В ходе президентской кампании в сентябре 1992 года Билл Клинтон бросил вызов принципам правления в Китае и критиковал администрацию Буша за «обхаживание» Пекина после Тяньаньмэнь. «Китай не сможет всегда противостоять силам, выступающим за демократические перемены, – говорил Клинтон. – Однажды он пойдет по пути коммунистических режимов в Восточной Европе и в бывшем Советском Союзе. Соединенные Штаты должны сделать все возможное, чтобы стимулировать этот процесс»[1].

После вступления Клинтона в должность в 1993 году он взял курс на «увеличение» количества демократий как на главную цель внешней политики. Как он заявил на Генеральной Ассамблее ООН в сентябре 1993 года, цель состояла в «расширении и укреплении мирового сообщества рыночно ориентированных демократий» и «увеличении круга стран, живущих с теми свободными институтами», до тех пор пока человечество не получит «мир процветающих демократий, сотрудничающих друг с другом и живущих в мире»[2].

Наступательная позиция новой администрации по правам человека не ставила своей целью ослабление Китая или достижение стратегического перевеса для Соединенных Штатов. Она отражала общее представление о мировом порядке, где предполагалось участие Китая как уважаемого члена сообщества. С точки зрения администрации Клинтона, они искренне попытались поддержать действия, которые, как полагал президент и его советники, послужат на пользу Китаю.

В Пекине, однако, нажим со стороны Америки, подкрепленный давлением со стороны других западных демократий, рассматривался как план сохранить Китай слабым посредством вмешательства в его внутренние вопросы, так, как это делали колонизаторы XIX века. Китайские руководители трактовали заявления новой администрации как попытки капиталистов свергнуть коммунистические правительства во всем мире. Они испытывали глубокое подозрение, что в связи с распадом Советского Союза Соединенные Штаты могут поступить так, как предсказывал Мао Цзэдун: покончив с разрушением одного коммунистического гиганта, «ткнуть пальцем» в спину другого.

На слушаниях по вопросу об утверждении в должности государственный секретарь Уоррен Кристофер использовал более сдержанные термины при описании цели трансформирования Китая: Соединенные Штаты будут «стремиться обеспечивать мирную эволюцию Китая от коммунизма к демократии путем поощрения сил экономической и политической либерализации в великой стране»[3]. Но упоминание Кристофером «мирной эволюции» оживило, хотел он того или нет, термин, использованный Джоном Фостером Даллесом в качестве предвидения развала коммунистических государств. Для Пекина это прозвучало не очень обнадеживающе и воспринималось как западные планы превращения Китая в капиталистическую демократию без использования войны[4]. В Соединенных Штатах заявления и Клинтона, и Кристофера не рассматривались как одиозные. Но в Пекине их обоих предали анафеме.

Бросив перчатку – даже, возможно, полностью не сознавая масштабы проблемы, – администрация Клинтона объявила о готовности «привлекать» Китай к как можно более широкому кругу вопросов. Имелись в виду условия внутренних реформ в Китае и его более широкая интеграция в мировую экономику. А то, что китайские руководители испытывали беспокойство по поводу того, что им надо вести диалог именно с теми высокопоставленными американскими официальными лицами, которые только что призывали к замене их политической системы, явно не считалось непреодолимым препятствием. Судьба этой инициативы демонстрирует сложности и двусмысленности такой политики.

Китайские руководители больше не делали заявлений о том, что они представляют уникальную революционную истину, пригодную для использования вовне. Вместо этого они придерживались в принципе оборонительной цели, продвигаясь к миру, не слишком враждебному их системе правления или территориальной целостности, и стараясь выиграть время для развития своей экономики и решения своих внутренних проблем устраивающими их темпами. Это была одна из внешнеполитических установок, возможно, более близкая позиции Бисмарка, чем Мао Цзэдуна: работающая по принципу поэтапных приращений, имеющая оборонительный характер, опирающаяся на строительство дамб против неблагоприятных исторических подводных течений. Но даже при изменившихся течениях китайские руководители демонстрировали горячее чувство независимости. Они скрывали свою озабоченность, используя любую возможность для объявления о своей решимости сопротивляться давлению извне. Как Цзян Цзэминь в 1991 году настойчиво уверял меня, «мы никогда не поддадимся давлению. Это очень важно [сказано по‑английски]. Это философский принцип».

Не признавали лидеры Китая и толкование окончания «холодной войны» как наступление периода Америки в качестве гипердержавы. Во время состоявшейся в сентябре 1991 года беседы Цянь Цичэнь предостерегал: новый международный порядок не может на неопределенное время оставаться однополярным, и Китай будет стремиться к созданию многополярного мира. Это означало – Китай будет противодействовать господству Америки. Он сослался на демографические реалии, включая и прозвучавшую несколько угрожающе ссылку на преимущество Китая в виде огромного населения, для подкрепления своего мнения:

«Мы считаем невозможным существование такого однополярного мира. По‑видимому, кому‑то кажется, что после окончания войны в Персидском заливе и „холодной войны“ США могут делать все, что заблагорассудится. Не думаю, что это правильно… Исламский мир насчитывает более миллиарда населения. Население Китая составляет 1,1 миллиарда. В Южной Азии проживает более одного миллиарда человек. Население Китая превосходит население США, Советского Союза, Европы и Японии, вместе взятых. Мир по‑прежнему остается многообразным».

Премьер Ли Пэн выразил, возможно, самую искреннюю оценку проблемы прав человека. В ответ на мое описание трех областей политики, требующих улучшения – права человека, передача военных технологий и торговля, – он в декабре 1992 года так сформулировал свое мнение:

«В том, что касается упомянутых Вами трех областей, мы можем поговорить о правах человека. Но в связи с большими различиями между нами я сомневаюсь в возможности достижения большого прогресса. Концепция прав человека включает традиции, а также систему моральных и философских ценностей. В Китае они отличаются от западных. Мы считаем, что китайский народ должен иметь больше демократических прав и играть более важную роль во внутренних делах. Но это должно быть сделано в приемлемом для китайского народа виде».

Подтверждение Ли Пэном необходимости прогресса в отношении демократических прав, исходящее от представителя консервативного крыла китайского руководства, прозвучало впервые. Беспрецедентной была и его откровенность, с какой он очертил пределы китайской гибкости: «Естественно, мы можем кое‑что сделать в таких вопросах, как права человека. Мы можем провести дискуссии и, не идя на компромисс по принципиальным вопросам, можем предпринять гибкие меры. Но мы не сможем прийти к полному соглашению с Западом. Это потрясло бы все основы нашего общества».

То, что можно было бы назвать китайской инициативой, сделанной в первый срок президентства Клинтона, требовало принятия каких‑то мер: ими стала попытка администрации обусловить предоставление Китаю торгового статуса наиболее благоприятствуемой нации улучшением положения в области прав человека в Китае. Понятие «наиболее благоприятствуемой нации» в некотором роде не совсем точное: поскольку значительное большинство стран имеет такой статус, это не столько признак благоприятствования, сколько подтверждение наличия у страны нормальных торговых привилегий[5]. Концепция обусловленности принципа «наиболее благоприятствуемой нации» преследовала моральные цели как сугубо американская прагматическая концепция вознаграждений и наказаний (или кнута и пряника). Как объяснял советник президента Клинтона по вопросам национальной безопасности Энтони Лейк, Соединенные Штаты готовы отказывать в льготе до тех пор, пока не будет достигнут необходимый результат, «применяя наказания, увеличивающие цену репрессий и агрессивного поведения» до тех пор, пока китайское руководство не сделает разумный перерасчет с учетом национальных интересов и не либерализирует свои внутренние институты[6].

В мае 1993 года Уинстон Лорд, в то время являвшийся помощником государственного секретаря по делам Восточной Азии и Тихого океана, а в 1970‑х годах бывший моим незаменимым сподвижником во время открытия Китая, посетил Пекин, планируя проинформировать китайских официальных лиц о мышлении новой администрации. В конце своей поездки Лорд предупредил, что следует сделать «значительный прогресс» в вопросах о правах человека, нераспространения и других, если Китай хочет избежать снятия статуса «наиболее благоприятствуемой нации»[7]. Оказавшись в ситуации, когда китайское правительство отвергает выдвижение любых условий как незаконное дело, а американские политики требуют выдвижения даже еще более строгих условий, он не смог продвинуться ни на шаг.

Я посетил Пекин вскоре после визита Лорда и столкнулся с ситуацией, когда китайское руководство вело борьбу за выработку курса, способного помочь им выбраться из тупика с обусловленностью предоставления статуса «наиболее благоприятствуемой нации». Цзян Цзэминь сделал «дружеское предложение»:

«Китай и США, как две большие страны, должны изучить проблемы с точки зрения долгосрочной перспективы. Экономическое развитие и социальная стабильность Китая отвечают интересам Китая, но также и превращают Китай в большую силу в борьбе за мир и стабильность в Азии и в других частях света. Я считаю, что при оценке других стран Соединенным Штатам необходимо принимать во внимание их чувство собственного достоинства и суверенитет. Это дружеское предложение».

Цзян Цзэминь вновь попытался разубедить Соединенные Штаты в том, что Китай не может быть потенциальной угрозой или соперником и, таким образом, убрать всякие мотивы для Америки в сдерживании Китая:

«Вчера на симпозиуме я обсуждал этот вопрос. Я упомянул также статью в „Таймс“, где предполагалось, будто Китай однажды превратится в сверхдержаву. Я уже много и много раз говорил: Китай никогда не станет угрозой ни для какой страны».

На фоне жесткой риторики Клинтона и воинственного настроя конгресса Лорду удалось договориться с лидером сенатского большинства Джорджем Митчеллом и членом палаты представителей Нэнси Пелоси о продлении статуса «наиболее благоприятствуемой нации» на год. Достигнутый компромисс выражен в виде гибкого правительственного распоряжения – документа исполнительной власти, а не в виде имеющего обязательную силу законодательного решения. В нем условия сводились больше к правам человека, а не к другим сферам демократизации, на чем настаивали многие в конгрессе. Однако для китайцев выдвижение условий являлось принципиальным вопросом – точно так же, как для Советского Союза, отвергавшего поправку Джексона – Вэника. Пекин выступал против факта выдвижения условий, но не против их содержания.

28 мая 1993 года президент Клинтон подписал правительственное распоряжение о продлении Китаю статуса «наиболее благоприятствуемой нации» на год. После чего статус либо будет возобновлен, либо отменен в зависимости от поведения Китая. При этом Клинтон подчеркнул, что «суть» китайской политики администрации будет состоять в том, чтобы решительно добиваться значительного прогресса в области прав человека в Китае[8]. Он объяснил обусловленность статуса «наиболее благоприятствуемой нации» выражением гнева Америки по поводу событий на площади Тяньаньмэнь и продолжающейся «глубокой озабоченности» по поводу тех способов, какими управляют в Китае[9].

Правительственное распоряжение сопровождалось риторикой, содержащей столько критики в адрес Китая, сколько не содержалось в высказываниях всех предыдущих администраций, начиная с 1960‑х годов. В сентябре 1993 года советник по вопросам национальной безопасности Лейк в одном из выступлений предложил причислять Китай (до тех пор пока он не подчинится американским требованиям) к числу, как он назвал, «реакционных негативно реагирующих на критику государств», придерживающихся устаревших форм правления посредством «военной силы, политических заключений и пыток», а также «широко практикующих расизм, не борющихся с этническими предрассудками, осуществляющих преследования по религиозным мотивам, проявляющих ксенофобию и ирредентизм»[10][11].

Произошел еще ряд событий, содействовавших углублению подозрений со стороны Китая. Переговоры о вступлении Китая в ГАТТ, Генеральное соглашение по тарифам и торговле (позднее трансформировалось во Всемирную торговую организацию, или ВТО) зашли в тупик по ряду существенных вопросов. Заявка Пекина на проведение Олимпийских игр 2000 года подверглась нападкам. Большинство в обеих палатах конгресса выразило свое неодобрение этой заявке. Правительство США осторожно промолчало[12]. Просьба Китая о проведении Олимпийских игр не набрала нужного количества голосов. Напряженность продолжала накаляться, чему способствовала несанкционированная (и в конечном счете безуспешная) американская инспекция китайского судна, подозреваемого в наличии на его борту компонентов химического оружия для Ирана. Все эти инциденты, при том, что у каждого из них имелись свои резоны, анализировались в Китае через призму китайского образца стратегии Сунь‑цзы, признающей не единичные события, а только типовые варианты событий, отражающие общий замысел.

Все встало на свои места во время визита государственного секретаря Уоррена Кристофера в Пекин в марте 1994 года. Как позднее вспоминал Кристофер, целью его визита было решение вопроса о «наиболее благоприятствуемой нации» к тому времени, когда в июне истек бы срок продления на год статуса «наиболее благоприятствуемой нации», и «обратить внимание китайцев на то, что в соответствии с политикой президента у них остается мало времени на приведение в порядок их дел в области прав человека. Если они хотели сохранить привилегии по сниженным торговым тарифам, должен быть значительный прогресс в этой сфере, и достигнут он должен быть как можно скорее»[13].

Китайские представители сочли время, выбранное для визита, крайне неудачным. Прибытие Кристофера совпадало с днем открытия ежегодной сессии китайского законодательного органа – Всекитайского Собрания народных представителей. Присутствие американского госсекретаря, обвиняющего китайское правительство по вопросам прав человека, предполагало либо поставить на второй план слушания в законодательном органе, либо заставить китайских официальных лиц занять оборонительную позицию и подтвердить свое неприятие давления извне. Позднее Кристофер признал: это было «отличным местом для демонстрации своего намерения противостоять Америке»[14].

Они так и поступили. В итоге произошло одно из наиболее явно выраженных враждебных дипломатических столкновений с начала американо‑китайского сближения. Сопровождавший Кристофера Лорд описал встречу Кристофера с Ли Пэном как «самую жесткую дипломатическую встречу, на которой ему приходилось присутствовать»[15] – а он вместе со мной принимал участие во всех переговорах с северными вьетнамцами. Кристофер рассказал в своих мемуарах о реакции Ли Пэна, утверждавшего, что «политика Китая в области прав человека – не наше дело», заметив, что у самих Соединенных Штатов есть множество проблем с правами человека, на которые следовало бы обратить внимание. «…Желая убедиться в том, что я должным образом оценил всю глубину их неудовольствия, китайцы резко отменили мою встречу с президентом Цзян Цзэминем, которая должна была состояться несколько позднее в этот же день»[16].

Вся эта напряженность, перечеркивавшая, казалось, два десятилетия созидательной китайской политики, привела к расколу в администрации между экономическими и политическими ведомствами, ответственными за оказание нажима по вопросу о правах человека. Столкнувшись с китайским сопротивлением и внутренним давлением в Америке имеющих дела с Китаем компаний, администрация обнаружила себя в унизительной позиции упрашивающей Пекин стороны в последние недели до истечения срока, чтобы тот сделал достаточно скромные уступки, на основании чего Америка получила бы возможность предоставить Китаю статус «наиболее благоприятствуемой нации».

Вскоре после возвращения Кристофера и с приближением назначенного ею самой конечного срока продления статуса «наиболее благоприятствуемой нации» администрация тихо отменила свою политику выдвижения условий. 26 мая 1994 года Клинтон объявил, что пользы от этой политики больше нет и что статус «наиболее благоприятствуемой нации» для Китая будет продлен еще на один год, по существу, без каких‑либо условий. Он обязался следить за прогрессом в области прав человека другими средствами, такими как поддержка НПО в Китае и поощрение тех, кто лучше всего ведет бизнес.

Следует еще раз повторить: Клинтон все время имел намерения поддержать политику, сохраняющую отношения с Китаем на протяжении срока работы пяти администраций от обеих партий. Но как недавно избранный президент он чутко реагировал на общественное мнение внутри Америки, гораздо более чутко, чем на нечто неосязаемое, из чего состоял китайский подход к внешней политике. Он выдвинул условия из‑за своей убежденности и, что было превыше всего, потому что хотел защитить китайскую политику от назревавшего удара со стороны конгресса, пытавшегося окончательно отказать Китаю в предоставлении статуса «наиболее благоприятствуемой нации». Клинтон считал, что китайцы «обязаны» администрации США и должны пойти на уступки по правам человека для возобновления контактов на высшем уровне и получения статуса «наиболее благоприятствуемой нации». Однако китайцы считали, что они «имеют право» на такие же ничем не обусловленные контакты на высоком уровне и условия торговли, которые предоставляют им другие страны. Они не рассматривали устранение односторонней угрозы в качестве уступки и чрезвычайно чувствительно относились к любому намеку на вмешательство в их внутренние дела. До тех пор пока права человека оставались главной темой китайско‑американского диалога, стороны неизбежно заходили в тупик. Этот опыт заслуживает внимательного исследования защитниками политики конфронтации в наши дни.

В оставшееся время своего пребывания на посту президента в первый срок Клинтон сократил конфронтационные действия и стал подчеркивать «конструктивное вовлечение». Лорд созвал послов США в Азии на совещание на Гавайях для обсуждения всесторонней азиатской политики и установления баланса между целями администрации в области прав человека и геополитическими императивами. Пекин взял на себя обязательство возобновить диалог, необходимый для достижения успеха программы реформ и членства Китая в ВТО.

Клинтон, как и Джордж Буш‑старший до него, с пониманием относился к озабоченности сторонников демократических перемен и прав человека. Однако, как и все его предшественники, он пришел к пониманию необходимости учета убеждений китайских руководителей и их стойкости перед лицом национальной проблемы.

Отношения между Китаем и Соединенными Штатами быстро шли на поправку. Долгожданный визит Цзян Цзэминя в Вашингтон состоялся в 1997 году, ответом ему был 8‑дневный визит Клинтона в Пекин в 1998 году. Оба президента продемонстрировали кипучую энергию. В печати появились пространные коммюнике. Они создали консультативные органы, занимавшиеся массой технических вопросов, и покончили с атмосферой конфронтации, омрачавшей отношения почти 10 лет.

Чего не хватало отношениям – так это такой четко очерченной взаимной цели, которая объединила бы Пекин и Вашингтон в противодействии советскому «гегемонизму». Американские руководители не могли не забыть различные формы давления в части, касающейся прав человека, создававшиеся благодаря их собственной внутренней политике и их убеждениям. Китайские руководители продолжали рассматривать американскую политику как нацеленную, по крайней мере частично, на то, чтобы не допустить достижения Китаем статуса великой державы. Во время беседы в 1995 году Ли Пэн озвучил тему заверений, сводившихся к тому, чтобы успокоить вероятные страхи американцев в отношении тех целей, которые мог бы преследовать возрождающийся Китай: «Некоторым людям не стоит волноваться по поводу быстрого развития. Китаю понадобится 30 лет, чтобы догнать среднеразвитые страны. Наше население слишком большое». Соединенные Штаты, в свою очередь, регулярно обязывались не менять свою политику на политику сдерживания. В результате заверений с обеих сторон каждая из них получила возможность делать то, в чем она уверяла другую сторону, таким образом, частично себя сдерживая. Уверения в силу этого переплелись с угрозами.

[1] Заявление от 14 сентября 1992 года, цитируется по: А. М. Rosenthal, «On My Mind: Here We Go Again», New York Times (April 9, 1993); о различиях в китайской и западной интерпретациях этого заявления см. также Lampton, Same Bed, Different Dreams, 32.

[2] «Confronting the Challenges of a Broader World», President Clinton Address to the United Nations General Assembly, New York City, September 27, 1993, из: Department of State Dispatch 4, no. 39 (September 27, 1993).

[3] Robert Suettinger, Beyond Tiananmen: The Politics of U.S.‑China Relations, 1989–2000 (Washington, D.C.: The Brookings Institution, 2003), 161.

[4] Дэн Сяопин выступил с речью в ноябре 1989 года, призывая Китай «придерживаться социализма и не допускать мирной эволюции в сторону капитализма». Мао Цзэдун также постоянно предупреждал об опасности «мирной эволюции». См. «Мао Zedong and Dulles's „Peaceful Evolution“ Strategy: Revelations from Bo Yibo's Memoirs», Cold War International History Project Bulletin 6/7 (Washington, D.C.: Woodrow Wilson International Center for Scholars, Winter 1996/1997), 228.

[5] Отражением этого стало переименование принципа «наиболее благоприятствуемой нации» в «постоянные нормальные торговые отношения», хотя термин «наиболее благоприятствуемая нация» по‑прежнему используется.

[6] Anthony Lake, «From Containment to Enlargement», address at the Nitze School of Advanced International Studies, Johns Hopkins University, Washington, D.C., September21,1993, из: Department of State Dispatch 4, no. 39 (September 27, 1993).

[7] Suettinger, Beyond Tiananmen, 165.

[8] William J. Clinton, «Statement on Most‑Favored‑Nation Trade Status for China» (May 28, 1993), Public Papers of the Presidents of the United States (Washington, D.C.: U. S. Government Printing Office, 1994), book 1,770–771.

[9] Там же. С. 770–772.

[10] Ирредентизм – политическое движение в Италии в конце XIX века за присоединение к Италии территорий, прилегающих к ее границам и населенных итальянцами. Возможно, автор высказывания Э. Лейк имел в виду территориальные претензии Китая к соседним государствам. – Примеч. пер.

[11] Lake, «From Containment to Enlargement».

[12] Suettinger, Beyond Tiananmen, 168–171.

[13] Warren Christopher, Chances of a Lifetime (New York: Scribner, 2001), 237.

[14] Там же.

[15] Там же. С. 238.

[16] Там же. С. 238–239.