Звонкое слово «честь» слабо ассоциируется у нас с представителями чиновничьего мира. Честь офицера – да, честь дворянина… Но честь чиновника? Между тем исторические факты говорят о том, что понятие чести не было чуждым ни чиновникам как таковым, ни чиновничеству как сословию в целом.

Несколько лет назад автор сей книги был в гостях у одного московского историка. Мы пили чай, и я обратил внимание на материалы, посвященные Крымской войне, на рабочем столе коллеги. Он перехватил мой взгляд и сказал: «Представляешь, попались мне тут материалы по обороне Петропавловска‑Камчатского в 1854 году. И знаешь, что наиболее поразительно? Поведение местных чиновников. Ведь что такое Петропавловск‑Камчатский? Заброшенная окраина империи. И чиновники там – типичные персонажи «Ревизора», только вот когда пришла вражеская эскадра, все как один стали защищать город – укрепления строили, ополчение местное собирали, а некоторые даже в бою с десантом отличились. Вот хочу статью об этом написать, хоть и не мой период…»

Не знаю, удалось ли моему коллеге выполнить свое намерение, но надеюсь, что если и не удалось, то удастся, и российская публика сможет ознакомиться с еще одной страницей нашего прошлого. Мне же в материалах по истории Камчатского края попалось упоминание о городском полицмейстере Михаиле Дмитриевиче Губареве, который во время обороны города командовал 2‑м стрелковым отрядом и в бою с вражеским десантом захватил знамя английской морской пехоты. За сей подвиг отважный полицейский чин был удостоен ордена Св. Анны с бантом (приказ от 5 марта 1855 г.).

Впрочем, русским чиновникам случалось и раньше проявлять храбрость и мужество на поле брани. Причем речь идет не о военных чиновниках и военных врачах, которые присутствовали в боевых порядках войск в силу долга службы, а вполне обычные провинциальные чиновники, чьи города оказались на пути наполеоновской армии.

В городе Малоярославце есть небольшая улица, названная в честь местного жителя Саввы Ивановича Беляева, скромного чиновника земского суда, чье имя вошло в летопись войны 1812 года, чьи заслуги были оценены только после его смерти. Поступок Саввы Беляева задержал неприятельскую армию, подошедшую к городу, на несколько часов. В решительную минуту ему пришла в голову простая и смелая мысль – открыть плотину городской мельницы и спустить воду на вражеские понтоны. Достоверных свидетельств о подвиге Беляева практически нет. Упоминание о нем мы встречаем лишь у В. Глинки в книге «Малоярославец в 1812 году». Впрочем, современные исследователи нашли в документах Русской армии упоминание о неожиданном подъеме воды в реке Протве, что может служить косвенным подтверждением. Дважды в жизни Беляеву пришлось проявить большое мужество: в 1812 году и в 1830‑м (во время эпидемии холеры). Единственную награду за 1812 год – бронзовую медаль – он получил не за подвиг у реки Лужи, а за успешные действия в качестве смотрителя войсковых кордонов и армейского транспорта с провиантом, а также «за содержание в доме своем на собственном иждивении раненых воинов»[1].

Савва Беляев был не единственным чиновником, проявившим мужество в тот день. Утром 11 октября 1812 года, узнав о приближении к городу авангарда наполеоновской армии, городничий Малоярославца П. И. Быковский организовал оставление населением города, а сам с отрядом горожан‑добровольцев разобрал (по другим сведениям – поджог) мост через реку Лужу, чтобы затруднить французам переправу. Городничий покинул вверенный ему город последним, когда в него уже начали вступать французские войска.

Через 70 лет – в 1884 году ветеран Отечественной войны генерал‑майор в отставке Александр Яковлевич Миркович обратился с письмом в Малоярославецкую думу с предложением поставить памятник герою‑земляку С. И. Беляеву. В следующем году начался сбор средств на постройку памятника, престарелый генерал первым пожертвовал 100 рублей. За короткий срок по всероссийской подписке было собрано 14 808 рублей 98 коп. По постановлению Малоярославецкой городской думы от 11 мая 1890 года было решено «поставить памятник в виде городского мужского его имени училища и постановки перед ним бюста С. И. Беляева в вечное назидание молодому поколению его геройского патриотического подвига». По постановлению Думы последовало соизволение на присвоение образованному 3‑классному городскому училищу имени Саввы Ивановича Беляева. Проект нового здания училища был разработан архитектором Трубниковым. В 1899 году был открыт и памятник. На небольшом чугунном постаменте с цоколем, облицованным финляндским гранитом, стоял чугунный бюст С. И. Беляева, покрытый бронзовкой. На пьедестале надпись – «Доблестному патриоту С. И. Беляеву благодарная Россия». Вокруг памятника была чугунная ограда на каменном фундаменте.

В конце 30‑х годов XX века памятник был уничтожен. Кому он помешал? Неужели скромного судейского чиновника тоже посчитали «царским сатрапом»? Советские же «отцы города» вели себя в момент вражеского нашествия совсем по‑другому. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков вспоминал, как в опустевшем Малоярославецком райисполкоме встретил чудом вырвавшегося из окружения маршала Буденного. Городские власти к тому времени уже покинули город, бросив жителей на произвол судьбы.

Впрочем, что там начальники крохотного Малоярославца. В 1941 году советские партийцы бежали целыми обкомами и даже целыми республиканскими правительствами. Так уже 22 июня бежал из Каунаса в полном составе весь партийный и советский аппарат Литовской ССР. Утром 22 июня депутат Верховного Совета ЛССР и СССР поэтесса Саломея Нерис выступила с призывом к коммунистам вооружиться и защищать город. Поверившим ее призыву литовским коммунистам даже стали выдавать оружие[2]. Однако уже в 15 часов с Каунасского вокзала ушел поезд с семьями партийных и советских работников, а в 19.00 на личных автомобилях из города уехали и сами партийцы. Часом позже Каунас оставили НКГЮ и НКВД и вся милиция была снята со своих постов. Погрузившись на автомашины со всем своим домашним скарбом (вплоть до кроватей и матрацев), они покинули город вслед за правительством, вызвав невообразимую панику среди населения[3]. Еще шли пограничные сражения, еще отчаянно сражалась на подступах к Вильнюсу 5‑я танковая дивизия РККА, на границе геройски дрались гарнизоны недостроенных укрепрайонов. А советские партийцы резво катили на машинах подальше от опасности. При оставлении Каунаса были брошены на произвол судьбы важные объекты, включая городскую радиостанцию, паника на улицах города и активизация националистического подполья (а НКВД, который по идее должен был с ним бороться, удрал вслед за партийцами) внесли еще большую смуту и дезорганизацию в тылы действующей армии. А к брошенному советскими аппаратчиками Каунасу немцы вышли только к вечеру 24 июня.

Бежали партийцы и из других городов. Бежали на персональных машинах, с комфортом обгоняя толы беженцев. Генерал Болдин вспоминал, как по дороге к линии фронта ему встретились несколько легковых машин. Впереди «ЗИС‑101». Из его открытых окон торчат широкие листья фикуса. Оказалось, что это машина какого‑то областного начальника[4].

Конечно, таким людям памятник Савве Беляеву, что называется, «мозолил глаза». Лишь в 1944 году он был восстановлен на прежнем месте.

Во второй половине XIX – начале XX века российские чиновники столкнулись с новым врагом – революционерами‑террористами. Последние стремились дезорганизовать систему государственного управления, а заодно и посеять панику среди верных правительству людей – «прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу », – писал в своем «Катехизисе революционера» Сергей Нечаев. Поэтому убийства следовали одно за одним. Стреляли не только в городовых и чинов полиции, стреляли в чиновников почтового ведомства, «реакционных» преподавателей гимназий и профессоров университетов. С августа 1878 года до конца 1880‑го террористами было убито 27 человек и несколько десятков было ранено.

Убивали отнюдь не тех, кто жестче других боролся с революционерами, а тех, кого было проще убить. 25 марта 1878 года в Киеве был убит жандармский офицер барон Гейкинг. Один из революционеров так писал об этом убийстве: «Этот Гейкинг совершенно никакого зла революционерам не делал. Он относился к своей службе совершенно формально, без всякого особого усердия, а политическим арестованным делал всякие льготы. Его «политические» вообще любили, и Гейкинг считал себя, безусловно, в безопасности. Но именно потому, что он не берегся, его и порешили убить… Но ничего нет легче, как убить Гейкинга, который всем известен в лицо и ходит по улицам не остерегаясь ».

Волну террора удалось остановить только после смерти императора Александра II. Смерть Царя‑Освободителя «встряхнула» общество, и оно поддержало жесткие меры правительства Александра III, которые позволили разгромить революционные организации.

Министр внутренних дел Российской империи Д. С. Сипягин. Убит террористом 2 апреля 1902 г.

И вот что хотелось бы отметить – современная Россия не понаслышке знает, что такое терроризм. Но по‑прежнему в наших городах есть улицы, названные в честь террористов прошлого – Халтурина, Кибальчича, Софьи Перовской, Желябова и прочих злодеев, на руках которых кровь невинных людей. Вот так и живем – с одними террористами боремся, память других – почитаем.

Министр внутренних дел Российской империи В. К. фон Плеве. Убит террористом 15 июля 1904 г.

Новая волна терроризма начала набирать силу в начале XX века. В 1902 году террористами был убит министр внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин.

Его преемник на этом посту, Вячеслав Константинович фон Плеве, был убит 15 июля 1904 года.

2 марта 1901 года был убит бывший ректор Императорского московского университета министр народного просвещения Российской империи Николай Павлович Боголепов. После начала первой русской революции террор стал массовым, о чем недвусмысленно свидетельствует ведомственный документ:

СТАТИСТИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ О ЛИЦАХ, ПОСТРАДАВШИХ ПРИ ТЕРРОРИСТИЧЕСКИХ АКТАХ С ФЕВРАЛЯ 1905 г. ПО МАЙ 1906 г. Составлено в ноябре 1906 г.

Вследствие резолюции Вашего Высокопревосходительства относительно проверки помещенных в «Практическом Враче» числовых данных об убитых и раненых при террористических покушениях с февраля 1905 г. по май 1906 г., имею честь доложить, что, на основании отзывов местных властей, числовые данные по сему предмету представляются в следующем виде:

Генерал‑губернаторов, губернаторов и градоначальников – 8

Вице‑губернаторов и советников губернских правлений – 5

Полицеймейстеров, уездных начальников и исправников – 21

Жандармских офицеров – 8

Генералов (строевых) – 4

Офицеров (строевых) – 7

Приставов и их помощников – 79

Околоточных надзирателей – 125

Городовых – 346

Урядников – 57

Стражников – 257

Жандармских нижних чинов – 55

Агентов охраны – 18

Гражданских чинов – 85 (выделено мной. – А.М .)

Духовных лиц – 12

Сельских властей – 52

Землевладельцев – 51

Фабрикантов и старших служащих на фабриках – 54

Банкиров и крупных торговцев – 29

Всего: 1273

Как мы видим, чиновники были одной из основных мишеней для революционеров. Стандартным методом убийства чиновника было явиться на прием и, когда он рассматривает прошение, выстрелить в упор. Это косвенно свидетельствует о том, что в Российской империи попасть на прием к губернатору или даже министру было не просто, а очень просто.

Как реагировало чиновничество на эту угрозу? Надо отметить, что большинство чиновников мужественно продолжили исполнять свой долг в этих тяжелых условиях. Почти не было таких, кто подал в отставку или отказался от службы, спасая свою жизнь. Полковник отдельного корпуса жандармов А. П. Мартынов вспоминал, как в бытность свою начальником Саратовского охранного отделения получил информацию о готовящемся покушении на губернатора. Не имея возможности предотвратить покушение (террористы готовились бросить бомбу в карету главы губернии во время пути в собор на праздничное богослужение), жандарм стал упрашивать графа Сергея Сергеевича Татищева не выезжать из дома в этот день. На что получил четкий и недвусмысленный ответ: «Ехать в этот день в собор мне необходимо. Это мой долг, а Ваш долг – попытаться сделать все возможное, чтобы предупредить покушение! Я не могу и не хочу допустить, чтобы кто‑нибудь счел меня трусом!» [5].

Самарский губернатор И. Л. Блок. Убит террористами 21 июля 2006 г.

Точно так же вел себя по отношению к угрозе террористов и губернатор соседней Самарской губернии Иван Львович Блок. 21 июля 1906 года он был убит бомбой, брошенной в его карету террористом. Расследуя обстоятельства теракта, начальник Отдельного корпуса жандармов писал: «Покойный губернатор Блок вообще себя не берег и как бы бравировал, часто без всякой охраны являлся. Отвечал, что если суждено умереть, то уберечься трудно. Говорил я неоднократно полицмейстеру убедить губернатора быть осторожным, но и его предупреждений Блок не слушал» [6].

Лучше всего позицию чиновничества выразил глава правительства Российской империи Петр Аркадьевич Столыпин (сам, кстати, переживший три покушения): «Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти паралич и воли, и мысли, все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: «Руки вверх». На эти слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить только двумя словами: «Не запугаете» [7].

Скажем несколько слов и о такой актуальной ныне теме, как привилегии. В императорской России они были четко прописаны в законодательстве и связывались с рангом чиновника и его деятельностью. Важно отметить, что эти документы были открытыми, доступными для ознакомления публике. Более того, общество было осведомлено и о личном благосостоянии чиновников (подробнее об этом мы расскажем в следующей главе). В целом же в частной жизни никаких особых преимуществ у чиновников не было. Приведем лишь один факт.

Известно, сколько проблем создают автомобилистам нынешние чиновники, перемещающиеся по дорогам с включенными мигалками на служебных автомобилях. А для высокопоставленных чинов порой перекрывают улицы и целые районы. А как с этим обстояло дело в Российской империи?

С 1 мая 1910 года на Россию возлагались обязательства по выполнению ратифицированной ею Международной конвенции (Париж, октябрь, 1909 г.) движения автомобилей, где излагались основные правила дорожного движения, требования к техническому состоянию автомобилей, содержалось описание первых дорожных знаков.

Общероссийских правил дорожного движения тогда не существовало (они появились лишь в 1961 г.) – каждая губерния принимала свои правила с учетом местных условий. В музеях сохранилось немало экземпляров таких правил. Примечательно, что ни одни из них не содержали требования уступить дорогу «спецтранспорту». Возьмем, к примеру, Владимирские правила езды на автоматических экипажах от 1916 года. Пункт 14 содержал следующее положение: «Езда по некоторым улицам, по распоряжению полиции, может быть останавливаема в нижеследующих случаях: а) и дни пребывания во Владимире Высочайших Особ (т. е. Государя Императора и членов его семьи), б) в разных торжественных случаях, в) во время Крестных ходов и г) вообще в местах большого случайного скопления экипажей, а равно и публики, по каким бы то ни было причинам».

Отметим, что, во‑первых, этот пункт правил четко прописывал ситуации, когда правоохранительные органы имеют право перекрывать движение – в современной России такие действия регулируются внутриведомственными инструкциями, во‑вторых, перекрывать движение полиция имела право только для высочайших особ, т. е. лично главы государства, но сие не распространялось на чиновников, сколь высокого ранга они ни были.

Впрочем, отдельные попытки подхалимажа со стороны полицейских чинов своему начальству все‑таки были, но решительно пресекались «сверху». В 1905 году московский градоначальник генерал‑майор Волков издал следующий приказ:

«Проезжая по городу, я усмотрел, что некоторые постовые городовые, заметив мое приближение, поспешно останавливают движение экипажей, освобождая путь для моего проезда.

Находя, что поддержание правильного движения экипажей, согласно требованиям обязательных постановлений Городской думы, вполне достаточно для устранения затруднений в уличном движении и что при точном исполнении сих требований всякие поспешные экстренные меры к освобождению проездов являются излишними, предлагаю приставам разъяснить городовым, чтобы они, как во всякое время, так и при моих проездах, ограничивались лишь поддержанием установленного порядка движения».

И не только издал, но опубликовал его в московских газетах. Честь русского чиновника не позволяла ему публично по‑хамски относиться к жителям города, порядок в котором он охранял.

У читателя может сложиться впечатление, что автор идеализирует чиновников Российской империи, говорит только об их достоинствах, не замечая недостатков. Но о недостатках русских чиновников в советское время не писал только ленивый, так что вряд ли тут можно сказать что‑то новее. А вот добрых слов о них очень давно не звучало.

Конечно, бюрократия – всегда бюрократия с присущими ей пороками и недостатками. Которые были, есть и будут всегда и у всех народов. Рассмотрев миф об огромной и неповоротливой российской бюрократии, мы видим, насколько далек он был от реальности. Что Россия развивалась не «вопреки косности и предубеждениям» чиновников, но во многом благодаря их деятельности на пользу отечества.

[1] Ячник Н. Е . Памятники Отечественной войны 1812 года в Малоярославце. В кн.: Малоярославец (очерки по истории города), Малоярославец, 1992. С. 166.

[2] Егоров Д . Июнь 41‑го. Разгром Западного фронта. М.: Яуза, 2008. С. 400.

[3] Абатуров В., Морозов М. Неизвестные трагедии Великой Отечественной. Сражения без побед. М.: Яуза. С. 53–54.

[4] Болдин И. В. Страницы жизни. М.: Воениздат, 1961 С. 91.

[5] Мартынов А. П . Моя служба в отдельном корпусе жандармов в кн.: «Охранка», воспоминания руководителей политического сыска. М., «Новое литературное обозрение», 2004. С. 181.

[6] Кан Д . «Что‑то с памятью моей стало…». Московский журнал, № 2, 2006. С. 8.

[7] Последний витязь: памяти П. А. Столыпина, 5 сентября 1911 г. Саратов: Соотечественник, 1997. С. 52.