К тому времени, когда маловероятная пара в лице Ричарда Никсона и Мао Цзэдуна решила двинуться в направлении друг к другу, обе их страны находились на пике потрясений. Китай оказался почти полностью охваченным «культурной революцией», а политический консенсус в Америке находился под угрозой из‑за растущего движения протестов против вьетнамской войны. Перед Китаем маячила угроза войны на всех его границах – особенно на северных границах, где уже стали происходить конкретные столкновения между советскими и китайскими войсками. Никсон унаследовал войну во Вьетнаме и требования внутри страны прекратить ее. Он вошел в Белый дом в конце десятилетия, отмеченного убийствами и расовыми конфликтами.

Мао Цзэдун пытался решать проблемы с угрозами Китаю, обратившись к классической китайской стратагеме: натравливать варваров друг на друга и заручаться поддержкой дальних врагов против ближних. Никсон, верный ценностям своего общества, прибег к принципам В. Вильсона, предложив пригласить Китай вновь присоединиться к сообществу наций. «Мы просто не в состоянии позволить себе, – писал он в статье в журнале „Форин афэарз“ в октябре 1967 года, – чтобы Китай навсегда оставался вне семьи наций, живя со своими фантазиями, культивируя ненависть и угрожая соседям. На этой маленькой планете просто нет места, где бы миллиард потенциально самых способных людей жил в сердитой изоляции»[1].

Никсон пошел дальше призыва к дипломатическому урегулированию, обратившись с предложением о примирении. Он связал дипломатическую проблему с проблемой социальной реформы в центральных американских городах: «В каждом случае мы начинали диалог, в каждом случае следовало сдерживать агрессивные действия, продолжая образовательный процесс, и, главное, ни в том ни в другом случае мы не можем позволить ушедшим в самоизоляцию от общества остаться в изоляции навсегда»[2].

Необходимость может дать стимул для проведения той или иной политики, однако она не предопределяет автоматически средства достижения цели. И Мао Цзэдун, и Никсон столкнулись с огромными препятствиями в завязывании диалога, не говоря уже о примирении между Соединенными Штатами и Китаем. Их страны на протяжении 20 лет рассматривали друг друга как непримиримых врагов. Китай относил Америку к разряду «капиталистических‑империалистических» стран: в марксистской терминологии империализм – это высшая стадия развития капитализма, который, согласно этой теории, мог решать свои «противоречия» только при помощи войны. Конфликт с Соединенными Штатами казался неизбежным, не исключалась возможность войны.

Американцы также негативно представляли себе китайцев. По‑видимому, десятилетие военных конфликтов и близких к ним событий подкрепляло убежденность Америки в том, что Китай, действуя в интересах мировой революции, преисполнен решимости вытеснить США из западной части Тихого океана. Американцам Мао Цзэдун казался даже более неприемлемым, чем советские руководители.

Учитывая сложившиеся стереотипы, Мао Цзэдуну и Никсону следовало действовать весьма осторожно. Первые шаги уже могли вызвать раздражение основных сторонников внутри страны и заставить понервничать союзные страны. Для Мао в разгар «культурной революции» это представлялось особенно острой проблемой.

[1] Richard М. Nixon, «Asia After Viet Nam», Foreign Affairs 46, no. 1 (October 1967): 121.

[2] Там же. С 123.