Во время ссылки ингушей Пригородный район, где они проживали, на границе с Северной Осетией отошел, собственно, к Осетии. Вернувшиеся обратно ингуши оказались, разумеется, далеко не в восторге, обнаружив на своих прежних участках осетин. Местные власти негласно препятствовали трудоустройству ингушей в Пригородном районе и их переезду туда. Поэтому ингуши переселялись на свои прежние дворы неформально либо прописывались на старом месте за взятки должностным лицам. Мысль о нанесенной им несправедливой обиде оставалась очень популярной среди ингушей до самой перестройки. Однако у СССР имелись свои методы пресечения любых попыток побороться за спорные территории. До поры до времени конфликт оставался замороженным.

Все изменилось в конце 80‑х годов. В апреле 1991 года увидел свет закон «О реабилитации репрессированных народов», предусматривавший некую «территориальную реабилитацию». Никаких конкретных механизмов такой «реабилитации» закон не содержал, но ингуши получили правовую основу для своих претензий. В основном эти притязания касались Пригородного района, но также и части Владикавказа и так называемого Моздокского коридора, узкой полосы, связывающей район Моздока с Северной Осетией. Тут нужно отметить одну особенность географии этих мест. Пригородный район «обнимает» Владикавказ, сама столица Северной Осетии находится очень близко от Ингушетии, и удовлетворение претензий ингушей означало для осетин не просто сокращение, а фрагментацию их республики. Тем более что на спорной территории осетины жили десятилетиями, многие уже родились там, и, конечно, они не собирались отдавать землю, которую уже с полным основанием могли назвать своей. Чувства ингушей, впрочем, также вполне понятны. Ингуши потеряли Пригородный район в результате откровенно жестокой акции советского правительства. Депортация стала для них сильнейшей коллективной травмой, и, разумеется, расселение осетин в некогда ингушских владениях рассматривалось ими как вопиющая несправедливость, которую необходимо исправить любым путем. При этом в спорных районах проживали 35–50 тысяч ингушей. Они считали себя ущемленными, с одной стороны, в силу того, что вынуждены были жить в осетинской национальной автономии, с другой – из‑за вполне конкретных актов дискриминации, включая, например, фактический запрет на регистрацию по месту жительства. Словом, не существовало возможности исправить ситуацию так, чтобы это всех удовлетворило, и, как обычно бывает в этих краях, стороны рассудила сталь.

Во время повального сепаратизма 1989–1990 годов Съезд ингушского народа и Верховные Советы Северной Осетии и Чечено‑Ингушетии объявили о своем суверенитете, причем ВС Чечено‑Ингушской республики заявил территориальные претензии к осетинам.

4 июня 1992 года ВС РСФСР по итогам ингушского референдума принял закон «Об образовании Ингушской Республики в составе Российской Федерации». В Чечне шли совершенно отдельные политические процессы, и де‑факто республики уже разделились. Была создана специальная комиссия для определения границ Ингушской республики. Однако в нее вошли люди, занимавшие диаметрально противоположные позиции. Осетинская сторона бойкотировала ее деятельность (причем осетины ссылались на Конституцию РСФСР, гарантирующую неизменность границ). Поэтому работа комиссии мгновенно застопорилась.

Еще в апреле 1991 года произошла массовая драка в селе Курта. Верховый Совет Северной Осетии тут же ввел чрезвычайное положение. Некоторое время стороны выясняли отношения в стиле поссорившихся соседей: имели место потрава посевов, угон машин и сельхозтехники, кража скотины и вооруженное хулиганство. Однако летом 1992 года осетины перешли к активным действиям. Поддержку им оказали боевики, вернувшиеся или приехавшие из Южной Осетии. 9–10 июня толпа осетин напала на воинские части в Северной Осетии. Крупнейшим их успехом стал захват базы ракетно‑артиллерийского управления. В общей сложности было разворовано 1200 единиц стрелкового оружия и огромное количество боеприпасов. В несколько раз выросли штаты местной милиции, которая получила оружие уже вполне официально. Наконец, дополнительными источниками для вооружения стали осетинские миротворческие части на границе Грузии. Ингуши, быстро понявшие, к чему идет дело, пытались провернуть аналогичные трюки, но на территории Ингушетии почти не нашлось хорошо вооруженных частей армии или МВД, поэтому у них едва ли набралось две сотни стволов армейского оружия. При этом осетины объясняли массовое вооружение своей республики именно угрозой со стороны Ингушетии. Министр по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу утверждал позднее, что осетины пытались убедить его в наличии у ингушей даже штурмовиков Су‑25!

Обстановка накалилась, и для взрыва было достаточно любой случайности. Вскоре трагический инцидент, разумеется, произошел.

20 октября БТР североосетинского ОМОНа сбил ингушскую девочку. Трагедия, скорее всего, произошла случайно. Но через день во Владикавказе было убито двое ингушей, и впоследствии за это преступление был арестован сотрудник ГАИ Северной Осетии. 22 октября между ингушами и осетинскими милиционерами произошла перестрелка, в результате которой были убитые и раненые. Тут же начались массовые митинги, причем осетинам с ходу стали инкриминировать геноцид ингушей.

Утром 31 октября отряд вооруженных ингушей напал на пост осетинской милиции. Погибли несколько человек. В Пригородном районе начались погромы осетин. Сами осетины стали требовать у федерального центра вооружение, причем для давления на военных и политиков были захвачены в заложники жена и дочь одного из старших офицеров Российской армии в Северной Осетии.

Российское правительство откровенно испугалось и позволило собой манипулировать. Более того, в военной операции приняли участие уже не осетинские, а российские части. 1 ноября ингушские села обстреливались артиллерией. Ингуши, чувствуя свою слабость, согласились на переговоры, и по сути – на капитуляцию, но со 2 по 5 ноября при бездействии российских частей осетинские отряды провели зачистку Пригородного района и фактически выдавили основную массу ингушей за пределы Северной Осетии. Только после этого подразделения внутренних войск РФ вступили в спорные районы и развели стороны.

Короткий конфликт стал чрезвычайно кровопролитным. За несколько дней были убиты 608 человек, 490 из которых – ингуши, 261 человек пропал без вести (из них 208 ингушей). Десятки тысяч ингушей (по данным «Мемориала», 46–64 тысячи) – основная масса представителей этого народа в Осетии – бежали из своих домов. Кроме того, во время вспышки насилия из Пригородного района бежали 9 тысяч осетин, и 2,5 тысячи из них так и не вернулись домой. Было сожжено 2728 ингушских и 848 осетинских домов.

Осетино‑ингушский конфликт покрыл позором все стороны, участвовавшие в нем. Эгоизм и мелочность политиков – и осетинских, и ингушских – привели только к нагнетанию истерии и в конечном итоге к вооруженному противостоянию. Никто даже не пытался искать компромисс. Никто не считал, что необходимо притушить страсти толпы. Никто не пытался сдерживать насилие. Однако и российское правительство проявило далеко не лучшие качества. Несмотря на обилие высших должностных лиц (в республику приезжали руководитель ведомства по борьбе с чрезвычайными ситуациями Шойгу, министр внутренних дел Ерин и министр обороны Грачев), российские военные МВД позволили использовать себя, вооружили одну из сторон и допустили этническую чистку. Миротворческая миссия кончилась полным провалом.

Отношения между двумя народами до сих пор остаются напряженными. Двенадцать лет спустя именно отношение осетин и ингушей друг к другу стало одной из причин выбора Басаевым места для самого страшного в российской истории теракта (Беслан в Северной Осетии) и состава банды (в нее целенаправленно включили большое число ингушей). Однако события 1992 года все же остались наиболее кровавым конфликтом между этими народами.

Между тем нечто еще более худшее происходило по соседству, в Чеченской республике.