Еще не улеглись страхи и страсти, связанные с взрывом в подземном переходе на Пушкинской площади в Москве, как из района морских учений Северного флота в Баренцевом море пришло тревожное сообщение – на связь с командованием не вышла подводная лодка «Курск» – огромная, многоцелевая, с атомным двигателем. Она вошла в строй в 1995 году и считалась едва ли не самой современной и надежной в составе Военно‑морского флота России.

Рано утром 12 августа «Курск» готовился к учебным пускам торпед и был занят поиском целей. Ни для капитана Геннадия Лячина, ни для командования Северного флота не было секретом, что в районе учений находятся две или даже три подводные лодки стран НАТО. Такая практика существует еще со времен холодной войны, она была тогда взаимной и в нейтральных водах не считалась нарушением международного права, хотя и приводила не только к опасным сближениям подводных кораблей, но даже к их столкновениям.

Подводная лодка «Курск» особенно интересовала разведку и командование НАТО. «Курск» – это уникальный мощный ракетный корабль водоизмещением в 24 тысячи тонн, специально оборудованный для уничтожения авианосцев возможного противника, совмещающий возможности применения торпедного и ракетного оружия и имеющий ряд важных преимуществ даже перед американскими подводными лодками подобного класса. «Курск» не имел на своих ракетах ядерных боеголовок, но у него были 24 крылатые ракеты комплекса «Гранит», и при необходимости он мог атаковать из глубин океана одновременно множество целей, нанося удары и по наземным объектам, и по одиночным кораблям, и по крупным соединениям. На вооружении «Курска» находилось также 28 современных торпед, способных уничтожать и подводные, и надводные цели.

Еще осенью 1999 года «Курск» совершил длительный автономный поход в Южной Атлантике и в Средиземном море. В прошлом у Советского Союза в этом районе находилось целое объединение, включавшее системы управления подводным флотом, базы для ремонта, отдыха и пополнения запасов. Теперь всего этого не было, и лодка «Курск» должна была впервые за десять лет продемонстрировать не только российский флаг и российское присутствие, но и российские интересы и возможности в Средиземном море. Необходимо было также проверить надежность подводных кораблей нового поколения в сложных условиях противостояния с противолодочными силами флотов стран НАТО. Поход завершился успешно; о его результатах капитан I ранга Г. Лячин докладывал не только главкому ВМФ Владимиру Куроедову, но также и премьеру Владимиру Путину. Глава правительства и командование флота были удовлетворены докладом командира «Курска».

Осенний поход «Курска» положил начало большой серии новых учений и маневров. Военный флот не может долго существовать, скрываясь по бухтам и портам. Было принято решение о новом большом походе в Средиземное море, в котором должно было участвовать крупное соединение Северного флота вместе с кораблями Балтийского и Черноморского флотов. Ни Горбачев, ни Ельцин никогда не решились бы на такую демонстрацию военно‑морской мощи. Военно‑морские учения в августе 2000 года в Баренцевом море являлись частью подготовки к большому и трудному походу, и беспокойство адмиралов и всех служб разведки НАТО можно понять.

И вот теперь именно «Курск» не выходил на связь – и не из Южной Атлантики, а из района, находившегося всего лишь в 90 километрах от российских берегов.

В штабе Северного флота тревога днем 12 августа не была особенно сильной, хотя акустики флагманского крейсера «Петр Великий» и зафиксировали какой‑то хлопок. Два хлопка – один сильнее другого – слышали и акустики американских подводных лодок, и это, как сообщалось позже, их обеспокоило, так как характер звуков отличался от звука запускаемой торпеды. Позднее стало известно, что и норвежские сейсмологи зафиксировали около полудня 12 августа два «сейсмических события» – одно «малое», другое, через 2 минуты 15 секунд, более крупное – как раз из района военно‑морских учений.

Командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов отдал приказ капитану «Курска» доложить о своем местонахождении и действиях. Флагман пытался связаться с «Курском» каждые полчаса, но эфир молчал. Поздно вечером подводная лодка «Курск» была объявлена аварийной. По тревоге были подняты поисково‑спасательные службы флота и начат поиск подводной лодки. Ее безжизненный корпус был обнаружен гидроакустиками около 5 часов утра 13 августа. Рядом не оказалось специальных аварийных буев, которые всплывают автоматически и позволяют сразу же наладить связь с экипажем, – такая система помогла спасти во всех флотах не одну подводную лодку.

«Курск» лежал на глубине 108 метров, но крейсер «Петр Великий» пока ничем не мог помочь: водолазы Северного флота не работали на глубинах свыше шестидесяти метров. Ни на одном из российских флотов уже не было специального корабля‑базы и глубоководных водолазов, способных работать на глубинах до 250 метров. (Такие группы создаются теперь на морских нефтяных промыслах, но у России на Северном море подобных промыслов нет.)

В 7 часов утра 13 августа министр обороны РФ маршал Сергеев доложил о случившемся президенту Путину. Этот доклад не был особенно тревожным, речь шла о «неполадках» и «нештатной ситуации». Президенту сообщили, что на «Курске» имеются запасы воздуха и питания на неделю, что радиационная обстановка в районе нормальная, а два атомных реактора заглушаются и обеспечиваются надежной защитой автоматически. В район аварии стягиваются спасательные корабли и аппаратура; схемы аварийной связи и эвакуации экипажа, если это окажется необходимым, хорошо отработаны. К тому же командир лодки имеет возможность самостоятельно начать эвакуацию моряков через специальную сверхпрочную аварийно‑спасательную кабину‑капсулу, способную вместить весь экипаж.

У Владимира Путина не было каких‑то своих предложений; дело находилось в руках профессионалов высшего звена, которых он знал лично и которым доверял. У президента 13 августа начинался короткий пятидневный деловой отпуск: в Сочи и в Ялте шла подготовка нескольких важных встреч – с ведущими членами Российской академии наук, с главами девяти стран СНГ. Путин решил не менять своих планов, обязав военных докладывать ему каждые два часа о ситуации на Северном флоте.

Весь день 13 августа в район аварии стягивались спасательные корабли, готовили специальную аппаратуру и экипажи российских мини‑подлодок. Первый спуск аппарата типа «Колокол» со спасательного корабля «Алтай» был проведен вечером 13 августа. В этот же вечер был проведен и первый спуск подводного спасательного аппарата «Приз» со спасательного судна «Михаил Рудницкий». Спуски проводились и утром 14 августа. Гидроакустики сообщали еще 13 августа об ударах из кормовых отсеков лодки по ее корпусу, что могло свидетельствовать о жизни экипажа. Появились сообщения даже о раскодировании этих сигналов, якобы означавших: «SOS!» и «Вода!» Позднее эти сведения были оценены как ошибка… «Мы готовы были верить всему», – объяснил адмирал Попов.

Подводным аппаратам не удалось пристыковаться к спасательному люку лодки на ее кормовом отсеке. Но они смогли провести предварительное обследование корпуса лодки и обстановки вокруг нее. Это обследование продолжалось более пяти часов, и картина, которая открылась спасателям, говорила об ужасающей и непонятной катастрофе. Носовая часть лодки была разворочена, в прочном корпусе имелись крупные пробоины, отдельные куски легкого наружного корпуса лежали на дне. По корпусу лодки шли сильные разломы. Механизмы спасательной катапульты были повреждены. Лодка лежала с креном до 30 градусов, ее перископ был выдвинут, что свидетельствовало о каком‑то неожиданном, но чрезвычайно сильном ударе, который обрушился на нее на перископной глубине. При таких повреждениях ни использование спасательной кабины‑капсулы, ни подача на лодку воздуха были невозможны. Могли быть повреждены и все спасательные люки.

Адмирал Попов принял решение вызвать в свой плавучий штаб конструкторов и ученых, проектировавших и строивших «Курск» и подобные ему корабли. Об этом было доложено главкому ВМФ адмиралу Куроедову, который, в свою очередь, немедленно доложил обо всем Верховному главнокомандующему – президенту Путину. Опытный моряк и профессионал, Куроедов сделал тяжелый вывод: «Надежд на спасение мало». Это заявление адмирал повторил и публично, но российские газеты, радио, телевидение почему‑то обошли вниманием его слова, видимо, всем хотелось думать о лучшем исходе.

К раннему утру 15 августа в районе катастрофы находилось уже более двадцати надводных боевых и аварийно‑спасательных судов, а также несколько подводных лодок. Готовились к работе экипажи подводных спасателей. На тяжелом крейсере «Петр Великий» размещался штаб операции во главе с адмиралом Вячеславом Поповым, подводником с 30‑летним стажем. Из Санкт‑Петербурга прибыли специалисты, которые проектировали и создавали «Курск» и другие корабли из именитой серии, ведь до сих пор лодки этого класса не терпели серьезных аварий.

Погода не благоприятствовала спасателям: на море начался шторм, и волны достигали трехметровой высоты. Корабли, участвовавшие в спасательных работах, срывало с якорей. Тем не менее к лодке начали снова спускать специальный подводный аппарат «Приз» с экипажем из трех подводников. С большим спасательным кораблем «Приз» был соединен мощным кабелем. Задача состояла в том, чтобы пристыковаться к аварийному люку терпящей бедствие подводной лодки. Если бы удалось там закрепиться и открыть первый люк, то после выравнивания давления в переходном шлюзе можно было бы открыть второй люк в прочном корпусе и эвакуировать двенадцать человек, а затем вернуться за следующей группой. При хорошей погоде, не слишком сильных подводных течениях и небольшом крене, а главное, при исправных люках это было бы реальной задачей.

Но и первая, и вторая попытки стыковки оказались неудачными, главным образом из‑за большого крена и сильного подводного течения, сносившего «Приз» в сторону. Еще две попытки стыковки, предпринятые вечером того же дня, оказались безрезультатными. Не были успешными и те «мозговые атаки», которые предпринимались создателями «Курска» как на месте аварии, так и в большом конструкторском бюро «Рубин» в Санкт‑Петербурге, – разрушения на подводной лодке оказались неожиданно велики.

Разумеется, всех интересовал вопрос о причинах катастрофы, и версий на этот счет выдвигалось великое множество. Но окончательный вывод можно было сделать лишь после тщательного обследования всех отсеков лодки, ее корпуса и прилегающей к ней площади морского дна. В тот момент это не являлось главной задачей – надо было пытаться спасти тех, кто еще мог оставаться в живых. И надо было извлекать тела погибших моряков.

К девяти часам утра 16 августа подготовили к погружению спасательный аппарат «Бестер», который мог лучше справляться с подводными течениями и дольше работать под водой. Этот аппарат мог поднять за один раз до двадцати терпящих бедствие моряков. С других флотов в Баренцево море можно было перебросить еще один или два аппарата «Бестер», которые срочно приводили в рабочий режим. Это было немало. Весь военно‑морской флот США имел лишь два подобных спасательных аппарата на два океана, а военно‑морской флот Англии – только один. Их технические характеристики могли быть и лучше, чем у нас, но стыковочные узлы на подводных кораблях НАТО и России могли оказаться несовместимыми.

В течение всего дня 16 августа два аппарата – «Бестер» и «Приз» поочередно пытались сесть, присосаться и закрепиться на комингс‑площадке аварийно‑спасательного люка, но все было тщетно. Вообще этот день оказался для всех вовлеченных в спасательные работы людей и для всей страны особенно тяжелым. Российская Федерация имела полуторамиллионную армию, большой Военно‑морской флот, тысячи генералов и адмиралов, десятки тысяч оборонных и иных крупных предприятий. Но от прошлых времен не осталось и десятка водолазов‑глубоководников, способных открыть спасательный люк подводной лодки «Курск», лежавшей на глубине 108 метров с экипажем в 118 моряков…

Еще 15 августа В. Путин принял принципиальное решение об использовании иностранной помощи. 16 августа просьба о помощи была направлена через МИД властям Норвегии и Англии – группы спасателей в этих странах уже готовились к работе. Группу российских морских офицеров направили в штаб НАТО в Брюсселе для согласования необходимых деталей. В этот же день президент Путин долго говорил по телефону с президентом США. В Москву для консультаций прибыл даже директор ЦРУ Джордж Тенет. Командующий ВМФ В. Куроедов и вице‑премьер И. Клебанов вылетели в Североморск, чтобы работать на месте катастрофы. Но ни британские, ни норвежские спасатели не могли, разумеется, прибыть на место бедствия немедленно. Их ждали только к ночи с субботы на воскресенье – с 19 на 20 августа.

Самые трудные дни президента

Штаб Северного флота расположен в Североморске, одна из баз подводного флота – в Видяево. Это закрытые города, на въезд и работу в которых требуется разрешение. Так принято во всех странах, имеющих военно‑морской флот. Аккредитацию для работы на Северном флоте получили немногие журналисты. Тем не менее в Мурманск и на Кольский полуостров устремились сотни искателей сенсаций из России и западных стран. Все самолеты гражданской авиации, летевшие в Мурманск с 14 августа, принимали на борт больше пассажиров, чем это предусмотрено правилами безопасности. Уже 16 августа были переполнены лучшие отели города, а на следующий день заселили и все второразрядные гостиницы и пансионаты. Журналисты, приехавшие позже, снимали комнаты у жителей города.

Но что можно было узнать в Мурманске, кроме передаваемых из уст в уста диких слухов или рассказов отставных офицеров и ушедших на пенсию подводников и водолазов? Немногим больше информации могли получить и те журналисты, которые окольными путями, минуя КПП, через лес и болота, смогли проникнуть в Североморск. Они видели лишь стандартные, даже унылые улицы и дома этого города военных моряков. Все главные события разворачивались на море – почти в ста километрах от ближайшего берега. Приходилось просто придумывать.

Опровергать все те домыслы, которые были выплеснуты с 14 по 24 августа на страницы сотен газет, журналов или в эфир, нет смысла. Но можно привести несколько примеров из российской прессы.

«Катастрофа была запланирована еще в мае, когда штаб ВМФ решил провести в Баренцевом море учения по спасению якобы затонувшей подводной лодки, для чего и был выбран «Курск». Но события пошли по другому сценарию» («КоммерсантЪ»). «Активная фаза спасательной операции началась только на шестой день, а пять дней работал лишь аппарат «Колокол» без экипажа. 120 часов ушло на раскачку. Не много ли?» («Сегодня»). «Никакой спасательной операции нет! Но на борту «Курска» есть ядерные боеголовки. Целых четыре!» («Комсомольская правда»). «Говорят, что именно на «Курске» располагается штаб злосчастных учений, в ходе которых навернулась лодка. На этой лодке было девять высших чинов флота, сплошь адмиралы» (там же). «Спасательный люк лодки был, вероятно, приварен офицерами на всякий случай, а аварийный буй намертво привязан для секретности» (там же). «Подводную лодку потопила новая супер‑ракета, которой стрелял флагман «Петр Великий» (там же)». «В этой катастрофе неизвестно все: дата, причина, погода. Мы видим лишь, что Россия – это не государство, а стадо баранов, которые позволяют опробовать на себе все политические технологии Кремля» («Новая газета»). Цитировать дальше нет смысла. Общим обвинением ангажированной печати в адрес власти явилось то, что государство и военные чины обманывают граждан. Конечно, официальные сообщения с места катастрофы были небезупречны. Однако самый мощный поток дезинформации шел по России и по западным странам со страниц газет, журналов и с экранов телевизоров. Это была не критика власти, а надругательство над страной, государством, армией и погибшими на своем посту военными моряками. Это было как мародерство или ограбление убитых на поле сражения – одно из самых презираемых в любой стране преступлений.

Переживания, связанные с гибелью подводной лодки «Курск», оказались для народа России тяжелее, чем связанные с финансовой катастрофой в августе 1998 года, тяжелее тех, что были вызваны созданием и крушением ГКЧП в августе 1991‑го. Для Владимира Путина август 2000 года оказался много тяжелее августа 1999‑го, когда он принял не только пост премьера, но и ответственность за отражение ваххабитской агрессии в Дагестане. Возможно, десять дней с 14 по 23 августа были самыми тяжелыми в жизни Путина. И особенно трудными были те дни, которые он провел в Сочи и Ялте.

На корабле, который доставил президента в Крым, Путин всю дорогу ходил взад‑вперед по верхней палубе. По словам очевидцев, на него было тяжело смотреть.

Владимир Путин пережил бессилие власти еще в самом конце 80‑х годов, когда в ГДР рушилась не только Берлинская стена, но и вся система восточногерманской и советской разведки, а «Москва молчала». Это бессилие власти потрясло Путина больше всего, и об этом он говорил в серии своих интервью «От первого лица». Но теперь властью был он сам – и как Верховный главнокомандующий, и как президент, но и он молчал и не мог ничего сделать для гибнущих в Баренцевом море подводников. Решалась не военная, не политическая, не экономическая, даже не нравственная задача. На глубине в 108 метров решалась техническая задача – как открыть спасательный люк затонувшей подводной лодки «Курск» и вызволить из водного плена тех, кто, может быть, еще остался в живых. Эту задачу можно было решить или не решить только там и немедленно – на небольшой отполированной комингс‑площадке в несколько квадратных метров.

Еще в разгар спасательных работ, оказавшихся неудачными, многие газеты и некоторые политики стали требовать, чтобы Путин вылетел в Североморск и лично возглавил операцию. Эти же требования повторялись и позже.

Нет необходимости вновь втягиваться в эту дискуссию, на небольшой встрече с журналистами в Сочи Владимир Владимирович объяснил мотивы своего невмешательства в дела военных профессионалов, и я могу с ним только согласиться. В поведении Путина в эти дни не было ни ошибки, ни каких‑либо достижений с любой точки зрения. Да, мы видели бессилие высшей российской власти. Но это бессилие было бы еще более наглядным, если бы президент находился в дни трагедии в Кремле. И это бессилие власти было бы совсем невыносимым, если бы Путин принял на себя руководство спасательными работами в Североморске или на крейсере «Петр Великий».

Многие политики и публицисты, на которых лежит часть ответственности за развал российской экономики в 90‑е годы и за тяжелое положение армии и флота, попытались обрушиться с критикой не только на генералов и адмиралов, но и на президента. Борис Немцов, выступая на НТВ, заявил на всю страну в первые дни разыгравшейся драмы, что он считает поведение Владимира Путина «аморальным».

В интервью для ОРТ министр обороны И. Сергеев говорил о своем первом докладе президенту утром 13 августа. Путин прежде всего спросил маршала о судьбе ядерных реакторов, затем об оружии и экипаже. Все инструкции и уставы, действующие в ВМФ, требуют от экипажей кораблей с атомными двигателями в любой нештатной ситуации в первую очередь позаботиться о реакторе – он должен быть заглушен. После Чернобыля пояснения на этот счет просто не нужны. Затем следует позаботиться об оружии и боеприпасах, имеющих громадную разрушительную силу. Нет сомнения, что такая же последовательность действий существует и на военных флотах всех других стран. Ничего не делается здесь «любой ценой». Поэтому спекуляции многих газет на тему о том, что люди оказались для Путина «на третьем месте», были неуместны.

Еще 17 августа из Тронхейма к месту аварии «Курска» вышли два норвежских спасательных судна – одно с британской мини‑подлодкой LR5 на борту, другое с группой водолазов‑глубоководников одной из норвежских коммерческих фирм. Первое судно прибыло к месту гибели российской подлодки вечером 19 августа, второе – около часа ночи 20 августа. Весь последующий день ушел на обследование затонувшей подводной лодки и ознакомление с устройством спасательных люков и шлюза. С российской стороной были согласованы все неотложные проблемы и изготовлен специальный инструмент.

Около 8 часов утра 21 августа норвежским водолазам удалось вскрыть верхний спасательный люк девятого отсека. Шлюзовая камера оказалась заполнена водой, что сразу ставило под сомнение использование британской мини‑подлодки; как и российские аппараты, она была предназначена для спасения моряков из незатопленных отсеков. Повторное обследование судна показало, что затоплены все отсеки и живых на лодке нет. Стыковка LR5 в этих условиях становилась невозможной да и ненужной. Было решено открывать второй люк, что удалось сделать в 13 часов 21 августа.

В 15 часов 30 минут в заполненный водой отсек опустили видеокамеру, но вода еще была непрозрачной. Около 17 часов начальник штаба Северного флота адмирал Михаил Моцак официально подтвердил факт гибели всего экипажа подводной лодки К‑141 «Курск». Проникнуть в соседние восьмой и седьмой отсеки было невозможно – это требовало другой подготовки и другого оборудования.

Большая часть комментариев в российской печати посвящалась вопросу – можно или уже нельзя было спасти моряков‑подводников. Страницы газет и журналов переполнили эмоциональные, необъективные, а подчас недопустимо грубые отклики неспециалистов. «Мне непонятно, почему умники из Минобороны сразу же не подняли подводную лодку на понтонах» (Евгений Зеленев, депутат Госдумы); «Это были безобразные игрища» (Александра Маринина, писательница); «Это был привычный российский бардак» (Вероника Марченко, фонд «Право Матери»); «Все силы ушли на то, чтобы замолчать трагедию» (Борис Токарев, режиссер); «Слишком поздно позвали англичан и норвежцев» (Геннадий Селезнев и Борис Немцов, политики); «Это были не спасательные работы, а преступление» (Сергей Станкевич, бывший политик); «Я назвал бы все это вредительством» (Николай Козицын, атаман Войска Донского); «Военные обманывали Путина. Но он обязан был быстро разобраться и поставить лгунов на место, взяв дело в свои руки. Он опоздал, и люди это не пропустили. Я бы действовал иначе» (Михаил Горбачев, бывший Президент СССР).

Но и специалисты пребывали в некоторой растерянности. Их поражали масштабы разрушения лодки, которая считалась на флоте самой надежной и в течение пяти лет оправдывала свою репутацию. Что могло нанести «Курску» столь большой урон? Было очевидным сочетание нескольких причин: вероятного внешнего удара, взрыва торпедного боезапаса, аккумуляторов, баллонов со сжатым воздухом – вообще почти всего, что могло взрываться. К счастью, ничего, по‑видимому, не случилось, с крылатыми ракетами, шахты которых располагались между прочным и легким корпусами. Устойчивыми оказались и защита двух атомных реакторов, и система их автоматической остановки. Повышения радиоактивности ни внутри девятого отсека, ни вблизи лодки не наблюдалось.

Аварий на подводных лодках во всем мире было много. В 1930‑е годы в этом трагическом списке лидировали англичане, в 40‑е больше всего подводников потеряла Германия, в 50‑е чаще всего теряли подводные лодки французы. В 1960‑е годы погибли на больших глубинах две атомные лодки США с ядерным оружием на борту, и причины этих двух страшных катастроф до сих пор остаются тайной для экспертов. В 70–80‑е годы первое место в этом страшном соревновании занял Советский Союз – погибли атомные подводные лодки «К‑8» (1970), «К‑219» (1986), «К‑278» (1989). Только гибель лодки «К‑278» «Комсомолец» впервые в истории ВМФ получила сразу же самую широкую огласку.

Подробности трагедии 1986 года и гибели 42 моряков лодки «К‑219» мы узнали только через три года. Список погибших подводников на лодке «К‑8» впервые опубликовал адмирал Владимир Чернавин в своей книге «Атомный подводный» (М., 1997). Их было 52 человека. Но гибель подводного крейсера «Курск» все специалисты оценивали как самую страшную катастрофу в истории российского Военно‑морского флота.

В ночь на 19 августа президент Владимир Путин вернулся в Москву, сократив, по договоренности с другими лидерами, встречу глав государств СНГ. Путин заслушал доклады всех, кто был причастен к проведению спасательных работ, но воздержался от вмешательства в ход событий. Лишь 22 августа президент взял в свои руки все мероприятия, связанные с гибелью лодки и ее экипажа.

Газета КПРФ «Правда» утверждала, что «президент попросту раздавлен глобально срежиссированной против него кампанией травли из‑за судьбы подводной лодки “Курск”».

Но Путин не был раздавлен. Он был серьезен, молчалив и мрачен, но полон энергии. Оправдалось мнение тех наблюдателей, которые говорили, что Путин – прилежный ученик, который не пропустит необходимого для себя урока. Среда 23 августа была объявлена днем национального траура. Но еще во вторник во второй половине дня Путин вылетел в Североморск. С аэродрома он направился, однако, не в штаб флота, а в гарнизонный поселок Видяево, где жили офицеры‑подводники «Курска» и где находились собравшиеся сюда со всех концов страны родственники – всего около 600 человек.

23 августа по британскому телевидению был показам сюжет: одна из женщин, представленная как жена погибшего моряка, кричит в телекамеру на английском языке: «Если я увижу Путина, я его убью!» Но сходные сюжеты можно было видеть и читать и в российских газетах. На НТВ тоже можно было видеть женщину, которая кричала в видеокамеру: «Я не желаю встречаться с Путиным. Я его ненавижу!».

Но на деле все происходило по‑другому. В первую очередь Владимир Владимирович посетил жену погибшего капитана Лячина в их обшарпанном доме и больше часа беседовал с ней. Вместе они отправились в Дом офицеров, где в зале на 650 мест собралось более тысячи человек. Окружение и охрана президента были предельно малочисленны. Путин беседовал с собравшимися и отвечал на все вопросы, даже самые нелепые и повторяемые несколько раз, не обнаруживая никакого нетерпения, но проявляя лишь внимание и участие. Эта встреча, продолжавшаяся три часа, никем не готовилась, однако никаких инцидентов и резкостей, которых ждала ангажированная пресса, не было, как, впрочем, не было телевидения и трансляции: президент не желал делать из своей встречи с родственниками моряков зрелище. Только отдельные эпизоды пребывания Путина в Видяево смогли заснять президентские операторы и операторы из РТР. Путин искренне переживал случившееся, было очевидно, что он говорит то, что думает. «Я не представлял, что флот находится в таком ужасающем положении», – сказал президент. Но он также критиковал российские СМИ за крайнюю тенденциозность и истерию при освещении трагедии «Курска», оскорблявшую моряков. «Есть конкретные люди, – сказал В. Путин, – которые обворовали страну, армию и флот, и они пытаются сегодня манипулировать общественным сознанием».

«Родственникам погибших моряков стало легче», – свидетельствовали на следующий день почти все российские газеты. Психологи, которые присутствовали на этой встрече, говорили позднее, что выступление президента было очень грамотным и что людей подкупала искренность. «Президент оказался лучшим психотерапевтом», – отмечали «Известия». Конечно, на присутствующих произвели большое впечатление и те огромные по российским масштабам компенсации родственникам погибших, решение о которых приняли правительство и президент. Большинство погибших моряков были кормильцами своих семей, и многие просто не знали, что они будут теперь делать на Севере.

Но дело не в том, что Путин «купил» людей, как писала одна из газет. «Он говорил с нами как родной», – объясняла журналистам из ОРТ одна из матерей. Даже оппозиционная президенту пресса была удивлена. «Владимиру Путину отчасти удалось успокоить родственников погибших моряков» («Сегодня»). «На фоне рыдающих родственников Путин смотрелся не главой государства, а обычным сострадающим гражданином России. Последнее сравнение явно в его пользу, перечеркивающее все предыдущие сочинские пляжи и банально‑суховатую констатацию трагедии подлодки» («Московский комсомолец»). «Путин ушел с этой встречи президентом этого народа, который только что был готов его разорвать» («КоммерсантЪ»). «День Путина, – писали “Известия”, – был кульминацией трагедии в Видяеве. Это был кризис. Уже вечером людям стало легче. По свидетельству психологов, в ночь на 23 августа спали все».

Вечером 23 августа Владимир Владимирович Путин дал большое интервью на РТР, где попытался ответить на вопросы, которые волновали в прошедшие десять дней все общество. «Несмотря на то что я сто с небольшим дней занимаю пост президента, – сказал Путин, – тем не менее я испытываю полное чувство ответственности и чувство вины за эту трагедию. Я буду с армией и буду с флотом. И буду с народом. И вместе мы восстановим и армию, и флот, и страну. Нисколько в этом не сомневаюсь. У России всегда было будущее». Не называя имен, президент ясно дал понять, кого он считает виновным за бедственное положение России и ее Вооруженных сил.

Многие ждали разного рода отставок и расправ. Мэлор Стуруа, известный публицист еще со времен Брежнева, живущий ныне в США, писал в статье «Курскгейт»: «Владимир Путин, человек дела, кованный из чистой стали доперестроечного разлива, стал спасать самое главное – власть, ее репутацию и ее носителя, демонстрируя жесткость на грани жестокости. С его ресниц не скатилось ни единой слезы. Но можно не сомневаться, что вскоре покатятся головы козлов отпущения и мальчиков для битья. Погоны будут сдираться погонными метрами. Куроедовы сами окажутся съеденными»[1].

Это была циничная игра словами – ради «красного словца». Да, многие крупные военачальники, включая В. Куроедова, подали президенту прошения об отставке, но Путин не принял их. «Никаких огульных расправ не будет, – заявил он. – Мы должны сначала получить объективную картину причин трагедии и хода спасательных работ, понять, что произошло и есть ли виноватые».

Уже 25 августа президент подписал указ о повышении окладов во всех силовых структурах с 1 декабря 2000 года на 20 процентов. Было дано указание МЧС о создании на всех флотах специальных спасательных центров и о восстановлении службы спасателей‑глубоководников. 26 августа В. Путин подписал давно подготовленный указ о восстановлении в России высшей воинской награды – ордена Святого Георгия и знака отличия – Георгиевского креста. Предполагалось, что первыми кавалерами этих знаков воинской доблести станут, посмертно, псковские десантники, погибшие в неравном бою в Чечне.

Некоторые газеты и журналы еще несколько недель продолжали писать о «бесчеловечности власти в те безумные дни» и «ненормальном поведении президента» («Новое время»), «вакханалии вранья, устроенной высокопоставленными военными и гражданскими деятелями» («Итоги»). Уже в ноябре, когда на Баренцевом море шла сложная и опасная операция по подъему из девятого отсека тел моряков «Курска», «Новая газета» писала: «Наши источники утверждают, что трагедия с “Курском” стала предметом большой политической игры. На Окинаве состоялись переговоры между Путиным и Клинтоном, в ходе которых американская сторона убедила россиян не давать ход делу “Курска” по крайней мере до окончания выборов в США, чтобы не ослаблять шансы на победу демократа Гора»[2]. Но встреча на Окинаве происходила в конце июля, а гибель «Курска» случилась в середине августа. 11 ноября «Комсомольская правда» вышла в свет с огромным заголовком на всю первую страницу: «“Курск” потопила английская лодка и тоже погибла?».

Но эта газетная шумиха уже не оказывала почти никакого влияния на общественное настроение.

Для всех внимательных наблюдателей было очевидным, что противники Владимира Путина, главным образом из числа олигархов, владеющих крупными медиагруппами и холдингами, использовали трагедию «Курска» для атаки не просто на власть, но лично на президента. В истерике бились авторы «Новой газеты». «Путин спрятался от нас», «Он испугался ответственности», «С его нынешней репутацией трудно управлять не то что огромной страной, но и небольшой конторой»[3]. «Трагедия “Курска”, – заявлял тележурналист Дмитрий Быков из программы “Времечко”, – это для Путина ошибка роковая, критическая. Следующая, от которой боже упаси, будет для него уж точно последней, а для нас – как повезет»[4]. Сергей Иваненко, заместитель Г. Явлинского по фракции «Яблоко» в Думе, требовал расследования действий президента Путина «буквально по часам и минутам». Эксперты многих партий заявляли, что доверие к Путину упадет в стране на 30 или 50 процентов и будет падать дальше. Однако первые же опросы общественного мнения, проведенные 19–21 августа, показали, что доверие российских граждан к президенту продолжало оставаться на небывало высоком уровне, что вызвало растерянность у его противников. «Путину еще верят», – с сожалением констатировала газета «Ведомости»[5]. «Владимир Путин для большинства остается вне подозрений», – отмечала также газета «Время МН»[6].

Еще 23 августа Борис Кагарлицкий заявлял, что «народ проснулся», что гибель «Курска» – это «событие, подобное разгрому русского флота под Цусимой в 1905 году, и оно будет иметь те же последствия». «Терпение кончилось, и миллионы людей испытывают к власти в Кремле не недовольство, а отвращение»[7]. Вспоминали даже «Аврору» и решающую роль моряков в Октябрьской революции. Но уже через два дня Леонид Радзиховский из газеты «Сегодня» с отчаянием восклицал: «Народ, как и всю последнюю тысячу лет, безмолвствует, никакие телевизионные и газетные залпы его не будят»[8]. Однако на самом деле народ не безмолвствовал. Он поддержал армию и флот, поддержал президента, а не мародеров от политики.

Из военных деятелей с резкими, но крайне неубедительными обвинениями в адрес морского и общеармейского руководства выступил только бывший министр обороны РФ и депутат Государственной думы генерал армии Игорь Родионов, вдруг обнаруживший «течь всего российского государственного корабля», а также конец «общественного долготерпения»[9]. Еще более глобальные выводы делал Леонид Куликов из «Общей газеты». «Для российской культуры, – писал он, – чужеродны атомные подводные лодки. Страна потерпела самое унизительное поражение – культурное. Мы должны признать свое поражение в противостоянии с цивилизованным миром и занять в нем соответствующее нашему состоянию место, либо мир перестанет делать вид, что принимает нас всерьез»[10].

Но такое самоуничижение могло бы только ухудшить не слишком завидное состояние России и ее Вооруженных сил. Резонными были сомнения некоторых специалистов по общественной психологии – а нужно ли было собирать в Видяево сотни родственников военных моряков «Курска» со всей территории СНГ? «Когда случается катастрофа, – отмечала проректор Московского психолого‑социального института Людмила Шарендо, – трудно ожидать от людей адекватного отношения. Но ведь пора научиться ориентироваться и в экстремальных ситуациях. Иначе – в ком рассудок уцелеет? Прежде всего нужны специальные усилия, чтобы избежать скопления людей, захваченных одним и тем же потрясением. Это хорошо известно с давних времен. Однако люди, принимающие разного рода решения, порою просто содействуют разрастанию психического кошмара»[11].

Отклики западной печати на трагедию «Курска» – это отдельная проблема, требующая отдельного разговора. И здесь многие газеты и журналы обратили острие своей критики на фигуру нового российского президента. Немецкая газета «Тагесцайтунг» писала: «…Президенту Путину не позавидуешь. Последствия трагических событий в Баренцевом море для самого Путина могут оказаться фатальными. Дело не только в том, что имидж Путина в глазах россиян поблек и что население начало разочаровываться в новом президенте. Неизменно возникает вопрос о его политической дееспособности»[12].

Однако большинство западных экспертов старались поставить под сомнение состояние российских Вооруженных сил и прежде всего их стратегические ядерные системы. Уже в первые дни трагедии западные агентства распространили заявление одного из крупных в прошлом деятелей военно‑морской разведки США Питера Хачтаузена: «Я удивлен, что этого не произошло раньше. Весь этот флот – это одна готовая случиться авария. Из‑за нехватки средств российские Вооруженные силы приходят в упадок и не могут должным образом обеспечить обслуживание своих кораблей и подводных лодок»[13]. Еще резче писала испанская газета «Эль Мундо»: «Корабль “Курск” – это метафора военной и экономической деградации России. Каковы бы ни были причины и развязка трагедии в Баренцевом море, с уверенностью можно сказать одно: ВМФ России не располагает ресурсами, чтобы содержать атомные подводные лодки»[14].

В этих заявлениях о трудном положении российской армии и флота имелась, конечно, доля истины, но они были слишком поверхностны, преждевременны и необъективны. Россия не собиралась отказываться от сильного военно‑морского флота, как и от других стратегических систем вооружения. Утверждения о том, что Россия обладает таким оружием, которым не в состоянии управлять, и что «будущее России заключается в демонтаже военно‑промышленного комплекса, а не в его усилении, как это обещал сделать Путин перед его избранием», – эти утверждения можно особенно не комментировать, их мотивы понятны. Одна из американских газет не удержалась даже от «юридического совета»: «Ответственные за катастрофу “Курска” должны предстать перед судом, а жюри присяжных должно состоять из родителей, жен и детей убитых моряков»[15].

А что если тщательное расследование катастрофы показало бы в дальнейшем, что главным виновником гибели российской подводной лодки была одна из американских подводных лодок, наблюдавших за военными учениями в Баренцевом море?

Немецкая «Эсслинер цайтунг» выглядела более объективной. «Не нужно делать вид, – писала эта газета, – что мы на Западе в состоянии справиться со всеми техническими проблемами. Лишь три недели назад самолет “Конкорд”, считавшийся чудом западной технологии, просто рухнул на землю. Нам придется смириться с тем, что там, где люди обслуживают технику, в любое время и в любом месте может произойти ошибка. Не всегда их последствия являются столь драматичными, как в случае с “Курском”, но причиной катастроф всегда является человек»[16].

Уже после трагедии в Баренцевом море в Персидский залив рухнул аэробус «А‑320», и жертвами этой катастрофы стали 143 человека из двадцати стран. А ведь эта машина совместного европейского производства считалась одной из самых надежных. В Средиземном море летом 2000 года потерпела аварию британская подводная лодка «Тайрлесс». На ней оказался поврежденным один из атомных реакторов, и она пришла в Гибралтар за помощью. Еще в начале 2000 года в окрестностях Нью‑Йорка рухнул на землю огромный «боинг». И это случилось, как показало расследование, не в результате террористического акта, как об этом писали вначале газеты, а в результате банального короткого замыкания в одном из узлов двигателя.

Но самая крупная техническая катастрофа 2000 года произошла в Альпах в фуникулерном поезде, поднимавшемся на вершину 3200‑метровой горы близ местечка Капрун в Австрии. Пожар, который вспыхнул в последнем вагоне этого поезда за несколько секунд до его входа в тоннель, привел к гибели 155 человек, в том числе детей, которые либо сгорели заживо, либо задохнулись. А между тем эти фуникулерные поезда считались настолько надежными, что их не оборудовали даже огнетушителями. Короткое замыкание привело и к большому пожару на Останкинской телебашне в Москве – все в том же августе 2000 года.

На этот раз обвинять в случившейся катастрофе Президента Российской Федерации не стали, хотя отдельные попытки такого рода были и здесь.

Еще осенью 1999 года, а затем и в первые месяцы 2000 года Владимир Владимирович Путин провел много встреч в Белом доме и в Кремле с политиками разных стран. Однако это были, как правило, встречи не на высшем уровне, и главной целью иностранных государственных деятелей являлась не выработка каких‑либо новых соглашений, а изучение ситуации в России и знакомство с новым российским лидером. Это и понятно: в стране происходила смена как политического режима, так и политических поколений. В 1998–1999 годах ни один из аналитических центров Запада не предсказывал появления во главе России такого необычного политика, как Владимир Путин. Имелся список из десяти‑двенадцати имен, но В. Путина в этом списке не было, и даже в ЦРУ, как оказалось, о нем практически ничего не знали.

Теперь нового российского лидера внимательно изучали политики и бизнесмены, политологи и журналисты. В печати западных стран еще в октябре‑декабре 1999 года были опубликованы сотни статей о Путине. Здесь нашлось место многочисленным критическим оценкам, связанным главным образом с работой Путина в «органах». Однако наряду с чувством раздражения и даже горечи встречались удивление и неподдельный интерес к новому российскому лидеру. «В борьбе за место преемника Ельцина, – писала газета “Вашингтон пост”, – неожиданно вышел на авансцену Путин, который сделал ставку на исход непредсказуемой войны. Профессиональный разведчик, который долгое время был агентом КГБ на линии фронта холодной войны в Восточной Германии, Путин ведет себя на публике сдержанно, сурово и сухо. Опираясь на имидж “крутого парня”, он использует чувство оскорбленного самолюбия и раздражение, которые преобладают в настроении россиян. Он завоевал лояльность Вооруженных сил, чувствующих себя униженными. Ясно одно – у Путина большое политическое будущее»[17].

«За истекшие 100 дней, – писала парижская газета “Фигаро”, – Владимир Путин прочно обосновался у кормила власти. Этот прежде неизвестный деятель, на которого никто не стал бы делать ставку, теперь намного опережает всех других при всех опросах. Бывший агент КГБ стал знаменосцем войны в Чечне, полностью взяв на себя ответственность за военные операции. Поддерживаемый общественностью и генералами, он обеспечил себе широкое поле для маневра и невиданную популярность. Все представители либеральных партий собираются один за другим под его знамена. Даже коммунист Геннадий Зюганов, а также Евгений Примаков и мэр Москвы Юрий Лужков, считающиеся его самыми ярыми противниками, не исключают возможности сотрудничества с ним. Это ошеломляющее развитие событий позволило Путину предстать во всем своем блеске, обеспечивая ему все большую независимость от “семьи”»[18].

«У Путина нет харизмы, – отмечала швейцарская газета “Тагес‑Анцайгер”. – Он говорит тихо, но ясно и понятно и не любит жестикулировать. Иногда он шутит, но сразу становится серьезным. Путин не вызывает у населения того чувства неловкости, которое вызывал Ельцин. Несмотря на свою сдержанность, премьер олицетворяет собой решительность и достоинство русского народа, и населению это нравится. Его популярность удивительно высока и сравнима лишь с былой популярностью Ельцина, а чеченская война превратила Путина в национального героя»[19].

После добровольной отставки Бориса Ельцина и назначения досрочных выборов Президента Российской Федерации внимание западной печати к Путину, естественно, возросло, но усилились и сомнения. Путина называли «уравнением со многими неизвестными», «котом в мешке», «чистым листом», даже «волком в овечьей шкуре». Газеты писали о Путине как о «загадочном политике», который «поднялся вверх с головокружительной быстротой» и «цели которого не ясны». Одна немецкая газета писала с удивлением, что «Путин производит впечатление человека, способного ходить по поверхности воды»[20].

Тем более интересными были оценки Владимира Путина со стороны крупных западных политиков, которые в первые месяцы 2000 года встречались с Президентом РФ. Неоднократно и очень высоко оценивал нового российского лидера британский премьер Тони Блэр, который был первым из западных лидеров, встречавшимся с Путиным в начале года. «Путин в высшей степени разумен и точно знает, чего он хочет добиться в России», – сказал, в частности, Блэр. Французский министр иностранных дел Юбер Ведрин, который имел с Путиным в начале февраля довольно продолжительную и острую беседу, был более конкретен: «Этот человек наделен сильным характером. Я увидел в нем патриота, охваченного идеей величия его страны. Он желает, чтобы Россия заняла подобающее ей место и была уважаема в мире. Умный, сосредоточенный и острый собеседник, Путин не ведет записей. Он живо реагирует на беседу, прерывает говорящего и демонстрирует ясный, точный и быстрый ум и видение ситуации. Это одновременно хладнокровный и увлеченный человек»[21].

Вполне благоприятное впечатление произвел Владимир Владимирович Путин и на госсекретаря США Мадлен Олбрайт. «Это человек, с которым можно иметь дело», – сказала американская «железная леди». Общий смысл ее высказываний сводился к тому, что Владимир Путин – это хуже, чем хотелось бы американцам, но гораздо лучше, чем могло бы быть[22]. На Олбрайт, как и на Ведрина, произвело сильное впечатление то обстоятельство, что около трех часов (гораздо дольше, чем это планировалось) Путин обсуждал с ней самые разные и сложные темы, включая Чечню, контроль над вооружениями и проблемы нераспространения ядерного оружия, а также проблемы ПРО (противоракетной обороны), не заглядывая при этом ни в какие бумаги.

Победа В. Путина на президентских выборах 26 марта 2000 года также широко комментировалась в печати всех стран, которые в той или иной степени были связаны с Россией. Однако многие из оценок влиятельных западных газет оказались крайне поверхностными и неадекватными. «Российские толстосумы помогли Путину взобраться на вершину власти, – писала британская газета “Обсервер”. – С победой Путина Россия отправляется в путешествие в неизвестность, и вполне вероятно, что крупный капитал будет играть в этой стране все большую и большую роль. Путин дружит с Березовским и, может быть, находится в его руках», – замечала газета, ссылаясь на мнение Игоря Малашенко[23]. «Победа Путина – это победа, и очень большая победа, российской олигархии», – сообщала своим читателям испанская газета «Эль Мундо»[24]. «Ни у кого не вызывает сомнений, – заявляла итальянская газета “Коррьере делла Сера”, – что своим неудержимым взлетом Путин обязан безоговорочной поддержке со стороны своих “друзей”‑олигархов, контролирующих телевидение и газеты»[25].

Были, правда, и прямо противоположные суждения о том, что Путин быстро положит конец коррупции и власти олигархов, что он «незамысловат, как стакан чая», что это всего лишь «второй Андропов». Наиболее разумно, пожалуй, суждение американской газеты «Бостон глоуб». «В ходе поразительной избирательной кампании, – писала эта газета, – Путину удалось показать каждой группе избирателей волшебное зеркало, в котором каждая из них увидела скрытого сторонника собственных устремлений. С философской точки зрения, три качества Путина стояли выше других: реализм, прагматизм и патриотизм. Ни один предыдущий российский лидер не говорил со своими гражданами с такой жестокой откровенностью. Все это предоставляет западным разработчикам политики прекрасную возможность для сотрудничества, и президент Клинтон не должен упустить этот шанс, хотя его администрация и вступает в последний год своей деятельности»[26].

После официального вступления в должность Президента Российской Федерации активность Владимира Путина во внешней политике стала возрастать. Уже в мае 2000 года Путин провел встречи и беседы почти со всеми лидерами государств СНГ. В Кремле готовились к визиту в Москву президента США Билла Клинтона, а также к большой поездке российского президента в страны Западной Европы. Одновременно шла разработка обновленной концепции внешней политики Российской Федерации.

Россия больше не ставила перед собой каких‑либо глобальных, а тем более идеологических задач супердержавы. Новая концепция явилась концепцией многополярной системы международных отношений, реально отражающей многоликость современного мира с многообразием его интересов. Однако положение России в мире определялось не только в качестве одного из европейских государств, но и как великой евразийской державы, которая несет ответственность за поддержание безопасности в мире по всем направлениям как на глобальном, так и на региональном уровне. «Являясь постоянным членом Совета Безопасности ООН, – говорилось в этом документе, – обладая значительным потенциалом и ресурсами во всех областях жизнедеятельности, поддерживая интенсивные отношения с ведущими государствами мира, Россия оказывает существенное влияние на формирование нового мироустройства»[27].

Вскоре после встреч и переговоров с Биллом Клинтоном в Москве, главной темой которых был новый американский проект развертывания национальной системы ПРО, проект, в который были вложены уже громадные средства и который нигде, пожалуй, кроме США, не встретил поддержки, Владимир Путин, как Президент России, совершил два своих первых официальных визита в страны Западной Европы – сначала в Италию, а через несколько дней в Испанию и Германию. Путин встречался с лидерами этих стран, с общественными деятелями и бизнесменами, участвовал в некоторых культурных мероприятиях, был принят в Ватикане папой римским. Обсуждались некоторые важные инициативы, например создание общей европейской системы ПРО – в ответ на сомнительный американский проект.

Сенсаций не наблюдалось, но общие результаты этих визитов были оценены всеми экспертами как позитивные. «Я буду долго и хорошо сотрудничать с Путиным. Это несомненно», – заявил в одном из своих интервью об итогах встречи с российским президентом канцлер ФРГ Герхард Шрёдер. Неплохими оказались результаты и экономических переговоров. Страны, в которых побывал российский президент, не являются членами ядерного клуба, хотя и входят в НАТО. Но именно поэтому все они с очень большим сомнением восприняли американские планы ограниченного национального ПРО, а к предложениям Путина отнеслись, по крайней мере, с явным интересом. Как говорили профессиональные дипломаты, Владимир Путин предпринял атаку с флангов на американский проект, вовлекая неядерные страны в обсуждение главных вопросов европейской безопасности.

Нет необходимости говорить здесь обо всех деталях стремительного, но насыщенного визита В. Путина в страны Западной Европы. Европейские лидеры увидели настойчивого, уверенного в себе и компетентного политика, очень сильно отличающегося от Б. Ельцина и по стилю поведения, и по характеру ведения переговоров. Не было никакой фамильярности, встреч «без галстуков». Путин не стремился изображать из себя ни царствующую особу, ни супермена. Он не проявлял ни высокомерия, ни дешевых попыток обязательно понравиться собеседнику, он не нарушал принятый этикет. Как отмечал профессиональный дипломат и бывший министр иностранных дел СССР Александр Бессмертных: «Путин – скорее европейский, немного скучноватый тип современного политика, деловитого и прагматического, добивающегося своих целей. Для нынешней России это хорошо»[28]. Одна из статей в германской печати имела заголовок: «Путин – немец». И действительно, немцам очень понравилось, что Президент России говорил с ними на хорошем немецком языке.

Однако именно в этом для партнеров Владимира Путина были и трудности: у них уже сложился свой стереотип русского лидера – от Хрущева до Ельцина, и Путин этому стереотипу не соответствовал. Один из российских экспертов из Академии государственной службы при Президенте РФ, Екатерина Михайлова писала по этому поводу: «Все, что Путин демонстрирует мировому сообществу, для зарубежного политического истеблишмента неожиданно, странно и непривычно. Это идет вразрез с восприятием государственных деятелей СССР и России, выработанным за прошедшие десятилетия. Вместе с тем ясно, что перед ними политик нового типа, за которым при этом громадная, ядерная держава. Это и пугает, и настораживает, заставляет не только искать политические контакты, но и демонстрировать взаимопонимание и лояльность. У Запада нет опыта работы с государственными деятелями этого типа, все политические методики отработаны с учетом менталитета членов Политбюро, партхозактива, секретарей обкома и т. д. Даже Горбачев, который пытался проводить политику гласности и открытости, сам политиком нового типа не был»[29].

Однако бросалось в глаза, что западная печать и телевидение, которые уделяли много внимания главе российского государства в январе, марте или мае 2000 года, в июне говорили о нем мало, хотя теперь он был ближе. Сообщения о встречах и пресс‑конференциях Владимира Путина почти не излагались на первых страницах газет. Некоторые обозреватели связывали это показное равнодушие западных СМИ с войной в Чечне или с «делом Гусинского». Но война в Чечне шла давно, а «делу Гусинского» на Западе также не уделялось большого внимания. Еще по освещению событий 1999 года в Югославии мы могли убедиться, что западная печать достаточно хорошо управляема, и надо полагать, что она реагировала в июне 2000 года на какие‑то ясные для нее сигналы.

Поражала и тенденциозность многих материалов о В. Путине. Например, итальянский журналист Джульетто Кьеза, бывший коммунист, двадцать лет работавший в СССР и России, друживший с Михаилом Горбачевым, писал о визите Путина в Италию: «Сразу видно, что он шьет костюмы в старом советском стиле. Это заметно по длинным рукавам пиджака Путина, которые покрывают его вспотевшие на летнем солнцепеке руки. Это видно и по узлу его галстука. Так галстук уже не принято завязывать даже в самой России. Узлы на галстуке поменялись после того, как молодые реформаторы, вроде Чубайса, Авена, Березовского и Гайдара, стали заказывать себе одежду прямо из Лондона, Парижа и Рима. Нам, итальянцам, удалось рассмотреть вблизи человека, олицетворяющего собой результат самого невероятного, самого фантастического и самого циничного манипулирования целой страной. План манипуляторов, как известно, заключался в том, чтобы в течение шести месяцев привести к власти человека, который до этого был “Никто”. Да и самому этому человеку никогда не могло прийти в голову, что он может оказаться на вершине политического олимпа. Складывается впечатление, что его выбрали с помощью компьютера, дав задание отыскать человека, не имеющего ни прошлого, ни лица, ни харизмы. Не подлеца, но и не героя. Человека, имеющего обычные добродетели и пороки, со скромным и ограниченным мировоззрением. Операция удалась на славу, и 26 марта господин “Никто” стал Царем»[30].

Сходным образом писали и говорили о Путине и многие другие журналисты, но это было в декабре 1999 года или в январе‑феврале 2000 года (хотя и без того высокомерия, которое странным образом возобладало в статьях Джульетто Кьезы). Но в июне 2000 года казалось неуместным публиковать все эти примитивные конспирологические рассуждения в духе теории заговора как главной движущей силы истории. Очень большой объем информации о Путине и его пути к вершинам власти в России уже не позволял говорить о нем как о господине «Никто», да и как о «Царе» тоже.

Впрочем, сам Путин спокойно отнесся ко всем обстоятельствам и комментариям, связанным с его поездкой в страны Европы, и, как мы убедились в июле, внес надлежащие коррективы.

В июле 2000 года восточное направление стало основным во внешней политике Президента России. Первым этапом здесь было участие Владимира Путина во встрече «Шанхайской пятерки» в Душанбе. В это объединение входили до сих пор Россия и Китай, Казахстан, Киргизия и Таджикистан. Туркмения давно уже объявила о своем полном нейтралитете в регионе и отказалась входить в какие‑либо объединения. Пытался дистанцироваться от России и Узбекистан – самая развитая в экономическом и культурном отношении страна в Средней Азии, претендовавшая на лидерство в регионе. Но на этот раз в Душанбе прилетел и президент Узбекистана Ислам Каримов, для чего были веские причины.

Именно летом 2000 года радикальное исламское движение «Талибан» одержало ряд побед на севере Афганистана, что позволило талибам приблизиться к границам государств постсоветской Средней Азии. Это воодушевило вооруженных фундаменталистов Таджикистана, Узбекистана и Киргизии, укрывшихся в труднодоступных горных районах обширного региона. При поддержке талибов одна из крупных банд радикалов начала наступление на Узбекистан. Конечной целью похода являлось, по мнению экспертов, создание исламского государства в плодородной и многонаселенной Ферганской долине. В регионе складывалась обстановка, потенциально более опасная, чем в Чечне в 1999 году.