Как только вы примиритесь с Амазонией, жить среди пираха станет легко. Первый шаг к примирению с природой – научиться не обращать внимание на жару и даже полюбить ее. Это не так уж трудно, как кажется: в подходящей одежде человеческий организм неплохо переносит тридцати‑сорокаградусную жару, особенно в джунглях, где всегда много тени, а у пираха есть еще река Майей, которая дает им воду и необходимую для отдыха прохладу. А вот влажность переносить труднее. Пот, который так хорошо охлаждает тело в более умеренном климате, в Амазонии вызывает только воспаления и грибковые заболевания, если только ваша кожа не загрубела на воздухе и почти не потеет, как у пираха.

Если отвлечься от этих чисто физических трудностей, то Амазония – это не просто место на карте: это сила, внушающая благоговение. Амазонские джунгли покрывают почти семь с половиной миллионов квадратных километров; это два процента общей площади суши на Земле и сорок процентов площади Южной Америки. По размерам они сопоставимы с площадью США. Если вы полетите от боливийской границы, из Порту‑Велью, в город Белен в устье Амазонки, то, если день ясный, все четыре часа полета под вами будет во все стороны, насколько хватает глаз, простираться зеленый ковер джунглей, который с севера на юг пересекают синие полосы рек, впадающих в «текучее море», как Амазонку называют индейцы тупи.

Длина реки Амазонки от истока в Перу и до Атлантического океана – более шести с половиной тысяч километров. Ее ширина в устье – почти четыреста километров, а ее дельта – остров Маражо – по площади превышает Швейцарию. В Амазонии столько темных и неизведанных мест, что потребуются миллионы людей, чтобы о них всех рассказать. И миллионы уже рассказали о ней: количество книг об Амазонии, ее природе, истории, народах, политике не поддается исчислению. Она будоражила воображение европейцев и их потомков, звала их к себе с того момента, как испанцы и португальцы впервые увидели ее в начале шестнадцатого века. Ее зов слышали и два моих любимых американских писателя – Марк Твен и Уильям Джемс.

В 1857 г. Марк Твен уехал из Огайо в Новый Орлеан, чтобы оттуда отправиться на Амазонку, видимо, желая разбогатеть на торговле кокой. Остается только гадать, какие книги и рассказы могли появиться на свет, если бы он не изменил свое решение и не пошел учиться на лоцмана на Миссисипи. Возможно, мы бы сейчас читали не «Жизнь на Миссисипи», а «Жизнь на Амазонке»?

Уильям Джемс, напротив, добрался до Амазонии и исследовал значительную часть самой реки и ее притоков в ходе экспедиции гарвардского биолога Жана Луи Родольфа Агассиса в 1865 г. Они искали образцы редких животных. После поездки в Амазонию Джемс расстался с мечтой стать натуралистом, ведь натуралисту, пожалуй, после Амазонии ездить некуда. (В Амазонии обитает более трети всех известных видов живых существ на Земле.) Вместо этого Джемс решил заняться философией и психологией, и со временем стал основателем и главой философской школы американского прагматизма.

Большая часть джунглей Амазонии, бассейна Амазонки, да и самой реки находится на территории Бразилии. Бразилия – это четвертая по площади страна в мире, она больше основной территории США (без Аляски и островов). В ней живет около 190 миллионов человек самого разного происхождения: португальского, немецкого, итальянского, потомки других европейских и азиатских народов, в том числе самая большая община японцев за пределами Японии. Амазония кажется большинству жителей бразильских городов столь же далекой, как и европейцам или североамериканцам. И хотя бразильцы гордятся красотой Амазонии и тем, как она привлекает людей со всего света, большинство жителей страны никогда не бывало в настоящих Джунглях: от густонаселенного юго‑востока страны, где проживает 60 процентов населения, Амазонию отделяет почти пять тысяч километров. Но это не мешает бразильцам подозрительно и настороженно реагировать на любые предложения ввести в управлении Амазонией (например, в защите ее экологии) нормы, принятые в других странах. Бразильцы говорят: «А Amazonia ё nossa!» ‘Амазония наша!’ У некоторых бразильцев стремление охранить Амазонию от иностранного вмешательства перерастает в паранойю: например, по словам некоторых бразильских коллег, в американских школах детям будто бы рассказывают, что Амазония входит в состав Соединенных Штатов.

Являясь хранителями самого большого природного заповедника в мире, бразильцы в основном хотят сберечь разнообразие минералов, водных ресурсов, флоры и фауны Амазонии. Однако они не хотят, чтобы их учили американцы или европейцы, которые у себя уничтожили еще больше лесов, чем было до сих пор вырублено в Амазонии. Местные конфликты вокруг охраны амазонской природы в Бразилии хорошо известны и много освещаются в прессе (один из известных случаев – убийство Шику Мендиса за то, что он предлагал сборщикам каучука соблюдать экологические нормы на работе, что вступало в противоречие с требованиями их нанимателей). Однако подобные сюжеты могут ввести в заблуждение: на самом деле, важны не эти отдельные конфликты, а общее желание бразильцев сохранить природу Амазонии.

Наверно, лучшее тому доказательство – государственное учреждение под названием ИБАМА, или Instituto Brasileiro do Meio Ambiente e dos Recursos Naturals Renovaveis (Бразильский институт окружающей среды и возобновляемых природных ресурсов). Сотрудники ИБАМА в Амазонии повсюду, они профессиональны, хорошо экипированы, и при этом они искренне заботятся о том, чтобы сберечь природную красоту и богатства Амазонии.

Речная система Амазонки состоит из рек двух типов – илистых и прозрачных. В Амазонии как те, так и другие – «старые» реки, то есть медленные, извилистые; их истоки лежат лишь немного выше устья. В отличие от прозрачных рек, илистые, такие как сама Амазонка или Мадейра (другие такие реки в мире – например, Миссисипи и Меконг), богаты флорой и фауной, в них больше пищи для рыб и других живых существ. Еще на таких реках больше всего насекомых, хотя они‑то есть везде.

В первые же дни среди пираха я столкнулся с настоящим бедствием: маленькие мушки с V‑образными крыльями садились на меня весь день. Эти мушки – «мутука» (mutuca ) – сосут кровь, и потом место укуса сильно чешется и может вскочить волдырь, если у вас, как у меня, чувствительная кожа. Однако не стоит злиться ни на «мутука», ни даже на многочисленных оводов, которые кусают уязвимую кожу С внутренней стороны бедра, уши, щеки и ягодицы и тоже оставляют волдыри. На них не надо злиться, даже когда замечаешь их коварство: они всегда садятся на затененные части тела – как раз туда, куда вы не смотрите. Почему не надо? Потому что злость доконает вас быстрее, чем кровососы. Признаюсь, я не раз сожалел, что у этих насекомых не развита нервная система, чтобы я мог их хорошенько поистязать в ответ. Но, как правило, такое чувство быстро проходит.

Ночью насекомые тоже рядом. Если вам придется провести ночь на берегу реки без москитной сетки, как довелось мне на реке Мадейра, то ночь эта станет одной из самых долгих и тяжких в вашей жизни: черные тучи москитов будут виться вокруг вас, залетать в ноздри и в уши, кусать через одежду во всех возможных местах, пробивая даже толстые джинсы. И не приведи всевышний встать ночью по нужде: москиты набросятся на любую неприкрытую часть тела.

Река, бассейн которой населяют пираха и родственное им племя мура (которое уже утратило свой исконный язык), называется Мадейра. Объем переносимых ею вод пятый по величине во всем мире; она второй по длине, после Миссури, приток реки в мире. Площадь ее бассейна в три раза больше Франции. Среди сотен ее притоков – прозрачная река Риу‑дус‑Мармелус (Rio dos Marmelos ), шириной более семисот метров возле устья и немногим менее четырехсот метров в среднем, глубиной до пятнадцати метров в августе. Один из крупнейших притоков этой реки – река Майей, родина пираха. Кроме них, на этой реке больше никто не живет. Ширина Майей в устье – около Двухсот метров, а на всем своем течении она имеет ширину примерно в тридцать метров. Ее глубина различна: от пятнадцати сантиметров на отмелях перед началом сезона дождей до двадцати пяти метров к концу этого сезона.

Майей – прозрачная река; ее воды цвета заваренного чая текут к месту впадения в Мармелус со скоростью двенадцати узлов. В сезон дождей она мутнеет. В сухой сезон ее воды становятся светлее она становится прозрачнее и мелеет, так что становится ясно видно ее песчаное дно. Эйнштейн предполагал, что расстояние между двумя точками по течению старой извилистой реки примерно равно расстоянию между ними по прямой, умноженному на «пи». Река Майей соответствует этому предсказанию ученого: с воздуха она похожа на гигантскую змею, извивающуюся под деревьями. Иногда ее русло так резко изгибается, что если плыть по ней на моторной лодке после окончания сезона дождей, то волны, поднятые лодкой, распространяются по затопленному языку суши – и, обогнув излучину, вы видите волны, шедшие от вашей кормы. Река удивительно красива. Плывя по ней, я не раз думал, что так должен выглядеть райский сад: легкий ветерок, чистая вода, белый песок, изумрудные деревья, огненно‑красные гокко, грозные орлы‑гарпии; раздаются крики обезьян, вопли туканов, и иногда разносится рык ягуара.

Пираха живут по берегам реки Майей от ее устья до пересечения с Трансамазонским шоссе. По прямой это километров восемьдесят, а на моторке по реке выходит почти двести пятьдесят. Селение, в котором я провел больше всего времени, Форкилья‑Гранди, находится недалеко от шоссе. Оно пересекает реку примерно в девяноста километрах к востоку от городка Умайта (Humaita ) в штате Амазонас. Чтобы установить координаты селения, где я жил, я впервые использовал переносной приемник GPS. Получилось вот что: 7° 21.642' ю. ш., 62° 16.313' з. д.

Существуют две основные научные гипотезы о заселении Амазонии, которые выдвинули археологи, такие как Бетти Меггере и Анна Рузвельт. Некоторые, и среди них Меггере, считают, что амазонские почвы, по крайней мере, на доисторическом уровне технологии не смогли бы прокормить крупные цивилизации, и поэтому в Амазонии всегда жили только небольшие группы охотников и собирателей. С этой исторической гипотезой хорошо соотносится лингвистическая, выдвинутая в первую очередь покойным Джозефом Гринбергом из Стэнфордского университета, о том, что через сухопутный мост Берингии, ныне скрытый водами Берингова пролива, в Америку прошли три волны миграции. Первые пришельцы, прибывшие около 11 тысяч лет назад, были вытеснены на юг второй волной, которых в свою очередь оттеснили третьи – инуиты, или эскимосы. Первая группа заселила Южную Америку. За исключением отдельных народов вроде инков, ее составляли в основном охотники и собиратели.

Гринберг считал, что доказательства этих миграций можно найти в языках – живых и вымерших – коренных народов Америки.

Например, он считал, что языки племен, живущих на юг от Мексики, как правило, лингвистически более родственны, чем языки севера и центра Северной Америки. По Гринбергу, язык пираха должен был бы оказаться более родственен другим южноамериканским языкам, чем каким‑либо другим. Однако подтвердить родство языка пираха и хотя бы одного другого языка невозможно. Утверждение Гринберга, что пираха относится к языковой семье, которую он называет «макро‑чибча», нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Мои данные, собранные за все эти годы, свидетельствуют, что пираха и близкий к нему вымерший диалект мура образуют единый изолированный язык, не родственный ни одному другому известному языку. Вместе с тем доказать, что пираха вообще не связан с другими амазонскими языками, даже очень древним родством, тоже нельзя. Методы сравнительно‑исторического языкознания, которые используются для классификации языков и реконструкции их истории, просто не позволяют заглянуть в прошлое так далеко, чтобы абсолютно исключить происхождение двух языков из общего корня.

В противовес идеям Меггере и Гринберга была разработана теория Анны Рузвельт и ее коллег, в том числе моего бывшего аспиранта Майкла Хекенбергера из Университета Флориды. По мнению Рузвельт, Амазония и в прошлом, и ныне может прокормить большие поселения и целые цивилизации, в том числе (если ее догадки верны) цивилизацию маражоара на острове Маражо. Согласно этой гипотезе, человек живет в Южной Америке с более древних времен, чем допускает гипотеза Гринберга и Меггере.

Наличие языков‑ изолятов, таких как мура и пираха (ранние исследователи, заставшие язык мура, считали их близкородственными диалектами одного общего языка мура‑пираха), можно интерпретировать как доказательство теории Рузвельт, потому что для исчезновения признаков языкового родства и выделения языка‑изолята требуется очень долгое время. С другой стороны, если пираха оказались отделены от родственных народов и языков в самом начале заселения Америки, уникальность их языка и культуры не противоречит ни гипотезе Меггере, ни гипотезе Рузвельт. Вероятно, мы так никогда и не узнаем, как появились пираха и их язык, – если только не найдем памятники на древних языках, родственных ему. В таком случае мы сможем воспользоваться стандартными сравнительно‑историческими методами и воссоздать какую‑то часть истории языка пираха.

Уже собраны некоторые сведения, указывающие на то, что пираха не всегда жили в этой части джунглей; например, у них нет своих названий для нескольких видов обезьян, обитающих на реке Майей. Так, обезьяна, которую в языках семьи тупи‑гуарани называют «пагуаку» (paguacu ), на пираха будет точно так же. Значит, «пагуаку» – это заимствование либо из бразильского варианта португальского, либо из языка одного из двух племен этой семьи – паринтинтин или теньярим[1], с которыми пираха долго контактировали. Поскольку у нас нет данных о том, что у пираха заимствованные слова когда‑либо вытесняли исконные, стоит предположить, что в их языке не было названия для этой обезьяны, потому что она не водится на их прародине, где бы та ни находилась.

Так как язык пираха не родственен ни одному известному языку, я со временем осознал, что мне предстояла работа не просто с трудным языком, а с уникальным.

Наша семья постепенно приспосабливалась к жизни в Амазонии, где мы должны были полагаться только на себя. Мы сплотились как никогда раньше и радовались обретенной семейной близости. Мы думали, что наша жизнь теперь подчинялась нам и только нам. Однако Амазония скоро напомнила нам, кто тут главный.

[1] Название двух идиомов в диалектном континууме кавахиб, относящемся к группе тупи‑гуарани тупийской языковой семьи (прим. пер.).