Названием «Русь» в Литовском государстве означали лишь белорусов и украинцев. Бывшее Залесье литовцы (а также украинцы и белорусы) называли только Московщиною. Как пишет исследователь той эпохи А. Савич, тогдашние «наши источники всю „русскую“ людность Польско‑литовского государства как белорусскую, так и украинскую, связанную между собой политическим и культурным единством, объединяют общим термином „Русь“ и „русский“, противопоставляя его термину „Москва“, „московитянин“[1]. Например, в Густынской летописи 1406 г. находим:

„Свидригайло… побеже… ко князю Московському, а паки начать много зла з Москвою творити литовськой земле и Руси“, или под 1415 г.: „Витольд, бачучи, що митрополитове пришедши зъ Москвы… дани отъ священниковъ (на литовсько‑рускій територии)… собравши в Московскую землю, сожалех о томъ, еще же розмысли и се да не умаляется богатство земель Руское“. Видатний російський мовознавець кн. Трубецкой підтвердив, що термін „Русь“ означував лише жителів півдня, і далі каже: „Что же касается северян, то с политическим объединением их Москвой у них возобладало специальное имя москвичей, московских людей, московского государства (Московии)“[2].

Многочисленные тогдашние источники убедительно доказывают, что население Украины и Белоруссии четко осознавало свою этническую отделенность от московитян. „Русины‑Украинцы почти в целой своей истории являются народом чужим против московских своих соседей.

И эти‑то две народности через несколько веков обозначаются отдельными названиями с того времени, с каких пор они известны в истории… Именно бывшие славянские племена в нынешний юго‑западной России от века IX, а жители нынешней Волыни и Галиции от века XI носили название Руси или русины, в то время как племена земли Ростовской и Суздальской… от века XV названием „Москва“ определялись“[3].

Захария Копыстенский приводит в своем трактате „Палинодия“ слова князя Константина Острожского о том, что дело церковной унии между православием и католицизмом должно стать делом не только русинов (украинцев, белорусов), а всех народов православного вероисповедания: „Не до двохъ и не до трохъ особь тую быти разуметь речь, але народовъ килку: Грековъ, Москвы и Волоховъ, и при них Болгаровъ, Сербовъ и Македонянъ“[4]. В полемическом произведении „Obrona Verificaciey“ в 1621 г. дается перечень народов, которые послушны Константинопольскому патриарху: болгарский, сербский, словацкий, русский, московский и прочие[5].

В переписке между епископом Ипатием Потием и князем Острожским так описывается судьба христианских плененных в Крыму: „Яко Русь, Москва, Грекове, Поляцы, Влоши, Немцы все невольницы: байрам татарський одностайне съ татарами обходити по неволи мусять…“[6].

Этнонимы „Русь“ и „Москва“ постоянно противопоставляются как два разнородных понятия. В произведении „Оборона унии“ Льва Кревзы (1617 г.) говорится: „Москва выбирала митрополита себе, которого хотела, а наша Русь, удерживая единство с Римом, приняла от папы Пия за своего пастыря Григория“[7].

Захария Копыстенский в упоминавшемся выше произведении „Палинодия“ доказывает, что православная церковь тоже имеет многочисленных ученых и писателей. Пересчитывая сначала разных греков, он дальше утверждает: „Было тежь и въ Росіи (тобто на Русі) нашей дидискаловъ много, а которые писма зоставили, не вспоминаючи старыхъ, новыхъ пятую пару якую… Въ Москве тежъ суть люде мудрій и богослове православный…“[8].

В одной из русских хроник середины XVI ст. так рассказывается о событиях 1500 г.: „Великий князь московский воевал рускую землю и князь великий литовский Александро послал войско свое литовское, и зъхалося войско литовское з московским на Ведрошы и учинили межи собою бои сечу великую…“[9].

В „Летописи Самовидца“ читаем „с тими колмиками и Москвою и козаками гетман Брюховецкий ходил под Белую Церкву“. Или в другом месте: „москалей чотири человека“. Вообще в „Летописи Самовидца“ Московское государство упоминается 12 раз, московское войско – 29 раз, москва как народности упоминается 26 раз[10]. В летописи так описываются события времен бунта Михаила Глинского в 1508 году: „И много в тот час замков руских подалися великому князю московскому“[11]. И дальше: „Князь великий московский Василеи, забывши перемирия и присяге своее, до панства руского войско свое выслал и шкоды неприятельским обычаем чинил и сам з войськом своим московским под Смоленск приходил“[12].

В течение пятидесяти лет (1561–1611 гг.) находился на службе у польских королей и великих князей литовских итальянец Александр Гваньини. Почти двадцать лет Гваньини был комендантом Витебской крепости. Используя разнообразные старые источники, а также на основании собственных наблюдений он написал латынью ценную хронику „Описание Европейской Сарматии“. Территорию Украины, а также Белоруссии Гваньини называет „Русью“. Настоящую Россию называет лишь Московиею[13].

Подобно в старых источниках именовались лица московского происхождения. В противоположность к „русинам“ их называют „москвинами“, „москвитянами“. Л. Кревза в своей „Обороне унии“ и С. Косив в „Патерикони“ называют Елену, супругу великого князя литовского Александра, московкою. „Митрополит Макарий… был первым надворним владыкой у королевы Гелены Московки“[14]. „Иона… который был сперва архимандритом минским… стал митрополитом за интенцией польской королевы Гелены Московки“[15]. О митрополите Макарии говорит 3. Копыстенский в „Палинодии“: „А былъ, знать, родомъ Москвитинъ“[16]. Митрополит и общественный деятель Петро Могила писал в своем трактате „О чудесныхъ и замечательныхъ явленияхъ…“, что возле архимандрита Ел. Плетенецкого находился „Некто старец именемъ Феодосий, родомъ Москвитянинъ“, в другом месте этой же работы он пишет о юноше Стефане: „Некто юноша именемъ Стефанъ… родомъ Русинъ отъ Каменца Подольского…“, а об одном враче – „Некто Александеръ Музеля, врачъ, Грекъ родомъ…“[17].

Как видим, здесь ясно и четко разграничивают три этнонима: „родомъ Москвитянинъ“, „родомъ Русинъ“, „родомъ Грекъ“. Это же наблюдаем в произведении „Богатая вина“ (1621 г.), где митрополиты Иларион и Клементий названы русинами в противоположность к монаху Пимена – москвитина[18]. Далее в этом же произведении рассказывается, как Иерусалимский патриарх ставил в укор казакам их недавние походи в Московщину, потому что „Москвины“ являются христианами»[19].

В одном антиуниатском полемическом произведении (1597 г.) говорится: «Нехай укажуть, коли который папежъ росказовалъ церковю греческою, московскою, рускою, шдейскимъ, перскимъ костеломъ, египетскимъ, и котрые суть въ Европе»[20]. В произведении «Литос», который вышел в Киеве 1644 г., сообщается, что «Москва не только поляков, но и русинов перекрещивает»[21]. Здесь речь идет об отличиях между русской православной и московской церквами. На эту тему имеем в тогдашних источниках много сообщений. Везде московскую церковь называют московской, а украинскую – русской.

В ходе полемики между Л. Кревзою и антиуниатским автором «Богатой вины» в качестве аргументов были употреблены летописи как русские, так и московские. Автор «Богатой вины» подчеркивает, что в нужном ему вопросе они совпадают, а потому истина за ним. Делает он это с помощью слов: «…почему все мы готовы довести не только русскими хрониками, но и московскими; откуда быстро выскажется правда, потому что писатели двух разных наций, с собой несообразных и издавна находясь в неприязни, соглашаются на одно»[22]. Украинский поэт XVI ст. Себастин Кленович в поэме «Роксолания» (1584) писал, что «славна Русь простирается… до темных московских лесов»[23].

Ни московское государство, ни московское общество не пользовались среди украинского населения симпатией. Вот как писал 3 июня 1598 г. епископ Ипатий Потий князю Константину Острожскому: «Хто жъ не ведаетъ, яко великое грубиянство, упоръ и забобоны суть въ народе Московскомъ»[24].

И в XVII–XVIII ст., своих северо‑восточных соседей украинцы называют «москалями», а их страну «Москвой», «Московщиною», «Московиею».

Приведем некоторые отрывки из переписки администрации пограничных областей. В 1649 г. Юрий, роменский городовой атаман, в связи с какой‑то кражей коней, пишет Дмитрию Ивановичу Кириеву, недригайловскому воеводе, так: «…через ваших Москалей Иванька и Степанька из Устрелца, которые в нас были в городе нашем на ярмарку…». И дальше: «А сие Москале скоро приехали…»[25]. В 1650 г. Мартин Пушкарь, полтавский полковник, князю Ивану Петровичу Пронскому, белгородскому воеводе, писал: «…прислал ты ко мне, Воевода, в Полтаву станічнова голову, Епіфана с товарищи для сыску Москаля Мишка, што збежал з Белгорода, воровство здолавши…»[26]. Здесь надо добавить, что в Московском государстве, в частности в XVII ст., украинских казаков и вообще украинцев официально называли «Черкассы» (единичное название – «черкашенин»),[27] о чем подробнее со временем.

Во времена гетмана Ивана Брюховецького (1666 г.) полтавские казаки жалуются на московского воеводу Якова Хитрова: «Велит москалям коней уставших брать у подводы по домам; сам стоит в доме у вдовы; начальных своих людей ставит по домам знатного общества; полковника, которого мы уважаем, будто отца, ругает скверными словами; какой товарищ придет к нему – глаза палкой выбивает, плюет, или денщикам велит выпихнуть в шею»[28].

В величайшем украинском историографическом памятнике казацкого времени (вторая половина XVII ст.) т. н. «Летописи Самовидца», как уже ранее говорилось, многократно и постоянно употребляется термин русь, русин, руский в значении «украинцы», «украинец», «украинский»; москва, московский в настоящем значении «россияне», «российский»[29].

В дневнике генерального казначея Якова Маркевича под датой – май 1733 г. встречаем упоминание об «некотором москвитине» в понятии россиянина[30].

В конце XVII ст., в 1674 г., в Киеве вышел из печати «Синопсис», первое печатное произведение из истории русского или, как объяснял автор, «славяно‑российского» народа. «Синопсис» был составлен на основе хроники бывшего преподавателя Киевской академии Феодосия Сафоновича, доведенной до XIII ст. В следующих изданиях ректор Киевской академии Иннокентий Гизель взялся перередактировать это произведение в нужном московскому царизму духе. Гизель сделал «Синопсис» схоластическим трактатом, посвященным легитимным нуждам романовской династии в ее отношениях с Польшей. В частности он обратил особое внимание на термины «Москва», «москаль». Гизель придумывает басню о существовании первопредка, внука Ноя, шестого сына Яфета, библейского Мосоха (Мешеха)[31] «для более удобного объяснения Москвы, москалей и, очевидно, для большей их славы»[32].

«Синопсис» попал в царскую библиотеку и стал наиболее популярным учебником истории в «Московском государстве». Издавался он около тридцати раз, последнее издание вышло в 1836 г. К этому изданию митрополит Евгений написал в предисловии: «книга сія, по бывшему недостатку других российских историй книг печатных, была в свое время единственной оной учебною книгой». Везде повторяется басня про Мосоха, которая воспринималась с пониманием необходимости объяснить происхождение этнонима «москаль». За «Синопсисом» басню про Мосоха повторяли все московские историки XVIII и начала XIX ст. В 1728 года известный украинский казацкий летописец Самийло Величко на основании какой‑то давней рукописной книги составил сборник «Космография», где, в частности, есть раздел об «Преславном царстве Московском». Это очень интересный раздел, учитывая те сведения, которые имели в своем распоряжении украинцы о государстве, народе, к которым стала принадлежать часть Украины (Левобережье) из середины XVII ст. «Пущи лесные великые, страшные, а въ нихъ зверей всякихъ розныхъ несказаемое множество. Зверинихъ ловцовъ негде смишленейшихъ и мудрнйшыхъ нетъ, якъ московские люде»[33]. «Въ Московскомъ государстве училищъ книжныхъ философскихъ рознихъ не бывало… Женское тамъ житіє вельми нужное, все взапертю въ домахъ сидять, а которая нескрытымъ обычаемъ живетъ, то за добрую и честную жену не имеють». И дальше: «питіе ихь: пиво, медъ, вино горячее, пьютъ слишкомъ…»[34].

Знаменитый представитель барочного стиля в украинской литературе XVIII ст. Климентий Зиновиев посвятил один из своих стихов «иноверности» между «мужем и женою». Писатель предостерегает, что в супружеской жизни, где мужчина и женщина исповедуют разную веру, не будет согласия.

Это ест наприклад кгды бывает временами

Муж ляхъ а жена благочестивая (то есть православная).

Может случиться, что оба благочестивых (православные) и не «единых людей породы» и тогда тоже жизнь не будет:

А хотя и оба благочестивые да не единых

людей: сыречь муж будет москаль или литвин…

Или наоборот… «а вон правдивый руснак, казак украинец породы малороссийской». Потому что тогда:

Потому что ест гды не единых людей породы:

Не мьють и такій границ собой згоды[35].

Наиболее выразительное свидетельство того, как уживались этнонимы «Русь» и «Москва» уже в послекозацкое время, дает нам автор «Истории Русов». Это произведение, которое назвали «Поэмой свободного народа», было написано где‑то не раньше второй половины XVIII ст. и не позднее первой четверти XIX ст.[36] Автор этого произведения (относительно его личности у историков существуют расхождения) согласно вековечной в народном воображение традиции, которая сохранилась до конца XVIII ст., считает украинцев и белорусов одним народом, которые называются «русинами» в противоположность народу «московскому». Под «Украиной» автор «Истории Русов», наследуя Киевскую летопись XII ст., понимает территорию среднего течения Днепра и не распространяет этот термин на всю «Русь».

Из этого большого по объему произведения мы приведем отрывки, которые ярко подтверждают существующую противоположность между народами Руси и Московщины. Вот, например, речь винницкого полковника Ивана Богуна, которую он произнес после споры с Богданом Хмельницким на совещании в Чигирине:

«В народе Московском властвует отвратительнейшее рабство и невольничество в наивысшей мере, в них, кроме Божего и Царского, ничего собственного нет и быть не может, и люди, по их мнению, созданы якобы для того, чтобы в нем не иметь ничего, а только рабствовать. Самые вельможи и бояре московские титулуются обычно рабами царскими и в просьбах своих всегда пишут они, что бьют ему лбом; относительно же обычного народа, то все они полагаются крепостными, будто бы не от одного народа походят, а накупленные с пленников и невольников; и те крепостные или, как их называют, крестьяне обеих статей, то есть мужчины и женщины с их детьми, за неизвестными в мире правами и присвоениями продаются на торжищах и в жилье от владельцев и хозяев своих наравне со скотом, а нередко и на собак вымениваются, и продаваемые при том должны быть еще умышленно веселыми и выдаваться своим голосом, добротой и знаниями любого ремесла, чтобы через то скорее их купили и дороже заплатили. Словом сказать, соединиться с таким отвратным народом есть то самое, что броситься из огня да в полымя»[37]. В другому мест «Истории Русов» встречаем: «Войны же с Московиею суть неминуемые и бесконечные для всех народов, потому что, несмотря на то, что она недавно вышла из‑под власти татарской, единственно через междоусобицы татарские, которым и ныне есть данница, не считая, что в ней все урядники и народ почти неграмотные и многочисленностью разноверований и причудливых мольбищ – подобятся поганству, а лютостью превосходят дикарей: не взирая, говорю, на невежество и грубиянство, нужно напомнить их придирчивость за самые мелочи и выдумки, за которые они вели бессмысленную и долголетнюю ссору и войны со шведами и поляками, заметив в переписке с ними что‑то в словах неуместное, за что и между собой они непрестанно чубляца и тиранствуют, находя в книгах своих и крестах что‑то не к порядку и не по праву каждого. Припомнить следует жадность их к властолюбию и посягательства, по которым присваивают они себе даже целые царства, империи Греческую и Римскую, похитивши на тот конец Государственный герб тех царств, то есть двуглавого орла, который за наследством будто бы князю их Владимиру, который был зятем царя Греческого Константина Мономаха, достался, хотя тот Владимир был на самом деле князем Русским Киевским, а не Московским… А доказано уже, что, где нет постоянной религии и добрых обычаев, там и правление постоянного быть не может, и Русаки ваши будут ползать между Москалями, как овцы между волками»[38]. Еще один пример, слова из выступления черкасского протопопа Федора Турского перед Богданом Хмельницким: «А Московские дары суть все в рогожах, то неизбежно и народ, живя с ними, доведенный до такой убогости, которая оденется в рогожи и под рогожи. И эти выводы суть верные и превышают всех оракулов в мире»[39]. Гетману Ивану Выговскому помешали снова приобщиться к Польше «суеверные старики, которые предпочитают лучше Московщину, чем Поляков и Турок, единственно через одноверство, хотя, что в ней столько вер, сколько у нас уездов, и друг друга преследуют и ненавидят»[40]. Автор «Истории Русов» говорит о краже этнонима: «Известно же потому что, когда‑то были мы то, что теперь московцы: правительство, первичность и самое название Русь к ним перешли»[41].

Упоминание автора «Истории Русов» о религиозных распрях в России, имело в виду такое непонятное для украинцев явление как «старообрядчество». Сущность российского старообрядчества объяснил религиозный философ В. Соловьев: «Как известно, старообрядчество распространялось исключительно в северной и восточной России, то есть в пределах расселения великорусского племени. Старообрядцы, которые убежали от преследования и основали колонии на Украине (Стародубье, Витка и т. д.), никогда не смогли сделать свои поселения центром раскольнической пропаганды. Малороссы (а также и белорусы) оказались категорически недоступными для старообрядчества, которое вообще распространялось лишь там, где к российскому населению примешивался финский элемент; и чем гуще была эта примесь в данной местности, тем глубже укоренялось в ней старообрядчество (Беломорский и Олонецкий край, область средней Волги и нижней Оки и т. д.). Этот факт, в связи с основным свойством староверства – буквализмом, наводит на ту парадоксальную мысль, что единственное оригинальное у нас религиозное движение выросло не на российской, а на финской этнографической почве. В самом деле, это безусловное значение, которое староверы предоставляют внешнему чину священнодействия и букве священных книг, независимо от всякого смысла, как можно больше отвечает заклинательному магическому характеру религии, которое у какого‑либо другого племени не находится в таком сильном проявлении, как именно у финнов»[42].

В 1605–1612 годах в Московщине настал период т. н. «смуты». Польско‑казацкое войско гетмана С. Жолкевского заняло Москву, а земский собор выбрал царем польского королевича Володислава. Казаки принимали активное участие в следующих московско‑польских войнах, которые длились в первой половине XVII ст., на стороне Польши. Тогдашнее отчуждение между населением Московии, а населением Поднепровья, удостоверяют факты етнонимики. «В XVI–XVII ст. ст. к украинцам Запорожья и Приднепровья, которые называли себя „русским“, „казацким народом“, „украинцами“, в России уживался большей частью термин „Черкассы“. Этот экзоэтноним как официальное название украинцев широко отразился в „Актах Московского государства“ (см., напр.: Т. I, Спб., 1890; Т. II, 1896; Т. III, 1901) и в других тогдашних письменных источниках»[43].

Существуют разнообразные этимологические теории относительно происхождения этого экзотического этнонима. Согласно первой, наиболее ранней, название это передала казакам горстка «черкесов», выходцев из Северного Кавказа. Г. Максимович, решительно отстаивая мысль о местном, украинском происхождении запорожского казачества, связывал происхождение этнонима «Черкассы» с названием г. Черкассы. Карамзин название «Черкассы» связывал с торками и черными клобуками. Существует взгляд будто этноним «Черкассы» происходит от осетинского слова «черкасс», что означает «орел». Другие твердят, что слово это греческого происхождения. В итоге можно сказать, что «употребляемый относительно украинцев Поднепровья этноним Черкассы остался необъясненным»[44].

Факт, который записан в актах Московского государства, что начиная с XVI и вплоть до первой половины XVIII века, украинцев официально именовали «Черкассами», говорит о том, что этническое воображение московцев отнюдь не воспринимало украинцев за кровных родственников.

[1] Савич А. Нариси з історії культурних рухів на Вкраїні та Білорусії в XVI–XVIII вв. – К.: Вид‑во АН УРСР, 1929.– С. 5.

[2] Михальчук К. П. К ответу кн. Е. И. Трубецкого на анкету «Украинской Жизни» // Украинская Жизнь. – 1914.– № 11/12.– С. 29.

[3] Огоновський О. Історія літератури руської.– Львів: НТШ, 1891.– Т. 1.– С. 9.

[4] Палинодия, сочинение Зах. Копистенского // Русская Историческая Библиотека. – Пб., 1898.– Т. 4.– С. 1142.

[5] Obrona Verificaciey // АЮЗР. – К., 1887.– Ч. І.– Т. 7.– С. 412.

[6] Русская Историческая Библиотека. – Пб., 1903.– Т. 19.– С. 408.

[7] Русская Историческая Библиотека. – Пб., 1898.– Т. 4.– С. 235.

[8] Палинодия, сочинение Зах. Копистенского // Русская Историческая Библиотека. – Пб., 1898.– Т. 4.– С. 913–914.

[9] ПСРЛ. – Пб., 1907.– Т. 17.– Список Гр. Речинского. – С. 342.

[10] Летопись Самовидца по новооткрытым спискам… – К.: Изд. Врем. Комис. для разбора древн. актов, 1878.– С. 64, 88, 172 и др.

[11] Там же. – С. 345.

[12] Там же. – С. 346.

[13] Спорные вопросы отечественной истории XI–XVIII веков. – М.: Ин‑т истории СССР, 1990.– С. 78.

[14] Оборона уній // Русская Историческая Библиотека. – 1878.– Т. 4.– С. 237.

[15] Paterikon // АЮЗР. – К., 1914.– Ч. I. – Т. 8.– С. 469.

[16] Палинодия, сочинение Зах. Копистенского // Русская Историческая Библиотека. – Пб., 1898.– Т. 4.– С. 1042.

[17] Сказанія Петра Могилы о чудесныхъ и замечательныхъ явленияхъ… // АЮЗР. – К., 1887.– Ч. I. – Т. 7.– С. 76, 84, 85, 119.

[18] Sowita wina // АЮЗР. – К., 1887.– Ч. I. – Т. 7.– С. 449–450.

[19] Там само. – С. 485.

[20] АЮЗР. – К., 1914.– Ч. I.–Т. 8.–С. 519.

[21] Літос // АЮЗР. – К., 1893.– Ч. I. – Т. 9.– С. 26.

[22] Sowita wina // АЮЗР. – К., 1887.– Ч. I. – Т. 7.– С. 451.

[23] Ющук Ю. Якою мовою розмовляла Київська Русь // Золоті ворота. – 1993.– Т. 6.– С. 122.

[24] Русская Историческая Библиотека. – 1903.– Т. 19.– С. 1017.

[25] Крипякевич I. 3 пограничної українсько‑московської переписки 1649–1651 г. // ЗНТШ. – 1929.– Т. 150.– С. 86.

[26] Там само. – С. 87.

[27] Воссоединение Украины с Россией. – М.: Изд‑во АН СССР, 1953.– Т. I. – С. 511.

[28] Соловьев С. История России с древнейших времен. – М., 1961.– Кн. 6.– Т. II. – С. 511.

[29] Літопис Самовидця. – К.: Наук. думка, 1971.– С. 184, 186 та ін.

[30] Киевская старина. – 1882–1884.– Т. 1–3.– С. 288.

[31] Кн. Буття, 10, 2.

[32] Коялович М. О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. – Изд. 3‑є.– СПб., 1901.– С. 85.

[33] Орленко Л. Книжні відомості українців про Московське царство наприкінці XVIII ст. // Україна. – 1914.– Кн. 3.– С. 69.

[34] Там само. – С. 72.

[35] Климентій Зіновіїв. О иноверной едной персоне между мужем і женою. Вірші. Приповісті посполиті.– К.: Наук. думка, 1971.– С. 116–117.

[36] Кравченко В. В. «Поема вільного народу» (Історія Русів) та її місце в українській історіографії.– X., 1996.– С. 117.

[37] Конискій Г. Исторія Русовъ или Малой Россіи. – М., 1846.– С. 98.– Цит. за вид.: Історія Русів / Укр. переклад I. Драча. – К.: Рад. письменник, 1991.– С. 142–143.

[38] Історія Русів / Укр. переклад I. Драча. – К.: Рад. письменник, 1991.– С. 182–183.

[39] Там само. – С. 143.

[40] Там само. – С. 192.

[41] Там само. – С. 259.

[42] Соловьев В. С. Собрание сочинений. – С.‑Петербург. – Т. V. – С. 158.

[43] Котелевець І. О. До проблеми назви українців «черкасами» // Етнографічні дослідження Південної України. – Запоріжжя, 1992.– С. 4.

[44] Горленко В. Ф. Об этнониме черкасы в отечественной науке конца XVIII – первой половины XIX в. // Советская этнография. – 1982.– № 2.– С. 104.