Подлинная драма 1980‑х годов заключалась не во взаимоотношениях между Вашингтоном и Пекином, а в их отношениях с Москвой. Побудительным мотивом стала серия значительных сдвигов в стратегических построениях.

При оценке политики Китая, как правило, сразу можно исключить одну случайность: то, что китайские политики могли бы просмотреть ряд поддающихся обнаружению фактов. Китай согласился с двусмысленностями языка и вольностью в толковании статьи о Тайване в третьем коммюнике только потому, что он рассчитывал с помощью сотрудничества с Соединенными Штатами достичь и других целей.

Когда Рональд Рейган пришел к власти, стратегическое наступление, предпринятое Советским Союзом в конце 1970‑х годов, еще не иссякло. За годы со времени краха американских позиций в Индокитае Советский Союз и его союзники предприняли ряд беспрецедентных (и почти хаотичных) бросков в развивающемся мире: в Анголе, Эфиопии, Афганистане и Индокитае. Но американо‑китайское сближение создало значительную преграду дальнейшей экспансии. Подкрепленная убеждениями Дэн Сяопина и его коллег, а также умелым сотрудничеством американских деятелей из обеих партий, нарисованная Мао Цзэдуном «горизонтальная линия» фактически обрела свои параметры.

К середине 1980‑х годов Советский Союз столкнулся с координированной обороной – и во многих случаях с активным сопротивлением – почти на всех своих границах. В Соединенных Штатах, Западной Европе и в Восточной Европе создалась свободная коалиция практически всех промышленно развитых стран, направленная против Советского Союза. В развитом мире у Советского Союза оставались в союзниках только его восточноевропейские сателлиты, где размещались его войска. В то же самое время в развивающемся мире стали скептически относиться к благам народного «освобождения» при помощи советского и кубинского оружия. В Африке, Азии и Латинской Америке советские экспансионистские усилия превращались в дорогостоящие аферы с тупиковыми ситуациями или в поражения, наносящие ущерб престижу страны. В Афганистане Советский Союз испытывал те же самые проблемы, что и Соединенные Штаты во Вьетнаме, но на этот раз сталкиваясь со скоординированными действиями Соединенных Штатов, Китая, стран Персидского залива и Пакистана, которые поддерживали и натаскивали вооруженное сопротивление. Попытки Москвы через Вьетнам объединить Индокитай под властью Ханоя и поставить его в орбиту Советского Союза встретили мощный контрудар со стороны Китая, усиленный поддержкой со стороны Америки. Пекин и Вашингтон – как Дэн Сяопин очень наглядно описал Картеру – «отрубали» советские щупальца. В то же самое время американское стратегическое наращивание, особенно продвигаемая Рейганом Стратегическая оборонная инициатива, становилось технологическим вызовом, который застойная и перенапряженная советская экономика, несущая уже расходы на оборону, в три раза превышающие американские, судя по их процентному соотношению в ВВП, не могла выдержать[1].

На этой высокой точке китайско‑американского сотрудничества Белый дом Рейгана и высшее китайское руководство сделали приблизительно одинаковые оценки по поводу слабости Советского Союза, но сделали из этого значительно разнящиеся выводы относительно влияния на их политику нового положения дел. Рейган и высшие чиновники его администрации рассматривали вероятный развал Советского Союза как возможность перейти в наступление. Сочетая мощное военное наращивание с новым идеологическим упорством, они стремились давить на Советский Союз как в финансовом плане, так и в геополитическом, желая в итоге добиться победы в «холодной войне».

Китайские руководители, имевшие такие же представления о слабости Советского Союза, извлекли из этого противоположный урок: они увидели в этом повод для пересмотра глобального равновесия. Начиная с 1969 года они изменили направление и пошли на сближение с Вашингтоном, рассчитывая поменять свое шаткое геополитическое положение; их не интересовала победа американских ценностей западной либеральной демократии, достижение которой Рейган объявил своей конечной целью. «Подергав тигра за хвост» во Вьетнаме, Пекин пришел к выводу, что он выдержал кульминацию советской угрозы, и решил перенаправить Китай обратно в направлении возросшей свободы маневра.

В силу сложившихся таким образом обстоятельств в 1980‑х годах эйфория времен начала открытия Китая для США стала сходить на нет, всепоглощающие озабоченности времен «холодной войны» были преодолены. Китайско‑американские отношения вошли в некий ритм, более или менее привычный для взаимоотношений между крупными державами, с меньшим количеством взлетов и падений. Начало падения советской мощи сыграло свою роль, хотя главные актеры и с американской, и с китайской стороны так привыкли к шаблонам «холодной войны», что они этого сразу и не заметили. Слабая советская реакция на китайское вторжение во Вьетнам ознаменовала начало на первых порах постепенного, а затем и ускоренного падения Советского Союза. Три смены власти в Москве – от Л. И. Брежнева к Ю. В. Андропову в 1982 году, от Андропова к К. У. Черненко в 1984 году и от Черненко к М. С. Горбачеву в 1985 году – означали по меньшей мере, что Советский Союз будет занят решением собственного внутреннего кризиса. Американское перевооружение началось при Картере, усилилось при Рейгане, постепенно нарушив баланс сил и затруднив готовность Советского Союза осуществлять вмешательства по периметру его границ.

Многие из советских приобретений 1970‑х годов были утрачены, хотя некоторые из этих отступлений случились только после прихода к власти администрации Джорджа Буша‑старшего. Вьетнамская оккупация Камбоджи завершилась в 1990 году, выборы прошли в 1993 году, беженцы готовились возвращаться домой. Кубинские войска покинули Анголу к 1991 году, в 1990 году рухнуло поддерживаемое коммунистами правительство в Эфиопии. В 1990 году сандинистов в Никарагуа заставили провести свободные выборы – риск, на который ни одна из правящих коммунистических партий никогда не была готова пойти. И возможно, самое главное – вывод советских войск из Афганистана в 1989 году.

Отступления Советского Союза придали китайской дипломатии дополнительную возможность свободного маневра. Китайские руководители стали меньше говорить о военном сдерживании и начали изучать возможности новой дипломатии с Москвой. Они продолжали выдвигать «три препятствия» в качестве условия нормализации отношений с Советами: вывод вьетнамских войск из Камбоджи, прекращение размещения советских войск в Сибири и Монголии вдоль границ с Китаем, вывод советских войск из Афганистана. Эти требования находились в процессе выполнения прежде всего из‑за изменения баланса сил, из‑за которого Советскому Союзу стало тяжело защищать передовые рубежи и которое сделало неизбежным решение об уходе с этих рубежей. Соединенные Штаты получили заверения в том, что Китай не собирался перейти на сторону Москвы. Китайцы подтверждали: обе стороны могут играть в дипломатию «треугольника». Заверения в любом случае имели двоякую цель: они подтверждали продолжающуюся приверженность установленной стратегии недопущения советского экспансионизма, но также означали растущую ценность Китая для Соединенных Штатов.

Китай вскоре начал реализовывать свои новые преимущества в глобальном масштабе. В беседе, состоявшейся у меня с Дэн Сяопином в сентябре 1987 года, он применил новые концептуальные рамки для анализа ирано‑иракской войны, длившейся к тому времени уже пятый год. Соединенные Штаты поддерживали Ирак – по крайней мере так, чтобы не допустить его поражения от революционного режима в Тегеране. Дэн Сяопин говорил о необходимости некоего «люфта» для Китая для занятия более «гибкой позиции» в отношении Ирана. Тогда Китай мог бы играть более значительную роль в дипломатии, направленной на завершение войны.

Дэн Сяопин осуществлял концепцию «горизонтальной линии», выдвинутую Мао Цзэдуном во время конфронтации с Советским Союзом. Сейчас же она трансформировалась вновь в политику «трех миров», где Китай стоял в стороне от соперничества между сверхдержавами и где приверженность независимой внешней политике позволяла бы получать свои преимущества во всех трех секторах, а именно: в отношениях со сверхдержавами, в мире развитых стран и в «третьем мире».

Ху Яобан, протеже Дэн Сяопина и руководитель партии, на XII съезде КПК в сентябре 1982 года определил основополагающую внешнеполитическую концепцию. Ее главным положением стала фраза Мао Цзэдуна «Китай поднялся!». «Китай никогда не присоединится ни к какой великой державе или группе держав и никогда не поддастся давлению со стороны какой‑либо великой державы»[2]. Ху Яобан начал обзор с критического анализа американской и советской внешней политики и перечня требований, обязательных для выполнения и США, и Советским Союзом, если те хотели бы продемонстрировать свою добрую волю. Неспособность решить тайваньскую проблему означала, что «туча легла на весь комплекс отношений» Китая с Соединенными Штатами. Отношения станут «бурно развиваться», только если Соединенные Штаты прекратят вмешиваться в то, что Китай рассматривает как свои сугубо внутренние дела. Ху Яобан одновременно с высокомерием отметил: «Мы заметили, что советские руководители не раз высказывали желание улучшить отношения с Китаем. Но важны дела, а не слова»[3].

Со своей стороны Китай укреплял позиции в «третьем мире», выступая отдельно, а в ряде случаев и против обеих сверхдержав: «Главными силами, угрожающими мирному сосуществованию между странами сейчас, являются империализм, гегемонизм и колониализм… Самой главной задачей народов мира сегодня является борьба с гегемонизмом и защита мира во всем мире»[4].

Фактически Китай высказал претензию на уникальный моральный статус крупнейшей из «нейтральных» держав, стоящей над соперничеством сверхдержав:

«Мы всегда твердо выступали против гонки вооружений между сверхдержавами, за запрещение использования ядерного оружия и за его полное уничтожение, требовали от сверхдержав первыми значительно сократить свои арсеналы ядерных и обычных вооружений…

Китай считает своим священным интернациональным долгом решительно бороться с империализмом, гегемонизмом и колониализмом совместно с другими странами „третьего мира“»[5].

Перед нами образец традиционной китайской внешней политики, преподносимый на партийном съезде: опора на собственные силы, моральная беспристрастность и превосходство вкупе с обязательством нейтрализовывать все намерения сверхдержав.

В направленной в 1984 году Государственным департаментом президенту Рейгану памятной записке объяснялось, что Китай позиционирует себя «как страну, поддерживающую [американское] военное наращивание против советского экспансионизма, но и выступающую против соперничества сверхдержав, которое он считал главной причиной глобальной напряженности. В результате Китай может преследовать стратегические интересы, созвучные интересам США, но одновременно укреплять свои отношения с тем, что он считает поднимающимся блоком стран „третьего мира“»[6].

В 1985 году в докладе ЦРУ Китай характеризовался как «пытающийся маневрировать в треугольнике»: стали поощряться более тесные связи с Советским Союзом, осуществлявшиеся во время ряда встреч на высоком уровне, в ходе протокольных обменов между коммунистическими партиями и с частотой, ранее не встречавшейся со времени китайско‑советского раскола. В этом анализе отмечалось, что китайские руководители возобновили обращение к своим советским партнерам как к «товарищам» и вновь стали называть Советский Союз «социалистической» (в противоположность прежнему названию «ревизионистской») страной. Высокопоставленные китайские и советские официальные лица проводили значимые консультации по вопросу контроля над вооружениями – немыслимая вещь в предыдущие 20 лет, – а во время недельного визита в 1985 году китайского заместителя премьера Яо Илиня в Москву обе стороны подписали знаковое соглашение о двусторонней торговле и экономическом сотрудничестве[7].

Представление о накладывающихся друг на друга кругах более или менее соответствовало тому, что Мао Цзэдун продвигал к концу своей жизни. Но в практическом плане сделано было мало. Понятие «третьего мира» характеризовалось тем, что входящие в него страны никак не хотели быть ассоциированы с двумя сверхдержавами. Этот статус будет утерян, если «третий мир» однозначно сместится к той или другой стороне, даже под прикрытием включения в свой состав одной из сверхдержав. На практике Китай шел к преобразованию себя в сверхдержаву, и он вел себя как таковая даже тогда, когда всего лишь начинал свои реформы. Короче говоря, «третий мир» мог бы оказывать какое‑то сильное воздействие только в случае присоединения к нему одной из сверхдержав, но тогда он по определению переставал бы быть «третьим миром». До тех пор пока Советский Союз являлся ядерной державой и отношения с ним оставались непрочными, Китай не имел никакого стимула уходить от Соединенных Штатов. (После развала Советского Союза осталось только два круга, и вопрос заключался в том, войдет ли Китай на освободившееся после Советского Союза место как противник или предпочтет сотрудничать с Соединенными Штатами.) Одним словом, китайско‑американские отношения в 1980‑е годы оказались в переходной стадии от отношений образца «холодной войны» к отношениям периода глобального международного порядка, создававшего новые проблемы для китайско‑американского партнерства. При всем том подразумевалось, что Советский Союз остается главной угрозой безопасности.

Архитектор открытия Китая Ричард Никсон понимал мир именно таким образом. Никсон в памятной записке на имя президента Рейгана после частного визита в Китай в конце 1982 года писал:

«Я полагаю, в наших интересах поощрять китайцев играть большую роль в „третьем мире“. Чем они будут успешнее, тем менее успешным будет Советский Союз…

Главное, что нас объединило в 1972 году, – общая озабоченность по поводу угрозы советской агрессии. И поскольку данная угроза сегодня гораздо сильнее, чем в 1972 году важным фактором, способным связать нас еще теснее в следующем десятилетии, с успехом может стать наша экономическая взаимозависимость»[8].

Никсон далее настаивал на том, чтобы в следующем десятилетии Соединенные Штаты, их западные союзники и Япония работали сообща над ускорением экономического развития Китая. Он учитывал вероятность появления совершенно нового международного порядка, основанного в первую очередь на использовании китайского влияния в деле выстраивания стран «третьего мира» в антисоветскую коалицию. Но даже в никсоновских предвидениях речь не могла идти о мире, где произойдет крах Советского Союза, а Китай в течение жизни одного поколения окажется в положении, когда экономическое благополучие мира будет зависеть от его экономических достижений. Или когда будет поднят вопрос о том, станут ли международные отношения снова биполярными с возвышением Китая.

Джордж Шульц, прославленный государственный секретарь Рейгана и квалифицированный экономист, предстал с совершенно иной американской концепцией концентрических кругов, в соответствии с которой китайско‑американские отношения перестали ставиться в зависимость от советско‑американского конфликта. Он возражал, говоря, что чрезмерный упор на исключительность Китая в противодействии советской угрозе создавала ему излишнее преимущество в переговорном процессе[9]. Отношения с ним должны строиться на основе строгой взаимности. В такой дипломатии Китаю пришлось бы играть свою роль ради собственных национальных мотивировок. Добрая воля Китая должна происходить от общих проектов, представляющих совместный интерес. Цели китайской политики должны разрабатываться в соответствии с совместными интересами. Одновременно Соединенные Штаты будут стремиться придать новую жизненную силу альянсу с Японией, которой Мао Цзэдун несколькими годами ранее просил американских официальных лиц «уделить побольше времени» – стране с аналогичным демократическим строем, а ныне, за десятилетия ускоренного развития в период после Второй мировой войны, ставшей крупной глобальной мировой державой. (Десятилетия экономических неурядиц заслонили тот факт, что в 1980‑е годы экономическая мощь Японии не только намного превзошла китайскую, но и, по мнению многих экспертов, приближалась к тому, чтобы обогнать американскую.) Этим отношениям новый фундамент придали личные товарищеские отношения между Рейганом и премьер‑министром Японии Ясухиро Накасонэ – или, как стали называть это в СМИ, «шоу Рона и Ясу».

И Соединенные Штаты, и Китай стали отходить от прежнего построения, когда они видели себя в качестве стратегических партнеров, сталкивающихся с общей жизненной угрозой. Теперь же с уменьшением советской угрозы Китай и Соединенные Штаты стали фактически партнерами по интересам в отдельных вопросах.

Во время пребывания Рейгана у власти не происходило никаких новых фундаментальных напряженностей, а унаследованные от прошлого проблемы типа тайваньской решались относительно спокойно. Рейган продемонстрировал характерную для него энергичность во время государственного визита в Китай в 1984 году: в нескольких случаях вставлял фразы из классической китайской поэзии и старинного пособия по гаданию «Ицзин», или «Книги перемен», стараясь описать отношения сотрудничества между Соединенными Штатами и Китаем. Он пытался произносить больше фраз на пекинском диалекте китайского языка, чем кто‑либо из его предшественников, и даже цитировал китайские идиоматические выражения «тунли хэцзо» («всестороннее сотрудничество») и «хуцзин хухуэй» («взаимное уважение, взаимное благоприятствование») для характеристики американо‑китайских отношений[10]. И тем не менее Рейгану не удалось установить такой высокий уровень тесных связей с кем‑либо из китайских партнеров, какой у него сложился с Накасонэ; если на то пошло, то ни один американский президент не имел таких связей с китайскими коллегами. Во время его визита не было предложено для урегулирования каких‑либо крупных проблем, а визит в целом ограничился обзором международного положения. Когда Рейган подверг критике некую неназванную «крупную державу» за концентрацию войск на границе с Китаем и угрозы в адрес соседей, то эту часть его выступления изъяли из передач китайского вещания.

К концу президентского срока Рейгана в Азии укрепилась самая спокойная за десятки лет ситуация. Полвека войн и революций в Китае, Японии, Корее, Индокитае и прибрежных районах Юго‑Восточной Азии уступили место системе азиатских государств в духе Вестфальского урегулирования по примеру суверенных государств, возникших в Европе в конце Тридцатилетней войны в 1648 году. За исключением периодических провокаций со стороны обнищавшей и изолированной Северной Кореи и партизанского движения против советской оккупации в Афганистане, Азия стала теперь миром отдельных государств, имеющих собственные правительства, признанные границы и почти универсальное негласное соглашение об отказе от вмешательства во внутренние дела политических и идеологических группировок. Проекты экспорта коммунистических революций – активно осуществлявшиеся то китайскими, то северокорейскими, то вьетнамскими поборниками – закрылись. Сохранялось равновесие между различными центрами сил, частично из‑за ослабления сторон, частично из‑за американских (а затем и китайских) усилий отбить охоту у некоторых желающих добиться господствующего положения. При таких обстоятельствах стала укореняться новая эра азиатских экономических реформ и процветания – эра, в XXI веке вполне способная вернуть региону историческую роль самого производительного и процветающего континента в мире.

[1] John Lewis Gaddis, The Cold War: A New History (New York: Penguin, 2005), 213–214, note 43.

[2] Hu Yaobang, «Create a New Situation in All Fields of Socialist Modernization – Report to the 12th National Congress of the Communist Party of China: September 1, 1982», Beijing Review 37 (September 13, 1982): 29.

[3] Там же. С. 30–31.

[4] Там же.

[5] Там же.

[6] Charles Hill, «Shifts in China's Foreign Policy: The US and USSR» (April 21,1984), Ronald Reagan Presidential Library (hereafter RRPL), 90946 (Asian Affairs Directorate, NSC).

[7] Directorate of Intelligence, Central Intelligence Agency, «China‑USSR: Maneuvering in the Triangle» (December 20, 1985), RRPL, 007‑R.

[8] «Memorandum to President Reagan from Former President Nixon», в качестве дополнения к: Memorandum for the President from William P. Clark, re: Former President Nixon's Trip to China (September 25, 1982), RRPL, William Clark Files, 002.

[9] George P. Shultz, Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State (New York: Charles Scribner's Sons, 1993), 382.

[10] Ronald Reagan, «Remarks at Fudan University in Shanghai, April 30, 1984», Public Papers of the Presidents of the United States (Washington, D.C.: U. S. Government Printing Office, 1986), book 1, 603–608; «Remarks to Chinese Community Leaders in Beijing, April 27, 1984», Public Papers of the Presidents of the United States, book 1, 579–584.