События 90‑х годов в Таджикистане обычно недооцениваются печатью, да и для общества эта война в целом осталась на периферии внимания. Между тем события в этой среднеазиатской республике едва не вылились в полномасштабную катастрофу, которая могла взбаламутить всю Среднюю Азию и вызвать непредсказуемые последствия. Успехи российской 201‑й мотострелковой дивизии, пограничных войск и частей специального назначения остались в мировой повестке дня почти незамеченными, и это как раз тот случай, когда человечество осталось в блаженном неведении о том, каких неприятностей избежало.

К катастрофе, разразившейся в 90‑е годы, Таджикистан медленно шел еще в советскую эпоху. Для Карабаха и Абхазии наиболее актуальными были этнические и отчасти религиозные вопросы, и Средняя Азия их также не избежала. Но к ним добавлялись и другие проблемы.

Таджикская ССР появилась на карте Советского Союза в 1929 году. В СССР этот край оставался до самого конца одним из наиболее архаичных, однако не избежал тех потрясений, что сопровождают распад традиционного общества.

В советский период в республике произошло резкое снижение смертности. Рождаемость при этом осталась на прежнем уровне. Это привело к взрывному росту населения. С 1960 по 1980 год численность населения почти удвоилась, дойдя от чуть более чем двух миллионов до практически четырех, а в 1991–1992 годах перешагнула за 5,5 миллиона. Советская администрация осознавала проблему и пыталась решить ее программами внутренней миграции. Благодаря усилиям по орошению новых территорий площадь пригодных для сельского хозяйства земель увеличилась, и туда удалось переселить часть людей. Одновременно поощрялась миграция в города. «Лишние» люди толпами покидали высокогорные села и уходили на равнины. Обширные пространства в Таджикистане отводились под возделывание хлопка, так что теоретически для людей имелось занятие. Однако рост населения шел быстрее, чем для новых людей успевали возводить жилье и социальную инфраструктуру. Кроме того, из‑за передачи плодородных земель под хлопок сокращались площади, отводимые под зерно. Ко всем бедам, попытки любой ценой расширить орошаемую площадь подвели республику вплотную к экологической катастрофе. Нехватка пресной воды и особенности почвы к 80‑м годам уже не позволяли обрабатывать новые территории.

Помимо хлопководческих районов, толпы мигрантов устремлялись в города. Здесь они столкнулись с новыми трудностями. Советская власть пыталась создать в Таджикской ССР собственную индустрию, однако местных кадров для нее недоставало. Проблему старались разрешить завозом специалистов из других краев, в первую очередь русских. К социальным проблемам добавилась национальная: хорошо оплачиваемые и требующие высокой квалификации должности в промышленности были заняты главным образом славянами. Они были гораздо лучше среднего для республики уровня обеспечены жильем, больше зарабатывали. В то же время в города прибывали люди бедные и малообразованные. Работы для них было мало, поэтому многие из этих людей стали легкой добычей нарождающейся организованной преступности. Они уже не входили в сельскую общину, но не могли найти себя в городе и превращались в маргиналов – идеальное топливо для любой смуты.

Межнациональному миру такое положение, конечно, никак не способствовало. Контраст бросался в глаза. При этом исправить ситуацию можно было только серьезным повышением уровня образования местных жителей и созданием для них рабочих мест, но на это требовались даже не годы, а десятилетия.

Наконец, нельзя сбрасывать со счетов клановое устройство таджикского общества. Региональные кланы формировались подспудно, и после того, как советские властные структуры сошли со сцены, эти группировки стали определять ход событий в стране. Под крылом советской власти республикой фактически управлял Ходжентский клан, представлявший наиболее промышленно развитые области. Однако в республике имелось много желающих оспорить монополию ходжентцев.

Можно с уверенностью говорить, что даже если бы СССР удержался от распада, Таджикистан не миновали бы потрясения. Слишком много разнообразных проблем накопилось в республике. С разных сторон к ней подкрадывались экономическая, социальная, экологическая катастрофы. В 1990 году началась детонация давно ждавших своего часа мин.

Зима тревоги нашей

В 1990 году в Таджикистане своеобразным эхом отозвался конфликт из‑за Карабаха. В республику, спасаясь от беспорядков и погромов, бежали азербайджанские армяне. Беглецов было немного, всего около сорока семей. Однако слухи распространялись со скоростью лесного пожара. Уверяли, что в Таджикистан едут тысячи армян, которым выделят квартиры в новых домах Душанбе в ущерб таджикам. 11 февраля перед зданием ЦК Компартии Таджикистана собралась толпа. Многие в ее рядах не были душанбинцами, они приехали в город из соседних кишлаков. Собравшимся объявили, что в течение 24 часов им дадут объяснения по поводу беженцев.

Однако в назначенный срок первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана Кахар Макхамов на площадь не вышел. Начались стихийные драки с милицией. Если 11 февраля демонстранты кричали «Долой армян!», то на следующий день – уже «Долой Макхамова!». Милиционеры попытались утихомирить толпу стрельбой холостыми, но только раззадорили ее. Толпа растекалась по Душанбе, грабя, насилуя и убивая. Начались поджоги. Из кишлаков в Душанбе прибывали все новые и новые погромщики. Милиционеры пытались вести огонь уже боевыми, но дезорганизованные стражи порядка уже не могли сдержать стихию.

Впрочем, стихия была на удивление неплохо организована. Часть погромщиков просто носилась по городу и бесчинствовала. Однако другие преступники действовали четко и явно подчинялись чьим‑то указаниям, скорее всего, распоряжениям местных преступных боссов. По неким смутным данным, оружие – заточки и арматура – было приготовлено заранее.

В Душанбе складывались отряды самообороны, защищавшие подъезды и даже целые микрорайоны. Бойцами таких отрядов были обычные люди, и многим из них пришлось пережить жуткие часы в обезумевшем городе. Шестнадцатилетний юноша, защищавшийся от погромщиков, позднее рассказывал:

«Некие озверевшие уродцы пытались забить нас камнями – всю нашу семью, мирно ехавшую по своим делам. Моего деда – учителя, свободно говорившего на фарси и узбекском, эти дебилы чуть не забили до смерти. Старика в 80 лет. Грибы пошел собирать весной 1990 в местности, где раньше работал учителем. Потому что русский – а он чуваш вообще‑то… Не забили нас насмерть не по своей сердобольности, а благодаря паре арматурин, топора и небольшого тесака. Я потом 2 года не смеялся. Совсем. У меня топор был».[1]

Пока по городу катились волны погромов, на площади шел митинг под политическими лозунгами. Эти люди создали некий «Народный комитет», неясно кого представлявший. На следующий день, 13 февраля, в Душанбе вошли части Советской армии. Они имели тяжелое оружие и приказ по необходимости применять его. Погромы некоторое время продолжались, но быстро пошли на спад. Под давлением «народных представителей» Макхамов ушел в отставку.

В Душанбе, по официальным сведениям, погибли 25 гражданских, включая 16 таджиков, пятерых русских, двоих узбеков, татарина и азербайджанца. Ранения и травмы получили 589 обывателей и погромщиков и 239 силовиков.

Необходимо отметить, что в дальнейшем в Таджикистане однозначно рассматривали случившееся как трагедию. Поднимать буйство толпы на щит в качестве патриотического акта в Душанбе не стали.

Однако кошмарные события в республике только начинались.

24 августа 1990 года Таджикистан принял декларацию о суверенитете. В сентябре 1991 года республика Таджикистан провозгласила независимость и вышла из состава СССР. Местные политические движения, ранее сидевшие в подполье, получили возможность легально бороться за власть. 2 декабря 1991 года присягу принял Рахмон Набиев, первый президент независимого Таджикистана. Набиев выглядел настоящим реликтом советской эпохи. Опытный аппаратчик, он с 60‑х годов делал карьеру в партийных структурах и несколько лет пробыл первым секретарем ЦК компартии Таджикистана. Для новых же условий была важна в первую очередь его принадлежность к ходжентскому клану. Второе место – хотя и с большим отрывом – на выборах президента занял представитель памирского этнорегионального клана, представлявшего восточные горные районы, – Давлат Худойназаров.

Поначалу казалось, что есть шанс на относительно цивилизованную передачу власти. Набиев принадлежал к старой советской элите, но договорился с оппозицией об использовании мирных методов политической борьбы. Однако быстро выяснилось, что это иллюзия. Как Набиев искал способ разгромить оппозицию, так и многие оппозиционеры стояли на крайних позициях и планировали так или иначе удалить от власти действующее правительство. Частично это были националисты, частично – религиозные радикалы. Более того, многие кланы просто проигнорировали выборы и намеревались получить свое другими способами.

Под религиозными и политическими лозунгами в первую очередь скрывалась именно борьба кланов, разделенных по территориальному принципу. Политические разногласия стремительно теряли значение, когда заходила речь об интересах землячеств. Представители разных кланов бранили друг друга прямо на заседаниях Верховного Совета, иногда выяснение отношений транслировалось по ТВ. После особенно зажигательного выступления местного политика, оскорбившего памирцев, на площади Шохидон в Душанбе собралась толпа, преимущественно состоявшая из горцев. Люди требовали роспуска Верховного Совета республики и новых выборов, прекращения давления на оппозицию. Вскоре к ним присоединились представители других кланов, главным образом каратегинцы (гармцы). Митинг не расходился, причем каждый день на площадь прибывали новые люди. 4 апреля перед резиденцией Набиева собралось сразу 50 тысяч человек. Их лозунги представляли собой причудливую смесь демократических и религиозных воззваний. Набиев пытался исправить положение двумя способами. С одной стороны, на площади Озоди собрался уже проправительственный «антимайдан», что интересно, главным образом состоявший из людей юго‑западного Кулябского клана, с другой – Набиев попытался лавировать между распаленными союзниками и противниками. Сперва он попытался отделаться от оппозиции туманными обещаниями, потребовав прекращения митинга в качестве непременного условия реформ. Однако стороны не верили друг другу ни на грош. Оппозиционеры полагали – и были совершенно правы, – что их просто задавят силой, если правителя не удастся дожать. Маневры Набиева выглядели все более неуклюжими. Он то пытался убедить непопулярного председателя парламента Кенджаева уйти в отставку (тот категорически отказался), то вообще ссылался на волю Аллаха для подкрепления своего авторитета. Однако насчет воли Аллаха оппозиция имела свое представление. Митингующие сформировали отряды, взяли приступом парламент и захватили заложников – депутатов и вице‑премьеров. После этого события начали разворачиваться быстро. Набиев все‑таки отправил в отставку Кенджаева, тут же назначив его на другой пост, и приказал выдать участникам проправительственного митинга две тысячи автоматов. Фантасмагорическую картину митингов в Душанбе органично дополняла третья манифестация – в ней участвовали молодые люди из местных преступных группировок.

5 мая Набиев попытался разрубить все гордиевы узлы разом. Президент объявил чрезвычайное положение, ввел комендантский час и принялся разгонять пикеты оппозиции силами личной гвардии. Оппозиция, в полном соответствии с заветами революционеров прошлого, захватила аэропорт, вокзал и президентскую резиденцию. В городе начались настоящие уличные бои. Местный житель рассказывал:

«Перестрелка происходила на наших глазах и смотрелась довольно‑таки драматично. Несколько человек, укрывшись за железнодорожной насыпью, из автоматов стреляли в сторону кишлака. Потом прогремело два взрыва – они бросили взрывпакеты. Боясь, что из‑за насыпи последуют ответные очереди и пули полетят в нашу сторону, мы попрятались за гаражами, стоящими в нашем дворе. По дороге мимо нас несколько раз туда и обратно проехала “Волга”, из которой торчал ствол охотничьего ружья. Как потом оказалось, это и был водитель Кенджаева, беспокоившийся о своей семье. Когда выстрелы закончились, обуреваемые любопытством, мы подошли к железнодорожному переезду, у которого все это происходило. Там стояла группа вооруженных памирских парней. Один из подошедших боевиков за ремень тащил автомат, приклад которого волочился по земле. Когда мы спросили у них, из‑за чего стрельба, то в ответ услышали пересыпанное руганью: “Да вот, все правительство разбежалось! Ловим!”

В тот раз никого боевики там не застали. Но спустя полгода они все же свое черное дело осуществили. Ворвавшись во двор и не застав там кенджаевского водителя, они убили всю его семью и вдобавок застрелили соседа‑татарина, поинтересовавшегося, что происходит за его забором».[2]

В городе воцарилась анархия. В душанбинских кварталах формировались отряды самообороны, никто ничем не управлял. Кулябцы, решив, что здесь дело проиграно, грузились на машины и уезжали на родину с площади Озоди. Набиев быстро терял сторонников.

Стан «исламско‑демократической оппозиции» правящему режиму первоначально состоял из пестрого конгломерата группировок. Крупнейшими движениями были «Демократическая партия Таджикистана» (националисты во главе с Шодмоном Юсуфом из гармского клана), Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) (религиозные радикалы, лидер – Саид Абдулло Нури, тоже выходец из гармского клана) и движение «Растохез», либеральное крыло оппозиции, объединявшее светских диссидентов. По мере развития событий «Растохез» и Демпартия быстро утратили влияние, и бесспорными лидерами стали исламисты из ПИВТ.

Оплотом Набиева оставался Комитет национальной безопасности (КНБ, бывший таджикский КГБ). Силовики прекрасно понимали, что возможность самостоятельно отбиться от оппозиции минимальна. 10 мая офицеры КНБ встретились с командованием армейского душанбинского гарнизона. Так на арену таджикской политики впервые вышла российская армия. 201‑я мотострелковая дивизия была расквартирована в нескольких городах Таджикистана, включая столицу. Кроме того, в городе находилось управление пограничной охраны. Пограничники и мотострелки объявили о нейтралитете, но предупредили, что готовы защищать не только себя, но и служащих КНБ. «Безопасники» обратились за помощью как нельзя вовремя. В тот же день толпа оппозиционеров отправилась к зданию КНБ, рассчитывая отыскать там Набиева. Однако их встретили огнем, а с территории гарнизона вышла бронегруппа, прикрывшая здание и дома семей офицеров КНБ.

Интересно, что эти меры 201‑я дивизия предприняла своей волей, вопреки распоряжениям из Москвы. Полковник Вячеслав Заболотный, командир дивизии, не испытывал ни малейшего восторга от того, что его соединение втягивается во внутреннюю таджикскую смуту, но считал необходимым защитить людей от произвола толпы и поддержать порядок. 201‑я мотострелковая была на тот момент типичным соединением бывшей Советской армии. Она долго воевала в Афганистане, в ней хватало опытных офицеров, но имелось очень мало рядовых. Однако военные профессионалы, обладавшие огромным количеством оружия и боеприпасов, даже проигрывая в количестве, становились серьезной силой. Поскольку Москву постиг паралич воли, дивизией фактически руководило собственное офицерское собрание. Можно только порадоваться, что офицерский состав 201‑й дивизии оказался столь разумным и инициативным. Вмешательство дивизии сразу же прекратило бой у КНБ. Но самостоятельно взять под контроль город 201‑я дивизия, конечно, не могла.

Военные защитили людей от расправы, однако следующий ход противной стороны не заставил себя ждать. Шодмон Юсуф, один из лидеров «исламских демократов», объявил русских в Душанбе заложниками и потребовал национализации военного имущества войск СНГ в Таджикистане. Оружия ему, разумеется, никто не дал, а вот таджикские русские, и без того постепенно покидавшие республику, начали выезжать массово. Для Таджикистана это был настоящий удар: славяне обладали в среднем высоким уровнем образования, и отток специалистов ставил под вопрос существование местной индустрии и энергетики. Правда, вскоре эта проблема отпала сама собой: в стране началась полноценная гражданская война, совершенно уничтожившая прежний, еще советский, Таджикистан. Из республики бежало около 300 из 388 тысяч славян. Практически все оставшиеся жили в Ленинабадской (Ходжентской) области, которую война затронула слабо. Они не относились ни к каким кланам, и в новой реальности их не ждало ничего хорошего. Многие семьи бросали квартиры, имущество и уезжали в Россию в чем были. Это был тяжкий удар судьбы, но все же лучше, чем оставаться в республике, катящейся к анархии и охваченной разнузданным насилием. По ТВ транслировались передачи, в которых утверждалось, что русским ничего не угрожает. Это была чудовищная ложь. Конечно, не существовало какой‑то целенаправленной программы геноцида, однако государства как такового уже не было, и любой, вне зависимости от национальности, легко мог быть ограблен или убит обычными уголовниками. Русских от остальных отличало только отсутствие принадлежности к клану, который мог бы защитить и отомстить, поэтому они оказались в самом уязвимом положении.

Набиев явно не мог справиться с оппозицией и в итоге просто бросил полотенце на ринг. Сформировалось коалиционное правительство, в котором треть мест получила оппозиция. Однако это были уже посмертные попытки лечения. Погибший СССР, как выяснилось, сдерживал самые темные инстинкты и искусственно приподнимал очень архаичное в своей основе общество.

С площади Шохидон уезжали автобусы с митингующими. Оппозиция выиграла первый раунд противостояния, фактически взяв под контроль Душанбе, но еще никто не мог подумать, какого джинна выпустили из бутылки. Гражданская война выплеснулась за пределы столицы и стремительно ширилась, вовлекая все новые районы и с каждым днем приобретая все более зверский характер.

Мир постапокалипсиса

Весной 1992 года начались бои между «исламско‑демократической» оппозицией и проправительственными кланами в юго‑западной части страны – Курган‑Тюбе и Кулябе. Именно тогда в русский язык вошло слово «ваххабит», правда, вошло оно весьма своеобразным образом. Непривычное слово сократили до «вовчика», лоялистов же по совершенно непонятным причинам начали называть «юрчиками». Одна из величайших трагедий постсоветского пространства разворачивалась под легкомысленным названием «войны юрчиков с вовчиками».

Оппозиция быстро становилась все менее демократической и все более исламской, благо внешнюю поддержку они получали от радикалов Афганистана, охваченного своей гражданской войной. Движение «Талибан» оказалось ценным союзником: оно могло предоставить и некоторое количество оружия, и, что важнее, опытных инструкторов. В общей сложности к осени 1992 года в Таджикистане на стороне исламской оппозиции воевало уже более полутысячи моджахедов. Нельзя сказать, что социальная база исламистов в самом Таджикистане была огромной, однако они оказались куда более организованной силой, чем их противники. Исламистов сплачивал религиозный фанатизм, противная же сторона не могла толком предложить никакой идеологии. Проправительственные силы только апеллировали к единственному, правда очень мощному, стимулу идти под свои знамена – инстинкту самосохранения. Кроме того, у Набиева и пришедшего ему на смену режима оказались лучшие союзники, кого можно было пожелать в Таджикистане начала 90‑х, – Набиев обратился за помощью к России.

С июля 1992 года части 201‑й мотострелковой дивизии начали брать под защиту наиболее важные объекты в стране – перевалы вдоль границы с Афганистаном, крупные электростанции. В огромной степени мотострелков ограничивала их незначительная численность. Отряды, формально называемые полками, имели по 150–200 активных штыков. В Курган‑Тюбе у 191‑го полка не хватало людей даже для того, чтобы стоять в караулах. Комполка нашел своеобразное решение: привлек к охране порядка местных ветеранов Советской армии, которые в обмен на паспорт получали оружие и выходили на посты. Войска 201‑й дивизии распределялись следующим образом. 191‑й полк оборонялся в Курган‑Тюбе, охранял Кзыл‑Калинский мост, Вахшскую ГЭС, основные элементы индустрии и инфраструктуры в этом районе. 92‑й полк защищался в Душанбе и охранял порядок в тех кварталах столицы, до которых мог дотянуться, создав небольшой «островок безопасности». 149‑й полк занимал позиции в Кулябе. 401‑й танковый полк использовался в качестве «кавалерии»: сначала он охранял перевал Чормагзак, а затем перемещался по стране, от Душанбе до Курган‑Тюбе, в качестве средства быстрого реагирования. Наконец, вдоль афганской границы расположились пограничные части общей численностью до 3500 человек, по мере своих скромных сил перехватывавшие конвои с боевиками и оружием из‑за речки. Общими усилиями они пресекли растаскивание советских запасов оружия и смогли защитить тех, кто обращался за помощью. Однако разгромить боевиков они, конечно, не могли: исламисты на тот момент располагали 20 тысячами только вооруженных бойцов.

Тем временем на юге Таджикистана шла бойня. Основой сопротивления исламистам стал кулябский клан. Война шла на взаимное истребление, по выражению местного командира, «без правил и без раненых, пленных не брали». Кулябцы не могли простить Набиеву проявленной слабости и действовали самостоятельно. Поддержку им негласно оказывали части Российской армии.

Полковник ГРУ Александр Мусиенко описывал чудовищный стиль этой войны:

«…В оба лагеря записывались не столько по убеждениям, сколько по месту жительства и родству, и республика оказалась разделена по родоплеменному принципу. Памирцы, кулябцы, каратегинцы, гиссарцы…

Что там творилось!.. На перевале Шар‑Шар мы насчитали тридцать жертв бандитов Мулло Аджика. В одном доме я видел труп двенадцатилетней изнасилованной девочки. На ее щеках и шее были следы от укусов, живот распорот… Рядом с ней в углу лежал еще один мертвый комочек – ее шестилетний брат. В овраге валялся труп их матери со спущенными шароварами… Не забуду гравийный карьер в нескольких километрах южнее Курган‑Тюбе, заполненный телами расстрелянных кулябцев, частично обглоданных собаками. Всего там насчитали более трехсот пятидесяти трупов. Вырезали всех подряд, не глядя на пол и возраст, целыми семьями и кишлаками».[3]

Исламисты действовали не только на «линии фронта», но и устраивали теракты в тылу правительственных сил. Так, в конце лета фанатики убили генерального прокурора Таджикистана. В ответ толпы земляков прокурора начали закрывать и даже поджигать мечети.

Душанбе охватила анархия. В городе появились десятки самостоятельных вооруженных отрядов. Местный житель описывал состояние города:

«Пропал газ, готовили на электроплитке. Потом пропало электричество – и вот мы спускались с 9‑этажки, ломали кусты и деревья и готовили на костре ужин. На асфальте в центре города, рядом с такими же.

Перестали ходить троллейбусы, в школу ездили по 1,5 часа на велосипеде.

Работы вообще не было, отчим хватался с переменным успехом за все подряд, лишь бы с голода не погибли. В том числе и работал на 201‑ю дивизию – там у них свое хозяйство было, скот и т. п.

На улице могли ограбить с легкостью – меня грабили, когда в магазин шел, маму как‑то ограбили, потом вынесли нашу квартиру полностью, когда мы были в гостях – в общем, никому не пожелаешь».[4]

Формальный президент Набиев еще находился в городе, но ничем не управлял и не мог ручаться даже за сохранение собственной жизни. 7 сентября он попытался улететь в родной Ходжент. Однако сохранить инкогнито не удалось, и по дороге в аэропорт президента опознали. Физическую защиту Набиева от толпы обеспечили танки и БТР российских войск, но аэропорт был окружен вооруженными до зубов «оппозиционерами», и улететь просто так Набиев не мог. В здание явились представители Верховного Совета, вынудившие незадачливого деспота официально отречься от престола. Заявление об отставке стало, конечно, чисто символическим актом: Набиев контролировал в Таджикистане ровно столько территории, сколько умещалось у него под подошвами ботинок.

Однако наиболее драматические события происходили в городе Курган‑Тюбе на юго‑западе страны. Участников митинга – сторонников правительства окружили и расстреляли, и город оказался во власти исламистов. Здесь шла резня не только политических противников, но и узбеков, живших в окраинном поселке Ургут. Люди, искавшие спасения, нашли убежище на позициях 191‑го мотострелкового полка Российской армии. Мотострелки создали импровизированный лагерь беженцев. Командир этого полка Евгений Меркулов рассказывал:

«…поселок, расположенный за воинской частью, стал местом, где пытались найти приют беженцы. Именно сюда пришли из Ургут‑махалли около 16 тысяч человек. Мы их разместили в школе № 7, в здании автошколы, областного института усовершенствования учителей… Это как раз произошло в сентябре, когда в городе вовсю хозяйничала оппозиция. Вдруг мне звонит сам Акбаршо Искандарович (глава правительства Таджикистана в 1992 г.): “Отдайте их боевикам, зачем они вам?” Это он о беженцах, среди которых в основном женщины, старики и дети. Я ответил, что не позволю уничтожить мирных людей. Если же они захотят выявить боевиков, то пусть это сделают официально: с представителями МВД, УВД, КНБ и облсовета. Они подло и хитро обманули меня, не допустив представителей КНБ, воинской части к началу операции. Так они выявили около 160 “беженцев”… вывезли их и, как выяснилось потом, расстреляли».[5]

Ночами к забору вокруг военного городка приходили толпы окончательно одичавших экстремистов. Меркулову обещали отрезать голову, убийцы пытались расшатать ограждение и пробраться внутрь. На юге страны развернули антирусскую пропагандистскую кампанию, обвиняя РФ и вообще русских во всех бедах республики.

Тем временем кланы старались создать хотя бы некое подобие вооруженных сил из неорганизованных толп своих сторонников. Кулябская, Ходжентская и Гиссарская группировки действовали разрозненно, скованные скорее ненавистью к противнику, чем теплыми чувствами друг к другу. Россия поддержала «юрчиков» в первую очередь организационно: противникам исламской оппозиции помогали сколотить ополчение, хоть немного напоминающее настоящее войско. Проправительственные силы в конце концов свели в Народный фронт – политическое движение, созданное при активном участии России и конкретно Главного разведывательного управления Генштаба. Новая организация в действительности не имела особых преимуществ перед «вовчиками» с точки зрения морали и этики: в условиях гражданской войны большее насилие чинила победившая сторона, а более или менее гуманных группировок просто не было. Однако «юрчики» по крайней мере не собирались строить царство победившего ислама по рецептам VII века.

Во главе Народного фронта встал Сангак Сафаров, один из знаковых персонажей войны в Таджикистане. Этот уже пожилой человек оказался одним из самых активных и решительных деятелей проправительственных сил. Прежде чем стать политиком и полевым командиром, Сафаров отсидел более двадцати лет в лагерях – и отнюдь не за распространение нелегальной литературы. За ним числились угон автомобиля и убийство. Однако, выйдя на свободу, Сафаров показал себя прекрасным организатором и серьезным лидером. Правда, как и других политиков страдающей республики, его отличала редкостная жестокость: «проклятых геноцидов, шакалов и педерастов», как он называл «вовчиков», его подчиненные истребляли без малейшей жалости, жгли кишлаки, чтобы не тратить силы на их охрану.

Встречу с одним из его сподвижников, Файзали Саидовым, описал офицер ГРУ Олег Голыбин. Боевик, прямо при офицерах жевавший насвай, рассказал о борьбе с исламским экстремизмом, а затем явил удаль и решимость: допросил приведенного для такого случая дехканина. Злосчастного крестьянина объявили «вовчиком», а когда тот отказался сознаваться, ему прострелили ногу, сожгли бороду, а затем застрелили. Офицеры‑разведчики с каменными лицами досмотрели этот спектакль и любые иллюзии по поводу союзника испытывать перестали. Другой офицер описал Саидова как безумного типа, повсюду сопровождаемого кочующим гаремом и никогда не трезвеющего. Сам Голыбин определил отряд Файзали как «дружественное бандформирование», но других влиятельных людей в Таджикистане было взять негде, так что государство и его армию старались вылепить из доступного материала. Военно‑полевая дипломатия на Востоке выглядела своеобразно: с одним из полевых командиров разведчики установили контакт, починив орудие для БМП. Тот в ответ отдарился кагором и бараном. Так была заложена основа для плодотворного сотрудничества.

Правда, при всех своих недостатках тот же самый Сафаров делал все, чтобы прекратить бегство русских из республики. Этот мафиози и народный лидер прекрасно понимал, что помощь России критична для всего Таджикистана. Голыбину же он на банкете пообещал отлить бюст из золота.

Министром обороны Таджикистана стал специалист старой армии, воевавший еще в Афганистане, – полковник Александр Шишлянников. Александр Чубаров из 15‑й бригады спецназа ГРУ (ныне генерал‑майор в отставке, а тогда один из старших офицеров бригады) рассказывал характерную историю о военном строительстве в Таджикистане 90‑х. Разведчика вызвали к себе Рустам Ахмедов – министр обороны Узбекистана и Павел Грачев, его коллега из России. Чубарова познакомили с Шишлянниковым и тут же без перехода объявили, что за полтора месяца нужно сформировать бригаду спецназа, «такую, как в Чирчике». Создать серьезную воинскую часть с нуля из сельских ополчений и криминальных группировок, да еще за полтора месяца, – задача очевидно невыполнимая, однако Грачева ничто не могло остановить. Сам ГРУшник охарактеризовал свою таджикскую командировку как «задачу весом в сто пятьдесят килотонн». Он не располагал ни ресурсами, ни людьми, не имел времени на знакомство с обстановкой. Первое, что попытался сделать офицер на новом месте, – это создать разведывательную службу, но вышестоящее начальство сразу предложило ему «не заниматься хреновиной» и объявило, что разведки нет и не будет. Зато «разведчик без разведки» получил дюжину бронированных машин из запасов 201‑й мсд и местные части внутренних войск в подчинение.

Кроме Чубарова, на Народный фронт работало около трех десятков офицеров ГРУ. Инструктаж, привитие минимальной дисциплины и умения обращаться с техникой – это была работа более сложная, чем у офицеров европейских колониальных войск в XIX веке, как минимум из‑за необходимости формировать отряды на лету, уже под ударами противника. Собственно, история появления офицеров спецназа ГРУ в Таджикистане сама по себе любопытна и заслуживает отдельного разговора.

[1] Нурали Довлат. Легенды о русском геноциде в Таджикистане // http://www.gazeta.tj/dp/6871‑legendy‑orusskom‑genocidevtadzhikistane.html

[2] Норин Е. Незнаменитая война в Таджикистане // http://wpristav.ru/news/neznamenitaja_vojna_v_tadzhikistane/2016‑01‑19‑14018

[3] Полковник спецназа // Русский репортер. 2010. 21 окт. № 41 // http://www.kvoku.org/images/kvoku/pages/musienko/musienko.htm

[4] Норин Е. Незнаменитая война в Таджикистане // http://wpristav.ru/news/neznamenitaja_vojna_v_tadzhikistane/2016‑01‑19‑14018

[5] Норин Е. Незнаменитая война в Таджикистане // http://wpristav.ru/news/neznamenitaja_vojna_v_tadzhikistane/2016‑01‑19‑14018