Этот вопрос, прозвучавший на Международном экономическом форуме в Давосе в конце января 2000 года, относился не только к экономическим воззрениям В. Путина. Он относился прежде всего к его политическим взглядам и идеологии. В отличие от своих главных конкурентов на президентских выборах – Геннадия Зюганова, Григория Явлинского и Владимира Жириновского, выступавших от определенных партий и идеологических направлений (коммунистов, либералов и националистов), – Владимир Путин не был кандидатом какой‑либо партии или блока. И свою экономическую, политическую и идеологическую позицию он не сформулировал с достаточной четкостью.

В марте 2000 года это дало ему, однако, немало преимуществ, и он смог получить не только голоса избирателей, сочувствовавших центру, но и поддержку значительной части как правого, так и левого электората. Нельзя сказать, что Путин в ходе избирательной борьбы вообще не высказывал своих политических и идеологических предпочтений. Он говорил о патриотизме, о сильном государстве, о приверженности демократии и законности, о защите безопасности России и повышении благосостояния ее граждан. Но эти же слова, хотя и с разным ударением, произносили и многие другие политики…

Борис Ельцин также не примыкал ни к одной из многочисленных российских партий, хотя и высказывал иногда пожелание о создании какой‑то новой политической партии, в которой он мог бы работать. Однако политический облик Ельцина был все‑таки более очевидным, чем у его преемника. Ельцин вступил в мир публичной политики еще в 1985 году, он пришел в демократическое движение из верхов КПСС, и это требовало от него постоянной демонстрации антикоммунизма – а это тоже идеологическая платформа. Утверждали, что и В. Путин – антикоммунист, ибо он ставит во главу угла национальную традицию. Однако выступать в защиту русских национальных традиций – это вовсе не означает антикоммунизм. В. Путин шестнадцать лет работал в советской внешней разведке. На всех должностях, которые он там занимал, он должен был демонстрировать высокий профессионализм, исполнительность, мужество, но не идеологические предпочтения. Он был членом КПСС, и в его лояльности к партии и партийной идеологии ни у кого не было сомнений. «Я был нормальным советским человеком», – говорил позднее сам Владимир Путин о своих взглядах в 70–80‑е годы.

Даже после избрания его Президентом Российской Федерации и вступления в должность В. Путин воздерживался от четкого определения своих идеологических позиций, и это порождало немало толкований или попыток произвольно причислить его к тому или иному из политических течений. Путина определяли и как «западника, равнодушного к идее особого русского пути» (А. Ципко), и как «антизападника, который ускорит новый исторический поворот России» (А. Нагорный). «Путин – несомненный демократ», – заявлял Муртаза Рахимов. «Нет, – возражал Владимир Рыжков, – Путин, скорее, консерватор, чем демократ, он сторонник жесткой власти». «Путин – гуманистический либерал», – говорил Анатолий Лукьянов. «Нет, он прагматик, близкий голлизму, и его позицию невозможно определить идеологическими штампами», – заявлял Игорь Шабдурасулов. «Так кто же такой Путин, – с раздражением восклицал П. Акопов из “Известий”, – западник или славянофил, сторонник втискивания России в “мировую цивилизацию” или приверженец “особого русского пути”? Ответа на этот вопрос нет даже у самого Путина. Волею случая получивший верховную власть в переживающей глубочайший кризис России, полковник Путин действительно не знает, что ему делать и в какую сторону идти. Это почти незаметно только потому, что, в отличие от другого полковника – Николая Романова, правившего Россией в начале века, – Путин обладает решительностью и не склонен к интеллигентской рефлексии по поводу каждого своего действия. Но Россия стоит на перепутье, и направление ее развития, как и сто лет назад, во многом зависит от полковника, совершенно не подходящего на роль лидера великого государства в эпоху перемен»[1].

О том же, но другими словами писала и Л. Цуканова из «Нового времени»: «Большая часть российской интеллигенции довольно нервно относится к президенту. Ей многое не нравится в том, что он делает, но одновременно многое нравится в том, что он говорит. Это для интеллигенции тяжелое испытание: вербальная реальность для нее не менее значима, чем действительная. Поэтому во многих, особенно печатных, изданиях присутствует нота раздраженного ожидания: когда же наконец Путин, этот “черный ящик”, откроется до конца и объяснит, чего же он хочет и что же он будет делать»[2]. Сама Цуканова считала, что Путин будет строить хорошо управляемое, но бюрократическое и вполне советское государство, в котором свобода печати будет ограничена. Я. Кротов из «Общей газеты» был еще более пессимистичен. В России, по его мнению, «будут сохранены в основном коммунистические отношения, а в качестве идеологии нам предложат православие и “культ личности Путина”. Архиерейские соборы заменят собой пленумы ЦК, а народ получит покой, любой, который он жаждет, “бюрократический, кладбищенский, кровавый”»[3].

Эти обвинения и претензии к Путину были несправедливы. В стране, где совсем недавно рухнул авторитарный идеологический режим, для большинства граждан не было ни необходимости, ни возможности торопиться с переходом к какой‑то новой, а тем более общей для всех идеологии. Перед нами возникли идеологические альтернативы, и выбор для многих людей, в том числе и для президента, оказался очень труден.

Владимир Путин пришел к власти не как националист, а как государственник и патриот, и он ссылается в первую очередь на Конституцию, в разработке которой приняли участие главным образом либеральные идеологи, включая и А. Собчака. Однако Конституция – это не идеология, ее либерализм имеет, как это принято говорить, «рамочный характер». Поэтому верность Конституции может сочетаться с приверженностью разным идеологиям и разным религиям.

Но нужна ли вообще России какая‑то новая национальная или государственная идеология? Некоторые публицисты утверждали, что в России уже утрачен интерес и доверие к любой идеологии и что это, может быть, даже хорошо. «Существует ли в российском обществе запрос на идеологию, потребность в ней? – спрашивал В. Соловей и сам же отвечал: – Это очень сомнительно. В отечественном социуме преобладает отвращение к любой идеологии, кто бы ее ни исповедовал»[4].

Нет, утверждал Н. Павлов, Россия не может существовать без своей идеологии: «Россия должна найти свой стержень, свой путь, который есть у каждой цивилизации, нации, государства, нечто объединяющее людей в единое целое в духовном, политическом и иных отношениях. Россия – страна идеологическая, в том смысле, что социальная или миссионерская идея традиционно играла здесь роль, объединяющую и придающую смысл любой деятельности. Именно идея, не обязательно официальная, особого пути и предназначения России поддерживала ее единство»[5].

Александр Проханов из газеты «Завтра» и бывший губернатор Санкт‑Петербурга Владимир Яковлев были также убеждены в том, что России необходима новая идеологическая формула и что Россия даже «беременна» новой идеологией. И тот, кто сможет найти слова и формулы для нее, «тот станет одним из величайших людей нашей эпохи, ибо это сделать очень непросто»[6].

От президента ждал ответа на самые «проклятые вопросы» российской истории и доктор философских наук Александр Ципко. Именно Путин должен, по мнению Ципко, не только провозгласить, но и объяснить тотальную преемственность трех этапов российской истории XX века и показать, какие ценности мы ставим во главу угла, строя будущее. Путин должен решить проблему «белых и красных», и именно он должен «поставить вопрос об ответственности граждан и за тех лидеров, которым они поклоняются, и за те идеи, которые они выбирают»[7].

Все это очень спорные рассуждения и требования.

На самом деле в России не было ни возможности, ни необходимости в создании какой‑то новой общегосударственной или национальной идеологии, а также в определении общих для всех граждан страны идеологических ценностей. И дело не только в Конституции Российской Федерации, в которой ясно говорится, что у нас в стране «признается идеологическое многообразие» и что «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной» (статья 13). Сторонники единой национальной и государственной идеи могут ведь потребовать в соответствии с найденной ими формулой изменить и российскую Конституцию…

В России с ее сложной социальной структурой, с ее богатой, но противоречивой историей, с ее многонациональностью, громадной территорией, на которой веками уживались люди с разной культурой и религией, в такой России спор между западниками и славянофилами, между националистами и интернационалистами, коммунистами и либералами, радикалами и консерваторами, социал‑демократами и либерал‑демократами может продолжаться вечно, и в этом нет ничего плохого. Если исключить такие традиционные ценности, как семья, дети, здоровье, душевное спокойствие и благосостояние, то все остальные, даже базовые, ценности у российских граждан существенно различаются.

На вопрос о том, «Какая идеология является, по вашему мнению, наиболее приемлемой для России?» – в марте 2003 года 28 процентов российских граждан назвали патриотизм, 23 процента – демократию, 11 процентов – национальную самобытность, 10 процентов – державность, 10 процентов – социализм, 8 процентов – коммунизм, 3 процента – капитализм, 3 процента – религиозность; 9 процентов граждан затруднились дать ответ. Речь шла в данном случае о самой главной идее, а не об их сочетании, например о сочетании социализма и демократии. В России и сегодня при разных опросах от 50 до 60 процентов граждан называют себя верующими, и около 80 процентов из этих людей относят себя к православным. Но только около 10 процентов российских граждан регулярно посещают церковь, и еще меньшее число людей продолжает молиться – своими или церковными молитвами[8]. При оценке западных и традиционных российских ценностей только 15 процентов граждан заявили, что Россия должна полностью или частично ориентироваться на западные ценности. Более 50 процентов граждан страны были убеждены в необходимости ориентироваться на традиционные русские ценности[9]. Активными коммунистами назвали себя 8 процентов граждан, но еще около 15 процентов заявили, что они не отвергают коммунистическую идеологию, а считают ее одной из важных ценностей общества. Более 40 процентов граждан страны считали и продолжают считать важными все главные достижения Советского Союза и советские ценности и сожалеют о том, что многие из них оказались утраченными[10].

Чрезвычайно важными, но также очень различными являются оценки российскими гражданами наиболее значительных событий и исторических фигур российского и советского прошлого. Такие оценки являются важнейшей частью национальной и исторической идентификации как отдельных граждан, так и всего общества и тех наций, которые в это общество входят; в России это в первую очередь русская нация. Как известно, нация – это исторически сложившаяся общность территории, языка, культуры, религии, определенных психических и физических черт, традиций и обычаев, но также и исторической судьбы. Однако разные граждане России по‑разному определяют сегодня эту судьбу. Так, при разных опросах более 50 процентов российских граждан положительно оценивали фигуру и реформы Петра Великого. Но около 30 процентов граждан страны оценивали в 2000 году деятельность Сталина также положительно, а в 2003 году деятельность Сталина одобрили уже 40 процентов опрошенных[11]. Несколько меньшее число граждан России положительно оценили и деятельность Ленина. В списке десяти самых выдающихся общественных деятелей, «людей столетия» для России на первое место в 2000 году вышел Ленин, а на второе Сталин. Но шестое и девятое места в этом списке заняли соответственно А. Д. Сахаров и А. И. Солженицын.

Эти примеры различия в ценностных ориентациях российских граждан можно продолжить. У многих идеологов и политиков они вызывают огорчение и даже удивление. Лишь отчасти эти различия свидетельствуют о растерянности и дезориентации граждан страны. Слишком грубо и быстро производилось и в 1917–1918 годах, и в 1991–1992 годах разрушение базовых духовных и идеологических ценностей российского общества. Но кроме смещения и смешения понятий в нынешней идеологической многоголосице можно видеть естественное и неизбежное для такого сложного общества, каким является сегодня общество российское, наличие политических и идеологических разногласий. Советское единомыслие кончилось, и вновь возвращать страну к какому‑то единомыслию на новой основе не могут и не должны пытаться ни Зюганов, ни Путин, ни Явлинский.

Что же в этом случае объединяет Россию как государство и как страну, не давая ей распадаться? Одна лишь Конституция?

Очевидно, что Конституции и законов для этого недостаточно, как недостаточно и религии. Россию объединяют общая воля ее народов к совместной жизни, ее история и традиции, ее язык и культура, а также единство ее экономики. Россияне – это лишь отчасти этническая, но в еще большей степени культурно‑историческая общность людей, суперэтнос, живущий на определенной исторически сложившейся территории. Но это именно те скрепы, которые образуют и держат любую большую страну.

Необходимость гражданского общества

Российские граждане не нуждаются в выработке единой для всех новой идеологии, но они нуждаются в создании такой единой для всех общественной среды, которая получила название гражданского общества. Такое гражданское общество и, соответственно, независимое общественное мнение только начали возникать в нашей стране, и именно этот процесс мы все должны ускорять и поддерживать. Да, мы должны укреплять и усиливать российские государственные институты, но также и независимое от государства гражданское общество, которое базируется на суверенных правах, самостоятельности и свободном выборе граждан страны.

Гражданское общество – это общество, способное к самоорганизации и инициативе, оно не может игнорировать сигналы, которые идут сверху, но оно также создает движение снизу вверх. Гражданское общество предполагает образование независимых от «верхов» общественных и политических структур, которые способны сами решать свои дела и осуществлять необходимый контроль за деятельностью властей. В Советском Союзе не было гражданского общества, а наблюдалось сложное сочетание «винтиков» и других деталей с единым управлением из Кремля. Гражданское общество – это гораздо более сложное образование, где имеется несколько центров гражданской инициативы и есть реальное разделение властей. Общественные и политические организации в гражданском обществе – это не «приводные ремни», они не должны руководствоваться какой‑то одной идеологией и могут вести своих членов разными путями, но к одной «великой» цели. У них могут быть разные идеологии и разные цели.

Да, конечно, гражданское общество в новой России делает еще первые шаги. Можно в основном согласиться с мнением В. Фадеева из журнала «Эксперт», что «структура российского общества пока примитивна и не заряжена на развитие. Пролетариат иногда возникает в общественной жизни в виде шахтерских забастовок. Крестьян как будто не существует вовсе, даже фермеров, с которыми так носились в конце восьмидесятых. Профсоюзы – ручные, никто и фамилий их руководителей не помнит. Об интеллигенции и говорить нечего, она ничего не поняла и ничему не научилась за последние десять лет. Кое‑как заметен крупный бизнес, но консолидированной позиции у него нет, и интересы не заявлены четко. Серьезно сплочены чиновники, в том числе и через партии власти. Но у чиновников по большей части локальные и тактические интересы, направленные на удержание нынешних позиций, а не на развитие. Средний класс уже сегодня – это реальная движущая сила общества в экономическом отношении. Но у этого класса нет политического представительства»[12].

Картина не слишком радостная, но в основном верная, хотя масштабы экономического и политического влияния среднего класса В. Фадеев явно преувеличивает. На сегодня в российском обществе меньше элементов самостоятельности и самодеятельности, чем было в России первого десятилетия XX века. Последовавшие семьдесят лет однопартийной диктатуры сделали общество инертным и пассивным. Исправить это положение необходимо, но очень трудно. Конечно, государство укреплять надо, а пренебрежение государственными институтами опасно. Но не менее опасно пренебрегать здоровьем гражданского общества. Об этом должны заботиться все, кому дорога Россия. «Дела в стране изменятся, – заявлял Ф. Евгеньев, – если президент захочет что‑либо изменить в пользу общества»[13]. «Но почему только президент? – задавал резонный вопрос С. Маргал из правления социал‑демократической партии России. – Разве мы, граждане России, ничего не способны сделать сами в своих интересах? Почему мы не можем повлиять на нашу общую судьбу, навязывая власти предержащей политику в интересах большинства? Истинным гарантом своей судьбы является народ России. Только сам народ – источник благополучия и процветания или причина собственных несчастий. Именно это должны понять россияне, и, прежде всего, образованная часть общества – интеллигенция»[14].

На самом деле правы оба автора. Ситуация на сегодня такова, что народ должен поддержать президента, а президент должен помочь развитию гражданского общества, если он заинтересован в более быстром социально‑экономическом прогрессе России, а не в одном лишь укреплении своей личной власти. Да, конечно, гражданское общество нельзя построить «сверху», оно должно вырасти само, и этот рост и созревание требуют времени. Но разумная власть может и должна создавать предпосылки для развития гражданского общества, а затем и опираться на него.

Развитие гражданского общества предполагает деятельность множества организаций: культурных, профессиональных, благотворительных, ветеранских, молодежных, женских, спортивных и др. Однако ядром и главной частью гражданского общества являются зрелые политические партии, которых в России пока еще практически нет. Именно партии предъявляют спрос на идеологию, но не на одну какую‑то единую и неповторимую «российскую идею», а на российские варианты достаточно хорошо известных мировых идеологий.

Возникновение политических партий может происходить по разным схемам. Они могут создаваться профессиональными союзами – для более надежного политического представительства. Они могут быть организованы по инициативе крупного и популярного лидера. Партии создаются парламентскими фракциями, религиозными движениями, группами революционеров, обществами защиты природы. В большинстве случаев различные партии опираются на различные социальные группы общества, хотя из этого правила бывают и исключения.

Парламентская деятельность и борьба на выборах разного уровня – это лучшая почва для возникновения и формирования политических партий.

Но они могут возникать без парламента или даже работать в подполье. Политические партии могут обходиться без фиксированного индивидуального членства и без многих других атрибутов, знакомых нам по примеру КПСС с ее особыми ритуалами и трепетным отношением к партийному билету. Но партии не могут обходиться без своей идеологии и основанной на этой идеологии политической и экономической программы.

В России в 1990‑е годы образовалось много самых различных партий, и это было одним из признаков недостаточной политической зрелости нашего общества. Еще в 1991–1993 годах в специальных справочниках можно было найти информацию о более чем ста политических партиях России. В «Словаре новых политических партий и организаций России», который вышел в свет в декабре 1992 года, перечислено более четырехсот названий! Автор этого словаря В. Прибыловский включал в свой список также региональные политические объединения. Партии возникали тогда как грибы после дождя, но так же быстро распадались и исчезали. Однако и в парламентских выборах 1999 года приняли участие более 100 политических партий, которые образовали около тридцати избирательных союзов. Большинство их не сумело пережить свое поражение на выборах. Однако на их место пришли новые партии. На начальном этапе становления политической демократии в России все это, видимо, было неизбежно. Но в дальнейшем такая дробность в политической жизни страны должна быть преодолена. Каким образом можно защищать и представлять интересы той или иной социальной группы российского общества, если от имени этой социальной группы к народу и власти обращается сразу десять или даже двадцать политических партий!

Еще в конце февраля 2000 года в приветственном обращении к делегатам учредительного съезда движения «Единство» Владимир Путин сказал, что «нормальной» для России могла бы быть трех или четырехпартийная система. Иными словами, на место ста пятидесяти зарегистрированных к началу 2000 года политических партий и объединений должны были прийти три‑четыре системообразующие партии. Стимулировать их образование должна избирательная система страны, а также финансовая поддержка крупных партий государством. Некоторые политологи считали оптимальной для России систему из двух‑трех крупных партий. (Лично я полагал, что в России имеется социальная, экономическая и политическая почва и потребность в пяти‑шести политических партиях.)

В июне 2001 года Государственная дума утвердила новый закон о партиях. В соответствии с этим законом Министерство юстиции могло зарегистрировать как партию только такое политическое объединение, в котором состоит не менее 10 тысяч членов. У этого объединения должны быть отделения не менее чем в двадцати регионах страны с численностью не менее ста человек на каждое региональное отделение. При этом предусматривалось государственное финансирование партии пропорционально количеству голосов, полученному на выборах. Все остальные нынешние политические объединения могут сохраниться лишь как общественные организации, политические клубы или клубы по интересам. Они не будут участвовать в федеральных выборах, то есть не будут субъектами политического процесса. Им будет сохранено лишь право на участие в выборах в органы местного самоуправления.

Инициаторы этого закона предполагали, что перед выборами в Государственную думу в конце 2003 года в России останется не более десяти относительно полноценных политических партий. Эти ожидания не оправдались, и к концу мая 2003 года в России было зарегистрировано более тридцати партий. Даже спикеры Государственной думы и Совета Федерации решили создать по партии. Геннадий Селезнев образовал и зарегистрировал Партию Возрождения России, а Сергей Миронов – партию с весьма экзотическим названием «Партия жизни». Образовалось несколько новых народно‑патриотических и державных партий и несколько новых либеральных партий. Некоторые детали этого процесса следует рассмотреть более подробно.

[1] Известия. 2000. 15 августа.

[2] Новое время. 2001. № 1. С. 10.

[3] Общая газета. 2000. 10–16 августа.

[4] Век. 2001. № 8.

[5] Независимая газета. 2000. 1 ноября.

[6] Завтра. 2001. № 7.

[7] Независимая газета. 2000. 24 ноября.

[8] Известия. 2002. 25 августа; Профиль. 2003. 31 марта.

[9] Общественные науки и современность. 2000. № 5. С. 6–7.

[10] Полис. 2000. № 6. С. 55–56.

[11] Газета. 2003. 5 марта.

[12] Эксперт. 2000. 11 декабря. С. 14.

[13] Век. 2000. № 35.

[14] Там же. № 36.