В русской истории имя графа Алексея Григорьевича Бобринского могло бы затеряться, не будь он сыном государыни Екатерины II и героя, красавца и силача Григория Орлова, который еще с 1759 года был фаворитом императрицы. Смелый и решительный, Орлов вместе со своими четырьмя братьями стал опорой Екатерины в государственном перевороте 1762 года. 33‑летняя императрица родила мальчика тайно за два с половиной месяца до дворцового переворота, который возвел ее на российский престол. Сына она назвала Алексеем, отчество дала ему по отцу…

По преданию, фамилию Бобринский Алексей Григорьевич получил также благодаря прихоти матери. Говорят, что когда ребенка в обстановке строжайшей секретности передавали в семью камер‑лакея Василия Шкурина, Екатерина запомнила, как Алексея спрятали в шубу из бобра. Она увидела в этом особый знак. Происхождение фамилии Бобринский связывают и с тем фактом, что по достижении мальчиком 13‑летия императрица подарила своему сыну поместье Бобрики в Тульской губернии и пожаловала фамильный герб графа Бобринского, на котором были изображены двуглавый орел, зверек бобер и графская корона, которую пока императорский сын не имел. На гербе надпись: «Богу – слава, жизнь – тебе».

С рождением Алексея связано еще одно историческое предание. Чтобы обезопасить будущую мать от гнева супруга, Петра III, ее сторонники решили: как только начнутся роды, кто‑то из них подожжет свой собственный дом, чтобы отвлечь Петра, очень любившего участвовать в тушении пожаров. Легенды легендами, но вот рождение сына Алексея императрица подтверждает документально. Об этом свидетельствует ее письмо от 2 апреля 1781 года, которое она своему сыну и адресует: «Алексей Григорьевич. Известно мне, что мать ваша, бывшая угнетаема разными неприязными и сильными неприятелями, по тогдашним смутным обстоятельствам, спасая себя и старшего своего сына, принуждена скрыть ваше рождение, воспоследовавшее 11 числа апреля 1762 г.».

В одном из писем к немецкому публицисту, критику и дипломату барону Фридриху Мельхиору фон Гримму, который был многолетним корреспондентом российской государыни, Екатерина дала предельно краткую характеристику родителям Алексея Бобринского: «Он происходит от очень странных людей и во многом уродился в них».

В обществе всегда ходили разговоры вокруг сына императрицы, он вызывал у всех особый интерес. К счастью, сохранившиеся архивные документы и переписка могут поведать нам о том, как же на самом деле сложилась жизнь Алексея Бобринского и его отношения с матерью. Когда мальчику было четыре года, он вместе со своим опекуном Иваном Бецким, который знал о тайне Екатерины II, на год уехал в Швейцарию. Настоящие родители мальчика прилежно занимались воспитанием и образованием сына, который так и продолжал жить в семье камер‑лакея В. Г. Шкурина. Но Екатерину в не меньшей степени заботили его будущий общественный статус и материальное положение. Среди секретных бумаг из кабинета императрицы сохранились ее собственноручные указы и распоряжения, в которых подробно излагалась система денежного обеспечения малолетнего Алексея.

В ту пору, когда он был еще младенцем, при дворе обсуждался так называемый Бестужевский проект, согласно которому императрице предстояло обвенчаться с Григорием Орловым, а их сына «привенчать». Особо остро вопрос об этом проекте возник в конце 1762 года, когда старший сын Екатерины – цесаревич Павел тяжело заболел и встал вопрос о престолонаследии. О таком повороте событий думал и Григорий Орлов. Он давно надеялся на то, что за рождением мальчика последует брак и желанное право на престол и власть. Но Екатерина знала о его надеждах, но оправдывать их не собиралась. Ф. И. Гримберг считает, что этот ребенок был «рожден не по любовной прихоти», а по политической целесообразности и что императрица Орлова «обманула, воспользовавшись им и его братьями как ступеньками, гарантирующими восхождение на трон, а после променяла на других фаворитов». В связи с этим исследовательница пишет: «Положение Екатерины на престоле уже фактически неколебимо, одна лишь смерть может лишить ее трона и власти. И вот энергических братьев Орловых и отчаянного прожектера Потемкина сменяют не столь требовательные юноши: Дмитриев‑Мамонов, Ланской, Зубов…» Но это все будет позже. А пока вернемся к судьбе Алексея Григорьевича.

В 1765 году Екатерина предполагала причислить младшего сына к фамилии князей Сицких – наиболее близкому к Романовым роду, угасшему в конце XVII века. Однако в апреле 1774‑го за Алексеем была официально закреплена фамилия Бобринский, производная от названия села Бобрики в Тульской губернии, купленного для него Екатериной в 1763 году. Сохранилась легенда о том, что, осматривая земельные угодья возле села, Екатерина внезапно раскрыла свой веер, бросила его на поляну и приказала по направлению пластин проложить дороги в будущей усадьбе. Так и получился «трезубец» сродни петербургскому, с дворцом и парком в качестве центра схождения лучей.

Строительство самой усадьбы началось в 1773 году. По проекту архитектора Ивана Старова был возведен двухэтажный белоснежный дворец изящной постройки, поражающий своим величием и в то же время внутренней простотой и изысканностью. А вот многие интерьеры «маленького Версаля», как называют дворец и весь парковый ландшафт, разрабатывал один из известных «самородков» того времени – Андрей Тимофеевич Болотов, который, помимо занятий разными отраслями науки и плодовитого писательства, стал еще и управляющим дворцом. Сейчас Болотову в дворцовом музее посвящено куда больше экспонатов, чем графу Алексею Бобринскому, – и, пожалуй, это справедливо, ведь хозяин во дворце долгое время не жил, путешествуя по Европе. Тогда вообще мало кто знал, что эту великолепную резиденцию Екатерина Великая построила для своего внебрачного сына.

Кроме поместья Бобрики, Алексею Григорьевичу были пожалованы и имения в небольшом городке Богородицке, который был основан рядом с деревней. В них числились десятки тысяч десятин земли и тысячи крепостных. Богородицк навсегда остался родовым гнездом Бобринских.

Осенью 1774 года А. Г. Бобринский был помещен в Сухопутный (дворянский) корпус в Петербурге, где находился под особым наблюдением де Рибаса (который, надо полагать, специально для присмотра за Бобринским был принят в корпус цензором). Во время учебы мальчик вел дневник, в котором имеется множество интересных записей о встречах и беседах с Екатериной II, с Г. Г. Орловым, наставником И. И. Бецким и другими придворными. «После обеда я имел счастье видеть государыню и поздравлять ее с Новым годом. Говорили о том о сем…» – записал Алексей в своем дневнике 3 января 1782 года. В этом же году младший сын императрицы окончил курс обучения в корпусе, получив золотую медаль в качестве награды и чин поручика армии.

По окончании кадетского корпуса Алексей Бобринский и еще несколько лучших воспитанников того выпуска были отправлены в путешествие по России и Европе в сопровождении полковника А. М. Бушуева и известного ученого, профессора Н. Я. Озерецковского. Молодой поручик посетил Москву, Ярославль, Нижний Новгород, Екатеринбург, Уфу, Симбирск, Саратов, Астрахань, Кизляр, Таганрог, Херсон, Киев. Затем он прибыл в Варшаву, откуда отправился в дальнейшие путешествия по Европе. Он побывал в Вене, Венеции, Флоренции, Риме, Неаполе, Турине, Женеве, закончив свои поездки весной 1785 года приездом в Париж.

Интересные сведения о городах, по которым проезжали путешественники, а главное – о личности Алексея Бобринского содержит переписка А. М. Бушуева и Н. Я. Озерецковского с И. И. Бецким. Она составляет в настоящее время отдельное дело в личном архиве Екатерины II, хранящемся в Российском государственном архиве древних актов. На протяжении всей поездки Алексей Бобринский находился под пристальным вниманием встречавшихся с ним людей; его двусмысленное положение было общеизвестно, что, несомненно, накладывало отпечаток на поведение молодого человека. «Вы изволите знать совершенно характер Алексея Григорьевича: к сожалению, я все то в нем открыл, что только вы мне объявить об нем изволили, – докладывал полковник А. М. Бушуев Бецкому. – Он долго под притворною своею тихостью скрывал тяжелый нрав свой, но по множеству случаев не мог не открыть себя. Нет случая, где бы не оказал он самолюбия неумеренного, нет разговора между сотоварищей своих, где не желал он взять над ними верха, и случилося столько раз с оказанием суровости».

Причиной непонимания и раздоров между путешественниками нередко становились деньги, получаемые из Санкт‑Петербурга Бобринским и составлявшие проценты с капитала, положенного на его имя в опекунский совет Екатериной II. Именно на эти средства совершалось все путешествие. В то время этим капиталом заведовал И. И. Бецкой, который исправно переводил А. Бобринскому за границу через банки деньги, которые вскоре и стали источником размолвок между Бобринским, его спутниками, а затем и самим Бецким. Путешественники нуждались в деньгах, постоянно просили их у Бобринского, который с неохотой удовлетворял их просьбы, а нередко совсем отказывал. Бушуев говорил по этому поводу: «едва ли можно сыскать другого подобного ему (Бобринскому) молодого человека, который бы так любил собственность». Причина такой расчетливости заключалась в том, что Бобринский увлекся игрой в карты и стал сам нуждаться в деньгах. Он писал об этом императрице Екатерине, жалуясь на невысылку ему денег Бецким, который скоро приказал Бушуеву «незамедлительно возвратиться в Петербург со всеми спутниками». Алексею Бобринскому было разрешено остаться во Франции.

Итак, весной 1785 года Бобринский остается жить в Париже, где по просьбе Екатерины его опекает барон Фридрих Мельхиор фон Гримм. В его переписке с государыней постоянно обсуждались характер ее сына и его денежные дела. «Этот юноша крайне беспечный, но я не считаю его ни злым, ни бесчестным, он молод и может быть вовлечен в очень дурные общества; он вывел из терпения тех, кто был при нем; словом, ему захотелось пожить на своей воле, и ему дали волю», – писала обеспокоенная мать. К сожалению, Алексей Бобринский нередко служил поводом для огорчения матери постоянной игрой в карты и долгами, но в своих письмах к Гримму она пыталась оправдать пагубные пристрастия сына, говоря, что он не глуп и не лишен очарования. И, тем не менее, он так и не сумел или не смог реализовать свои способности. Молодой Бобринский, имея от знаменитой матери немалый годовой пансион, продолжал вести беззаботную жизнь: странствовал по миру, проигрывал деньги в карты и делал долги. И это было печально не только для Екатерины, но и для самого Алексея.

В конце 1787 года Бобринский из Парижа переехал в Лондон, но пробыл там недолго. Как вспоминал его юный товарищ Е. Ф. Комаровский, «одна знакомая Бобринскому особа внезапно уехала в Париж, а за нею немедленно последовал и Бобринский». Тем временем российский посол в Лондоне, граф С. Р. Воронцов, получил приказание императрицы от 3 января 1788 года потребовать немедленного возвращения молодого человека в Россию через Ригу. Граф же П. В. Завадовский, на которого вместо И. П. Бецкого было возложено попечительство над Алексеем, писал тому же Воронцову, чтобы он приложил все усилия, чтобы «поскорее прислать Бобринского, но не давать почувствовать, что в Петербурге поведением его недовольны».

Барон Ф. М. Гримм 5 февраля 1788 года сообщал Воронцову, что Алексей Бобринский, проведя в Париже «всего три дня в большой тайне, отправился обратно в Лондон, обещаясь скоро вернуться и ехать с упомянутой особою в Италию». Несмотря на убеждения Воронцова быстрее отправляться в Россию, Бобринский медлил с отъездом. Только в конце апреля императрица сообщила Фридриху Гримму о прибытии юноши в Ригу, откуда он был послан в Ревель (Таллинн). Туда же приехал и новый опекун императорского сына, граф П. В. Завадовский. Здесь жизнь беспутного повесы проходила под суровым надзором воспитателя. В Ревеле Бобринский вскоре раскаялся в своем образе жизни за границей, выразил желание поступить на действительную службу и попросил у императрицы, в виде особенной милости, разрешения явиться в Петербург. Екатерина II отвечала ему, что забыла прошлое его поведение и назначила ему, для его собственного исправления, местом пребывания город Ревель, в котором он, конечно, будет скучать, но может легко исправиться. Относительно просьбы Бобринского приехать в столицу императрица добавила, что Завадовский сообщит ему о том, когда настанет время покинуть Ревель.

С высочайшего соизволения А. Бобринский в 1794 году купил себе имение в Лифляндии, близ города Юрьева (Дерпта), замок Обер‑Пален, а спустя два года женился на дочери коменданта города Ревеля баронессе Анне Унгер‑Штеренберг, которая впоследствии родила ему четверых детей – трех сыновей и дочь.

Только после вступления в брак с баронессой Алексей смог посетить Петербург, чтобы представить императрице свою жену, а затем снова вернулся в Обер‑Пален, где и проживал до кончины императрицы Екатерины II. При жизни Екатерина так и не решилась официально передать сыну документы на владение имениями: она не была полностью уверена в его способности самостоятельно решать денежные вопросы. Все изменилось, когда на престол вступил Павел I. Вопреки сложившемуся о нем мнению как о человеке черством и суровом, он проявил по отношению к Алексею Бобринскому благородство и не только выполнил распоряжения матери, но и сразу признал его своим братом. 11 ноября 1796 года генерал‑прокурор граф Самойлов сообщил Бобринскому высочайшее повеление нового императора приехать в Петербург, «и из оного выезжать может Бобринский свободно, когда ему заблагорассудится». Алексей Григорьевич не замедлил этим воспользоваться и явился к Павлу I, а 12 ноября, будучи бригадиром в отставке, был назначен командиром четвертого эскадрона лейб‑гвардии конной гвардии и возведен в графское достоинство. «Я представлялся также императрице, великим князьям Александру, Константину и Николаю… также великим княгиням, их супругам и сестрам, – писал А. Г. Бобринский своей жене из Петербурга. – Я ходил к телу покойной государыни и поцеловал у нея руку… Все глядели на меня такими удивленными глазами, не зная, чему приписать мое появление. За обедом император и императрица несколько раз говорили со мною, и внезапно взоры всех присутствующих устремлялись на меня».

Кроме высоких чинов и званий, Павел I пожаловал Алексею Бобринскому огромный дом князя Г. Г. Орлова (так называемый Штегельманский дом; немного позднее этот дом был куплен у Бобринского для Александровского сиротского института). В день коронации императора, 5 апреля (19 апреля) 1797 года, Бобринский был произведен в генерал‑майоры с оставлением в конной гвардии, а 31 июня ему пожаловали командорство в Гдовском уезде, состоящем из 11 селений. Но уже 17 сентября того же года генерал‑майору конной гвардии графу А. Г. Бобринскому, командовавшему вторым батальоном, было велено числиться по армии и носить общий кавалерийский мундир, а 24 декабря он был принят в число почетных опекунов совета, учрежденного при Санкт‑Петербургском воспитательном доме. Затем, 2 сентября 1798 года, он был уволен с военной службы, а 25 сентября сложил с себя звание почетного опекуна и уехал в Тульскую губернию, в Богородицк, где проживал большую часть года, продолжая навещать Обер‑Пален и Петербург.

Старший сын Алексея Григорьевича, Алексей Алексеевич, родился в Петербурге 6 января 1800 года и, по высказыванию его друга, поэта П. А. Вяземского, был «одной из благороднейших и в высшей степени сочувствующих личностей». Со временем совсем переселившись в свои тульские имения, граф А. Г. Бобринский главным образом занимался сельскохозяйственными опытами, минералогией, астрономией; книги по этим наукам, а также по медицине, алхимии, торговле, географии составляли его библиотеку в Богородицке. Там же, в Богородицке, в июле 1813 года Бобринский закончил свой земной путь. Похоронен граф в семейном склепе в Бобриках. В 20‑х годах XX века захоронение Бобринских было разгромлено, но в 2003 году его восстановили. После смерти графа Бобринского его жена Анна Владимировна взяла на себя управление большим и отягощенным долгами поместьем. В 1820 году в собственном доме она открыла школу обучения для детей крепостных крестьян, взяв на себя все расходы по ее содержанию. Это о ней писал в своем «Дневнике» А. С. Пушкин: «Старуха Бобринская… всегда за меня лжет и вывозит меня из хлопот».

Существуют многочисленные предания о внебрачных детях лиц императорской фамилии, в которых венценосные родители отрекаются от своих детей. Но в отношении Алексея Бобринского Екатерина II всегда проявляла любовь и материнское терпение, она всю жизнь поддерживала незаконнорожденного сына. Этого отнюдь не скажешь о ее законном ребенке – старшем сыне, цесаревиче Павле, отношения с которым у могущественной императрицы всегда были непростыми. Все свои нерастраченные материнские чувства государыня перенесла на внуков. По примеру императрицы Елизаветы Петровны она, по существу, отобрала у родителей (Павла I и Марии Федоровны) их старших сыновей – Александра, будущего императора Александра I, и его брата Константина. Она сама сочиняла для них детские книги, придумывала удобные костюмы, а в 1784 году даже составила подробную инструкцию для воспитателей и наставников своих внуков, ставшую известным педагогическим трудом под названием «Азбука». Известно, что среди всех Романовых воспитанию царских потомков наибольшее внимание уделяла именно Екатерина II.

Несомненно, во всех проявлениях своей натуры Екатерина всегда оставалась женщиной, хотя силой духа, умом превосходила многих мужчин. Кто знает, как сложилась бы ее судьба, если бы в браке она обрела любовь, к которой всегда стремилась. Неудачное супружество наложило отпечаток на всю ее жизнь. Когда‑то в письмах к Потемкину она именно так объясняла причину своих многочисленных интимных связей: «То было, Бог видит, не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и если б я в участь получила смолоду мужа, которого любить могла, я бы вечно к нему не переменилась…» Может быть это и так. Свидетельством тому может служить ее тайный союз с Г. Потемкиным – мужчиной, равным ей по уму и способностям.

Вопреки расхожему мнению, Екатерину вряд ли можно обвинять в банальном разврате. Ее мемуары, письма и поступки, даже если учесть вполне естественное желание выглядеть лучше, чем на самом деле, свидетельствуют о простом стремлении к женскому счастью. Нельзя не отметить и ее чисто материнского отношения к фаворитам. Недаром каждого из них она стремилась поднять до своего духовного уровня, обучить навыкам государственного управления. В противном случае не было бы Потемкина и Орлова, не было бы горестных высказываний императрицы о рано скончавшемся молодом Ланском, подававшем большие надежды в качестве государственного деятеля. Те же из фаворитов, которые не смогли подняться до высокого уровня, быстро исчезали со сцены, уступая место другим претендентам. Тем не менее Екатерина, скорее всего подсознательно, как сильная личность, не терпела мужского главенства.