Неразрешимые загадки окружают также смерть брата и наследника царя Александра I – Николая I Павловича, который неожиданно для всех скончался 18 февраля (2 марта) 1855 года. Обстоятельствам смерти этого самодержца посвящено немало исследований, но полной ясности в этом вопросе пока не достигнуто. Историками рассматриваются, как правило, две основные версии. Первая из них – официальная – гласила, что царь скончался от простуды, вызвавшей отек легких. Сторонники второй версии – «общественной» – придерживаются того мнения, что император не выдержал позора поражения в Крымской войне и покончил жизнь самоубийством, приняв смертельную дозу яда. Есть еще третья – «народная» версия, которая заключается в том, что «царя‑батюшку отравили». В чем же причины возникновения споров вокруг смерти Николая I? Слишком уж подозрительно выглядела скоротечность смертельного исхода, учитывая славу Николая I как человека «богатырского здоровья», «никогда ничем не болевшего». Государь, на тот момент 58‑летний мужчина громадного роста, демонстративно презирал всякую изнеженность и спал на походной кровати под шинелью. От его зычного окрика падали в обморок даже крепкие офицеры. Современники единодушно говорили о недюжинном здоровье «железного» императора, которое являлось как бы дополнительной иллюстрацией к стабильности существующего при этом монархе режима. Как известно, Николай I, к тому времени управлявший Россией 30 лет, твердо и яростно защищал устои самодержавного государства и всячески пресекал попытки изменить существующий строй. Недаром некоторые авторы прозвали его «рыцарем самодержавия».

О своей кончине Николай I знал заранее. Как и многие другие государи, Николай нередко обращался к различным астрологам, магам и предсказателям. Посещал он и известного московского блаженного и прорицателя Ивана Корейшу. Несмотря на сильный характер и отличное здоровье, Николаю I, как и любому монарху, было хорошо ведомо чувство страха за собственную жизнь. Оно словно передавалось ему по наследству вместе с троном. Государь еще не знал, чего именно следует опасаться, и поэтому боялся всего: фейерверков, ружейных выстрелов, пушечной пальбы. Позднее, будучи уже в годах, он также панически страшился пожара: увидев огонь или ощутив запах дыма, государь бледнел и чувствовал сердцебиение. После событий на Сенатской площади в 1828 году для охраны русского царя и его резиденции был даже сформирован специальный полуэскадрон «из высших представителей кавказских горцев» и крымских татар. Характерно, что все они, за редким исключением, совершенно не знали русского языка. Предполагалось, что в силу своей этнической чужеродности охранники‑чужеземцы должны были стоять вне всяких заговоров и интриг, быть неподвластными любому политическому влиянию. Николай I боялся за свою жизнь, и этот страх заставлял его снова и снова обращаться к прорицателям, чтобы получить ответ на главный вопрос: «Что ждет его в будущем?».

Не любопытство, а все тот же страх и ощущение шаткости собственного бытия погнали однажды императора на окраину Петербурга в лачугу гадалки Марфуши. Николай I явился к ней инкогнито. На нем была старая офицерская шинель покойного брата Александра I. Но прозорливая гадалка встретила его словами: «Садись, не смущайся, хоть лавка эта не трон, зато на ней безопасней и спокойней… Ты хочешь знать, сколько тебе осталось жить, – продолжила она. – Ну, так слушай. Прежде чем придет весна, наступит твой последний час». Затем Марфуша стала «читать» его прошлое и говорить то, о чем, как полагал Николай, знал только он один. Царь не выдержал и, оттолкнув от себя гадалку, выбежал вон. Марфуше было открыто слишком многое. Император срочно вызвал к себе начальника тайной полиции, и уже через час у дверей лачуги остановилась темная глухая карета. Однако посетители с угрюмыми лицами опоздали. Старуха была бы плохой прорицательницей, если бы не предвидела такого исхода дела. Дворцовая легенда повествует, что сразу после посещения императора лучшая петербургская гадалка приняла яд.

Предчувствие неминуемой беды было знакомо государю задолго до встречи с петербургской провидицей. Тяготы и тревоги вкупе с ежедневной изнурительной работой уже давно лишали Николая I радости бытия и порождали тяжелые мысли. Уже к 1845 году многие отмечали подавленность самодержца. В одном из писем королю Пруссии Фридриху Вильгельму он писал: «Я работаю, чтобы оглушить себя… Вот уже скоро 20 лет я сижу на этом прекрасном месте. Часто случаются такие дни, что, смотря на небо, говорю: “Зачем я не там?” Я так устал».

Правление Николая I обычно принято называть периодом мрачной реакции, безнадежного застоя, деспотизма, казарменного порядка и кладбищенской тишины. Отсюда и оценка самого царя как душителя революций, жандарма Европы, неисправимого солдафона, тридцать лет рушившего Россию. Однако не все было так однозначно. Николаевская эпоха была в истории страны противоречивой и удивительной, ибо ознаменовалась невиданным расцветом культуры и полицейским произволом, повальным взяточничеством и строжайшей дисциплиной, экономическим ростом и… отсталостью. Будущий самодержец до своего восшествия на престол вынашивал весьма прогрессивные планы, которые могли бы сделать Россию одной из самых богатых и демократичных стран в Европе. Однако они в большинстве своем так и не были реализованы. Понимание этого приводило императора в отчаяние, и, возможно, разочарование в своей деятельности и стало основной причиной, по которой ему не хотелось жить…

В последний период жизни царя наиболее близкие к Николаю I люди знали, как потрясли и сломили его поражения, что несли в Крымской войне его армия и его флот: каково было терпеть такие удары царю, всю жизнь не сомневавшемуся в правильности всего, что он делал, – в правильности того, что отмена крепостного права большее зло, чем само крепостное право; что декабристов должно держать в Сибири – даже спустя четверть века после восстания; что внешнеполитические дела надо вести так, чтобы «басурманы» не посмели противиться его величию и славе.

В отличие от большинства российских монархов, Николай I четко руководствовался одним незыблемым правилом: царь – это хозяин, а Россия – его собственность. При этом по своему характеру Николай I был довольно великодушным человеком и умел прощать и признавать свои ошибки. Он мог, к примеру, перед всем полком попросить прощения у несправедливо обиженного им офицера. Фрейлина А. Ф. Тютчева писала о нем: «Он обладал неотразимым обаянием, умел очаровывать людей… Крайне неприхотливый в быту, уже будучи императором, спал на жесткой походной кровати, укрываясь обычной шинелью, соблюдая умеренность в еде, предпочитая простую пищу и почти не употребляя спиртного. Ратовал за дисциплину и сам прежде всего был дисциплинирован. Порядок, четкость, организованность, предельную ясность в действиях – вот чего он требовал от себя и от других. Работал по 18 часов в сутки». Император Николай I не был либералом. Он заявлял: «Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни, пока Божьей милостью я буду императором». Дату 14 декабря, когда произошло восстание декабристов, он отмечал ежегодно, считая ее днем своего восшествия на престол. В период обострения революционного движения в Европе Николай I оставался верным союзническому долгу и, исходя из решений Венского конгресса, помог подавить революцию в Венгрии.

Строя, как ему казалось, идеальное государство, император, по сути, превращал страну в огромную казарму. В сознание подданных при помощи палочной дисциплины внедрялось только одно – послушание. Однако, как это ни парадоксально, но именно в годы мрачного правления Николая I в России произошел невиданный всплеск русской науки и культуры. Достаточно назвать лишь имена Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Жуковского, Тютчева, Кольцова, Одоевского, Брюллова, Кипренского, Тропинина, Венецианова, Росси, Глинки, Даргомыжского, Лобачевского, Якоби, Струве и других блестящих талантов! И что особенно интересно, многих из них царь поддерживал материально.

Свои обязанности государя Николай I выполнял с охотой и рвением. Вне всякого сомнения, он был одним из самых деятельных русских царей, тратившим на управление государством практически все свое время и подававшим личный пример служения долгу. Так, во время эпидемии холеры в Москве царь отправился туда и в течение десяти дней лично посещал холерные бараки, распоряжался об устройстве новых больниц, приютов, оказывал денежную и продовольственную помощь беднякам. В 1837 году в Петербурге во время сильного пожара сгорел дотла Зимний дворец – гордость российского императорского дома. Николай I приехал ко дворцу, когда он уже наполовину выгорел, и тут же проявил недюжинную выдержку и мужество. Он распорядился увезти своих детей, которые все еще находились в горевшем здании, в Аничков дворец, потом, рискуя жизнью, обошел еще уцелевшие помещения, чтобы узнать, где и что горит и нет ли там людей. Дворец полыхал три дня, а когда пожар закончился, пораженные катастрофой московские и петербургские купцы вызвались построить царю новый. Но тот великодушно отказался, пообещав сделать это своими силами к следующей Пасхе. Так и произошло: величайший в мире дворец, равный по величине Лувру и Тюильри вместе взятым, был отстроен в течение года.

Самую главную свою войну император проиграл своим чиновникам. Россию поглотила волна взяточничества. Бюрократия стала самостоятельной, действующей по своим законам силой, сводящей к нулю все попытки преобразований в стране. Это ослабляло государство. А тут еще Россия терпела поражение за поражением в Крымской войне. Все это подрывало здоровье самодержца, угнетало его душевное состояние.

Согласно официальной версии, Николай I умер от гриппа. По другой версии, в конце января того же года он заболел острым бронхитом, но продолжал усиленно работать. В результате у него началось воспаление легких, от которого он и скончался. Граф Блудов писал о смерти царя: «Сей драгоценной жизни положила конец простудная болезнь, вначале казавшаяся ничтожною, но, к несчастью, соединившаяся с другими причинами расстройства, давно уже таившимися в сложении лишь по‑видимому крепком, а в самом деле потрясенном, даже изнуренном трудами необыкновенной деятельности, заботами и печалями, сим общим уделом человечества и, может быть, еще более Трона». Многие историки отмечают, что смерть всех русских царей, правивших после Александра I, окружена плотной завесой тайны. Не стала исключением и кончина Николая I. Установить обстоятельства его ухода из жизни оказывается очень трудно. В немногочисленных источниках тех далеких лет преподносится одна маловероятная гипотеза: могучий 58‑летний император якобы умер от расстройства, не сумев пережить поражение русских войск в Крыму. С мнением мемуаристов едины и историки, которые считают, что проигрыш в войне если не ускорил, то предопределил смерть царя. Наиболее характерная точка зрения на это печальное событие выражена князем В. П. Мещерским: «Факт был несомненный: Николай Павлович умирал от горя и именно от русского горя. Это умирание не имело признаков физической болезни, – она пришла только в последнюю минуту, – но умирание происходило в виде несомненного преобладания душевных страданий над его физическим существом».

Завесу таинственных обстоятельств смерти Николая I приоткрывают воспоминания фрейлины А. Ф. Тютчевой, дочери знаменитого поэта. Они были напечатаны в 1990 году, через 62 года после первого издания, под заглавием «При дворе двух императоров». По словам Тютчевой, она узнала о болезни Николая I утром 17 февраля 1855 года. Мария Александровна, жена цесаревича Александра Николаевича, сообщила своей фрейлине, что государь уже неделю болеет гриппом, но считает это легким недомоганием. Поэтому он настоял на поездке в Михайловский Манеж, чтобы проститься с полком, отправлявшимся на войну в Крым. Вернувшись из Манежа, император слег, но не велел говорить об этом придворным. И вдруг вечером 16 февраля лейб‑медик Арндт известил ближайших родственников императора о том, что положение его серьезно…

Вечером, приехав в Зимний дворец от родителей, Тютчева узнала, что положение царя практически безнадежно, что у него «поднялась подагра» и близится «паралич легких». Во время перешептываний фрейлин об этом в комнату вошел смертельно бледный, осунувшийся цесаревич. Он пожал всем дамам руки и, сказав упавшим голосом: «Дела плохи», быстро удалился. В ночь на 18 февраля во дворце никто не спал. По полуосвещенным коридорам и лестницам, как тени, шныряли люди, шепотом передававшие друг другу страшные вести из маленького кабинета в нижнем этаже, где лежал умирающий император. Вся семья собралась вокруг его кровати. Он поговорил отдельно с каждым из своих детей и внуков, и, благословивши их, сказал: «Напоминаю вам о том, о чем я так часто просил вас в жизни: оставайтесь дружны». Потом продолжил: «Теперь мне нужно остаться одному, чтобы подготовиться к последней минуте. Я вас позову, когда наступит время». Семья удалилась в соседнюю комнату, а при умирающем осталась только жена, старший сын и доктор Арндт.

В течение нескольких последующих часов государь принял некоторых родственников и ближайших сподвижников, вызвал нескольких гренадеров и поручил им передать прощальный привет их товарищам. Цесаревичу Николай Павлович велел проститься за него с гвардией, армией и особенно с защитниками Севастополя: «Скажи им, что я и там буду молиться за них, что я всегда старался работать на благо им. В тех случаях, где это мне не удалось, это случилось не от недостатка доброй воли, а от недостатка знания и умения. Я прошу их простить меня». В 5 часов утра император сам продиктовал депешу в Москву, в которой сообщал, что умирает и прощается со старой столицей. Через несколько часов государь Николай Петрович скончался.

А. Ф. Тютчева дважды описывает прощание с покойным императором. Первое состоялось вскоре после его кончины. Фрейлина пишет: «Двери из императорских покоев распахнулись, и нам сказали, что мы можем подойти к покойному и проститься с ним… Император лежал поперек комнаты на очень простой железной кровати. Голова покоилась на зеленой кожаной подушке, а вместо одеяла на нем лежала солдатская шинель. Казалось, что смерть настигла его среди лишений военного лагеря, а не в роскоши пышного дворца… Руки были скрещены на груди, лицо обвязано белой повязкой… Я поцеловала руки императора, еще теплые и влажные, и не ушла, а встала около стены у изголовья и оставалась тут, пока проходила толпа, прощаясь с покойником. Я долго, долго смотрела на него, не сводя глаз, словно прикованная тайной, которую излучало это красивое и спокойное лицо».

Но уже 19 февраля на первой панихиде Тютчева увидела совсем другого Николая, лежавшего на той же кровати, но уже одетого в кавалергардский мундир. Ее поразили застывшие черты и свинцовый оттенок его лица. На следующий день тело было забальзамировано, и лицо страшно изменилось. 21 февраля Тютчева пишет: «Пришлось закрыть лицо государю. Говорят, оно сильно распухло. Бальзамирование произведено неудачно, и тело начинает разлагаться. Запах очень ощутителен». Наконец 6 марта императора Николая I похоронили.

Внезапная смерть царя в разгар Крымской войны оказалась полной неожиданностью не только для народа, но и для его ближайшего окружения. А быстрота, с которой его тело было предано земле, вызвала в обществе недоумение. Ведь, по обычаю, было положено выставлять тело умершего государя на шесть недель, чтобы дать возможность людям приехать издалека и поклониться его праху. Говорили, что будто бы сам Николай перед смертью пожелал сократить этот срок до трех недель, но и он был не выдержан – тело погребли через 16 дней. В связи с этим в обществе не могли не распространяться всевозможные слухи. Действительно обстоятельства ухода императора из жизни были весьма подозрительны. Это и легкий грипп с внезапным летальным исходом, и быстрое разложение тела, и поспешные похороны, не подобающие для первого лица в государстве. Все это породило в народе упорные слухи об отравлении императора. 19‑летний студент Н. Добролюбов в рукописной газете «Слухи» замечал: «Разнеслись слухи о том, что царь отравлен, что оттого и не хотели его бальзамировать по прежнему способу, при котором, взрезавши труп, нашли бы яд во внутренностях… Слух этот произвел очень различное впечатление: одни радовались, другие удивлялись, третьи говорили, что так и должно быть поделом ему, мошеннику. Но особенно замечательно, как сильно принялось это мнение в народе, который, как известно, верует в большинстве, что русский царь и не может умереть естественно, что никто из них своей смертью не умер».

Русское правительство было не на шутку встревожено этими слухами. Подробности последних дней Николая I сразу стали государственной тайной и оттого еще более привлекали внимание народа. Поскольку официальным известиям не верили даже тогда, когда они не врали, то, выслушав манифест о смерти «после гриппа», многие читатели вспоминали, что задушенный Павел I умер «от апоплексического удара», а проломленный череп Петра III был замаскирован «геморроидальными коликами». Стоило объявить похороны не через два месяца, как обычно делалось, а через 16 дней – и тысячи людей решили, что это неспроста… Власть, борясь со слухами, распространяла информацию о том, что царь «мирно скончался, простясь с семьей и благословив подданных». Уже через месяц после кончины императора президент Академии наук граф Д. Блудов написал и издал книгу «Последние часы жизни Императора Николая Первого». В ней доказывалось, что самодержец умер от осложнения гриппа. В течение ближайших двух лет было написано и опубликовано еще несколько подобных трудов. Все эти публикации, вышедшие под названиями «Ночь с 17 на 18 февраля 1855 года» и «О последних неделях Императора Николая I», описывали уход из жизни государя совсем по‑другому, нежели его «дворцовые публицисты».

Главная роль в этом преступлении отводилась лейб‑медику Арндту, который, кстати, срочно покинул Петербург после смерти Николая I. Наиболее основательное, да, пожалуй, и единственное «авторское» свидетельство, говорящее в пользу версии об отравлении, – это воспоминания доктора А. В. Пеликана, внука директора медицинского департамента и начальника Медико‑хирургической академии В. В. Пеликана, который был близко знаком с Арндтом: «В день смерти Николая дед заехал по обыкновению к нам, был крайне взволнован и говорил, что император очень плох, что его кончины ждут с часу на час. Вскоре после отъезда деда явился из департамента неожиданно отец и объявил, что императора не стало. Отец был сильно взволнован, глаза его были сильно заплаканы, хотя симпатий к грозному царю он, по складу своего ума и характера, чувствовать не мог… Вскоре после смерти Николая Арндт исчез с петербургского горизонта. Впоследствии я не раз слышал его историю. По словам деда, Арндт дал желавшему во что бы то ни стало покончить с собой Николаю яду…К Арндту дед до конца своей жизни относился доброжелательно и всегда ставил себе в добродетель, что оставался верен ему в дружбе, даже тогда, когда петербургское общество, следуя примеру двора, закрыло перед Арндтом двери. Дед один продолжал посещать и принимать Арндта. Вопрос этический… не раз во времена студенчества затрагивался нами в присутствии деда. Многие из нас порицали Арндта за уступку требованиям императора. Находили, что Арндт, как врач, обязан был скорее пожертвовать своим положением, даже своей жизнью, чем исполнить волю монарха и принести ему яду. Дед находил такие суждения слишком прямолинейными. По его словам, отказать Николаю в его требовании никто бы не осмелился. Да такой отказ привел бы еще к большему скандалу. Самовластный император достиг бы своей цели и без помощи Арндта, он нашел бы иной способ покончить с собой, и, возможно, более заметный».

Подозрения в отравлении глубоко задели профессиональную честь Арндта, и он решил написать о том, что же в действительности произошло между ним и венценосным пациентом в те роковые февральские дни. Свои записки он хотел издать в Дрездене, но русское правительство, узнав об этом, предприняло решительные шаги. Лейб‑медику пригрозили, что он будет лишен солидной пенсии, если не уничтожит свои воспоминания. Арндт был вынужден выполнить это требование. Но от мысли «открыть правду» не отказался. С этой целью он собрал нескольких доверенных лиц и подробно поведал им все, что было на самом деле. Среди его избранников был и полковник И. Ф. Савицкий, адъютант цесаревича Александра Николаевича.

Савицкий впоследствии воспроизвел картину происшедшего, по словам Арндта, следующим образом. Гриппозные недомогания не имели никакого отношения к кончине императора. 9 февраля 1855 года он уже практически выздоровел и приступил к исполнению своих обязанностей. Но 12 февраля была получена депеша о тяжелом положении русских войск под Евпаторией. Это сообщение буквально сразило императора. Он и до этого очень болезненно и тяжело переживал плохие известия с театра военных действий в Крыму. Вызвав к себе Арндта, Николай I сказал ему: «Ты был всегда мне предан. Хочу поговорить с тобой доверительно. Ход войны показал ошибочность всей моей внешней политики, но у меня нет ни сил, ни желания менять свои взгляды и идти по новому пути. Это противоречит моим убеждениям. Пусть этот поворот совершит мой сын». Арндт возразил ему на это: «Ваше Величество! Всевышний дал Вам крепкое здоровье, у Вас есть силы и время исправить положение». Но Николай остался непреклонным: «Нет, исправить положение мне не по силам, и я должен сойти со сцены. Дай‑ка ты мне яд, который позволил бы расстаться с жизнью без лишних страданий, достаточно быстро, но не внезапно, чтобы не вызвать кривотолков».

Лейб‑медик отказался, заявив, что выполнить такое повеление ему «запрещает профессия и совесть». На что император возразил следующее: «Если это не сделаешь ты, я найду возможность выполнить свое решение другим путем, но в твоих силах избавить меня от лишних мук и хлопот. Повелеваю и прошу тебя исполнить мою волю во имя твоей преданности мне». Тогда доктор выдвинул свое условие: «Если воля Вашего Величества неизменна, я ее исполню, но позвольте мне поставить в известность о Вашем решении цесаревича, иначе меня как Вашего личного врача неотвратимо обвинят в отравлении». – «Быть по сему, – сказал Николай I, – а только яд ты дай мне сейчас».

«Александр, узнав о случившемся, – писал Савицкий, – поспешил к отцу, рухнул к нему в ноги, обливался слезами. Врач оставил сына наедине с отцом. О чем они говорили, о чем порешили, осталось между ними. Вскоре Александр в слезах, опечаленный вышел из кабинета отца. А Николай слег и больше не вставал. В ту же ночь во дворце узнали, что царь тяжело занемог. Вызвали придворных лекарей Карела, Рауха, Маркуса на консилиум. Признаки отравления были так очевидны, что они отказались подписать заготовленный заранее бюллетень о болезни. И только после повеления Александра врачи сделали это. А уже в полночь высшие сановники империи были осведомлены, что император тяжело занемог и умирает».

Согласно этой версии, Николай I и его доверенные лица многое предусмотрели. Заговорщики ввели в заблуждение родственников и придворных, внесли задним числом записи в камер‑фурьерский журнал, превратив невинную простуду в неизлечимый недуг. Николай запретил производить вскрытие своего тела после смерти. Но устранить следы отравления на сведенном судорогой обезображенном лице оказалось не так просто. Александр вызвал к себе двух профессоров Медико‑хирургической академии и приказал им любой ценой устранить с лица все признаки отравления. Врачи буквально перекрасили, подретушировали лицо и надлежащим образом обработали тело. И тем не менее скрыть тайну отравления удалось далеко не от всех. Во время погребения Савицкий тайком заглянул в гроб. В своих воспоминаниях он пишет: «Под действием ядов лицо так сильно изменилось, что страшно было смотреть на этот ужасный лик смерти. Желтые и фиолетовые пятна, которые я видел на второй день смерти, превратились теперь в бронзовые и черные. Для сокрытия столь явных улик прикрыли лицо густой зеленой вуалью…»

Недавно в России вышла книга экспертов под названием «Медицина и императорская власть в России». Этот труд лично редактировал главный санитарный врач России Г. Онищенко. По его словам, причиной скоропостижной кончины Николая I стал все‑таки грипп. Перед смертью император сказал сыну Александру: «Мне хотелось, приняв на себя все трудное, все тяжелое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Проведение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас…»

И все‑таки не покидает ощущение, что отец и сын о чем‑то договорились и унесли эту тайну с собой…