В формулировках обвинений в отношении Колчака нередко фигурирует словосочетание «преступления против мира и человечности». Есть данная формулировка и в упомянутом уже законе «О реабилитации жертв политических репрессий». Здесь она присутствует в статье 4. Приведем ее полностью, поскольку ссылки на нее используются в качестве одного из аргументов, препятствующих реабилитации Колчака. «Не подлежат реабилитации лица… обоснованно осужденные судами, а также подвергнутые наказаниям по решению несудебных органов (а заметим, что Иркутский ревком не являлся специфически судебным органом. – В.Ц .), в делах которых имеются достаточные доказательства по обвинению в совершении следующих преступлений: а) измена Родине в форме шпионажа, выдачи военной или государственной тайны, перехода на сторону врага; шпионаж, террористический акт, диверсия; б) совершение насильственных действий в отношении гражданского населения и военнопленных, а также пособничество изменникам Родины и фашистским оккупантам в совершении таких действий во время Великой Отечественной войны; в) организация бандформирований, совершавших убийства, грабежи и другие насильственные действия, а также принимавших личное участие в совершении этих деяний в составе бандформирований; г) военные преступления, преступления против мира, против человечности и против правосудия.

Кроме того, не подлежат реабилитации направленные в административном порядке на спецпоселение лица из числа репатриированных советских граждан (военнопленных и гражданских лиц), служивших в строевых и специальных формированиях немецко‑фашистских войск, полиции, если имеются доказательства их участия в разведывательных, карательных и боевых действиях против Красной Армии, партизан, армий стран антигитлеровской коалиции и мирного населения, за исключением тех, кто впоследствии принимал участие в боевых действиях против немецко‑фашистских войск в составе Красной Армии, партизанских отрядов или в движении Сопротивления».

Итак, контекст употребления данной формулировки достаточно очевиден. В пункте б, в частности, ясно говорится, например, о «насильственных действиях в отношении гражданского населения», но при этом четко обозначен временной промежуток «совершение таких действий во время Великой Отечественной войны». Что касается формулировки «военные преступления, преступления против мира, против человечности и против правосудия» – то она почти дословно повторяет формулировку, использовавшуюся во время работы Международного Военного Трибунала в Нюрнберге, в его Уставе, по отношению к нацистским преступникам. Используется она и в соответствующих резолюциях Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций.

Но для этого необходимо доказать, что адмирал Колчак, равно как и Российское правительство, им возглавляемое, а также и все белые правительства являются ни больше ни меньше – нацистскими преступниками. То есть никакой разницы между фашистскими, нацистскими режимами и режимами Белого движения не существует.

Действительно, подобное отождествление более чем определенно выражено на просторах нашего Интернета – и уравнивание Колчака, Маннергейма с Гитлером, Муссолини, Франко и Власовым стало, к сожалению, весьма популярным среди определенной части исторических публицистов и политологов (не говоря уже о «простых читателях»). Несостоятельность подобных тезисов уже неоднократно рассматривалась в публикациях на «Русской линии»[1].

Абсурдность подобного умозаключения с юридической точки зрения очевидна хотя бы уже потому, что Белое движение было не после, а до вышеупомянутых военно‑политических деятелей, а о влиянии на формирование «нацистской» программы в идеологии российского Белого движения не писал ни один из идеологов национал‑социализма или фашизма.

Иное дело весьма популярный среди публицистов тезис о том, что, поскольку «Краснов, Шкуро и атаман Семенов в 1941–1945 гг. были пособниками оккупантов», то, следуя данной «логике», этим отождествляются Белое движение и фашистские, нацистские режимы. Но и этот тезис не выдерживает критики, так как, во‑первых, ни Краснов, ни Шкуро, ни Семенов в своих действиях и решениях, будучи абсолютно самостоятельными, не опирались на политико‑правовые установки Белого дела в 1917–1922 гг. Во‑вторых, российское Белое движение, конечно, продолжается в Русском Зарубежье, но только в духовном, идеологическом качестве, а никак не в принципе политико‑правовой преемственности (в противном случае пришлось бы говорить о функционировании в эмиграции, например, Российского правительства, Правительства Юга России, Правительства Северной области или еще какого‑нибудь «правительства в изгнании»).

Таким образом, применение к оценке Колчака и Российского правительства терминологии обвинительных заключений Нюрнбергского трибунала юридически некорректно, а по сути – бессмысленно.

Но есть еще тезис о «шпионаже», «государственной измене» Колчака. В качестве подтверждающего аргумента приводится, в частности, письмо адмирала Анне Тимиревой, где он якобы говорит о своей службе Великобритании. Разбирая несостоятельность данного тезиса, следует, прежде всего, учитывать характер данной переписки и психологическое состояние самого Александра Васильевича. Следующий момент, бесспорно необходимый для утверждения о «государственной измене» или о «шпионаже», – состояние войны России с Англией, но его, как известно, не было ни у Российской империи, ни у Российской республики, ни у РСФСР. И, наконец, – отсутствуют свидетельства о зачислении Колчака на британскую службу, платежные ведомости на получение жалованья и т. п. формальные моменты. Рассуждения же о том, что «Англия – наш традиционный геополитический противник», имеют такой же контекст, как любые рассуждения о «противниках» и «союзниках» в зависимости от конъюнктуры внешней политики.

Встречается иногда и обвинение Колчака в «преступлениях против правосудия». Тут уместно процитировать интервью с одним из авторов закона «О реабилитации», судьей Конституционного суда в отставке А. Кононовым (опубликовано на независимом информационном портале «Медуза» – https://meduza.io/feature/2016/10/18/gosudarstvo‑dolzhno‑bylo‑izvinitsya). Судье был задан вопрос: «Закон запрещает реабилитировать людей, которые сами участвовали в репрессиях. А как быть с теми, кто участвовал, но при этом сам явно пострадал от внесудебного политического приговора?» Ответ был таков: «С этим вопросом возникли определенные сложности. Понятно, что все, кого осудили не судебным порядком, а через «тройки» (внесудебные органы, состоящие из представителей НКВД, прокуратуры и партийного начальства. – Прим. «Медузы» ) и тому подобным образом, получили свои приговоры незаконно и неконституционно. И надо было, с точки зрения разума, закона, рациональности, просто всех их оправдывать. Но вдруг там действительно были люди, осужденные на реальных основаниях. Скажем, из тех военнопленных, которые были осуждены за предательство [в период Великой Отечественной войны] – вдруг среди них были такие люди, которые действительно с оружием в руках сражались против нас? А как с ними быть? Можно ли их оправдывать? Или с работниками НКВД, которые сами принимали участие в репрессиях? Поэтому встал вопрос о некоторых исключениях из общего правила, и мы как‑то пытались эти исключения перечислить, и они есть в законе. Поэтому такие люди, скажем так, как [народный комиссар внутренних дел Николай] Ежов, [министр внутренних дел Лаврентий] Берия (оба – ключевые организаторы массовых репрессий, расстрелянные по фальсифицированным делам. – Прим. «Медузы» ) и сотрудники НКВД, принимавшие участие в фальсификации дел и репрессиях, – все они по закону оправданию не подлежат…».

Итак, ни с точки зрения принадлежности к нацистскому, фашистскому режиму, ни с точки зрения «измены» в пользу враждебного государства, ни с точки зрения принадлежности к репрессивным органам НКВД («нарушающим правосудие») Колчак и его правительство не могут считаться виновными.

Остается последний термин – «военные преступления». Благодаря ему адмирал Колчак именуется «военным преступником». Здесь необходимо обратиться к законодательной базе, действующей на то время, т. е. в период 1917–1920 гг.

В 1908 г. в России была опубликована «Конвенция о законах и обычаях сухопутной войны» (т. н. «Гаагская конвенция»). Этот документ имел важное историческое значение, поскольку именно в нем были четко обозначены категории воюющих сторон, мирного (гражданского) населения, определены общие принципы функционирования фронта, прифронтовой территории. Увы, но подписание «Конвенции» еще не означало ее выполнения, что и подтвердили события Первой мировой войны. Тем не менее ее нормы вполне применимы для определения видов «военного преступления», критериев его оценки, действовавших в начале ХХ столетия. О положениях Конвенции были осведомлены военнослужащие Российской императорской армии и флота.

Важны следующие правовые категории данной Конвенции: «О том, кто признается воюющим» (Отдел 1, глава 1). Статья 1: «Военные законы, права и обязанности применяются не только к армии, но также к ополчению и добровольческим отрядам, если они удовлетворяют всем нижеследующим условиям: 1) имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных; 2) имеют определенный и явственно видимый издали отличительный знак; 3) открыто носят оружие и 4) соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны. Ополчение или добровольческие отряды в тех странах, где они составляют армию или входят в ее состав, понимаются под наименованием армии». Статья 2. «Население незанятой территории, которое при приближении неприятеля добровольно возьмется за оружие для борьбы с вторгающимися войсками и которое не имело времени устроиться, согласно статье 1, будет признаваться в качестве воюющего, если будет открыто носить оружие и будет соблюдать законы и обычаи войны». Статья 3: «Вооруженные силы воюющих сторон могут состоять из сражающихся и несражающихся. В случае захвата неприятелем как те, так и другие пользуются правами военнопленных…»

Теперь «о военнопленных» (глава II). Статья 4: «Военнопленные находятся во власти неприятельского Правительства, а не отдельных лиц или отрядов, взявших их в плен. С ними надлежит обращаться человеколюбиво. Все, что принадлежит им лично, за исключением оружия, лошадей и военных бумаг, остается их собственностью». Статья 5: «Военнопленные могут быть подвергнуты водворению в городе, крепости, лагере или каком‑либо другом месте…»

Не менее важна глава «О средствах нанесения вреда неприятелю, об осадах и бомбардировках». Статья 22: «Воюющие не пользуются неограниченным правом в выборе средств нанесения вреда неприятелю»; статья 23: «Кроме ограничений, установленных особыми соглашениями, воспрещается: а) употреблять яд или отравленное оружие; б) предательски убивать или ранить лиц, принадлежащих к населению или войскам неприятеля; в) убивать или ранить неприятеля, который, положив оружие или не имея более средств защищаться, безусловно сдался; г) объявлять, что никому не будет дано пощады; д) употреблять оружие, снаряды или вещества, способные причинять излишние страдания; е) незаконно пользоваться парламентерским или национальным флагом, военными знаками и форменной одеждой неприятеля, равно как и отличительными знаками, установленными Женевскою конвенциею; ж) истреблять или захватывать неприятельскую собственность, кроме случаев, когда подобное истребление или захват настоятельно вызывается военною необходимостью; з) объявлять потерявшими силу, приостановленными или лишенными судебной защиты права и требования подданных противной стороны. Равным образом воюющему запрещено принуждать подданных противной стороны принимать участие в военных действиях, направленных против их страны, даже в том случае, если они были на его службе до начала войны».

Статья 25: «Воспрещается атаковать или бомбардировать каким бы то ни было способом незащищенные города, селения, жилища или строения». Статья 26: «Начальник нападающих войск ранее, чем приступить к бомбардированию, за исключением случаев атаки открытою силою, должен сделать все от него зависящее для предупреждения о сем властей». Статья 27: «При осадах и бомбардировках должны быть приняты все необходимые меры к тому, чтобы щадить, насколько возможно, храмы, здания, служащие целям науки, искусств и благотворительности, исторические памятники, госпитали и места, где собраны больные и раненые, под условием, чтобы таковые здания и места не служили одновременно военным целям. Осаждаемые обязаны обозначить эти здания и места особыми видимыми знаками, о которых осаждающие должны быть заранее поставлены в известность». Статья 28: «Воспрещается отдавать на разграбление город или местность, даже взятые приступом».

И, наконец, «О военной власти на территории неприятельского государства» (Отдел III). Статья 42: «Территория признается занятою, если она действительно находится во власти неприятельской армии. Занятие распространяется лишь на те области, где эта власть установлена и в состоянии проявлять свою деятельность». Статья 43: «С фактическим переходом власти из рук законного Правительства к занявшему территорию неприятелю последний обязан принять все зависящие от него меры к тому, чтобы, насколько возможно, восстановить и обеспечить общественный порядок и общественную жизнь, уважая существующие в стране законы, буде к тому не встретится неодолимого препятствия». Статья 44: «Воюющему воспрещается принуждать население занятой области давать сведения об армии другого воюющего или о его средствах обороны».

Статья 45: «Воспрещается принуждать население занятой области к присяге на верность неприятельской Державе». Статья 46: «Честь и права семейные, жизнь отдельных лиц и частная собственность, равно как и религиозные убеждения и отправление обрядов веры, должны быть уважаемы. Частная собственность не подлежит конфискации». Статья 47: «Грабеж безусловно воспрещается». Статья 48: «Если неприятель взимает в занятой им области установленные в пользу Государства налоги, пошлины и денежные сборы, то он обязан делать это, по возможности сообразуясь с существующими правилами обложения и раскладки их, причем на него ложится проистекающая из сего обязанность нести расходы по управлению занятой областью в размерах, в каких обязывалось к сему законное Правительство». Статья 49: «Взимание неприятелем в занятой им области других денежных сборов, сверх упомянутых в предыдущей статье, допускается только на нужды армии или управления этой областью». Статья 50: «Никакое общее взыскание, денежное или иное, не может быть налагаемо на все население за те деяния единичных лиц, в коих не может быть усмотрено солидарной ответственности населения». Статья 51: «Никакая контрибуция не должна быть взимаема иначе как на основании письменного распоряжения и под ответственностью начальствующего генерала. Сбор оной должен, по возможности, производиться согласно правилам обложения и раскладки существующих налогов. По каждой контрибуции плательщикам должна выдаваться расписка».

Статья 52: «Реквизиции натурой и повинности могут быть требуемы от общин и жителей лишь для нужд занявшей область армии. Они должны соответствовать средствам страны и быть такого рода, чтобы они не налагали на население обязанности принимать участие в военных действиях против своего отечества. Эти реквизиции и повинности могут быть требуемы лишь с разрешения военачальника занятой местности. Натуральные повинности должны быть по возможности оплачиваемы наличными деньгами; в противном случае они удостоверяются расписками, и уплата должных сумм будет произведена возможно скорее». Статья 53: «Армия, занимающая область, может завладеть только деньгами, фондами и долговыми требованиями, составляющими собственность Государства, складами оружия, перевозочными средствами, магазинами и запасами провианта и вообще всей движимой собственностью Государства, могущей служить для военных действий. Все средства, приспособленные для передачи сведений на суше, на море и по воздуху, для перевозки лиц и вещей, за исключением случаев, подлежащих действию морского права, склады оружия и вообще всякого рода боевые припасы, даже если они принадлежат частным лицам, также могут быть захвачены, но подлежат возврату с возмещением убытков по заключении мира».

Статья 55: «Государство, занявшее область, должно признавать за собою лишь права управления и пользовладения по отношению к находящимся в ней и принадлежащим неприятельскому Государству общественным зданиям, недвижимостям, лесам и сельскохозяйственным угодьям. Оно обязано сохранять основную ценность этих видов собственности и управлять ими согласно правилам пользовладения». Статья 56: «Собственность общин, учреждений церковных, благотворительных и образовательных, художественных и научных, хотя бы принадлежащих Государству, приравнивается к частной собственности. Всякий преднамеренный захват, истребление или повреждение подобных учреждений, исторических памятников, произведений художественных и научных воспрещаются и должны подлежать преследованию»[2].

Часто употребляется понятие «заложничества». Действительно, в отмеченной выше статье 50 говорилось о том, что «Никакое общее взыскание, денежное или иное, не может быть налагаемо на все население за те деяния единичных лиц, в коих не может быть усмотрено солидарной ответственности населения». Однако Редакционный комитет конвенции отметил, что данная статья не относится к казни заложников, взятых заранее. А казни заложников‑военнопленных были формально запрещены Женевским соглашением только в 1929 году.

Итак, критерий «военного преступления», следуя «Гаагской конвенции», может быть квалифицирован применительно к «воюющим сторонам». И здесь вполне были бы уместны обозначения правонарушений (в отношении военнопленных, «гражданского» населения или «добровольческих» (по сути «партизанских») отрядов) в отношении враждебной страны – «воюющей стороны».

Принципиально важный правовой момент:

Как уже отмечалось в предыдущей публикации (часть 4 статьи), территории и население бывшей Российской империи, на которых действовали белые правительства, равно как и СНК РСФСР, никоим образом не считались территориями и населением враждующего государства. Обоюдно и советская, и «белая» политико‑правовая системы исходили из того, что их противники – преступники не военные, а «политические». Это «бунтовщики», «мятежники», «враги народа», но никоим образом не «военнопленные», защищенные принципами Гаагской конвенции. Это жестокая реальность не просто войны, а именно Гражданской войны.

Уместно ли, таким образом, определение «военного преступления» в отношении действий государственной власти, ее представителей, осуществляющих свои полномочия не на враждебной территории, а на собственно российской территории? Уместно ли определение «военного преступления» при ответственности самого адмирала Колчака, подчиненных ему воинских командиров, а также частей Восточного фронта Русской армии (как официально именовались воинские части т. н. «колчаковской армии»)?

Каковы же были принципы политико‑правовой системы, применявшиеся Российским правительством адмирала Колчака, в отношении тех территорий, того населения, которое определялось «противником»?

[1] См., например, материал А. Алекаева, Р. Гагкуева, В. Цветкова «Нельзя ставить знак равенства. О неправомерности отождествления программ Белого движения и политических лозунгов коллаборационизма в годы Великой Отечественной войны»: http://rusk.ru/st.php?idar=424666.

[2] Текст документа: «Вторая конференция мира 1907 г.». СПб: Изд‑во Российского МИД, 1908.