В условиях, когда мировой конфликт подошел к своему апогею, западные союзники начали 1943 год, находясь на подъеме. Они еще не участвовали в собственно европейском наземном конфликте, но их силы росли и они подбирались к Европе с юга. В Тунисе и со стороны Ливии их войска изготовились для удара по Африканскому корпусу Роммеля для окончательного изгнания немцев и итальянцев из Африки. Полторы тысячи английских дешифровальщиков, разместившихся в Блечли читали обмен сообщениями между немцами в Средиземном море, что вело к уничтожению почти всех пересекающих море судов стран «оси». Шагом на пути координации усилий антигитлеровской коалиции стала встреча Рузвельта и Черчилля в Марокко, в Касабланке. Здесь их штабы решали задачу выработки союзной стратегии на 1943 год.

Существовало определенное различие стратегических замыслов. Американские военные настаивали на долгосрочном планировании. Англичане же отвергали попытки заглядывать «слишком далеко» вперед и предлагали не связывать себя долговременными обязательствами. Война, мол, таит в себе много непредсказуемых обстоятельств. Американцы полагали, что, затерявшись в средиземноморском лабиринте, они могут опоздать на решающие поля сражений в Европе, и председатель объединенного комитета начальников штабов генерал Маршалл предложил начать сосредоточение войск для высадки на европейском континенте. Одновременно американцев беспокоила судьба Чан Кайши – потеря Китая означала бы подрыв их стратегии, предполагающей наличие сильного националистического Китая как южного соседа Советского Союза. Поэтому адмирал Кинг предложил англичанам удвоить квоту помощи Китаю. Для английского командования, сосредоточенного на идее сохранения контроля над Индией, над арабским Ближним Востоком и путями к ним через Восточное Средиземноморье, предложения американцев представлялись «ненаучным» способом военного планирования, что и было высказано открыто.

У Черчилля была совершенно определенная задача: добиться от американцев отказа от открытия в 1943 году второго фронта на европейском континенте и концентрация усилий в средиземноморье, где проходят жизненно важные коммуникации Британской империи и откуда было «рукой подать» до Балкан – дорога наперерез русским. Он поучал своих военных: «Не создавайте атмосферу экстренности, дайте американцам выговориться. Никакой непримиримости, создавайте мягкое обволакивание словами. Пусть нетерпеливым американским стратегам станет скучно». Рузвельт, со своей стороны, не сумел добиться сходного единства своих сотрудников и чувства командной борьбы. Хотя предпочтение Германии (как цели номер один) перед Японией считалось обязательным, адмирал Кинг приложил немало сил для поддержки приоритета тихоокеанской стратегии. Другой влиятельный военный авторитет, командующий авиацией генерал Арнольд, был сторонником наращивания мощностей бомбардировочной авиации, эту цель он считал более важной, чем подготовку десанта в Европе. В отличие от англичан, между американскими генералами, возглавившими отдельные роды войск, шла интенсивная внутренняя борьба. Англичанам, пораженным темпом американского военного строительства, казалось, что Соединенные Штаты готовятся контролировать весь мир, но при этом армия стремилась к достижению контроля в Европе, а флот склонялся к тихоокеанскому приоритету.

Критическое значение приобретала позиция самого Рузвельта. Однозначно поддержать Маршалла в стремлении ринуться на континент означало антагонизировать англичан, а в мире будущего они были нужны. И Рузвельт не был убежден, что позиция Черчилля – позволить немцам и русским израсходовать друг против друга свои лучшие силы – является близорукой. Провозглашая словесно свою твердую привязанность делу быстрого открытия второго фронта, президент на решающих обсуждениях, когда этот вопрос был поставлен в конкретной плоскости, гасил свой пыл. Рузвельту в конечном счете нравилось то, что следовало из речей Черчилля: не делать окончательных обязательных выводов, держать все двери открытыми, не закрывать для себя возможностей выбора, который еще многократно предоставит мировая война.

Черчилль предлагал захватить Сицилию и на следующем этапе нанести удар по слабейшей части «оси» – Италии. Возникала перспектива быстрых и в то же время менее дорогостоящих (в плане людских потерь) побед. А русским все это можно будет продать за искомый второй фронт. Уже к четвертому дню конференции оба союзника стали видеть в средиземноморских операциях логическое развитие североафриканской кампании. Это почувствовали американские военные – их главнокомандующий уже не оказывал безоговорочной поддержки идее высадки в Европе в текущем году. Рузвельту казалось, что он таким образом сохраняет расположение и лояльность Черчилля, необходимые для союзнического будущего, для формирования выгодного соотношения сил в рамках великой коалиции. Своим же генералам – Маршаллу и Эйзенхауэру – он указал, что действия в Средиземноморье – это этап, необходимый для тщательной подготовки высадки на континенте.

На десятый день конференции был согласован список предстоящих военных операций. Главной задачей была названа не высадка в Европе (прежняя американская позиция) и не удар по «мягкому подбрюшью» (английская позиция), а сохранение морских коммуникаций в Атлантическом океане. Второй по значимости задачей была названа помощь Советскому Союзу. Заметим, что речь шла не о прямой военной помощи наиболее страдающему союзнику, а об экономической помощи и поставках вооружения. Третьим приоритетом был назван средиземноморский бассейн, где первой ступенью был захват Сицилии. И лишь на четвертом месте стояло то, что более всего соответствовало первоначальному устремлению Рузвельта и что было жизненно необходимо для СССР, – высадка во Франции. Пятое место заняли операции на Тихом океане.

Изображение конференции как «победы» английской стороны требовало бы показа, где президент Рузвельт вводил свои «тяжелые дипломатические войска» – помощь англичанам по ленд‑лизу, единую линию с Маршаллом и т. п. Ничего этого не было. Да и по чисто внешним признакам эту конференцию трудно изобразить как «поражение» одной из сторон. Касабланка была одной из тех первых дипломатических битв, где мощь и возможности США ощущались всеми без исключения. Рузвельт был в превосходном настроении. Как отмечает в мемуарах Г. Макмиллан, «он чувствовал свою силу», определил более удобный шаг к вершине мировой иерархии и пошел по нему. Удовлетворенные англичане «уступили» место главнокомандующего в Северной Африке генералу Эйзенхауэру. Своему врачу Черчилль сказал, что любит «этих великодушных американцев».

Что касается французского вопроса союзной дипломатии, то, прибыв на конференцию, Рузвельт дал несколько разъясняющих указаний своему главному поверенному лицу во французских делах Мэрфи: «Вы переступили границу, давая от имени правительства Соединенных Штатов гарантии возвращения Франции всех частей ее империи. Ваше письмо может повредить мне после войны». Это было указание на планы Рузвельта значительно «сократить» французскую империю. «Он обсуждал с несколькими лицами, включая Эйзенхауэра и меня, – пишет Мэрфи, – овладение контролем над Дакаром, Индокитаем и другими французскими владениями». Однако рядом с неспособным сопротивляться американским планам французским генералом Жиро на французском политическом горизонте возникла высокая фигура другого французского генерала – де Голля, и ее нельзя было игнорировать в свете английской поддержки. Представитель Черчилля во французской Северной Африке Макмиллан убеждал своего американского коллегу Мэрфи, что движение генерала де Голля, боровшееся с фашизмом с 1940 года и поддерживаемое англичанами в военном и финансовом отношении (была названа сумма в 70 млн. фунтов), не может игнорироваться. Де Голлю было предложено войти в объединенный французский совет, который включил в себя как алжирских так и лондонских французов.

Во время беседы Рузвельта и Шарля до Голля у султана Марокко «внимание президента, – пишет Черчилль, – было привлечено огоньками ума в глазах генерала». Но создание временного правительства Франции было анафемой для Рузвельта, не верившего в подъем этой страны и стремившегося укрепиться в ее прежних колониях. Англичан и французов окружения де Голля объединяло недовольство попаданием части французской колониальной империи в зону влияния американцев. В будущем это могло произойти не только с французскими, но и с английскими владениями. Этому решил воспрепятствовать не только де Голль, но и Черчилль.

Становилось ясным, что война входит в решающую стадию. Как сказал Черчилль, «это еще не конец, это еще не начало конца. Но это, возможно, уже конец начала». Ему осторожно вторил Рузвельт: «Поворотный пункт этой войны, вероятно, наконец достигнут». В целом Касабланка показала, что у англосаксонских союзников есть общее понимание того, что следует хранить силы до решающих событий, закрыв глаза на то, во что такая тактика обходится восточным союзникам. Чтобы избежать при этом подозрений Москвы в возможности сепаратных решений, президент Рузвельт на пресс‑конференции по окончании касабланкской встречи объявил, что «мир может прийти на эту землю только в случае полного уничтожения германской и японской военной мощи… Уничтожение германской, японской и итальянской военной машины означает безоговорочную капитуляцию Германии, Италии и Японии». Требование безоговорочной капитуляции предполагало уничтожение (а не простое ослабление) военной мощи Германии и Японии. Нет сомнения, что этот шаг был сделан, по меньшей мере, частично, для того, чтобы в Москве не создавалось впечатление, что в Касабланке происходит сепаратный сговор, который при определенном развитии событий может дать англо‑американцам сепаратный мир с Германией на Западе.

В Касабланке было решено, что руководителем военных операций в Северной Франции станет представитель той страны, которая выставит больше войск. Становилось ясно, что основную массу войск составят американцы, соответственно, их генерал возглавит союзников на Западе Европы. Что касается Востока, то здесь произошло своеобразное разделение ролей: США будут отвечать за участие в войне Китая, а Великобритания будет воздействовать на Турцию.

Но боевые действия в Северной Африке несколько охладили пыл западных союзников. В течение января 1943 года немцы сумели быстрыми танковыми ударами остановить и даже повернуть вспять движение не обретших еще боевого опыта американцев и части союзных с ними французов. В битве при Кассеринском перевале немцы (февраль 1943 г.) вначале снова погнали союзников на запад, но затем их танки начали застревать в горных проходах, а союзники задействовали британскую авиацию. Американцы сражались с каждым днем все лучше, немцы же растянули коммуникации. 20 марта 1943 года танки американского генерала Паттона начали наступательные операции против войск Роммеля с запада, а Монтгомери приступил к атаке с востока, со стороны Египта. После ряда поражений 11 дивизий Роммеля стали терять боевую мощь и Монтгомери с Эйзенхауэром получили шанс взять его в клещи. Половина из 50 посланных к германо‑итальянцам судов была потоплена. Над тунисскими аэропортами немцев стала господствовать союзная авиация. Весенняя распутица ограничила подвижность немецких панцерн. К 4 марта 1943 года Гитлер вынужден был признать, что в Африке «все кончено».

Западные союзники ужесточают воздушную войну. Им помогло то обстоятельство, что 25 февраля англичане разгадали главный код военно‑воздушных сил Германии. Отныне, зная о месте концентрации люфтваффе и их планах, они могли себя чувствовать в небе Германии вольготнее. 3 марта был совершен грандиозный налет на Гамбург. Это было начало той практики, когда англичане бомбили германские цели ночью, а американская авиация – днем. Английские бомбардировщики обрушились на индустриальный Эссен.

Между тем западные союзники почти прекратили поставки по ленд‑лизу через Мурманск. Решение об отмене очередного каравана (март 1943 года) Черчилль не посмел принять единолично и, попросил Рузвельта о моральной и политической поддержке. Рузвельт настаивал на том, чтобы Сталин не знал об отмене транспортных перевозок северным путем до августа или даже до сентября 1943 года. Президент понимал, каким ударом по союзной солидарности будет такая новость и предложил оставить восточного союзника в неведении относительно дальнейших поставок. Неясно, чем руководствовался Черчилль, но он пренебрег запретом Рузвельта и сообщил Сталину всю горькую правду о фактическом закрытии северного пути. Может быть, это соответствовало интересам англичан и было частью стратегии Лондона, направленной на избежание «излишнего» сближения двух величайших стран в послевоенный период? Это союзническое сообщение наложилось на явные признаки нежелания западных союзников развернуться в Западной Европе. Именно в это время Рузвельт сообщает в Москву, что «дата высадки на континенте будет зависеть от оборонительных возможностей немцев». Приостановку наступления в Северной Африке он объясняет обильными дождями. Черчилль, играя в данном случае с Рузвельтом в одну игру, писал Сталину, что нехватка транспорта не позволяет перевести в Англию более восьми (из 27 прежде планируемых) дивизий.

На политику Запада в отношении СССР ложилась тень. Союзники ослабили свою поддержку Советского Союза в решающих обстоятельствах. Нетрудно представить реакцию советского руководства, только что вышедшего из Сталинграда, находящегося накануне решающей битвы на Курской дуге. Драматизм ситуации отражен в ответе Сталина: «Я рассматриваю этот неожиданный шаг как катастрофический обрыв поставок стратегических сырьевых материалов и оборудования Советскому Союзу Великобританией и США, потому что тихоокеанский канал поставок имеет ограниченные возможности н не очень надежен, а южный путь имеет небольшие пропускные способности, оба эти пути не могут компенсировать прекращение поставок северным путем. Ясно, что это обстоятельство не может не воздействовать на положение советских войск».

В переписке с западными лидерами Сталин указывает, что советские наступательные операции завершатся в феврале. Черчилль 9 февраля конкретизирует западные операции текущего года – Восточный Тунис, Сицилия, другие части Средиземноморья и приготовления к «высадке через Ла‑Манш в августе». Сталин отвечает 16 февраля с обидой: из‑за замедления англо‑американских операций в Тунисе, начиная с декабря 1942 года Германия перевела на Восточный фронт двадцать семь дивизий, пять из которых – бронетанковые.

Во время визита в Вашингтон в марте 1943 года министра иностранных дел Британии Идена президент спросил мнение английского министра о «тезисе Буллита», изложенном в пространном меморандуме, полученном Белым домом несколькими неделями ранее. Буллит утверждал, что СССР «коммунизирует» европейский континент, если Соединенные Штаты и Англия не блокируют «красную амебу в Европе». Иден ответил так: «Даже если бы эти страхи оказались основательными, мы все равно должны найти путь сотрудничества с Россией». Рузвельт указал – и Иден с ним согласился, – что путь к будущему основывается на идеях, противоположных тезису Буллита. Нужно найти систему сотрудничества с Россией, а не противоборства с ней. Собеседники пришли к согласию, что цели и методы советской внешней политики определяются не неким планом захвата главенствующих позиций в Европе, а оценкой американских и английских намерений. Но Рузвельт при этом полагал, что опора на Англию в Европе и на Китай в Азии будет служить американцам дополнительной гарантией.

Ключевым вопросом обсуждений стала оценка того, каким будет после войны Советский Союз и его внешняя политика. О чем бы ни говорили, какие бы проблемы ни поднимали Рузвельт с Иденом, в конечном счете они обращались к СССР. Оба были согласны в том, что прибалтийские республики войдут в Советский Союз. Рузвельт завершил дискуссию словами о том, что согласие на включение прибалтийских республик в состав СССР можно будет использовать как один из факторов в общем компромиссе с советским руководством. Данью реализму со стороны Рузвельта явилось мнение, что Советская Россия будет настаивать на предвоенных границах с Финляндией. Между американцами и англичанами было решено, что Финляндия представит собой после войны сложную проблему. Но не самую сложную – таковой станет Польша. Рузвельт и Идеи пришли к согласию, что Восточная Пруссия должна войти в состав Польши. По мнению президента, жители Восточной Пруссии обязаны оставить свою территорию подобно тому, как греки покинули турецкую территорию после Первой мировой войны. Рузвельт говорил, что это суровое решение, но неизбежное. Оно необходимо для поддержания мира, пруссакам нельзя доверять.