inside Story of the Decision Making During the Shelling of Jinmen», 208.

[3] Там же. С. 209–210.

[4] Gong Li, «Tension Across the Taiwan Strait in the 1950s: Chinese Strategy and Tactics», в: Ross and Jiang, eds., Re‑examining the Cold War, 157–158; Chen Jian, Mao's China and the Cold War (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 2001), 184.

[5] Chen, Mao's China and the Cold War, 184–185.

[6] «Statement by the Secretary of State, September 4, 1958», in Harriet Dashiell Schwar, ed., Foreign Relations of the United States (FRUS), 1958–1960, vol. 19, China (Washington, D.C.: U. S. Government Printing Office, 1996), 135.

[7] «Telegram from the Embassy in the Soviet Union to the Department of State, Moscow, September 7, 1958, 9 p.m.», FRUS 19, 151.

[8] Dwight D. Eisenhower, «Letter to Nikita Khrushchev, Chairman, Council of Ministers, U.S.S.R., on the Formosa Situation: September 13, 1958», no. 263, Public Papers of the Presidents of the United States (Washington, D.C.: U. S. Government Printing Office, 1960), 702.

[9] Andrei Gromyko, Memoirs (New York: Doubleday, 1990), 251–252.

[10] Luthi, The Sino‑Soviet Split, 102.

[11] Там же. С 102–103.

[12] «Telegram from the Embassy in the Soviet Union to the Department of State, September 19, 1958, 8 p.m.», FRUS 19, 236.

[13] «Discussion Between N. S. Khrushchev and Mao Zedong: October 03, 1959».

[14] Xia, Negotiating with the Enemy, 98–99.

[15] 30 сентября 1958 года после шести недель второго кризиса вокруг прибрежных островов Даллес выступил на пресс‑конференции, в ходе которой он ставил под сомнение необходимость размещения такого большого числа гоминьдановских войск на островах Цзиньмэнь и Мацзу и отметил, что Соединенные Штаты не несут «юридической ответственности за защиту прибрежных островов». Чан Кайши ответил на следующий день, назвав высказывание Даллеса «односторонним заявлением», которому Тайбэй «не обязан подчиняться», и заявив, что Тайбэй продолжит защищать и укреплять острова. Li, «Tension Across the Taiwan Strait in the 1950s: Chinese Strategy and Tactics», 163.

[16] «Memorandum of Conversation, Beijing, February 24, 1972, 5:15–8:05 p.m.», в: Steven E. Phillips, ed., Foreign Relations of the United States (FRUS), 1969–1976, vol. 17, China 1969–1972 (Washington, D.C.: U. S. Government Printing Office, 2006), 766.

[17] Talbott, перевод и изд., Khrushchev Remembers, 265. Chapter 7: A Decade of Crises 1. Frederick C. Teiwes, «The Establishment and Consolidation of the New Regime, 1949–1957», в: Roderick MacFarquhar, ed., The Politics of China: The Eras of Mao and Deng, 2nd ed. (Cambridge: Cambridge University Press, 1997), 74.