Весной 1944 года Рузвельту надлежало сделать выбор между двумя курсами. Первый предполагал продолжение атомного сотрудничества с Англией и отрицание такого сотрудничества с СССР. Этот курс обещал реализацию плана превосходства двух „полицейских“ Запада над двумя „полицейскими“ Востока. Этот курс имел достоинство уже наигранной схемы, которая, казалось, гарантировала американское доминирование на мировой арене на годы вперед. Но он имел свои недостатки. Демонстрация солидарности англосаксов могла насторожить СССР. Можно было пойти по второму пути – привлекая к сотрудничеству Советский Союз, в этом случае сохранялась надежда, что атомная энергия станет энергией мирной. Человеком, который в обостренной форме поставил вопрос о выборе между двумя курсами, был датский физик Нильс Бор. Он предлагал создать механизм совместной технической инспекции, создать единое атомное агентство, отделить мирные исследования от военных. Следовало убедить русских, пока они дружественны. Если США и Англия не заключат на ранней стадии исследований соглашения с СССР, то после войны великие страны будут втянуты в самоубийственную гонку атомных вооружений.

Судья Верховного суда США Ф. Франкфуртер говорил Рузвельту следующее: „Было бы катастрофой, если бы Россия узнала об „Х“ из собственных источников“. У СССР не будет сложностей добыть информацию, необходимую для создания собственного атомного оружия. Бор предложил хотя бы уведомить советское правительство о существовании манхеттенского проекта: „В ходе предварительных консультаций с русскими не будет, конечно же, обмена информацией относительно важных технических деталей; напротив, в этих консультациях должно последовать ясное объяснение того факта, что такая информация должна быть сокрыта до тех пор, пока общая безопасность в отношении неожиданных опасностей не будет гарантирована“.

Буш и Конант сомневались, что американо‑английская монополия может удержаться более трех‑четырех лет; нация с достаточными ресурсами, каковой является СССР, быстро догонит своих конкурентов; особенности развития науки могут позволить ей даже выйти вперед. Да к тому же атомные бомбы представляют собой лишь первый шаг на пути развития этого рода оружия. На горизонте уже видна возможность создания тысячекратно более мощного оружия – водородной бомбы. Безопасность следует искать не в секретности и не в контроле над сырьевыми ресурсами.

Рузвельт не был готов к принятию идеи оповещения СССР. Весной 1944 года он много раз так или иначе касался атомной проблемы (способ доставки руды из Конго; освобождение компании „Дюной“ от обвинений – с целью сохранить ее специалистов, занятых в проекте; увеличение федеральных ассигнований на проект), но он ни разу не поднимал вопроса о международном контроле над атомной энергией. Подписание 13 июня 1944 года Рузвельтом и Черчиллем Соглашения и Декларации о доверии гарантировало то, что США и Великобритания будут сотрудничать исключительно друг с другом в деле овладения контролем над запасами урана и тория во время и после войны, возможности „максимально полного контроля над всеми урановыми месторождениями мира“. Если гонка в атомной сфере вероятна, то следует занять оптимальные позиции в отношении основных источников урана.

Наиболее интенсивному обсуждению вопрос об атомном сотрудничестве был подвергнут 18 сентября 1944 года (уже после второй конференции в Квебеке) на встрече Рузвельта и Черчилля в Гайд‑Парке, когда был сделан следующий вывод: монополия на атомное оружие, которой обладают США и Англия, будет их значительным активом в случае геополитического соперничества, которое может возникнуть у них с Советским Союзом. „Предложение об информировании мира относительно данного проекта… неприемлемо“. Нильс Бор был охарактеризован как опасный заблуждающийся ученый, способный передать военные секреты русским. Рузвельт указал на то, как должно быть использовано атомное оружие в текущей войне: „Когда бомба будет окончательно создана, возникнет возможность после тщательной оценки ситуации использовать ее против японцев, которых нужно предупредить, что бомбардировки будут продолжаться до тех пор, пока они не сдадутся“.

Из двух альтернатив – сделать атомное оружие подотчетным международному контролю, основой системы международной безопасности, или сохранить его в качестве „резервного аргумента“ послевоенного мироустройства – президент Рузвельт выбрал вторую. Система „четырех мировых полицейских“ начала противоречить складывающемуся положению, при котором двое из них решили вооружиться атомным оружием.

Со своей стороны Гитлер постоянно говорил о некоем секретном сверхоружии, что создавало у участников проекта „Манхэттен“ недобрые предчувствия. Осенью 1943 года они создали особое разведывательное подразделение под названием „Алсос“ (что было греческим переводом фамилии Гровс). Сотрудники „Алсоса“ носили белый значок „Альфа“. Перед ними стояла задача определить, до какой степени продвинулись немцы в атомных исследованиях. Когда 23 ноября 1944 года танки генерала Паттона вошли в Страсбург, „Алсос“ немедленно завладел кабинетом ведущего немецкого физика Вайцзеккера. Его записки под названием „Ураниум ферайн“ читались при свете свечи. Стало ясно, что рейху не хватило установок для производства плутония и урана‑235, и немедленно последовал звонок в Вашингтон. Там предположили, что атомные работы, возможно, ведутся в других частях Германии. На это „Алсос“ ответил: „Расклейщик плакатов может возомнить себя военным гением, продавец шампанского может замаскироваться под дипломата. Но подобные люди никогда не овладеют достаточными знаниями, чтобы создать атомную бомбу“.

В последний день 1944 года Рузвельт обсуждал со своим военным министром проблему взаимоотношений с СССР: „Сталин использует прежнее английское желание иметь санитарный кордон вокруг СССР в качестве предлога для оправдания русских намерений владеть контролем над Чехословакией, Польшей и другими странами“. Стимсон, воспользовавшись моментом, решил связать политику в отношении СССР с атомной политикой. Он полагал, что в СССР уже что‑то знают о манхеттенском проекте и на некоем этапе в будущем сохранить в тайне процесс создания бомбы окажется невозможным. Сведения об этом оружии придется сообщить русским, но сделать это надо, требуя от русских уступок в Восточной Европе. Рузвельт одобрил линию размышлений своего министра.

7 ноября 1944 года в Токио был казнен Герой Советского Союза Рихард Зорге, так точно указавший дату германского вторжения в СССР. Через 10 дней на собрании японских ядерных физиков было отмечено, что „начиная с февраля данного года не было осуществлено значительного продвижения в обрасти атомных исследований“. Это означало, что японцы не сумеют быстро создать атомное оружие.