В конце 1980‑х многим казалось, что Россия вот‑вот превратится в процветающую европейскую страну – с демократией, свободным рынком, развитым законодательством. Высокий уровень образования народа давал надежду, что жить у нас будет не хуже, чем на Западе. Однако вместо этого в 90‑х начался разгул криминала, агрессии и жлобства, падение культуры. «Как в Европе» – не получилось.

Немало было дискуссий о том, что же пошло не так. Одни говорили, что «европейские ценности» насаждались без должного рвения, другие – что они бы у нас в любом случае не прижились.

Экономисты придерживаются скорее первой версии, культурологи и психологи – второй. Не так давно на эту тему высказался Андрей Кончаловский: по его мнению, то, что мы имеем в сегодняшней России, – яркий пример непонимания самих себя, неумения извлекать выгоды из своего культурного кода.

Между тем, этот код уже неплохо изучен. Есть популярная на Западе теория британца Джеффри Горера, согласно которой русские являются носителями маниакально‑депрессивной акцентуации, определяющей как особенности характера среднестатистического россиянина на личностном уровне, так и специфику общественной жизни. Есть хорошо известная и многими принятая теория Ксении Касьяновой (псевдоним культуролога и социолога Валентины Чесноковой), согласно которой наш характер – скорее эпилептоидный, напряженно‑авторитарный.

Эти и ряд других научных работ позволили выделить основные черты «русского типа» – правда, в рамках двух разных подходов.

Национал‑патриоты, государственники, почвенники (кому как нравится) сосредоточились на описании позитивных национальных черт. Получился портрет человека доброго и открытого; радушного и гостеприимного; терпеливого и упорного; готового к самопожертвованию ради высоких целей и Родины; мастеровитого и креативного; коллективиста, стремящегося поддержать слабых. При этом есть у него и слабости – вроде ленности, склонности полагаться на авось и бесшабашности.

Либералы‑западники описывают «типичного русского» как человека ленивого и безвольного; склонного подчиняться любой власти и приспосабливаться к обстоятельствам, а не менять их; при этом лицемерного и лукавого, да к тому же уверенного в своей исключительности и нетерпимого к другим. Позитивным чертам здесь места, как правило, не находится.

Наличие этих двух полюсов само по себе является отражением одной из неотъемлемых черт «русского характера» – склонности к крайностям. Обе группы во всей полноте проявили национальный менталитет, сосредоточившись либо на позитивном, либо на негативном. При этом следует подчеркнуть, что характеристика всегда дается в рамках культурного сопоставления с европейцами. Возможно, если бы за «стандарт» были взяты китайцы, индийцы или африканцы, мы получили бы противоположный набор как положительных, так и отрицательных черт. Но такой традиции и опыта пока нет – как, впрочем, и особого интереса к тому, как нас воспринимают в Китае, Индии или Африке.

А раз так, то попробуем обобщить, что же отличает русских (или, в более широком смысле, россиян) от европейцев.

Неравномерность деятельности, взрывная, а не распределенная энергия. Нежелание и неумение работать четко и плавно, склонность к порывам и штурмам, сменяющимся сонным затишьем. В периоды активности – готовность проявлять чудеса работоспособности и самопожертвования, а в периоды апатии – долготерпение, покорность и нетребовательность.

Дефицит самоорганизации. Анархическое понимание свободы как воли, отчужденность свободы от ответственности, отсутствие привычки выстраивать внутренние рамки, ориентированность на заданные извне границы. Отсюда следуют склонность к патернализму, подчинение власти, что бы она ни делала, и даже восприятие власти как некого сакрального высшего начала. А также – короткий горизонт планирования и нежелание нести ответственность за результаты своих решений и действий.

Тяга к крайностям как в оценках, так и в действиях. Отсутствие «объемного» видения мира, с учетом и позитивных, и негативных аспектов. От любви до ненависти – один шаг. Вчера был герой, сегодня – мерзавец (или наоборот). По‑видимому, это связано с меньшей, чем у европейцев, когнитивной сложностью. Она определяется по количеству независимых оснований, которые учитываются при оценке того или иного явления или человека. Классический пример: трое детей говорят, что снежная королева – злая и жестокая, а четвертый говорит – злая, жестокая, но красивая. У четвертого ребенка когнитивная сложность выше.

Доминирование эмоциональности, интуиции, порыва. Решения принимаются на уровне бессознательного, без рационального анализа. Одновременно это связано и с дефицитом самоорганизации: решение принимает не сам человек, а как бы некие скрытые силы. Сегодня уже известно, что за спонтанные и рациональные решения отвечают разные системы мозга. Эмоциональная жизнь в России вообще насыщеннее европейской – недаром многие русские, живущие в Европе, говорят, что их «эмоциональные мускулы» ослабевают.

Тесная связь личности с социумом, группой. Зависимость от коллектива, стремление быть как все, «одним из», не высовываться, не демонстрировать свою особость. Потребность в поддержке окружения, плотном эмоциональном контакте. Ориентация на полускрытые коллективные нормы, существующие «по умолчанию». Групповая, клановая принадлежность откровенно доминирует над универсальными общественными функциями – профессиональными, ролевыми и прочими. «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Именно здесь следует искать корни коррупции и протекционизма. Это плохо с точки зрения универсалистского общества, но совершенно нормально с точки зрения кланового. В нем все эти явления интерпретируются иначе – как дружеская поддержка, взаимопомощь и взаимовыручка «своих».

Нехватка внутреннего деятельностного начала. Для того, чтобы начать что‑то делать, нужен импульс извне, а дальше – постоянная внешняя подпитка. Эта особенность ярко проявляется в образе Обломова. Надо раскачаться, втянуться, привыкнуть. Преодолеть инерцию покоя сложно, остановиться потом – тоже. «Русские долго запрягают, но быстро ездят». Точнее было бы: «Русские долго запрягают, быстро ездят и медленно останавливаются». В дополнение – основательность, неторопливость мышления. Динамизм, лабильность – это не про нас. «Русский мужик задним умом крепок».

Тяга к экзистенциальному, высоким истинам, эсхатологической картине мира, видению жизни как арены борьбы добра и зла. Готовность к самопожертвованию во имя идеалов, Родины, счастливого будущего. Вера в мессианское предназначение России. Человек такого склада не очень‑то умеет наслаждаться простыми сиюминутными радостями и склонен скорее к трагическому, чем к жизнерадостному состоянию. Пожалуй, можно говорить об определенном мазохизме. Увлечение возвышенным сочетается с невысокой бытовой культурой и, будем честными, грубостью нравов.

Адаптивность. Способность и готовность влиться в другую культуру. Легкость отказа от своего в пользу иного. Романтизация всего «чужого». Русские – прекрасные мигранты, уже в следующем поколении они неотличимы от коренных жителей.

Теперь становится более‑менее понятно, почему Россию не удается подогнать под стандарты Европы. Капиталистическое общество и европейские демократии были построены людьми, имеющими (в среднем) иные личностные особенности и паттерны поведения, нежели россияне. Если систему, созданную людьми, обладающими жесткими внутренними рамками, внедрить среди людей, у которых таких рамок нет, то она неизбежно «поплывет». Из этого вовсе не следует, что нельзя заставить западные системы работать и в России, но это не механистическая задача. Отчасти придется менять сами системы, отчасти – психологию и культуру. Не будем забывать и о том, что задача сильно осложняется размерами страны – импульсы модернизации поглощаются расстоянием.

Каким образом должно быть организовано российское общество, чтобы оно было эффективным, приносило удовлетворение и радость своим членам в рамках современной цивилизации? Нельзя сказать, чтобы этот вопрос был проработан или хотя бы находился в фокусе общественного обсуждения. Некоторая публичная дискуссия на эту тему состоялась весной между Андреем Кончаловским и деканом экономического факультета МГУ Александром Аузаном. Кончаловский настаивал на том, что России необходимо глобально реформироваться и из добуржуазной страны превратиться в буржуазную – с уважением частной собственности и прав гражданина, а самим гражданнам пора задуматься о своих обязанностях. Аузан, как экономист, пошел несколько иным путем – более практическим – и предложил сделать ставку на опытные производства, малые серии и креативные технологии, приведя интересный пример: к 2013 году выручка от экспорта игры World of tanks превзошла выручку от экспорта российских танков.

Есть и иные мнения на этот счет.

Андрей Юревич, заместитель директора института психологии РАН: «Пример использования коллективизма в рыночной экономике – японская корпоративная культура. Хорошо бы и нам ему последовать. Но главное – не вводить социальные институты и формы взаимоотношений, противоречащие ключевым особенностям национального менталитета. Один из идеологов наших реформ начала 1990‑х сказал такую фразу: «если народу не больно, это не реформы». По‑моему, все должно быть наоборот: реформы должны не насиловать менталитет, а опираться на его особенности, используя положительные и по возможности нивелируя или компенсируя негативные. Думаю, что модель экономики, учитывающая особенности российского менталитета, в частности, такую, как обостренное чувство социальной справедливости, предполагает национализацию сырьевых отраслей и прогрессивную шкалу налогообложения. Богат должен быть тот, кто изобрел что‑то новое и полезное для общества, а не тот, кто преуспел в «распиливании» национального благосостояния. Именно такая модель справедливости в наибольшей степени отвечает российскому менталитету, а не «уравнительная» справедливость, которую ему часто приписывают».

Дмитрий Травин, научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт‑Петербурге, экономист: «Пока я придерживаюсь взгляда, что лучше строить систему по сложившимся стандартам, не подстраивая ее под тот или иной народ. Попытки опираться на ошибочно понятые национальные особенности могут приводить к развалу экономики. Здесь, как у врачей: главное – не навреди; если плохо знаешь лекарство, то можешь больше вреда принести побочными действиями, чем пользы».

Андрей Столяров, писатель, культуролог: «Николай Бердяев считал, что одной из базовых черт русского национального характера является антиномичность. Говоря проще – стремление к крайностям. Русскому человеку нужно все или ничего; срединная, умеренная западная культура, внедряемая сейчас в России, не вызывает у него особого энтузиазма. Отсюда вывод: России нужен большой экзистенциальный проект, который потребовал бы от россиян предельного напряжения сил и придал бы существованию нации высокий смысл. Сейчас таким проектом является возрождение российской державности. Не случайно данный проект вызвал патриотический подъем среди россиян. Однако нынешняя державность России имеет низкую точку сборки (аккультурацию). Под ней понимается сильное в военном отношении государство, стремящееся к территориальной экспансии. Такая идея имеет не универсальный, а изолирующий характер. Примечательный факт: практически все государства Восточной Европы стремятся быть аффилированными с ЕС, а не с Россией. Так вот, российский национальный проект должен, на мой взгляд, заключаться в том, что нам следует создать государство, привлекательное для других. Государство, которое могло быть стать эталоном – как надо жить в современном мире. Мы должны стать не сильнее, а лучше. Мы должны акцентировать не национальное превосходство, а социальный позитивизм. Стремление не к силе, а к идеалу – это и есть тот смысловой горизонт, который может породить резонанс с национальным характером россиян».

Инга Бурикова, генеральный директор ООО «ЦСП «Белый Дом», психолог: «Вокруг российского менталитета сломано много копий. Одни доказывают, что русский человек ленив и пьян, другие – что добродушен и обладает смекалкой, третьи объединяют все вышеперечисленное и добавляют что‑то еще. Но, вне зависимости от менталитета, в какие‑то периоды нашей истории мы жили счастливо и «эффективно», а в какие‑то нет. Возникает вопрос, с чем же связано самоощущение народа и от чего зависит эффективность государства. В экономике есть две взаимодополняющие стратегии: «спрос определяет предложение» и «предложение формирует спрос». Двигаться от менталитета – это первая стратегия, где в попытках угодить особенностям национального характера выстраиваются управленческие решения, это избирательные кампании, где с нас собирают наказы и обещают решить уже наскучившие однотипные вопросы. Более эффективно было бы отложить менталитет в сторону и сформулировать идею, ради которой страна могла бы использовать свой мобилизационный ресурс. С учетом глобальной неопределенности, в которой мы сейчас живем, благодаря процессам глобализации и пост‑глобализации, такой идеей может стать образ будущего, сформулированный национальными лидерами и поддержанный народом».

Валентин Семенов, доктор психологических наук, профессор: «Анализ социологических исследований показывает, что ключевым понятием, если хотите – национальной идеей, в современной России является социальная справедливость. Эта ценность для большинства российских граждан важнее, чем деньги и даже вера. Особенно она важна для представителей коллективистского и православного менталитетов. И гораздо менее значима для представителей индивидуалистско‑либерального меньшинства. Поэтому, в первую очередь, необходимо в соответствии с пожеланием большинства населения ввести прогрессивную шкалу налогов в зависимости от доходов граждан, как это практикуется в развитых демократических странах; преодолеть для начала хотя бы наиболее крупную коррупцию и неравенство граждан перед законом (феномен Сердюкова и Васильевой и т. п.); выстроить систему социализации, воспитания, СМИ и рекламы в соответствии с культурно‑историческими традициями и нравственными принципами нашего народа и прекратить насаждать не лучшие, а наиболее вульгарные образцы западной массовой потребительской культуры. Следует вообще отказаться от модели общества потребления как реакционного проекта манипуляции людьми и их эксплуатации. России необходим проект общества социальной справедливости, ответственности и творчества».

Алексей Горохов, доцент кафедры организационной психологии РГПУ им А.И. Герцена: «За последние сто лет мы трижды меняли вектор своего развития, каждый раз при этом бросаясь из крайности в крайность. Россия – очень сложная и неоднозначная страна с переплетением различных культур, вероисповеданий и традиций, лежащая на стыке различных цивилизаций и впитывающая в себя всю мозаику мировоззренческих подходов востока и запада, севера и юга, именно поэтому так трудно однозначно не только определять, но и просто объяснять ведущий на настоящий момент вектор развития российского мировоззрения».

Подводя итог, зададимся еще одним вопросом: происходят ли в нашем обществе изменения культурного кода, и если да – то какие? Еще пару лет назад можно было однозначно ответить: да, мы меняемся «в сторону Европы». Сегодня же приходится констатировать, что маятник качнулся в обратную сторону – к добуржуазной самобытности Московии.