Утром 1 сентября 2004 года в осетинском городе Беслане, расположенном недалеко от границы с Ингушетией и в тридцати километрах от столицы Северной Осетии города Владикавказа, во дворе школы № 1 заканчивалась торжественная линейка, посвященная началу учебного года. Во дворе школы находились ученики всех классов – от первого до одиннадцатого, учителя и немалое число родителей. Некоторые пришли сюда семьями, и общее число людей на линейке явно превышало тысячу человек.

Неожиданно к школе подъехали три автомашины – грузовая ГАЗ‑66, микроавтобус УАЗ и легковая машина марки «Москвич». Из машин выскочили люди в черных масках. Почти у всех мужчин были бороды, находилось среди бандитов и несколько женщин, также в масках. Почти у всех в руках – автоматы и гранатометы. У входа в школьный двор стоял милиционер, еще два работника милиции находились во дворе. В короткой перестрелке один из бандитов был убит, но также пострадал один из милиционеров. Его товарищ бросился в отделение милиции за помощью.

Ворвавшись во двор школы, бандиты, стреляя и разбрасывая дымовые шашки, стали загонять всех, кто там был, в здание школы. Однако не менее сотни старших школьников, а также многие взрослые сумели разбежаться. Остальных загнали в здание школы, а там – в спортивный зал. Всем приказали сесть на пол и поднять руки. Пока в отделении милиции думали, что делать, террористы быстро собрали подготовленную заранее взрывную цепь и развесили ее по периметру зала. Затем, используя старшеклассников и взрослых мужчин, они выбили все окна и двери и забаррикадировали проемы мебелью. Бандиты действовали быстро и ориентировались в большом здании школы легко и умело. Все здание школы по периметру было также заминировано, на крыше и в проемах окон расположились снайперы. Мины установили и при входе в спортзал, на лестнице, и в других местах. Когда группа из бесланской милиции, местного ОМОНа и СОБРа подоспела к школе, атаковать ее было уже нельзя, не рискуя жизнью всех заложников.

Еще раньше к школе подбежали родители, чьи дома находились совсем рядом. Некоторые из осетинских мужчин были вооружены, но чем попало. Женщины пытались прорваться к школе, но их остановил огонь террористов; некоторые из тех, кто рвался к школе, были убиты или тяжело ранены. Первых раненых доставили в городскую больницу уже через полчаса: к школе направили около десяти машин «скорой помощи». Примерно через час в здании городской администрации начал работать оперативный штаб МВД и УФСБ Северной Осетии, который возглавил генерал ФСБ Валерий Андреев.

Но никакого единого командования и плана действий не было. Школу уже превратили в неприступную крепость, и никто не мог подойти к ней ближе чем на пятьдесят метров. К тому же вокруг школы собралось не менее тысячи родственников, которые руководствовались главным образом эмоциями. Они негодовали по поводу действий бандитов, но заявляли, что не допустят никакого штурма школьного здания.

К десяти часам утра в оперативный штаб прибыл президент Северной Осетии Александр Дзасохов. Он стал здесь главным лицом, но и он не знал, что делать. К школе стягивались подразделения внутренних войск, милиции, отряды из состава 58‑й армии. Сюда прибывали сотрудники МЧС, ФСБ, прокуратуры, врачи, люди из руководства республики. Антитеррористическое подразделение «Альфа» подняли по тревоге в 10 часов 15 минут. Часть этого спецподразделения находилась в Чечне на военной базе в Ханкале. Эти офицеры вылетели в Беслан немедленно. Московская группа «Альфы» также получила приказ лететь в Беслан, но она могла занять боевые позиции у школы только после 12 часов дня. Получило приказ о немедленном вылете в Беслан еще одно спецподразделение ФСБ – «Вымпел».

Владимиру Путину доложили о захвате террористами школы в Беслане минут через 40–45 после начала этой страшной драмы. Президент находился на борту своего лайнера, который летел из Сочи в Карачаево‑Черкесию, где он должен был присутствовать на церемонии открытия в этой небольшой кавказской республике новой школы. С утра 25‑го до вечера 27 августа Владимир Путин находился в Москве в связи с гибелью двух самолетов, но затем решил возобновить свой рабочий отпуск в президентской резиденции Бочаров Ручей.

Но теперь Путин должен был опять менять все свои планы, в том числе и намеченный на первые дни сентября визит в Анкару, первый в истории России визит главы государства в Турцию. Президент распорядился развернуть самолет на Москву, но ему доложили, что горючего на такой полет не хватит, и президентский лайнер был вынужден сесть в аэропорту Минеральных Вод. Владимир Путин внимательно выслушал по телефону все сообщения с места событий, которые ему передавал главным образом Александр Дзасохов.

Положение было крайне сложным, и ситуация развивалась на многих направлениях стихийно. В первой записке, которую террористы выбросили из окна, было только одно слово – «ждите». В следующей записке содержалось требование о выводе всех федеральных войск из Чечни и освобождении задержанных участников нападения на Ингушетию 22 июня. Речь шла примерно о двадцати ингушах, которые были арестованы в результате следствия в июле и августе. В тексте записки говорилось, что террористы будут вести переговоры только с тремя лицами: президентом Северной Осетии Александром Дзасоховым, президентом Ингушетии Муратом Зязиковым и московским доктором Леонидом Рошалем.

Президентский лайнер приземлился в правительственном аэропорту «Внуково‑2» около 12 часов дня. В здании аэропорта Владимира Путина уже ждали глава МВД Рашид Нургалиев, глава ФСБ Николай Патрушев, генеральный прокурор Владимир Устинов и начальник войск пограничной охраны Владимир Проничев. Заслушав сообщения и обсудив ситуацию, Владимир Путин определил и главные направления действий спецслужб в сложившейся обстановке. В отличие от драмы с заложниками на Дубровке в октябре 2002 года, когда главным с самого начала был определен максимально жесткий силовой вариант, в Беслане этот вариант как главный исключался.

Речь шла о переговорах и максимально возможных уступках террористам. Владимир Путин не возражал против освобождения арестованных ранее и находящихся под следствием боевиков. Пусть террористы, захватившие школу в Беслане, забирают кого угодно из своих сообщников и уходят куда угодно. Можно для них открыть коридор, дать автобусы, если надо, и самолет прислать в соседний аэропорт.

Из аэропорта «Внуково‑2» В. Путин отправился в Кремль, а Н. Патрушев и Р. Нургалиев тут же вылетели в Беслан. К трем часам дня, когда Патрушев и Нургалиев докладывали об обстановке в Беслане уже с места событий, изложение дел в школе и вокруг нее оставалось настолько неясным, что принимать какие‑то определенные решения было просто невозможно.

Во второй половине дня боевики убили в школе несколько взрослых заложников и выбросили их тела во двор школы со второго этажа. Один из заложников – местный бизнесмен Аслан Кудзаев, который пришел в школу с дочкой, сумел бежать, выпрыгнув из окна школьного кабинета на втором этаже. Еще раньше террористы отпустили несколько детей. Их свидетельства были малоутешительными. Никому из заложников не давали не только есть, но и пить. Везде мины. Продолжались и расстрелы взрослых заложников. В одной из записок бандиты сообщили номер своего мобильного телефона, но попытки А. Дзасохова выйти с ними на контакт не имели успеха.

Около восьми часов вечера в Беслан прибыл детский врач Леонид Рошаль. Он сразу же начал переговоры по телефону с террористами, но эти переговоры не были результативными. Бандиты отказались принять для заложников медикаменты, продукты, даже воду. Они отказались пропустить врача в школу. После нескольких трудных попыток контакта Л. Рошаль пришел к выводу, что с этими людьми разговаривать бесполезно. «Эти хуже, чем бараевцы в октябре 2002 года на Дубровке. Там мне удалось нормально разговаривать», – сказал Леонид Рошаль на короткой встрече с журналистами.

В три часа дня в Беслан прилетел бывший президент Ингушетии Руслан Аушев. Он прибыл сюда по просьбе МЧС и ФСБ на самолете ФСБ. Террористы согласились на встречу с ним. Отправляясь к школе, Р. Аушев сказал председателю Законодательного собрания Осетии Мансурову, двое детей которого оказались среди заложников: «Хочешь, я заберу и твоих детей?». Но Мансуров отказался: «Только вместе со всеми».

Руслан Аушев пробыл в школе недолго. Террористы соглашались отпустить вместе с ним одиннадцать женщин с пятнадцатью грудными детьми. Аушеву передали листок из ученической тетради с требованиями террористов. Адресованы эти требования были «Его Превосходительству Президенту Российской Федерации Владимиру Путину от раба Аллаха Шамиля Басаева». Басаев требовал остановить войну в Чечне и начать вывод федеральных войск. Он обещал, что Чечня останется в рублевом пространстве и вступит в СНГ. Этот листок Аушев передал в оперативный штаб в Беслане.

Конечно, об этих требованиях немедленно доложили Владимиру Путину. Но кто и как мог бы даже обсуждать подобного рода требования?

В ночь со 2 на 3 сентября в Беслане также почти никто не спал. Никаких изменений в обстановке вокруг школы не произошло. Бандиты часто открывали огонь по территории вокруг школы и на все попытки вступить с ними в переговоры не реагировали. Только утром 3 сентября штаб в Беслане сообщил, что число заложников может быть большим, чем 900 человек. Но уже утренние газеты в Москве писали, что число заложников, вероятнее всего, превышает 1100 человек.

Около 12 часов дня террористы сами предложили властям забрать тела убитых заложников, которые они выбрасывали еще 1 сентября из окон школы. В Осетии в это время стояла очень жаркая погода, и начавшееся разложение трупов раздражало самих бандитов. Все стекла в школе были выбиты, террористы боялись применения газов. Переговоры о порядке эвакуации тел погибших заложников завершились в 12 часов 40 минут. Вскоре к школе подъехал грузовик ГАЗ‑53. Из кузова выпрыгнули четверо бойцов МЧС в синих комбинезонах с белой надписью «МЧС России». Навстречу им вышел боевик в черной майке и профессионально обыскал поднявших руки бойцов МЧС. Затем спасатели начали грузить в машину тела расстрелянных заложников, лежавшие у фасада школы.

Неожиданно в 13 часов 05 минут внутри школы раздались один за другим два мощных взрыва; почти сразу со стороны школы началась и стрельба. Бойцы МЧС упали на асфальт между трупами заложников. Один из них был убит снайпером, другой тяжело ранен. Еще через несколько минут из школы начали выбегать заложники, дети и взрослые, многие из них были в крови. Им в спину террористы открыли сильный огонь.

В 13 часов 21 минуту в школе раздался третий взрыв, который обрушил часть крыши над физкультурным залом. Перестрелка усилилась и шла теперь с обеих сторон. Над зданием школы появился военный вертолет, перед зданием – танк. Первыми на спасение детей бросились осетинские ополченцы, стреляя по окнам школы из автоматов, карабинов, охотничьих ружей и разного рода винтовок старого образца. Начали стрельбу, прикрывая детей и ополченцев, бойцы «Альфы» и «Вымпела». Многие из них бросились спасать детей. Не все бойцы спецподразделений были в бронежилетах. Этим ожесточенным боем никто не управлял.

Эмоциональное описание этого стихийно развернувшегося штурма содержалось во многих газетах и журналах, корреспонденты которых наблюдали за всеми событиями с близкого расстояния. «Первыми на штурм пошли отцы захваченных детей» (Юрий Спирин, «Известия»). «Когда начался прорыв детей из взорванной террористами школы и шквальный огонь бандитов в спины разбегающимся заложникам, милиционеры и ополченцы первыми бросились навстречу. Многие тут же погибли. В нескольких метрах от школы снайпер убил двух ополченцев в светлых рубашках» (Тимофей Борисов, «Российская газета»).

Сообщения о жертвах среди заложников менялись 3 и 4 сентября много раз. Официальные цифры, опубликованные в газетах 7 сентября, свидетельствовали о гибели 338 заложников, из которых двенадцать скончались в больницах. Число раненых достигало почти 600 человек. Общее число заложников определялось Министерством народного образования Северной Осетии в 1181 человека.

Служба ФСБ сообщила о гибели десяти сотрудников «Альфы» и «Вымпела». Это были самые большие потери за всю историю российских спецподразделений. О числе погибших и раненых ополченцев нигде почему‑то не говорилось.

Сообщения о составе банды террористов также менялись несколько раз. Имелись сведения и о двадцати, и о пятидесяти бандитах. По данным МВД, ФСБ и Генеральной прокуратуры, опубликованным только 10 сентября, в банде, захватившей школу, состояло 32 человека, включая двух женщин‑шахидок. Один бандит был убит утром 1 сентября в столкновении с постовыми милиционерами, еще один или два бандита расстреляны главарем банды 2 сентября – за неподчинение. Остальные убиты 3 сентября в разное время и в разных местах школы или вокруг нее. Несколько бандитов пытались скрыться, наспех сбрив бороды и натянув на себя одежды заложников. Они были схвачены и убиты ополченцами и толпой на улице. Один из террористов долго стрелял в толпу, скрываясь за трубами на крыше. Он был убит выстрелом из танкового орудия.

Только один из террористов, 24‑летний Нурпаши Кулиев, был захвачен живым и сразу же начал давать показания. Согласно экспертизе и следствию, в банде состояло пятнадцать чеченцев, девять ингушей, трое арабов, двое осетин и трое лиц славянской внешности. Сходные данные приводились и в более позднем заявлении Шамиля Басаева, переданном через Интернет. Главарем террористов, по данным следствия, был чеченский полевой командир Руслан Хучбаров по кличке «Полковник». Он находился в розыске еще с 1998 года. Установлены имена только половины террористов. Выяснилось, что банда пришла в Беслан из временного лагеря в Ингушетии. Позднее в одном из лесных массивов в этой республике было найдено точное место лагеря, остатки костров, колышки для палаток и другие следы.

* * *

Еще 3 сентября и утром 4 сентября некоторые из наиболее тенденциозных и ангажированных российских журналистов начали упрекать Путина за то, что он якобы молчит.

Владимир Путин, конечно, не бездействовал и не молчал, и страна это видела на всех телеэкранах. В ночь на 4 сентября он прилетел в Беслан, провел здесь совещание со всеми руководителями и силовиками Осетии и Южного округа. Потом он посетил местную больницу.

Во второй половине дня 4 сентября Владимир Путин выступил по телевидению с обращением к стране. Это было эмоциональное, но внятное и четкое заявление. После слов сочувствия и сопереживания, обращенных к людям, потерявшим своих детей, родных и близких, Путин сказал:

«В истории России было немало трагических страниц и тяжелых испытаний. Сегодня мы живем в условиях, сложившихся после распада огромного, великого государства. Государства, которое оказалось, к сожалению, нежизнеспособным в условиях быстро меняющегося мира. Но, несмотря на все трудности, нам удалось сохранить ядро этого гиганта – Советского Союза. И мы назвали новую страну Российской Федерацией. Мы все ожидали перемен. Перемен к лучшему. Но ко многому, что изменилось в нашей жизни, оказались абсолютно неподготовленными. Почему?

Мы живем в условиях переходной экономики и не соответствующей состоянию и уровню развития общества политической системы. Мы живем в условиях обострившихся внутренних конфликтов и межэтнических противоречий, которые раньше жестко подавлялись господствующей идеологией. Мы перестали уделять должное внимание вопросам обороны и безопасности, позволили коррупции поразить судебную и правоохранительную сферы.

Кроме того, наша страна – с некогда самой мощной системой защиты своих внешних рубежей – в одночасье оказалась не защищенной ни с запада, ни с востока. На создание новых, современных и реально защищенных границ уйдут многие годы и потребуются миллиарды рублей. Но и здесь мы могли бы быть более эффективными, если бы действовали своевременно и профессионально.

В общем, нужно признать, что мы не проявили понимания сложности и опасности процессов, происходящих в своей собственной стране и в мире в целом. Во всяком случае, не смогли на них адекватно среагировать. Проявили слабость. А слабых – бьют. Одни хотят оторвать от нас кусок пожирнее, другие им помогают. Помогают, полагая, что Россия – как одна из крупнейших ядерных держав мира – еще представляет для кого‑то угрозу. Поэтому эту угрозу надо устранить.

И терроризм – это, конечно, только инструмент для достижения этих целей.

Мы, как я уже многократно говорил, не раз сталкивались с кризисами, мятежами и террористическими актами. Но то, что произошло сейчас, – бесчеловечное, беспрецедентное по своей жестокости преступление террористов. Это не вызов президенту, парламенту или правительству. Это вызов всей России. Всему нашему народу.

Это нападение на нашу страну.

Террористы считают, что они сильнее нас. Что они смогут запугать нас своей жестокостью, смогут парализовать нашу волю и разложить наше общество. И, казалось бы, у нас выбор – дать им отпор или согласиться с их притязаниями. Сдаться, позволить разрушить и растащить Россию в надежде на то, что они в конце концов оставят нас в покое.

Как президент, глава Российского государства, как человек, который дал клятву защищать страну, ее территориальную целостность, и просто как гражданин России я убежден, что в действительности никакого выбора у нас просто нет. Потому что стоит нам позволить себя шантажировать и поддаться панике, как мы погрузим миллионы людей в нескончаемую череду кровавых конфликтов – по примеру Карабаха, Приднестровья и других хорошо известных нам трагедий. Нельзя не видеть очевидного. Мы имеем дело не просто с отдельными акциями устрашения, не с обособленными вылазками террористов. Мы имеем дело с прямой интервенцией международного террора против России. С тотальной, жестокой и полномасштабной войной, которая вновь и вновь уносит жизни наших соотечественников. Весь мировой опыт показывает, что такие войны, к сожалению, быстро не заканчиваются. В этих условиях мы просто не можем, не должны жить так беспечно, как раньше.

Мы обязаны создать гораздо более эффективную систему безопасности, потребовать от наших правоохранительных органов действий, которые были бы адекватны уровню и размаху появившихся новых угроз.

Но самое главное – это мобилизация нации перед общей опасностью. События в других странах показывают: наиболее эффективный отпор террористы получают именно там, где сталкиваются не только с мощью государства, но и с организованным, сплоченным гражданским обществом».

Далее Владимир Путин сказал, что в ближайшее время и в полном соответствии с Конституцией России будет подготовлен комплекс мер, направленных на укрепление единства страны, на более эффективное руководство и контроль за ситуацией на Северном Кавказе и на новые подходы к деятельности правоохранительных органов. «Сегодня мы должны быть вместе. Только так мы победим врага». Этими словами президент закончил свое обращение. Большая часть этого обращения, как мы узнали позже, составлена лично Владимиром Путиным.

Многие граждане внимательно слушали, а на следующий день смогли прочесть обращение президента. Его слова встретили понимание и поддержку большинства населения России. Но и само выступление было поддержкой для многих из нас, оглушенных трагедией в Беслане. Впрочем, у некоторых политиков и журналистов обращение Путина вызвало не только возражения, но и состояние, близкое к истерике.

Особенно вздорные и крикливые отклики появились в газете «Московский комсомолец». «Произошло событие гораздо более редкое, чем теракт. Президент обратился к народу. Он сделал это впервые, а значит, это очень важно. Сразу скажем, мы услышали не экспромт. Это обдуманная, коллективно выработанная и написанная речь. Значит, это речь не личности, а власти. По смыслу – это явка с повинной или прошение об отставке. Это признание полного банкротства силовых ведомств, на которые делалась ставка в последние годы при решении всех проблем. Признав банкротство, Власть провозглашает: создадим! подготовим! потребуем! А раньше‑то? С какой стати люди, провалившие всё и вся, справятся с ситуацией, которая стала хуже, чем когда они пришли к власти. Что сделала эта команда за пять лет с 1999 года? Хаос и пустота. Президент должен был выйти к народу не с жалкими словами, а с головой Басаева в руках. А за ним должны были стоять силовики с головами других убийц с узнаваемыми лицами»[1].

Эта демагогия, перемешанная с прямой ложью, принадлежала Александру Минкину, журналисту, который давно уже сделал своим главным делом предельно развязную и глупую критику президента России. Конечно же Путин обращался к народу не в первый раз и он говорил в данном случае не только и не столько от имени власти. Употребляя слово «мы», он имел в виду всё общество, включая и прессу, а также всех тех, кто претендовал и продолжает претендовать на влияние в обществе.

Я не хочу даже цитировать те грубые и оскорбительные слова, которые Минкин сказал здесь же о самой Чечне, о чеченцах и об их новом президенте. Газета лишь раздувала вражду, помогая тем самым закулисным организаторам террора.

В откликах на события в Беслане присутствовало много обвинений в адрес президентов Осетии и Ингушетии Александра Дзасохова и Мурата Зязикова. Были требования об их немедленной отставке. В Осетии под этими лозунгами прошли небольшие, но очень воинственные манифестации. «Что они сделали вообще, эти президенты Зязиков, Алханов, Дзасохов, Кокоев и другие? Ведь на них лежит вся полнота ответственности за теракты на их территориях. Они трусы, они прячутся во время народных трагедий. Каждая эпоха имеет свои родимые пятна. Эпоха Брежнева – это циничный маразм. Эпоха Ельцина – кидай дальше, бери больше. Эпоха Путина – это эпоха трусости. Вы только посмотрите, кто при нем». Так писала в «Новой газете» известная своей размашистой демагогией и ложью Анна Политковская[2].

Александра Дзасохова мы видели каждый день на экранах наших телевизоров. Все дни трагедии он находился рядом со школой, фактически возглавляя оперативный штаб. Он поддерживал связь и с Москвой, и с соседними регионами, с неофициальными лидерами возникшего стихийно народного ополчения и с другими родственниками заложников. Он был против штурма и против силового решения, но он не мог контролировать всю ситуацию. От него требовались огромные усилия, чтобы удержать осетин от необдуманных действий и мести. Да, он не явился «по вызову» террористов к школе. Не было никаких условий и никаких гарантий. И что могло измениться, если бы к огромному списку заложников прибавились еще и имена Дзасохова и Зязикова? Решать проблемы было бы много труднее.

Это означало бы капитуляцию, на которую Дзасохов пойти не мог и не имел права. Он нес ответственность за сотни тысяч жителей своей республики. Мурату Зязикову в чем‑то было еще труднее. Он просто не знал, что ему делать. В составе банды, как об этом говорили или предполагали многие, находилось немало ингушей, да и вся банда пришла в Беслан из Ингушетии. Но события развертывались на территории Северной Осетии, где хозяином был А. Дзасохов и где появление М. Зязикова могло оказаться неуместным. Да и что Зязиков мог здесь сказать? Руслан Аушев мог идти в школу к террористам, и они его готовы были принять. Но Зязиков этого сделать не мог; за ним самим давно уже шла охота. И М. Зязикову, и только что избранному в Чечне на пост президента А. Алханову надо было в первую очередь обеспечивать порядок и спокойствие в своих республиках.

Почти никто не критиковал действия спецподразделений «Альфа» и «Вымпел», которые сделали в сложившейся ситуации всё что могли и понесли большие потери. Но в целом на российские специальные службы обрушилась волна критики. Как смогли более тридцати вооруженных с ног до головы боевиков приехать в Беслан и захватить школу? Почему их никто не задержал, даже не заметил? Почему никто не смог предсказать или предотвратить столь чудовищный террористический акт? Что делали в Беслане Рашид Нургалиев и Николай Патрушев? Почему в течение двух дней страна не знала даже приблизительного числа захваченных бандитами заложников? Почему в России уже с весны 2004 года террористы начали действовать с легкостью, которая граничит с издевательством? Почему до сих пор не пойман или не убит Шамиль Басаев? В чем причина бессилия российских спецслужб?

Несомненно, в критике спецслужб, которая звучала со всех сторон после Беслана, было много справедливого. Вопиющую халатность проявила милиция Беслана и всей Северной Осетии. На Северном Кавказе все еще продолжал действовать 1 сентября 2004 года усиленный режим службы, введенный здесь в связи с выборами президента Чечни. Но на дорогах, ведущих в Осетию, самовольно убрали все патрули и наряды. После Беслана из правоохранительных органов Северной Осетии и Ингушетии уволены более сорока сотрудников, в том числе и старших офицеров. Но проводить столь же массовые увольнения в руководстве всех российских спецслужб не было никаких оснований. Значительная часть критики в их адрес была огульной, и она в ряде случаев сознательно направлялась не на совершенствование, а на разрушение работы российских спецслужб.

Ни для кого не секрет, что после распада СССР и краха КПСС система советских спецслужб была сознательно и планомерно ослаблена и частично разрушена. На спецслужбы смотрели, и не без оснований, как на силовую составляющую всевластия КПСС. Советский Союз являлся идеологическим государством, и это, естественно, отражалось на структуре и содержании работы специальных служб. Однако при разрушении СССР были существенно ослаблены и многие важные государственные организации общего назначения, включая и эффективную пограничную службу. Утрачена большая агентурная сеть, работавшая на иной идеологической основе. После августа 1991 года и после октября 1993 года существенно ослаблены и все антитеррористические структуры, включая группы «Альфа» и «Вымпел».

Работа по восстановлению и развитию специальных служб началась только с осени 1999 года и продолжалась в последующие годы. Нет никаких сомнений, что и Владимир Путин, выходец из разведки, немало содействовал в последние пять лет развитию и укреплению специальных служб. Сделано, как мы могли убедиться, еще далеко не всё, чтобы Россия могла эффективно противостоять новым угрозам. Но может ли укрепить спецслужбы расправа с нынешними руководителями силовых ведомств, к которой так яростно призывали многие из оппонентов В. Путина?

В октябре 2002 года во время захвата заложников в Театральном центре на Дубровке спецподразделения ФСБ, а также вся система спецслужб и МВД действовали очень эффективно. Впервые в истории подобных операций использован усыпляющий газ. Уничтожены все террористы, которые принимали участие в захвате заложников. Но не были ликвидированы ни центры международного терроризма, ни такие лидеры, как Шамиль Басаев.

Террористические организации также строятся и работают как особые или специальные службы. Они тщательно изучают и свои собственные успехи и неудачи, и возможности спецслужб России и других стран мира. Это война, и по большей части тайная война.

Российским спецслужбам до сих пор было неизвестно расположение штаба Басаева, а также штаба Аслана Масхадова. Только после событий в Беслане российские власти назначили вознаграждение в 300 миллионов рублей за точное указание места, где скрываются Масхадов или Басаев. Американские спецслужбы применяют такого рода методы давно, им удалось за немалую плату поймать некоторых ближайших сподвижников Усамы бен Ладена, а также многих иракских генералов, даже самого Саддама Хусейна.

На Кавказе существовала система руководства боевиками, которая строилась по национальному и региональному принципам. Есть общее руководство. Военными делами и организацией террористических акций здесь руководил Басаев, а представительские функции осуществлял до своей гибели Масхадов. Контроль за финансовыми поступлениями из‑за границы находился в руках Хаттаба, после его гибели – в руках некоего Абу аль Валида, а после уничтожения и этого арабского представителя здесь должен был появиться какой‑то новый эмиссар.

Ниже находится командование отдельных зон – «джамаатов». Есть несколько джамаатов в самой Чечне, есть «ингушский джамаат», есть «дагестанский джамаат», «карачаево‑черкесский джамаат», «кабардино‑балкарский джамаат» и т. д., – всех этих структур мы, вероятно, не знаем. Весьма вероятно, очень важные структуры этой системы базируются в Панкийском ущелье в Грузии. Есть подпольные группы в Баку, в Белоруссии, в самой России, в том числе в Москве и Московской области. Это могут быть и очень небольшие группы.

У штаба Басаева были конечно же свои агенты во всех чеченских службах, а возможно, и в других структурах на Кавказе. Под тайным контролем боевиков находились некоторые поселения в горной части Чечни, особенно в Веденском, Шалинском и Шатойском районах. Это работа для России на многие годы. Где‑то собиралось время от времени и правительство подпольной Ичкерии («шура»). Считается, что в нем работают не менее десяти человек по разным направлениям: информация, пропаганда, снабжение, лечение. На зимние месяцы вся эта система сжималась, летом расширялась.

С финансированием дело обстояло, как можно судить, достаточно хорошо. По данным российских спецслужб, большая часть денег на нужды Басаева и Масхадова шла от спонсоров из арабского мира. И опытные боевики, и новобранцы, а также помощники, пособники и агенты должны получать деньги, и это главным образом наличная валюта (доллары). Но только часть лидеров имела счета в каких‑то европейских, американских или азиатских банках. Поэтому в горные районы Чечни, Ингушетии и Грузии шли курьеры, доставляя по 50–250 тысяч долларов. Их тропы пролегали из Турции через Закавказье, но они могли идти окружными путями – через Казахстан или Ставрополье, через ту же Осетию.

В этих потоках немалая часть денег – доходы от наркоторговли, сюда идут и фальшивые деньги. Спецслужбы считали, что чеченское подполье в России связано и с другими преступными кланами, боевикам нужны не только деньги, но и оружие, боеприпасы и снаряжение. Даже подросткам за установку фугаса кто‑то платил 300 долларов. Но откуда берутся все эти фугасы? Многие из них покупаются с российских же складов и в воинских частях. Все это предмет для тщательного расследования.

Все, кто следил за событиями в Беслане, обратили вникание на очень хорошее вооружение и тщательность подготовки боевиков. Только часть террористов вошла в группу в самые последние дни, и они играли роль рядовых бойцов, не зная общего замысла. Остальные были подготовлены более основательно. Террористы принесли с собой восемь камер наружного наблюдения и установили их на всех направлениях возможной атаки спецподразделений. Изображение с камер транслировалось на телеэкран в учительской, которая стала штабом для террористов. В учительской расположили устройство, с помощью которого можно было взорвать основные заряды, размещенные в спортивном зале и в других местах.

Террористам не только хорошо платят за их «работу». Все они проходят и тщательную подготовку. Их учат формам и методам минирования, стрельбе из всех видов оружия, ведению нелегальной работы и разведки, то есть всему тому, чему учат и бойцов российских спецподразделений. Смертников и смертниц также учат по специальной методике, сюда входит и религиозно‑психологическая подготовка. Все эти методики разрабатывались и продолжают совершенствоваться в каких‑то центрах международного терроризма.

Во время первой чеченской войны в 1994–1996 годах о террористах‑смертниках, о шахидах и шахидках мы не слышали. Теперь это одно из наиболее жестоких, но и наиболее эффективных средств террора. Это также лишнее доказательство того, что боевики Басаева и Масхадова стали частью общих структур международного терроризма с радикальным исламским оттенком – у террористов из баскских или корсиканских радикальных групп другие методы. В террористических акциях на территории России стал доминировать почерк «Аль‑Каиды».

Критикуя спецслужбы, и по большей части вполне обоснованно, граждане любой страны обращают недостаточно внимания на число предотвращенных терактов, а их было немало в России. В Израиле число предотвращенных терактов намного превышает число совершенных, но граждане страны хотят, чтобы все террористы были обезврежены заранее. Пока идет тайная война, сделать это почти невозможно.

К сожалению, у террористов есть и некоторые преимущества по сравнению со спецслужбами. Террористы являются нападающей стороной, они выбирают место и время удара, которые спецслужбам, как правило, неизвестны. Далеко не все учения по отработке методов борьбы с террористами выигрывает спецназ, и профессионалы это хорошо знают. Еще в начале 1980‑х годов в СССР проводились большие учения. Хорошо подготовленная диверсионно‑разведывательная группа из десяти человек получила задание – найти и уничтожить атомный научный центр, известный под условным названием «Арзамас‑16». И хотя этот центр имел сложную и многочисленную систему охраны, он был «условно» выведен из строя. По итогам этих учений изменили всю систему охраны атомных центров. Но многое ли можно поменять в охране десятков тысяч школ по всей России?

Еще после нападения на Ингушетию в июне 2004 года Владимир Путин принял решение о создании – на первом этапе во всех регионах Южного округа – хорошо подготовленных, мобильных и автономных антитеррористических групп. Во главе каждой группы стоит полковник спецназа, который в первые же минуты критической ситуации может задействовать отряд в 70 человек. Этот полковник является формально одним из первых заместителей главы региона, но после начала операции он не подчиняется никому и может отдавать приказы всем вооруженным группам, расположенным в регионе. Не надо будет ждать, пока из Москвы прилетят «Альфа» или «Вымпел».

Все тринадцать полковников спецназа для Южного округа были представлены Владимиру Путину и назначены им на свои должности. В Дагестане одна из таких групп уже провела во второй половине сентября боевую операцию, уничтожив отряд террористов из четырех человек. Этой группой оперативного управления (ГОУ) командовал полковник Валерий Лецинский. Ему был подчинен и помогал министр внутренних дел Дагестана Адильгерей Магомедтагиров. Один из уроков Беслана состоит в том, что надо действовать против террористов очень быстро и наделять реального командира, который находится близко к возникшему очагу опасности, самыми большими полномочиями.

* * *

Обращаясь 4 сентября к населению страны, Владимир не сказал ни слова о Чечне или о чеченских террористах. Наоборот, все, кто выступал в сентябре против В. Путина или против российских спецслужб, упорно и намеренно связывали не только террористический акт в Беслане, но и все террористические акции в России в 2004 году с войной в Чечне или даже с войной России и Путина «против Чечни», которая жаждет независимости и готова идти ради этой независимости на крайние меры.

…С такими же точно тезисами выступали, комментируя драму в Беслане, и все ведущие газеты и журналы западных стран. «Путин наказан за свою неуступчивость в Чечне». Такой заголовок британская газета «Файнэншл таймс» дала большой статье о захвате террористами школы в Беслане. Обвинение было адресовано в первую очередь не бандитам, а президенту России.

Но подобного рода толкование событий в Беслане неправомерно, и оно противоречит основным фактам и урокам последних десяти лет. Война против чеченского сепаратизма и «за восстановление конституционного порядка на территории Чечни», которую, с другой стороны, можно было бы назвать и войной за независимость Ичкерии, закончилась в конце августа 1996 года, и закончилась поражением России и победой чеченских сепаратистов.

Акт о капитуляции, который только формально имел вид соглашения о перемирии, подписан в дагестанском Хасавюрте полномочным представителем Президента России генералом Александром Лебедем, а также бывшим полковником советских Вооруженных сил Асланом Масхадовым, который в 1994–1996 годах командовал вооруженными силами самопровозглашенной республики Ичкерия.

На коротких переговорах по этому поводу и главных процедурах, связанных с ними, присутствовали почти все полевые командиры, включая и Шамиля Басаева. Через несколько месяцев фактический мирный договор между республикой Ичкерия и Россией подписали в Кремле Президент России Борис Ельцин и исполняющий обязанности президента Ичкерии Зелимхан Яндарбиев. Еще через несколько месяцев в Чечне провели выборы нового президента и эти выборы выиграл Масхадов.

Из Чечни были выведены все российские войска – до последнего солдата, и Чечня могла жить в течение трех лет так, как хотели этого ее лидеры. Именно в эти три года там возобладал радикальный ваххабизм. Именно тогда в Чечне стали создавать свои филиалы главные центры международного терроризма, в том числе и «Аль‑Каида». Образовался союз радикального сепаратизма, международного терроризма и ваххабизма, который создавал все большую и большую угрозу для России. Россия, однако, терпела, и это терпение кончилось только тогда, когда крупные отряды Басаева и Хаттаба напали на Дагестан, развязав вторую чеченскую войну – на этот раз не за независимость Ичкерии, а за господство ваххабитов на всей территории мусульманского Северного Кавказа.

Вторая чеченская война также уже закончилась, и на этот раз победой России над агентурой международного терроризма. Нынешняя Чечня и ее народ не выступают за независимость от России. Среди населения этой республики нет и пяти процентов граждан, которые готовы поддержать сегодня лозунги об отделении. Да, в Чечне еще сохраняется трудное экономическое положение, но более трехсот тысяч чеченских граждан получают хотя бы пособие по безработице. Еще около трехсот тысяч чеченцев получают пенсии по старости и пособия по инвалидности. Чеченские дети учатся в школах, молодежь может учиться в вузах и училищах. В Чечне есть электричество, газ, тепло, водопровод, все виды связи. Здесь работает транспорт, железные дороги, воздушное сообщение. Восстанавливаются жилые дома, предприятия, нефтяные промыслы, торговля, все виды услуг.

Есть перспективы и надежды, которых чеченский народ не хочет лишиться. В Чечне создана система власти, в органах которой работают сами чеченцы – от управления районом до управления всей республикой. О каком отделении от России в этих условиях может идти речь? Военные подразделения российской армии в Чечне есть, и они здесь останутся на постоянной основе. Они охраняют здесь не только общероссийские интересы, но и интересы самого чеченского народа, которые все еще надо защищать от нескольких тысяч бандитов, скрывающихся в глубоком подполье, в труднодоступных горных пещерах и за границей. Но это уже не война с Чечней. Это война с международным терроризмом война международного терроризма против России.

Что означает в такой реальной ситуации совет оппонентов В. Путина в России и на Западе начать переговоры с «умеренной частью» чеченского сопротивления и заменить силовое воздействие политическим урегулированием? Еще осенью 1999 года премьер Владимир Путин начал проводить интенсивные переговоры с умеренными кругами чеченского общества и с теми религиозными деятелями этой республики, которые были недовольны насаждением в ней радикального ваххабизма. Речь шла не только о переговорах с муфтием Чечни Ахматом Кадыровым, но и о переговорах с другими влиятельными тейпами и кланами, включая, например, братьев Ямадаевых, вооруженные отряды которых контролировали Гудермес, второй по величие город Чечни. Переговоры шли и с другими деятелями и группами, включая видных представителей чеченской диаспоры в Москве. Это и было политическое урегулирование, которое сочеталось конечно же и с силовым давлением.

Успех пришел не сразу, но он сегодня очевиден. В Чечне сформировалось дееспособное руководство республики, которое не было поколеблено и после убийства самого А. Кадырова.

Кого в нынешней Чечне представлял до своей гибели Аслан Масхадов, которого оппоненты Владимира Путина старались навязать ему в качестве партнера для новых переговоров? Масхадов был влиятельным лидером боевиков в 1994–1996 годах не только благодаря военному опыту, но и потому, что он выглядел тогда более умеренным. Он не являлся фанатиком и не участвовал ни в похищениях людей, ни в захватах заложников, ни в террористических акциях тех лет. В 1997 году он был избран президентом Чечни. Граждане Чечни отдали ему больше голосов, чем другим кандидатам, включая и Зелимхана Яндарбиева, именно потому, что Масхадов считался более умеренным лидером и многим жителям Чечни казалось, что он будет ладить с Россией. Но Масхадов не смог получить реальную власть в республике, он не смог взять под свой контроль главные отряды боевиков в Чечне, включая в первую очередь отряды Басаева и Хаттаба. События 1999 года происходили в Чечне и в Дагестане без участия, а нередко даже без ведома Масхадова. Реальная оппозиция ваххабитам и радикалам оказалась на стороне А. Кадырова или среди его союзников, а самая радикальная часть бывших полевых командиров и боевиков первой чеченской войны пошла за Басаевым.

Хаттаб вел за собой арабских наемников. Масхадов оказался слабой фигурой, не имеющей ни денег, ни влияния, но он был удобен как декоративная фигура и как прикрытие для экстремистов. В октябре и ноябре 1999 года он еще сидел в своем президентском кабинете в Грозном, но в полном одиночестве.

Через Интернет Масхадов иногда выступал с осуждением Басаева и некоторых других радикальных боевиков. Он пытался отмежеваться и от нападения террористов на Театральный центр в Москве в 2002 году, и от нападения на школу в Беслане в 2004 году. Он неоднократно осуждал как действия Басаева, так и политику Москвы в Чечне, которая проводит якобы «геноцид чеченского народа». Но все это говорилось для слушателей на Западе, так как ни в Чечне, ни в России, ни в стане террористов Басаева все эти заявления Масхадова уже давно никто не принимал всерьез. Известно, что как 1 сентября, так и 2‑го не только Александр Дзасохов, но и Руслан Аушев пытались связаться с Масхадовым, используя все известные им каналы связи.

Им удалось поговорить только с представителями Масхадова в Баку и Лондоне. Но из всего этого ничего не вышло, так как Масхадов от разговора с Дзасоховым или Аушевым уклонился. Лишь через несколько дней после трагической развязки Масхадов заявил, что он отдаст Ш. Басаева под суд за нарушение мусульманских законов – но только «после окончания войны». Масхадов и Басаев не были противниками. Они были союзниками, а по большому счету, и соучастниками.

Для рядовых боевиков и для большинства полевых командиров в Чечне и в других джамаатах главным мотивом их действий являются не национальные или религиозные мотивы, а деньги. Для них, как и для профессиональных киллеров, это работа, за которую хорошо платят. Этот же мотив является главным и для наемников из арабских и из некоторых других стран. Для шахидов и шахидок‑смертников движущей силой является месть или религиозный фанатизм. Общий бюджет террористической войны против России составляет, по подсчетам экспертов из спецслужб, до ста миллионов долларов в год, из которых больше половины направляют сюда как «Аль‑Каида», так и другие экстремистские и террористические организации – главным образом из арабского мира.

Эти группы думают не о чеченском народе и не об Аллахе, а о контроле над Северо‑Кавказским и Кавказским регионами и о каспийской нефти.

Конечно, всякий разумный человек может оценить подобные планы как авантюризм. Однако мы хорошо знаем и не только по опыту XX века, что любая радикальная идеология крайне авантюристична и агрессивна.

Конечно, ни Соединенные Штаты, ни страны Западной Европы не хотели бы создания на российском Северном Кавказе и на постсоветском пространстве какого‑то ваххабитского халифата. Западу здесь не нужны ни Басаев, ни Усама бен Ладен. Но они хотели бы усилить здесь свой контроль, и это видно по действиям Запада в Грузии и по тому давлению, которое оказывалось и еще продолжает оказываться на Азербайджан.

Российские политики всех направлений осудили захват и убийство заложников в Беслане. Но выводы из этой страшной трагедии делались разные. Коммунистическая печать не только соглашалась с тезисом о том, что Басаев и Масхадов – это эмиссары международного терроризма и что их целью является ослабление российского влияния на Кавказе и общая дестабилизация российского государства, но и преувеличивала масштабы деятельности и возможности этих террористов.

Пропаганда российских либерал‑демократов шла в прямо противоположном направлении. По их утверждению, в разгуле экстремизма и терроризма в России, включая и трагедию в Беслане, виновата политика самого Путина. Корни и причины всех террористических актов в России надо искать только в Чечне. Надо найти приемлемое соглашение с «умеренной частью» чеченского сопротивления, и все проблемы террора в России будут решены.

Захват школы в Беслане вызвал сильный отклик и множество комментариев в западной печати, но еще 2 сентября почти все крупные западные газеты совершенно отчетливо оценивали это событие как страшную драму чисто российского происхождения с российско‑чеченскими, но не международными корнями и причинами. Ничего не говорилось даже о противоречиях и конфликтах между Ингушетией и Северной Осетией, обострение которых было несомненной целью террористов в Беслане. Все дело сводилось лишь к русско‑чеченским отношениям и даже более узко – к якобы слишком жесткой политике Владимира Путина в Чечне.

Как говорилось выше, редакционная статья большой британской газеты «Файнэншл таймс» имела заголовок «Путин наказан за свою неуступчивость в Чечне». Подзаголовок же гласил: «Российский президент должен прибегать не только к силе, но и к диалогу». Эта статья начиналась словами: «Российский президент Владимир Путин несет серьезную ответственность за то, что он загнал чеченцев в такой угол, из которого они могут выйти только с помощью террора». Главные обвинения за страшный террористический акт в Беслане возлагались, таким образом, не на террористов, а на российского президента.

Конечно, политические лидеры западных стран сделали в дни бесланской трагедии много заявлений в поддержку Владимира Путина и с осуждением терроризма. В Германии было опубликовано совместное заявление канцлера ФРГ Герхарда Шрёдера и президента Владимира Путина, в котором, в частности, говорилось: «Чудовищный террористический акт в Беслане, направленный против ни в чем не повинных детей, это новое измерение угрозы, исходящей от международного терроризма для всего человечества. Мы едины в том, что с терроризмом нужно сообща бороться везде и повсюду».

В Соединенных Штатах Джордж Буш сразу же после драмы сделал заявление с осуждением террористов. Не ограничившись этим, президент США 12 сентября впервые в истории своей страны посетил Российское посольство в Вашингтоне и сделал запись в книге соболезнований. После этого Джордж Буш обратился к послу и к журналистам со словами: «Я здесь для того, чтобы выразить сердечные соболезнования от моего имени и от имени нашей страны жертвам и семьям, которые пострадали от рук злобных террористов. США стоит рядом с Россией в борьбе с терроризмом, так же как мы плечом к плечу стоим, чтобы сделать мир более мирным и свободным».

Однако большая часть немецкой печати продолжала придерживаться в эти дни антироссийской и антипутинской риторики, а большая часть всей европейской печати даже не сообщила своим читателям о посещении Джорджем Бушем Российского посольства и о сделанном им заявлении. Шрёдеру пришлось отбиваться от почти всеобщей критики и в адрес Кремля, и в свой адрес. Немецкие газеты охотно тиражировали разного рода заявления эмиссаров Масхадова, которые возлагали главную вину за гибель детей в Беслане на российские спецслужбы. Это была и раньше обычная тактика лидеров террористов.

Позднее один из журналистов составил список терминов, которыми западные СМИ называли в своих репортажах и статьях убийц и террористов в Беслане. В Британии преобладали термины «инсургенты», «нападавшие», «радикалы». В США писали о «бойцах», «вооруженных лицах», «повстанцах». Во Франции предпочитали термины «бунтари» и «коммандос». В Германии писали о «боевиках», «сепаратистах» и просто об «активистах» и «лицах, захвативших школу». Были сообщения, что британская государственная телерадиокорпорация Би‑би‑си даже запретила говорить в своих передачах о террористах в Беслане и в России.

Французская газета «Либерасьон» писала о «безграничном одиночестве чеченского народа перед лицом жестокого и безжалостного российского империализма», «о мертвенно‑бледном лице российского президента на телеэкране, который сознает катастрофу, но готов еще сильнее сжать кулак». «Если мы будем продолжать покрывать бесчинства его режима, мы только поощрим его к этому», – заключала газета. Эти высказывания западных газет, журналов и телевидения можно цитировать долго, но тенденция понятна.

* * *

Большая часть деятельности Президента РФ В. Путина в период до воскресенья 12 сентября прямо или косвенно связывалась с событиями в Беслане. Все его рабочие планы были изменены. Он отменил намечавшийся на 10 и 11 сентября визит в Германию на очередной саммит «Петербургского диалога». В день общероссийского траура 7 сентября в храме Живоначальной Троицы на Воробьевых горах священник отец Иоанн отслужил литию по погибшим в результате теракта в Беслане. На службе присутствовали президент России, а также несколько прихожан. Владимир Путин поставил четыре поминальные свечи. В этот же день поздно вечером в резиденции российского президента в Ново‑Огареве состоялась встреча Владимира Путина с иностранными журналистами и политологами, специализирующимися на России.

В сущности, именно эта встреча стала первой открытой для общественности политической реакцией российского президента на трагедию в Беслане после его обращения к нации 4 сентября 2004 года. Эта встреча не планировалась заранее. Еще в начале лета 2004 года независимая общественная организация – Совет по внешней и оборонной политике (СВОП) и РИА «Новости» приняли решение провести в Великом Новгороде в рамках дискуссионного клуба «Валдай» большую международную конференцию на тему «Россия на рубеже веков: надежды и реалии».

На конференцию были приглашены более сорока специалистов и ученых из США и стран Европы, которые профессионально занимаются политикой и экономикой СССР и современной России. Это политологи из американских, британских, французских и немецких институтов, профессора из разных университетов, работники некоторых фондов и журналисты. Почти все знали русский язык. Здесь же находились и советники как Джорджа Буша, так и Джона Керри.

Профессора, эксперты и журналисты прибыли на Валдай 1 сентября, а в пятницу, 3 сентября, здесь должны были пройти главные дискуссии. Предполагались и встречи с рядом ведущих деятелей российского правительства и президентской администрации. Однако внимание почти всех участников конференции было привлечено 3 сентября не к выступлениям коллег, а к экранам телевизоров – смотреть можно было не только НТВ, но и прямые репортажи из Беслана Би‑би‑си, Си‑эн‑эн, Евроньюс. 4 сентября все участники конференции смотрели и обсуждали друг с другом выступление Владимира Путина.

Владимир Владимирович Путин получал в эти дни самую подробную информацию о комментариях и реакции западной прессы на события в Беслане. Даже он был поражен истеричностью и необъективностью большинства западных СМИ.

В чем дело? Почему именно такая реакция возобладала в западных общественных, а во многих случаях и в официальных кругах? В. Путин решил задать этот вопрос западным специалистам, оказавшимся в России. Они не ждали такой встречи, которая продолжалась почти четыре часа и завершилась далеко за полночь. Показательным было и то, что на этой встрече отсутствовали российские журналисты. Владимир Путин хотел поговорить с западными экспертами откровенно, с глазу на глаз, но они оказались к этому не готовы.

В откликах на эту встречу ее участники уже на следующий день говорили о том, что «Путин был жестко и вежливо корректен и иногда шутил», что он «чувствовал себя уверенно», что «уязвимость не казалась тем качеством, на которое стоит рассчитывать». На вопрос журналиста Дж. Стила из британской «Гардиан» о переговорах с лидерами террористов Владимир Путин сразу же ответил, что «ни у кого нет морального права советовать нам говорить с убийцами детей». «Почему бы вам, – спросил Путин с сарказмом, – не встретиться с Усамой бен Ладеном? Почему бы вам не пригласить его в Брюссель или в Белый дом, не вступить с ним в переговоры, не спросить, чего он хочет, и не дать ему это, чтобы он оставил вас в покое? Почему вы этого не делаете?».

«Между российской политикой в Чечне, – пояснил Путин, – и событиями в Беслане отсутствует какая‑либо связь. Просто представьте себе, что где‑то на нашей планете приходят к власти люди, которые стреляют детям в спину. Просто задайте себе этот вопрос, и у вас не будет больше вопросов о нашей политике в Чечне. Чечня – это не Ирак. Она недалеко. Это жизненно важная часть нашей территории, речь идет о территориальной целостности России».

Никто из приглашенных в Ново‑Огарево не смог или не захотел отвечать на вопросы Путина, и в дальнейшем только он отвечал на вопросы западных политологов и журналистов. «Речь идет не о политических целях, – заметил Путин, – какими бы странными эти цели ни казались. Речь о средствах, которые абсолютно недопустимы и которые делают невозможным обсуждать сами цели. В конечном счете и Усама бен Ладен заявляет о том, что он борется за независимость Ближнего Востока и особенно родной ему Саудовской Аравии от влияния США и от королевской саудовской семьи. Он убивает людей в США и за пределами США не просто ради жажды крови. Он даже ссылается на Коран и заветы Пророка. Почему же никто на Западе не хочет вести с ним и с “Аль‑Каидой” переговоры?».

Разговор западных экспертов с Путиным продолжался долго, и он отвечал на многие вопросы, не относящиеся к Беслану или Чечне, – о свободе прессы, о демократии в России и на Западе, о либеральной экономике, о распаде СССР, отношениях с США и др. Комментируя свои впечатления об этой ночной встрече, французский журналист из газеты «Ле Монд» Даниэль Берне отмечал, что «атмосфера встречи в Ново‑Огареве была достаточно неформальной. Ответы Путина на все вопросы были максимально прямыми. Это был первый раз, когда я видел Путина напрямую. На мой взгляд, он является человеком, который знает, что он хочет сказать и какое послание хочет отправить в мир»[3].

Еще более внимательно наблюдал за президентом России американский эксперт с русской фамилией Николай Злобин, занимающий пост директора российских и азиатских программ Центра оборонной информации США: «Путин отвечал нам с ходу – без бумажек и подсказок, у него на столе ничего не лежало, цифрами и фактами он оперировал из головы. На каждый вопрос он отвечал основательно, с экскурсами в историю, в опыт других стран. Было видно, что он действительно думает над этими проблемами, что в голове у него все это есть, и, отвечая, он начинал раскручивать какую‑то мысль. Это произвело очень благоприятное впечатление. Да, было видно, что он очень расстроен. Часто он с трудом сдерживал эмоции. Но он был очень деликатен, обращался исключительно тактично, ирония и шутки, которые он допускал, были, по‑моему, к месту.

Еще меня удивило, что у него такой богатый образный язык при личной беседе. Я запомнил одну его фразу: “тормозной путь холодной войны”. Красиво, понимаете. Видно, что это экспромты. В целом же у меня создалось впечатление, что у него много политической воли. И все эти разговоры, что президент в растерянности, – этого не видно. Паники никакой нет, но видно наличие воли и желания что‑то делать. После четырех часов общения стало понятно, что у него в голове целостная картина происходящего. У него всё сложилось в голове – все эти кубики, как он это видит. Бессмысленно оспаривать кусочки этой картины, потому что она именно целостная, все согласовано.

Путин уже развил свои идеи и концепции практически так далеко, что в полемике с ним нужен не просто позитив, а нужен цельный позитив. Нужна фундаментально иная альтернатива развития общества, а не спор по отдельным вопросам – о «ЮКОСе», о свободе слова, о налогах или о чем‑то еще. Потому что это всё детали, уже сложенные в целую картину. И вот такой целостной картине в России сегодня никто ни интеллектуально, ни политически противопоставить ничего не может. Путин возвышается настолько, что равных партнеров на политическом поле у него тут нет. Да, Путин энергичный, волевой и уверенный в себе человек, который находится в политическом одиночестве, но чувствует себя в нем достаточно комфортно. Ясно, что у него нет команды в западном понимании этого слова. Но, находясь в одиночестве, добровольном или вынужденном, он не испытывает большого дискомфорта. У него есть свое видение, есть самодостаточная уверенность, что он в принципе может решить эти проблемы. Во всяком случае, паники от того, что ему не на кого опереться, я у него не заметил»[4].

Встреча Владимира Путина с западными экспертами и журналистами никак не повлияла на позицию западной печати, которая и в последующие дни придерживалась крайне тенденциозного и антироссийского направления. Среди разных причин такой позиции многие наблюдатели называли и общий рост антироссийских настроений на Западе. Мало кто из влиятельных людей в Западной Европе с удовлетворением наблюдал в последние несколько лет за укреплением России и ростом ее политической и экономической самостоятельности. С особым раздражением наблюдают за развитием России во многих странах Восточной Европы, которые только что вступили в НАТО и в Европейский союз, но которые продолжают находиться в крайне сложном экономическом положении. Европа не хотела бы стоять в центре борьбы с международным терроризмом. Она боится испортить отношения с мусульманским и арабским миром.