В устной бытовой речи официальный этноним иногда заменяют метафорой, псевдоэтнонимом, или, иначе, – этнофолизмом, то есть прозвищем. Скажем, немцы называют французов «жабоедами», а французы немцев – «бошами». Чехов немцы прозывают «чехеями», а поляки немцев – «швабами». Итальянцев прозывают «макаронниками», румын – «цыганами», американцев – «янки» и т. д. Однако, наверное, нигде не употребляется столько и так нарочито насмешливых этнофоличных названий народов, как в России. Уже автор «Истории Русов» отметил это явление, характеризуя российскую солдатню: «Солдаты те, будучи еще тогда в серячинах и лаптях, небритые и в бородах, то есть во всей мужичьей образине, были, однако, о себе неимоверно высокого мнения и имели некий похабный обычай давать всем народам презрительные прозвища, как вот: полячишки, татаришки и так далее»[1]. Такая практика продолжается в России и по сей день. Мордву, марийцев, удмуртов, например, называют «чухонцями», жителей Средней Азии – «чурками» или «чучмеками». Кавказских горцев обзывают «зверями». «Посмотрите на насмешливые прозвища наших соседей: немец – немой человек, который даже по‑русски говорить не может; хохол – вечно вылазит, во все вмешивается; чухонец – необустроеный человек; татарин – не нашей веры»[2]. Как отметил этнограф Богораз, «названия северных народов россияне употребляют лишь в пренебрежительной форме: чукчишки, якутишки, ламутишки и т. д.»[3]. На сегодняшний день в Украине «колонизаторы выработали довольно широкий набор дерогативов для обозначения униженных и презираемых ими аборигенов: „быки, жлобы, когуты, рогули, колхозники“ (перечень далеко не полный)»[4]. Но существует одно общее название. Украинцев, известно, издавна называют «хахлами». «По тому странному обычаю, – продолжает автор „Истории Русов“, – называли они казаков „чубами“ и „хохлами“, а иногда „безмозглыми хохлами“, а те сердились за то, аж вскипали, заводили с ними ссоры и потасовки, а наконец нажили непримиримую вражду и дышали к ним повсякчасно отвращением»[5]. Хотя принято было высмеивать бессмыслицы в писаниях иностранцев о России, и в то же время «не считалось грехом пользоваться бородатым анекдотом, молвой и басней там, где речь шла о „хахлах“ и „хахландии“»[6]. Выражение «Хахландия» вместо названия «Украина» среди российских интеллигентов в дореволюционную эпоху было широко распространено[7].

Как утверждает член правления Общества украинской культуры «Славутич» Иван Шишов, «и сегодня от дворника и до министра в Москве украинцев в быту называют лишь хахлами, что будто и не оскорбительно, но что свидетельствует об определенном уровне мышления и отношении российской массы к нам»[8].

Украинцы, которые живут теперь в России, как, например, уроженец Москвы Андрей Окара, наблюдают пренебрежение ко всему украинскому на двух уровнях культуры. «С одной стороны – это бытовая ксенофобия – доброжелательная, а то и не сильная насмешка над „хахлом‑салоедом“, „хахлом‑придурченком“, над украинским языком; сюда же относится представления об Украине как о „младшем брате“, который живет за счет „старшего“, а также нескрываемое злорадство по поводу кризиса украинской экономики и всяческих неладов. С другой стороны – это концептуальная ксенофобия – довольно сложная система представлений об Украине и украинской идее как о выдумке врагов России с целью расчленения „единой российской державы“, „единого русского народа“. „Изобличение“ „украинской химеры“ „ревнителями общерусского единства“ происходит по описанной Дугиным конспирологической модели масонского заговора…»[9].

Этнофолизм (прозвище) «хахол» («хахлушка», «хахландия») лексикограф В. Даль определил так: «Хохол, украинец, малоросс; хохлачка, хохлушка. Хохол глупее вороны, а хитрее черта. Хохол не соврет, да и правды не скажет. И по воду хохол, и по мякине хохол! Хохлацкий цеп на все стороны бьет (хохлы молотят через руку)»[10].

В то время как «Словарь украинского языка» считает, что слово «хахол» – пренебрежительное название украинца[11], современный русский словарь твердит, что хохол – «название украинца, первоначально унижительное, затем шутливое, фамильярное»[12].

Историк Б. Флоря твердит, что термин «хахол» для обозначения человека стали употреблять на письме с 1620 года. В «ругательной» переписке воеводы одного из пограничных русских городов с «державцем» города Серпейска (это 1621 г.) читаем: «православных крестьян называешь некрещеными и хамовыми детьми, и прямые некрещеные вы, поганые хохлы, сатанины угодники, хамовы внучата присканами своими (так в тексте) хохлы бесовскими». «Поганые хохлы, – объясняет Б. Флоря, – это уже не детали внешности, а люди другой, чужой и вражеской веры, признаком чего и служат, прикрашая их, „бесовские хохлы“»[13].

Впервые слово «хохол» зафиксировано в российском словаре Поликарпова (1704 г.). С того времени оно встречается в большинстве следующих российских лексиконов.

Причина образования российского прозвища «хахол» удивительно ясна. В июле 971 года великий князь Руси Святослав Завоеватель и византийский император Цимисхий встретились на берегу Дуная. Историк Лев Дьякон Калойский, присутствующий при встречи, оставил для нас такой портрет киевского князя Святослава. Был он «среднего роста, не очень высокого и не очень низкого, с косматыми бровями и светло‑синими глазами, курносый, без бороды, с густыми чересчур длинными волосами над верхней губой (усами). Голова у него была совсем голая, но с одной ее стороны свисала прядь волос – признак знатности рода (оселедец). Крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела целиком пропорциональны. Выглядел он довольно суровым и диким. В одно ухо у него была продета золотая сережка; она была украшена золотым карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одежда на нем был белой и отличалась от одежды других воинов лишь чистотой». Оселедец как признак знатности рода носил не один Святослав. «На старинных книжных миниатюрах и фресках встречается прическа, которая напоминает украинский оселедец. Это длинная прядь волос, которая свисает с одной стороны. Возможно, это была прическа князей»[14]. В IX ст., при династии Каролингов, франкские воины носили прическу, которая напоминала украинский оселедец. Надо здесь сказать, что в средневековой Европе христианская церковь выступала против обычая «выращивать на лице щетину»[15]. Как видим из описания вида князя Святослава, он не носил бороды. Не носили бороды ни Хмельницкий, ни Мазепа, ни другие гетманы. Вообще, украинские крестьяне, как и польские, немецкие, французские и т. д., в отличие от российских, не носили бороды. Для Востока человек, который брил бороду, менял свою природу. «В процессе длительных контактов сложилась стойкая оппозиция между представителями латинского мира, которые меняли свою естественную внешность, и представителями мира православного, которые старались сохранить ее»[16]. Лишь царь Петр I, вернувшись из‑за границы, собственноручно стриг боярам бороды. В 1699 г. им был издан указ, который запрещал всем носить бороды, за исключением духовенства и крестьян.

Когда князь Святослав возвращался из византийского похода в Киев, подговоренные греками печенеги напали на него возле днепровских порогов, и Святослав погиб в жестоком бою. В середине XVI ст. именно там, возле днепровских порогов, возникает знаменитое народное войско – Казатчина. Придерживаясь княжеской военной традиции, запорожцы, равно как Святослав, брили голову и бороду, оставляя усы и чуб. Как рассказывали Д. Яворницкому старые люди, которые помнили казаков: «девушки косы любят, а запорожцы чубы»[17]. На основании многочисленных изображений и большого количества описаний подробно известно, как выглядел знак воина – оселедец (казацкий чуб). «Вся голова брилась или стриглась при теле, над самым же лбом оставалась круглая прядь волос пальцев в три ширины. Волосы со временем отрастали в длинную косу, которую можно было, причесав на левую сторону, или обнести кругом и замотать за левое ухо, или просто привести к нему и замотать. Чаще, когда она была не очень длинная, только спускалась за ухо, ее конец телепался на плече. Такая коса придавала лицу очень воинствующий вид и оригинальную красоту»[18].

От этого казацкого чуба, очевидно, пошло российское название украинцев – «хахол». «Наши предки, украинские запорожские казаки, брили главу, а только на ее верхе оставляли клок волос, или чуб. Когда Украина при Богдане Хмельницком объединилась с Москвой, прозвали нас царско‑московские нагайкари в усмешку „хахлами“, потому что хахол означает на московском языке чуб»[19]. С такой этимологией единодушно согласные все языковеды. В третьем издании словаря Даля происхождение названия «хахол» толкуется так: «По оселедцу, длинному чубу на темени бритой головы, какой носили в старину на Украине мужчины». Вообще в российском языке слово «хохол» означает «Торчащий клок волосы или перьев на голове»[20]. Его употребляют в названии некоторых видов птиц, животных и растений. Например: хохлатый жаворонок. Хохлатый пингвин. Хохлатые антилопы. Хохлатый шалфей. Хохлатый лук и т. п. Можно добавить еще – хохлатая борода, хохлатые брови.

Необходимо сказать, что недавно появилась совсем отличная, то есть не российская, этимология слова «хахол». «Существует версия, что унизительная кличка украинцев „хохол“ происходит от татарского „хох оллу“ – „голубо‑желтый“. Также „хох оллу“ можно толковать и как „сын неба“»[21]. Еще существует и такой вариант: «хохол – коколь (тибетского происхождения), означает: венец, корона, навершие»[22].

Псевдоэтноним «хахол» в разные времена наполнялся разным содержанием и воспринимался по‑разному. До Полтавской битвы его еще воспринимали в Украине как обиду. Это иронически выражено в «Истории Русов»: «Вступление шведов в Малороссию совсем не похоже было на вторжение неприятельское, и ничего оно в себе враждебного не несло, а переходили они села жителей и нивы их как друзья и скромные путешественники, не занимая ничьей собственности и не совершая всех тех дебошей, своеволий и всякого рода бесчинств, что наши войска обычно по селам совершают под лозунгом: „Я – слуга царский! Я служу Богу и Государству за весь мир христианский! Куры и гуси, молодицы и девки нам принадлежат по праву воина и по приказу его Благородия!“ Шведы, наоборот, ничего у обывателей не требовали и силой не брали, но где их находили, покупали у них добровольным торгом и за наличный расчет. Каждый швед научен был от начальников своих говорить по‑русски такие слова народу: „Не бойтесь! Мы ваши, а вы наши!“ И, несмотря на это, народ здешний уподоблялся тогда диким американцам или капризным азиатам. Он, выйдя из закромов своих и хранилищ, удивлялся кротости шведов, но за то, что они разговаривали между собой не по‑русски и совсем не крестились, считал их за нехристей и неверных, а увидев, что они едят в пятницу молоко и мясо, решил, что они безбожные бусурмане, и убивал всюду, где только малыми партиями и поодиночке найти мог, а иногда брал их в плен и приводил к Государю, за что получал у него жалованье, сперва деньгами по несколько карбованцев, а после – по рюмке водки с приветствием: „Спасибо, хахльонок!“»[23].

Полтавская катастрофа, о главной причине которой рассказал автор «Истории Русов», уничтожила казацкую Гетманщину XVIII век стал одним из наиболее трагичных в украинской истории. Начался процесс беспрерывного наступления русско‑имперских сил во всех сферах народного жизни. Горько насмехаясь над тогдашним политическим состоянием, певец Казатчины Иван Котляревский вкладывает в уста Юноны такую мольбу:

Но тільки щоб латинське племя

Удержало на вічне время

Імення, мову, віру, вид[24].

Но как раз «имя» сохранить не получилось. Вместо этого пренебрежительная кличка «хахол» набирала все большего распространения. Каким‑то чудом обманув цензурный глаз, в «Москале‑Волшебнике» Котляревский изображает этнонимическое противоборство народных пословиц, что является отголоском этнического противоборства. С одной стороны, «С москалем знайся (дружи), а камень за пазухой держи», а с другой, – «Хохлы никуда не годятся, да голос у них хорош»[25]. В «Энеиде» показаны фиаско казацкой истории, насильственное закрепощение свободного народа, установление деспотического имперского режима, а также, что следует подчеркнуть, потеря самоназвания и замена ее «хахлом».

Пропали! Як сірко в базарі!

Готовте шиї до ярма!

По нашому хохлацькому строю

Не будеш цапом ні козою,

А вже запевне що волом:

І будеш в плузі походжать,

До броваря дрова таскати,

А може, підеш бовкуном[26].

С. Рудницкий приводит еще другую пословицу. «Украинский простолюдин намного лучше ощущает обособленность своего народа и, пряча свои национальные черты даже в далеких и наиболее разбросанных колониях, в наиболее чуждой среде, дал повод для известной российской пословице: „хохол везде хохол“»[27].

Запрет имен был находкой Екатерины II. После подавления восстания Пугачева даже реку Яик переименовали в Урал. После отмены Запорожской Сечи Екатерина издала такой манифест: «Мы хотим настоящим известить верноподданых нашей Империи, что Запорожская Сечь окончательно разрушена, на будующе запрещается даже имя запорожских казаков, ибо дерзкие действия этих казаков, нарушавшие наши Высокие приказы, оскорбили наше Императорское Величество»[28].

Раздумывая над термином «хахол», в историософской разведке «Две русские народности» тонкий знаток народного менталитета М. Костомаров пришел к такому выводу: «Скажу к слову, что из всех тех названий, которые придумали для нашего народа, чтобы отличать его от Великорусов, более всего принялось название „хахол“. Очевидно, что принялась оно не из‑за своей этимологии, а только по той привычке, по которой употребляют ее Великорусы. Произносится слово „хахол“. Великорус понимает под ним истинный народный тип. Перед Великорусом вместе со словом „хахол“ предстает мужчина, который говорит на каком‑то определенном языке, имеет свои определенные обычаи, свои обстоятельства домашней жизни, своеобразную народную физиономию»[29].

Уместно здесь обратить внимание на то, что М. Костомаров подчеркнул, как надо правильно произносить кличку «хахол». Согласно фонетическим принципам украинского правописания, это слово в украинских текстах нужно писать через букву «а», потому что так этот специфический термин на самом деле произносится всеми (в том числе и украинцами). Ведь по этимологическим принципам российского правописания пишется «хохол», однако читается «хахол». А насколько, к слову, российское этимологическое правописание отличается от украинского фонетического, видим на примере любого обычного российского предложения: «Хороша холодная вода, когда хочется пить». По правилам фонетического правописания это предложение должно было бы писаться так: «хараша халодная вада, кагда хочица пить»[30]. Таким образом, написание в украинских текстах слова «хахол» через «о» является неправильным.

После запрета украинского печатного слова российским министром внутренних дел Валуевым группа украинских патриотов, во главе с М. Костомаровым, пришла к Валуеву с тихим протестом. В дневниковой записи Валуева этот эпизод звучит так: «Были у меня несколько лиц, в том числе Костомаров, сильно озадаченный приостановлением популярных изданий на хохольском наречии»[31].

В первой половине XIX ст. украинцев под российским ярмом официально называли малороссами, но в быту обычно лишь «хахлами». В частности, «хахлами» называли украинское крестьянство. «В воронежской губернии великорусские поселенцы называют малороссов „хахлами“, и их жен „хахлушками“, а малороссы в свою очередь зовут великороссов „москалями“ и великорусских женщин „московками“»[32]. Для российского имперского общества «украинские крестьяне, продолжая жить в традиционном украиноязычном мире, оставались доброжелательными, безвредными, даже колоритными в своих танцах и песнях, однако в целом некультурными, глупыми хахлами»[33]. Правда, «хахлов» ценили за хозяйственность, за истинно земледельческую любовь к земле.

Вот, например, как писал о земледельческих хахлах высокий царский сановник: «В Терской и Кубанской области вскоре после окончательного замирения Кавказа, а особенно после Турецкой Кампании, жизнь тоже закипела необычайным для России темпом. В этих областях, недавно еще бывших театром кровавых событий, кроме аулов, где жили горцы, были только станицы казаков, более занятых охраной от набегов татар, чем хлебопашеством. После замирения края, плодородными его землями были наделены казачьи станицы, генералы и офицеры, принимавшие участие в завоевании Края. И так как и те и другие к земледелию были не склонны, то офицерские участки стали продаваться, а станичные земли сдаваться в аренду чуть ли не задаром. Продажная цена не превышала двенадцати рублей за десятину, арендная – была от пяти до десяти копеек. И переселенцы нахлынули со всех сторон. Сперва явились тавричане, гоня перед собой десяток‑другой овец: Мазаевы, Николенки, Петренки и многие другие – теперь богачи, владеющие сотнями тысяч овец и многими миллионами, потом появились и землеробы, хохлы на своих скрипучих, неокованных арбах, запряженных рослыми волами, а потом – и наши земляки на своих заморенных клячах. И чем дальше и дальше, тем все больше и больше прибывало народа. Все это копало землянки, строило себе глинобитные или мазаные хаты, и села выростали за селами. Лучше всех сжились с новыми условиями степенные домовитые хохлы и вскоре зажили прочно и богато. Многих из „российских“, т. е. чисто русских, погубила страсть к бродяжничеству. Пожил бивуаком неделю‑другую на одном месте, видя, что все еще не текут в угоду им медовые реки, они, разочарованные, отправлялись дальше искать обетованные земли и в вечной погоне за лучшим в конце концов хирели и, продав свои остатки тем же хохлам, поступали к им в батраки или возвращались вконец разоренными домой с вечным своим припевом: „курицу негде выпустить, тесно стало“»[34].

Возрождение украинской литературы, за которым просматривалось возрождение политическое, разрушало российский идиллический архетип «глуповатого хахла». Поэтому выступая в позе якобы либерала, в тоге «трибуна», а на самом деле будучи «сторожем блага империи против украинской крамолы»[35] критик В. Белинский с имперской шовинистической ненавистью говорит о «хахлацком патриотизме» Тараса Шевченко[36]. «Этот хахлацкий радикал написал два пасквиля – один на государя императора, другой – на государыню императрицу… Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал»[37]. Хоть и не «читал», но это не помешало Белинскому осудить «хохлацкий язык и хохлацкую литературу». В письме к П. Анненкову он приходит в негодование: «Ох мне эти хохлы. Ведь бараны – а либеральничают во имя галушек и вареников со свиным салом!»[38].

Редактор украинофобской газеты «Киевлянин», В. Шульгин слово «украинцы» брал в кавычки, но «хахлы» писал без них. В конце концов, в российской художественной литературе издавна широко бытовало пренебрежительное название украинцев «хахол». Еще Пушкин в стихотворении «Моя родословная» писал:

Не торговал мой дед блинами,

Не ваксил царских сапогов,

Не пел с придворными дьячками,

В князья не прыгал из хохлов.

Или, например, Лев Толстой в рассказе «Два старика»: «Идет Елисей и нагоняет на ходу двух хохлушек. Идут бабы, промеж себя болтают.

Вошел Елисей во двор; видит – у завалинки человек лежит безбородый, худой, рубаха в портки – по‑хохлацки». Российские крестьяне не закладывали рубашку в штаны, как и не брили бороды.

Отмечают, что более всего российские литераторы любили описывать, как «милые хохлушки на дивном просторе малороссийских полей гуторят с парнями»[39].

В. Короленко в повести «Слепой музыкант» пишет: «Старик поводил усами и хохотал, рассказывая с чисто хохлацким юмором соответствующий случай». Или И. Лажечников в повести «Ледяной дом»: «Хохол на бритой голове изобличает род его. Это малороссиянин, которого недоставало на смотру Волынского». В 30‑х годах XX ст. западноукраинские литературные критики отмечали, что «советские писатели называют наших земляков в своих произведениях по старому „хахлами“»[40]. В авторском языке употребляют слово «хахол» много современных российских писателей, среди них и А. Солженицын, сам полуукраинец.

В начале XX ст. термин «хахол» в российской литературе и публицистике употреблялся повсеместно. Вот такой пример: «Хохломаны должны допустить, что или сходство двух наречий – велико‑ и малорусского – так близко, что оба они не что иное, как один и тот же язык, или что мало‑русские драматурги думают по‑русски и в уме переводят русскую мысль по‑хохлацки»[41]. Тогдашняя российская художественная литература густо наполнилась типами полудебильных хахлов. Владимир Винниченко по этому поводу опубликовал протест. «Каждый раз, – жаловался Винниченко, – беря в руки российский рассказ о „хахлах“, как издавна принято в российской литературе обзывать украинцев, меня охватывает ощущение неловкости, стыда и боязни. Всегда и везде в российской литературе „хахол“ – немного глуповатый, чуточку хитрец, непременно ленивый, меланхолический и временами добродушный»[42]. Рассматривая украинские типы в российской дореволюционной литературе, Л. Жигмайло утверждает, что «российская беллетристика, отображая в своих произведениях типы украинцев или „хахлов“, которые случайно попали им в поле зрения, все еще не выходит за рамки этнографизма и дает нам или образ смешного „хахла“ простолюдина или интеллигента‑украинофила непременно с „чубом“, в „вышитой сорочке“, который сплевывает сквозь зубы, старательно пьет „горилку“ и после каждого слова упоминает черта»[43].

Но было бы несправедливым утверждать, что все подряд российские писатели насмехались над «хахлами». Лауреат Нобелевской премии 1933 года Иван Бунин, после поездки в Украину, дал «хахлам» другую оценку «Хохлы мне очень понравились с первого взгляда. Я сразу заметил резкую разницу, которая существует между мужиком великороссом и хохлом. Наши мужики – народ, по большей части, изможденный, в дырявых зипунах, в лаптях и онучах, с исхудалыми лицами и лохматыми главами. А хохлы производят отрадное впечатление: рослые, здоровые и крепкие, смотрят спокойно и ласково, одеты в чистую, новую одежду. И места за Курском начинаются тоже веселые: равнины полей уходят в такую даль, о которой жители средних и северных губерний даже понятия не имеют»[44]. О знаменитой пьесе А. Чехова «Вишневый сад» И. Бунин сказал: «Где это были помещичьи сады, сплошь состоявшие из вишен? „Вишневый садик“ был только при хохлацких домах».

И в российской армии «хахлы» не были предметом насмешек. В армии «хахлы» были желательным элементом: послушные, неразвращенные, умные[45]. К слову, «некоторые гвардейские полки составлялись почти исключительно из украинцев, как например, Волынский, Измайловский, Преображенский, Семеновский и прочие»[46]. Когда в феврале 1917 г. в Петрограде вспыхнула демократическая революция, именно гвардейские украинские полки выступили как ударная сила против царизма. Винниченко спрашивал российских либералов: «Когда дело революции было на кончике гибели, разве не украинцы спасли ее, разве не украинские полки, не те именно волынцы и измайловцы»[47].

Интересной является ироническая самооценка известного юмориста Антона Чехова, который писал: «А вот если бы я не был хохол, если бы я писал ежедневно хотя бы два часа в день, то у меня уже бы была собственная вилла. Но я хохол, я ленив»[48].

На склоне XIX ст. крестьянство Приднепровья, в отличие от крестьянства Поднестровья и Закарпатья, потеряло свое национальное имя и приняло в качестве самоназвания частично термин «малоросс», а большей частью пренебрежительное российское клеймо души и тела – «хахол». Александр Довженко в сценарии фильма «Очарованная Десна» упоминает о разговоре, который он малым мальчонкой имел со своим отцом:

«– Папа!

– Что, сынок?

– Что там за люди плывут?

– То издалека, Орловские. Русские люди, из России плывут.

– А мы кто? Мы разве не русские?

– Нет, мы не русские.

– А которые же мы, отец? Кто мы?

– А кто там нас знает. Простые мы люди, сынок. Хахлы, те, что хлеб обрабатывают. Сказать бы, мужики мы…»[49].

Е. Чикаленко, повествуя о том, как москали присвоили себе наше имя, пишет: «Попросту они, пользуясь силой, взяли себе наш паспорт, а нам дали новый с византийским названием – „малороссов“, или московским „хахлов“, потому что предки наши подбривали вихор и оставляли только чуб – („хохол“ по‑московски)»[50].

Крах царизма в 1917 году высветил весь трагизм этнонимической ситуации в Украине. «Главная беда этого времени была в том, что украинцы еще не имели повсеместно усвоенного общего национального имени»[51]. Современники это неоднократно с болью отмечали. «Из того тихого разговора в учительской комнате 1915 года я впервые узнал, что таким языком, каким мы говорим, говорит около 30 миллионов людей; что те люди, а с ними и мои родители, называются украинцами, а не малороссами, не хохлами, не русинами, не мужиками, как их теперь пренебрежительно называют»[52]. В мае 1917 года Украинская Центральная Рада обратилась с декларацией к интеллигенции: «Всосав с молоком самодержавности идею централизма, привыкши смотреть на Украину только как на юго‑западный край российской империи, а на украинцев как на „хахлов“, которые отличаются от россиян только некоторыми мелкими бытовыми отличиями, никогда не беспокоясь о том, чтобы познакомиться с жизнью этих „хахлов“ и их идеалами, которые никогда не замирали, даже под гнетом царизма, буржуазная интеллигенция не смогла, не нашла в себе силы подняться до правильного понимания процесса, который происходил всё это время»[53]. Подобные революционные призывы звучали тогда отовсюду. «Много из нас, украинцев, даже свою фамилию национальную забыли и зовут себя „малороссами“, „хохлами“, „южнорусами“, одним словом, так, как этого всяким зайдам в Украине захочется»[54]. Тогда на первый план выдвинулась идея автономии Украины. «Без автономии у нас не будет родной школы, а будет школа московская. Та школа, которая лишь памороки забивает нашим детям, а грамоты никакой не дает. Будет та школа, которая учит пренебрегать отцом и матерью, потому что они, дескать, „хахлы“, а тот мальчик, который выучился болтать пять слов по‑кацапски, так он уже не хахол, а господин»[55].

Молодой генерал Украинской Народной Республики Юрий Тютюнник по собственному опыту описал трагические этнонимические коллизии в революционном 1917 году на восточноукраинских землях. Надо было сформировать из украинских «дядек в шинелях» военную часть. Для этого, по тогдашнему обычаю, созвали вече.

«Прибыло что‑то до семи тысяч. Открывая вече, я предложил:

– Кто среди вас украинцы, поднимите руку к горе!

Поднялось не больше трехсот рук.

– Малороссы! Поднимите руки!

Подняло руки около половины присутствующих.

– Хахлы! Поднимите руки!

Снова подняла руки добрая треть.

– Украинцы, малороссы и хахлы! Все вместе поднимите руки!

Над головами несколькотысячной толпы поднялся лес рук. Единицы, которые не подняли рук, не были заметны среди массы»[56].

Для пленных российской армии, выходцев из Украины, на протяжении 1914–1917 лет в немецком городе Раштате находился лагерь. Среди большой массы пленных украинцами считали себя совсем немногие. Господствовало полнейшее замешательство в названиях: «малороссы», «русские», «хахлы»[57].

Обидный термин «хахол» для определения украинца, как уже было сказано, широко бытует в России по сей день. «Первый урок, который уже становится неотъемлемой составляющей национального сознания украинца, состоит в том, что в России никогда не было, нет и пока что не предполагается другого интереса в Украине, чем полного уничтожения, до ноги, до пня украинской нации. Видим, что от самого рафинированного философа до самого последнего пропойцы – весьма во многих россиян вложена в самом деле фатальная одержимость украинофобией. Она составляет один из главных элементов „русской идеи“, она ныне пенится невменяемой, в самом деле зоологической ненавистью к украинству в российском парламенте, она высечена на стенах городов Крыма „Хароший хахол – мёртвый хахол!“»[58]. Даже украинские деньги пренебрежительно обзывают «хохлобаксами».

Эта убийственная для украинцев и самоубийственная для самих россиян мания диктует «каждый шаг, каждое слово, каждый жест относительно Украины и со стороны нынешней власти в Москве, генералитета политического, военного, экономического, научного и культурного, в какое бы одеяние они не маскировались. Должны констатировать, что ныне заканчивается формирование несколькосотлетнего великорусского расизма, российского нацизма как мировоззренческой духовной базы, кажется, последнего и решающего похода для окончательного уничтожения украинской нации»[59].

О происхождении хахлов существует украинская народная легенда такого содержания: «Шел по полю Христос и св. Петр, а навстречу им идет поезд свадьбы. Пьяные люди начали насмехаться над ними. Первый мужчина начал кривляться и говорить Христу и Петру: „Чего вы бродяги, ходите здесь? Вы должны заниматься хлебопашеством, а не ходить без дела по миру!“ Святой Петр и говорит Христу потихоньку: „Этому мужчине быть хахлом‑земледельцем: он век будет хлеборобничать“. Христос и говорит: „делай с ним, что тебе угодно“. Второй пьяный мужчина в насмешку кричит: „Чего вы ходите здесь; вишь, ботинок нет; вам бы только лапти плести, а не ходить здесь по чужим свадьбам!“ Святой Петр и говорит: „а этому мужику быть москалем, и он будет лапти плести и в лаптях ходить“»[60].

С конца 20‑х гг. XIX ст. Украина, по мнению современных исследователей, «была колонией без ограничений туземцев по цвету кожи и прямо по национальности (хоть известно и презрительное отношения к „хохлам“ со стороны россиян независимо от общественной принадлежностей и первых, и вторых: российский рабочий мог быть целиком пренебрежительным к украинскому интеллигенту)»[61]. В то время можно было не раз услышать: «Поедете в свою Хахландию, там будете говорить на своем собачьем языке»[62].

По мнению Е. Сверстюка «Столетие неволи и национальных мытарств выработали тип украинского обывателя, который сам себя называет пренебрежительным прозвищем „хохол“, приговаривая: „Хоть горшком названия, только в печь не сажай“. И он тоже имеет какое‑то отношение к тем прадедам, которые в огонь шли за честь своего имени. Он имеет свою этику и мораль, свой юмор, свои поговорки и песни. Вся низкопробная, мелкокрикливая, осмотрительная – малодушная и балаганная частица нашего фольклора произведена им и принадлежит ему – хохлу, которому бы хорошо только поесть и выпить, хохлу, из которого растет сытый, самодовольный, „торжествующий хам“, который избегает вериг чести и долга, а потому и духа украинского не будет сносить»[63].

Рядом с термином «хахол» российский имперский шовинизм придумал еще ряд обидных ярлыков для определения украинских патриотов. В XVIII ст. такой кличкой стал термин «мазепинец». «Слова „мазепинец“ и „мазепинцы“ начали употреблять, начали притачивать их к другим такие люди, которые не желают добра нашему народу, которые враждебно относятся и дурным глазом смотрят на украинцев, на украинскую интеллигенцию – на просвещенных людей наших. Делают это всякие черносотенцы, которые зовут себя то „националистами“, то „союзниками“, то „истинно‑русскими людьми“»[64].

Российская православная церковь, по распоряжению царя, прокляла имя Ивана Мазепы. Российские попы, не без успеха, позорили перед темной «хахлацкой» паствой украинских патриотов‑мазепинцев такими словами: «Вы изменники, предатели, в сердце ваше заползла змея, подпущенная жидом»[65]. Профессиональный украинофоб Пихно радовался: «Нынешний хохол „мазепой“ называет всякого изменника»[66].

Со временем «мазепинцы» постепенно превращались в малороссов, верных служителей романовской династии. Так, в первой половине XIX века в общественном сознании России, как уже говорилось, стал преобладать положительный образ малороссов, которые воспринимались как колоритный вариант российского народа[67]. С точки зрения жандармов и петербургского чиновничества мазепинство, как опасное патриотическое движение, пошло на убыль, и «в XIX веке в глазах россиян массы украинцев стали хахлами, прототипом нецивилизованного крестьянина»[68]. Но накануне Первой мировой войны идея большого гетмана Ивана Мазепы о праве украинцев на собственное государство стала возрождаться. Борьба с ненавистным для России мазепинством запылала снова. «Черносотенные малороссы, такие как Савенко, начали теперь называть себя „богдановцами“ в память о Богдане Хмельницком, который присоединил Украину к Москве, противопоставляя себя „мазепинцам“»[69].

На смену «мазепинцам» с 1919 года появляется новый термин «петлюровцы». И хоть большевики свои этнические вкусы скрывали в социально‑классовых терминах, для украинства они нашли персональный термин – «петлюровцы». Борьбой с «петлюровцами» была заполнена жизнь довоенной советской Украины. Петлюровцев, петлюровщину находили везде, где лишь теплился огонек национального сознания, и жестоко истребляли. «На смену „Мазепинству“ пришла „Петлюровщина“. Пришла она через 210 лет после того, как на Украине проревела последняя украинская пушка, и через 55 лет после окончательного, категоричного и решительного объявления, что не только народа украинского, но даже языка его „не было, нет и быть не может“»[70].

Вторая мировая война породила в Москве новый термин – «бандеровец». «С точки зрения центра и российского общества украинские националисты петлюровцы и бандеровцы стали наследниками мазепинцев»[71]. «Каждый, кто был направлен на работу в Россию из Украины, были „хахлами“ и „бендерами“. Все это, правда, будто и ради шутки. Но когда Украина в 91‑му объявила независимость, наилучшие мои друзья устроили гвалт: „Вы, хахлы проклятые! Мы вас вот фашистов спасли! Мы вам культуру принесли! Придатили…“»[72]. Опровергая право украинского народа на собственное государство, Москва со злой ненавистью постоянно называла именем Бандеры целую западную ветвь украинского народа и вообще всех патриотов, для которых целью борьбы была свободная, самостоятельная, соборная Украина. Для украинофобов даже язык украинский сделался «бандеровским». Директор Института стран СНГ Константин Затулин пишет в газетах, что независимая Украина совсем не «братское славянское государство, а политически наивысшим способом организованная бандеровщина, а бандеровец – не брат россиянину»[73].

Выдающийся современный театральный режиссер, уроженец Львова, Роман Виктюк, который теперь живое постоянно в Москве, признался корреспонденту львовской газеты, что его нередко обзывают «бандеровцем». На вопрос, какое содержание он сам вкладывает в слово «бандеровец», Роман Виктюк ответил: «Это не слово, это призвание. Бандеровец – это свободный»[74]. Приведенные слова Виктюка еще раз подтверждают тот, в конце концов, известный факт, что придать унизительное значение термину «бандеровец» на западноукраинских землях Москве не удалось.

[1] Історія Русів / Укр. переклад І. Драча. – К.: Рад. письменник, 1991.– С. 194.

[2] Парник идей // Родина. – 1997.– № 5.– С. 11.

[3] Богораз В. Г. Чукчи. – Л., 1934.– Ч. І.– С. 71.

[4] Рябчук М. Від Малоросії до України: парадокси запізнілого націєтворення. – К.: Критика, 2000.– С. 224.

[5] Історія Русів / Укр. переклад І. Драча. – К.: Рад. письменник, 1991.– С. 194.

[6] Бурчак Л. Случайные заметки // Украинская жизнь. – 1916– № 1.– С. 68.

[7] Лукомский А. С. Очерки из моей жизни // Вопросы истории. – 2001.– № 3.– С. 102.

[8] Шишов І. Українська перспектива в Росії // Літературна Україна. – 1991.– 31 жовт.

[9] Окара А. «Українські тумани» та «русское солнце» // Український вибір. – 1998.– № 5–6.– С. 10.

[10] Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. – М.: ГИС, 1955.– Т. IV. – С. 563.

[11] Словник української мови. – К., 1980.– Т. І.– С. 134.

[12] Словарь современного русского литературного языка. – М.; Л.: Изд‑во «Наука», 1965.– Т. 17.– С. 427.

[13] Флоря Б. Кто такой «хохол»? // Родина. – 1999.– № 8.– С. 59.

[14] Сыромятникова И. С. История прически: учебник для театр., худож. – технич. училищ. – М.: Искусство, 1989.– С. 84.

[15] Бродель Ф. Матеріальна цивілізація, економіка і капіталізм, XV–XVIII ст. – К.: Основи, 1995.– Т. І.– С. 280.

[16] Флоря Б. Кто такой «хохол»? // Родина. – 1999.– № 8.– С. 58.

[17] Эварницкий Д. И. Запорожье в остатках старины и преданиях народа. – СПб., 1888.– Часть II. – С. 20.

[18] Чуб і чуприна: Замітка для істориків, малярів і акторів // ЗНТШ. – 1901.– Т. 44.– С. 3.

[19] Виселениць Гриць. Хто ми? – Троїцьк, 1918.– С. 3.

[20] Ожегов С. И. Словарь русского языка. – М., 1978.– С. 798.

[21] Шлях перемоги. – 1991.– 2 квіт.

[22] Драч І. Нові вірші // Сучасність. – 1995.– № 10.– С. 6.

[23] Історія Русів / Укр. переклад І. Драча. – К.: Рад. письменник, 1991.– С. 264–265.

[24] Котляревський І. Поетичні твори. Драматичні твори. Листи. – К.: Наук. думка, 1982.– С. 207.

[25] Котляревський І. Поетичні твори. Драматичні твори. Листи. – К.: Наук. думка, 1982.– С. 265.

[26] Котляревський І. Поетичні твори. Драматичні твори. Листи. – К.: Наук. думка, 1982.– С. 105.

[27] Рудницький С. Основи землезнання України. – Ужгород, 1926.– С. 37.

[28] Геллер М. Я. История Российской Империи: В трех томах. – М.: «МИК», 1997.– Т. II. – С. 204.

[29] Костомаров М. Дві руські народности. – Київ; Ляйпціг, 1906.– С. 25.

[30] Бицилли П. Нация и язык // Современные записки. – 1929.– Т. XL. – С. 409.

[31] Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел. – М., 1961.– Т. 1.– С. 239.

[32] Воронежские хохлы // Киевская старина. – 1885.– Т. XI. – С. 613.

[33] Каппелер А. Мазепинцы, малороссы, хохлы: украинцы в этнической иерархии Российской империи // Россия – Украина: история взаимоотношений. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.– С. 137.

[34] Врангель Н. Воспоминание (От крепостного права до большевиков). – Берлин, 1924.– С. 130.

[35] Грабович Г. До історії української літератури. – К.: Основи, 1997.– С. 124.

[36] Полтава Л. Критик Віссаріон Бєлінський і Тарас Шевченко // Визвольний шлях. – 1961.– Кн. III. – С. 185.

[37] Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. – М.: Изд‑во АН СССР, 1956. – Т. 12. – С. 441.

[38] Там же. – С. 441.

[39] Волконский А. М. В чем главная опасность? Малорос или украинец? – Ужгород, 1929.– С. 3.

[40] Граничка Л. Хахли героями московських совітських повістей // Вістник. – 1935.– Кн. 2.– С. 104.

[41] Суворин А. С. Хохлы и хохлушки. – СПб., 1907.– С. 82.

[42] Винниченко В. Открытое письмо к русским писателям // Украинская жизнь. – 1913.– № 10.– С. 29–30.

[43] Жигмайло Л. Украинские типы в русской беллетристике // Украинская жизнь. – 1917.– № 1/2.– С. 25.

[44] Бунин И. А. Рассказы. – М.: Правда, 1983.– С. 182.

[45] Капустянський М. Похід українських армій на Київ‑Одесу в 1919 році.– Львів: Вид‑во «Червона Калина», 1922.– Ч. III. – С. 17.

[46] Верига В. Визвольні змагання в Україні.– Львів, 1998.– Т. 1.– С. 61.

[47] Винниченко В. Відродження нації.– Київ; Відень, 1920.– Част. І.– С. 51.

[48] Чехов А. П. Собрание сочинений в 12 томах. – М., 1957.– Т. 12: Письма. – С. 209.

[49] Довженко О. Зачарована Десна. Україна в огні. Щоденник. – К., 1995.– С. 49–50.

[50] Чикаленко Є. Щоденник (1907–1917). – Львів, 1931.– С. 348.

[51] Єремеїв М. Полковник Євген Коновалець на тлі української визвольної боротьби // Євген Коновалець та його доба. – Мюнхен, 1974.– С. 121.

[52] Костюк Г. Зустрічі і прощання. Спогади. – Едмонтон, 1987.– Кн. перша. – С. 18.

[53] Христюк П. Замітки і матеріали до історії української революції 1917–1920 рр. – Відень, 1921.– Т. 1.– С. 57.

[54] Лист від українців‑католиків з Києва. – Полтава, 1917.– С. 4.

[55] Чи є в нас по закону автономія? – Вид‑во «Січ» у Києві, (6. р.). – С. 5.

[56] Тютюнник Ю. Революційна стихія // Квартальник Вістника. – 1937.– Ч. 4.– С. 9–10.

[57] Історія української громади в Раштаті.– (Б. м. і б. р.). Видання СВУ. – С. 52.

[58] Драч І. Чи покається Росія? // Злочини панівного радянського комунізму проти українського народу. – К., 1994.– С. 13–14.

[59] Драч І. Важкі роки українства // Сучасність. – 1993.– № 11.– С. 97.

[60] П. И. Из области малорусских народных легенд // Этнографическое обозрение. – 1890.– Кн. VII. – С. 94.

[61] Русначенко А. М. Національно‑визвольний рух в Україні: середина 1950‑х – початок 1990‑х років. – К.: Вид‑во ім. Олени Теліги, 1998.– С. 41.

[62] Смаль‑Стоцький Р. Українська мова в Совєтській Україні.– Варшава, 1936.– С. 49.

[63] Сверстюк Є. На святі надій: Вибране. – К.: Наша віра, 1999.– С. 273.

[64] Коваленко‑Коломацький Г. Чим шкодять нам мазепинці? – Петербург, 1914.– С. 5.

[65] Алексий И. Пробуждение Украины. – Почаев, 1914.– С. 38.

[66] Пихно Д. И. В осаде: Политические статьи. – К., 1906.– С. 289.

[67] Каппелер А. Мазепинцы, малороссы, хохлы: украинцы в этнической иерархии Российской империи // Россия – Украина: история взаимоотношений. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.– С. 126.

[68] Там же. – С. 130.

[69] Чикаленко Є. Щоденник (1907–1917). – Львів, 1931.– С. 254–255.

[70] Збірник памяти Симона Петлюри. – Прага, 1930.– С. 109.

[71] Каппелер А. Мазепинцы, малороссы, хохлы: украинцы в этнической иерархии Российской империи // Россия – Украина: история взаимоотношений. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.– С. 142.

[72] ПІК. – 2000.– № 10.– С. 5.

[73] Лановенко О. Росія: не вельми привабливий портрет в інтер'єрі // Сучасність. – 2000.– № 3.– С. 93.

[74] Експрес. – 1998.– 7‑15 березня.