1 мая 1937 г. страна отмечала праздник военным парадом и демонстрацией трудящихся в Москве, на Красной площади. Традиционный приказ по случаю парада подписал нарком обороны К. Е. Ворошилов. Говорил он только о положении в стране: «Победы социализма записаны ныне в великой Сталинской Конституции СССР, открывающей новую полосу в строительстве советского государства. Сталинская Конституция СССР знаменует собой расцвет подлинной советской демократии, еще более тесную связь всех трудящихся масс с органами советской власти, обеспечивает еще более широкое и всестороннее участие их в управлении своим собственным государством».

Об ином аспекте ситуации поведал в пространной, на полосу, статье «Единство международного пролетариата – высшее веление переживаемого момента» генеральный секретарь ИККИ Георгий Димитров. Выражая оценку положения в мире, не столько свою, сколько узкого руководства, он прозорливо предсказал то, что действительно произошло через два месяца в Азии, через десять и шестнадцать месяцев в Европе. Начал он с самого главного, самого тревожного: «Вся международная обстановка в настоящий момент находится под знаком лихорадочной подготовки фашизмом нового передела мира путем захватнической войны. Гитлер усиленно готовит удар против Чехословакии, уничтожение которой как самостоятельного государства, согласно фашистской концепции, необходимо для „умиротворения Европы“. Германский фашизм готовит поглощение Австрии… Японская военщина со своей стороны всячески старается разбить демократическую оппозицию у себя дома, чтобы с тем большей агрессивностью напасть на китайский народ».

Перейдя к непосредственным задачам пролетариата, Димитров напомнил суть решений VII конгресса Коминтерна: «Главное теперь заключается в том, чтобы, укрепляя дальше единство рабочего класса в национальном масштабе, найти общий язык, общую платформу, обеспечивающую возможность пролетариату выступать единым фронтом в международном масштабе, своевременно сосредоточивать свои главные силы на тех участках борьбы против фашизма, которые являются наиболее важными в каждый данный момент».

Димитров, несомненно, учел более чем годовую практику народных фронтов Франции, Испании и особенно борьбы в поддержку испанского республиканского правительства. Именно потому ему пришлось осудить позицию лидеров Второго и Амстердамского интернационалов, упорно отклоняющих предложения компартии Испании и ИККИ о совместных действиях в защиту испанского народа. Кроме того, Димитров принял во внимание и решения пленумов ЦК ВКП(б) о борьбе с троцкизмом.

1. «Сосредоточить борьбу против главного врага, против ударного кулака реакционной части крупной буржуазии – против фашизма».

2. «Обуздать находящихся в рядах рабочего движения врагов единого фронта».

3. «Дать самый решительный отпор всем, кто ведет клеветническую кампанию против СССР».

4. «Ведя борьбу против фашизма, бить со всей беспощадностью по его троцкистской агентуре».

События в Испании подтвердили существование опасности, исходившей от троцкизма. Начиная с осени 1936 г. в Каталонии, ставшей автономной республикой (провинцией) с собственным правительством – Генералидад, решающую роль в политической и экономической жизни играла анархо‑синдикалистская профсоюзная организация – Национальная конфедерация труда (НКТ). Она установила практически полный контроль над национализированными ею же промышленными предприятиями, сельскохозяйственными кооперативами, возникшими как результат аграрной реформы, над органами местного самоуправления. Итогом этого явилось своеобразное двоевластие, при котором и Генералидад, и органы центрального правительства присутствовали в Каталонии чисто номинально. Не довольствуясь достигнутой властью, анархо‑синдикалисты рассматривали свои достижения как первый этап социалистической революции, настойчиво стремясь перейти ко второму – установлению классического либертального коммунизма, да еще в масштабах всей Испании. Стремясь добиться именно такого развития событий, они противопоставляли себя коммунистам, по их мнению, партии порядка и этатизма.

Один из лидеров НКТ, Лопес, выражая взгляды наиболее экстремистской части конфедерации, многозначительно заявил на митинге, состоявшемся 20 сентября 1936 г. в Барселоне: «Имеется одна партия, которая хочет монополизировать революцию. Если эта партия будет продолжать свою линию, мы решим ее раздавить. В Мадриде находится иностранный посол, вмешивающийся в испанские дела. Мы его предупреждаем, что испанские дела касаются лишь испанцев».

Лопес имел в виду компартию Испании и советского полпреда М. И. Розенберга.

26 марта 1937 г. анархо‑синдикалисты вышли из Генералидад. Несколько смягчился конфликт 16 апреля, с формированием нового правительства автономной Каталонии, но уже спустя четыре дня конфронтация возобновилась. Произошли стычки анархо‑синдикалистов, использовавших броневики, артиллерию и пулеметы, с правительственными частями. Только 8 мая, ценою пятисот убитых и тысячи раненых, удалось прекратить братоубийственный вооруженный конфликт.

Информация о событиях в Каталонии, поступавшая в Кремль, скорее всего, поначалу была неопределенной. Возможно, просто выглядела таковой для Сталина, потому что исходила лишь из одного источника – от начальника Разведупра Генштаба С. П. Урицкого. Советские газеты сообщили о боях в Барселоне только тогда, когда исход оказался предрешенным, – 6 мая. 9 мая, когда мир на улицах Барселоны был полностью восстановлен, «Правда» опубликовала материал своего собственного корреспондента Е. Тамарина, в котором впервые ответственными за барселонские события, помимо ВКТ и ФАИ, была названа еще и протроцкистская ПОУМ.

10 мая очередную корреспонденцию Тамарина «Правда» опубликовала под заголовком «Испанские троцкисты – враги народного фронта» и сопроводила ее еще одним материалом – «Решение всеобщего рабочего союза об исключении троцкистов из профсоюзной организации». 11 мая «Правда» дала еще два материала о троцкистах: информацию «Испанская печать требует суда над троцкистами» и статью редактора международного отдела Б. Д. Михайлова «Троцкистско‑фашистский путч в Барселоне».

Для узкого руководства было очень важным доказать свою непричастность к любым действиям радикальных партий и организаций Испании. Ведь мировое общественное мнение все еще пыталось не просто связать их с Коминтерном, то есть с СССР, но и представить доказательством якобы сохранившихся агрессивных замыслов Кремля, желания его установить полный и безраздельный политический контроль над Пиренейским полуостровом. Отсюда и последовало настойчивое стремление Кремля не просто демонстративно отстраниться от каталонских событий, но и представить их враждебными именно Советскому Союзу, не один год ведущему борьбу с тем самым троцкизмом.

* * *

11 мая 1937 года «Правда» опубликовала – вместе с «Известиями», «Красной звездой», рядом других центральных газет – сообщение «В Наркомате обороны». В нем извещалось о создании военных советов при командующих военными округами, а также о важных перемещениях в высшем начсоставе Красной армии. Командующего войсками Киевского военного округа И. Э. Якира переместили на ту же должность в Ленинградский, И. Ф. Федько из Приморской группы ОКДВА в Киевский, П. Е. Дыбенко из Приволжского в Сибирский. Одновременно был смещен с должности замнаркома М. Н. Тухачевский, направленный командующим войсками Приволжского военного округа, а на его место в НКО назначен Б. М. Шапошников, до того командующий войсками Ленинградского военного округа. В последних двух перемещениях и крылась суть данных кадровых решений: они проводились только с одной целью – понижение Тухачевского в должности, отправка его из столицы в далекий провинциальный город.

Но не менее важной была и первая часть сообщения, по которой восстанавливался жесткий партийный контроль над начсоставом армии. Ведь отныне не только командующие войсками округов должны были все свои решения согласовывать с политработниками. «В отмену существующего порядка», в дополнение к структуре уже действовавших политуправлений и политотделов, подчинявшихся Политическому управлению РККА, на деле являвшемуся отделом ЦК ВКП(б), воссоздавался и отмененный в конце декабря 1934 г. институт военных комиссаров – «во всех войсковых частях, начиная с полка и выше, и в учреждениях НКО».

Разумеется, оба этих решения были подготовлены и приняты отнюдь не Ворошиловым единолично, а всем узким руководством. О военных советах и восстановлении института военных комиссаров – 8 мая, когда у Сталина в его кремлевском кабинете присутствовали Молотов, Ворошилов, Каганович, Ежов. О перемещении командующих войсками военных округов и понижении Тухачевского в должности – 10 мая, опять же у Сталина, на заседании с участием Молотова, Ворошилова, Кагановича, Ежова, Чубаря и Микояна. В заседаниях принимали участие члены ПБ и комиссий ПБ, образованных 14 апреля.

Характер решений свидетельствовал о неожиданно появившемся сомнении в безусловной лояльности высшего начсостава армии. Ну а такую настороженность, как можно предполагать с большой долей уверенности, должна была породить некая важная информация Ежова.

Ежов мог напомнить о том, что В. М. Примаков и В. К. Путна еще в августе 1935 г. признали себя участниками боевой группы троцкистско‑зиновьевской организации; М. И. Гай, Г. Е. Прокофьев и З. И. Волович дали в апреле 1937 г. показания о связях Ягоды с М. Н. Тухачевским, А. И. Корком, Б. М. Шапошниковым и другими; А. С. Енукидзе и Р. А. Петерсон взяли на себя и организацию, и руководство подготовкой переворота. Ежов мог указать и на нечто, объединяющее не только арестованных, но и тех подозреваемых из числа высших военачальников, которые пока еще находились на свободе. Таким же общим для них являлась служба в РККА под непосредственным командованием Л. Д. Троцкого.

Так, в 1920 г., когда шла советско‑польская война, в прямом подчинении у Троцкого находились командующий Западным фронтом Тухачевский и член реввоенсовета фронта И. Т. Смилга, впоследствии видный сторонник Троцкого. Непосредственно подчинялись Тухачевскому троцкист Г. Л. Пятаков – командующий 15‑й армией, сторонники Зиновьева М. М. Лашевич и Г. Е. Евдокимов, последовательно командовавшие 7‑й армией, В. К. Путна – командир 27‑й стрелковой дивизии.

Кроме того, определенные подозрения Ежова вызвало поведение ряда советских военных, находившихся в Испании во время Каталонского путча. Так, например, в Барселоне в те дни как генеральный консул СССР находился не кто иной, как В. А. Антонов‑Овсеенко, который вместе с Троцким возглавлял, по сути, Красную армию, находясь на должности начальника Политуправления РККА с августа 1922‑го по январь 1924 г. Сталин не только вспомнил о нем в заключительном слове на XIII партконференции, но еще и сообщил, что тот «прислал в ЦК и ЦКК совершенно неприличное по тону и абсолютно недопустимое по содержанию письмо с угрозой по адресу ЦК и ЦКК призвать к порядку „зарвавшихся вождей“».

Действительно, письмо, написанное Антоновым‑Овсеенко 27 декабря 1923 г. в защиту Троцкого и упоминавшее из «вождей» только Сталина, было откровенно ультимативным. Мало того, оно сохраняло необычайную злободневность даже тринадцать с половиной лет спустя. Ведь в нем, в частности, говорилось: «…Партию и всю страну вместо серьезного разбора серьезных вопросов кормят личными нападками, заподозреваниями, желчной клеветой, и этот метод возводят в систему, как будто в сем и состоит широко возвещенный новый курс. Ясно, к чему это ведет. К глубочайшей деморализации и партии, и армии, и рабочих масс и к подрыву влияния нашей партии в Коминтерне, к ослаблению твердости и выдержанности линии Коминтерна… Знаю, что этот мой предостерегающий голос на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведет ни малейшего впечатления. Но знайте – этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность интересам партии, в целом интересам коммунистической революции… и их голос когда‑либо призовет к порядку зазнавшихся „вождей“, так, что они его услышат, даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту».

О такой – нет, даже не филиппике, а прямой угрозе – Ежов непременно должен был знать с того самого дня, как возглавил КПК, или, в крайнем случае, когда начал писать свой теоретический труд об оппозиции, и прежде всего о троцкистской оппозиции. Ежов вполне мог связать Антонова‑Овсеенко и с Каталонским путчем, и с теми показаниями, которые уже имелись у НКВД против Тухачевского и других пребывающих во главе армии военачальников.

Наконец, настораживали Ежова и такие факты биографий высшего начсостава РККА, которые могли свидетельствовать о связях некоторых военных с рейхсвером или даже с германским нацизмом. Ведь для узкого руководства не являлось секретом, что в 1928–1929 гг. командарм 1 ранга, тогда командующий Украинским военным округом И. Э. Якир, комкоры Ж. Д. Зонберг, Р. Я. Лонгва учились в германской военной академии. Там же курс, но уже в 1931 г., прошли командующие Белорусским военным округом А. И. Егоров, Средне‑Азиатским – П. Е. Дыбенко, Северо‑Кавказским – И. П. Белов. В 1931–1933 гг. учились в Германии командующий Закавказским военным округом М. К. Левандовский, помощник командующего Украинским военным округом И. Н. Дубовой, начальник штаба Ленинградского военного округа С. П. Урицкий, командир 13‑го стрелкового корпуса В. М. Примаков.

И все же как в апреле, так и в первой половине мая 1937 года Ежов не смог еще получить достаточно весомые доказательства существования военно‑политического заговора, которые убедили бы узкое руководство. Даже очередной допрос Ягоды не принес желаемого. 13 мая он заявил своим следователям, Когану и Ларнеру, и без того хорошо им известное: летом 1936 г. «в протоколах следствия по делу троцкистской организации уже появились первые данные о наличии военной группы троцкистов в составе Шмидта, Зюка, Примакова и других. Вскоре я вынужден был пойти на аресты. Сначала, кажется, Шмидта, Зюка, а в дальнейшем и самого Примакова». Но такие показания доказывали лишь одно: если заговор в НКО и существовал, Ягода о нем ничего не знал, что весьма сомнительно.

Естественно, эти показания никак не могли удовлетворить Ежова. Потому‑то 12 мая был арестован начальник Военной академии имени Фрунзе командарм 2‑го ранга А. И. Корк, а 15 мая – временно не имевший должности комкор Б. М. Фельдман. Оба – на основании показаний М. Е. Медведева, арестованного ранее. Ну а тот еще 8 мая признал свое участие в троцкистской военной организации, возглавляемой Фельдманом, а уже через два дня, 10 мая, Медведев назвал и другие фамилии – Тухачевского как «возможного кандидата в диктаторы», Якира, Путну, Примакова и Корка.

19 мая очередные показания дал Ягода: «Корк являлся участником заговора правых, но имел самостоятельную, свою группу среди военных, которая объединяла и троцкистов. Я знаю, что помощник Корка по командованию Московским военным округом Горбачев тоже являлся участником заговора, хотя он и троцкист… Я знаю, что были и другие военные, участники заговора (Примаков, Путна, Шмидт и др.), но это стало мне известно значительно позже, уже по материалам следствия или от Воловича (о Примакове). Я хочу здесь заявить, что в конце 1933 г. Енукидзе в одной из бесед говорил о Тухачевском как о человеке, на которого они ориентируются и который будет с ними».

21 мая были арестованы начальник управления боевой подготовки РККА комкор К. А. Чайковский и начальник управления связи РККА комкор Р. В. Лонгва. 22 мая – маршал, кандидат в члены ЦК М. Н. Тухачевский и председатель Центрального совета ОСОАВИАХИМа комкор Р. П. Эйдеман. 25 мая – начальник военных сообщений РККА комкор Э. Ф. Аппога. 27 мая – начальник артиллерийского управления РККА комкор Н. А. Ефимов. 28 мая – командарм 1‑го ранга член ЦК И. Э. Якир. 29 мая – командарм 1‑го ранга, кандидат в члены ЦК И. П. Уборевич. 31 мая у себя дома застрелился, вполне возможно, ожидая ареста, армейский комиссар 1‑го ранга, член ЦК Я. Б. Гамарник. Помимо них, было арестовано еще около 50 военнослужащих.

* * *

Подобные чистки нуждались в объяснении, и такое объяснение было дано на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны, проходившем с 1 по 4 июня 1937 г. Дано оно было самим Сталиным.

Начал он с объяснения того, что же, по его мнению, представлял собой заговор, названный и в НКВД, и в докладе наркома обороны «военно‑политическим». Основное внимание Сталин сосредоточил на второй составляющей названия, сразу же сделав ее главной. Политическими руководителями заговора он назвал прежде всего находившегося в далекой Мексике Троцкого и уже арестованных Бухарина и Рыкова. Только потом он назвал других руководителей: «Ягода, Тухачевский по военной линии, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник – 13 человек». Заговор, сказал далее Сталин, «они организуют через Енукидзе, через Горбачева, Егорова, который тогда был начальником Школы (имени) ВЦИК, а Школа стояла в Кремле, Петерсона. Им говорят – организуйте группу, которая должна арестовать правительство…» Потом Сталин повторит то же еще несколько раз: «хотят арестовать правительство в Кремле»; они полагали, что «Кремль у нас в руках, так как Петерсон с нами, Московский округ – Корк и Горбачев – тоже у нас… И многие слабые, нестойкие люди думали, что это дело решенное. Этак прозеваешь, за это время арестуют правительство, захватят московский гарнизон и всякая такая штука, а ты останешься на мели. Точно так рассуждает в своих показаниях Петерсон. Он разводит руками и говорит: „Это дело реальное“; „они хотели захватить Кремль… хотели обмануть Школу (имени) ВЦИК…“». Так перед участниками расширенного заседания Военного совета возникла более чем реальная картина подготовленного, но так и не состоявшегося государственного переворота.

Кроме того, Сталин упомянул и о двурушничестве военных – ведь они изменили родине, выдавали врагу важные военные сведения. «Уборевич, особенно Якир, Тухачевский занимались систематической информацией немецкого генерального штаба»; «Якир систематически информировал немецкий штаб»; Тухачевский «оперативный план наш, оперативный план – наше святое святых, передал немецкому рейхсверу».

Говоря о военачальниках, Сталин бросил в зал фразу: «Хотели из СССР сделать вторую Испанию». Для тех дней общий смысл ее был понятен каждому: в самую последнюю минуту был предотвращен военный мятеж. Но мятеж какого рода – франкистского? Вряд ли. Уж скорее всего, ограниченного масштаба, типа барселонского. Ведь большинство тех, кого упомянули и Ворошилов, и Сталин, служило либо в Московском военном округе, либо в Наркомате обороны, то есть опять же в Москве.

И тут приходится вновь вспомнить о старом, 1923 г., письме В. А. Антонова‑Овсеенко, о котором Сталин вряд ли когда‑либо забывал. В нем содержалась открытая угроза двинуть войска против ПБ и ЦКК, что в новых условиях выглядело бы именно как путч войск Московского военного округа, московского и кремлевского гарнизонов с единственной, уже открыто и однозначно названной целью – ареста узкого руководства во главе со Сталиным.

1 июня 1937 года «Правда» поместила короткое сообщение: «Бывший член ЦК ВКП(б) Я. Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством». А десять дней спустя появилась главная информация под обычным для таких случаев заголовком «В прокуратуре СССР»: «Дело арестованных органами НКВД в разное время Тухачевского М. Н., Якира И. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. М., Примакова В. М. и Путна В. К. рассмотрением закончено и передано в суд.

Указанные выше арестованные обвиняются в нарушении воинского долга (присяги), измене родине, измене народам СССР, измене Рабоче‑крестьянской Красной армии. Следственным материалом установлено участие обвиняемых, а также покончившего самоубийством Гамарника Я. Б. в антигосударственных связях с руководящими кругами одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР. Находясь на службе у военной разведки этого государства, обвиняемые систематически доставляли военным органам этого государства шпионские сведения о состоянии Красной армии, вели вредительскую работу по ослаблению мощи Красной армии, пытались подготовить на случай военного нападения на СССР поражение Красной армии и имели своей целью содействовать восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов.

Все обвиняемые в предъявляемых им обвинениях признали себя виновными полностью. Рассмотрение этого дела будет проходить сегодня, 11 июня, в закрытом судебном заседании Специального судебного присутствия Верховного суда СССР».

На следующий день, но уже под заголовком «В Верховном суде СССР», появилось второе официальное сообщение: «По оглашении обвинительного заключения на вопрос председательствующего тов. Ульриха, признают ли подсудимые себя виновными в предъявленных им обвинениях, все подсудимые признали себя виновными в указанных выше преступлениях полностью… Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР всех подсудимых… признало виновными в нарушении воинского долга (присяги), измене Рабоче‑крестьянской Красной армии, измене родине и постановило: всех подсудимых лишить воинских званий, подсудимого Тухачевского – звания маршала Советского Союза, и приговорить всех к высшей мере уголовного наказания – расстрелу».

Наконец, 13 июня, теперь уже под рубрикой «Хроника», читателей уведомили: «Вчера, 12 июня, приведен в исполнение приговор Специального судебного присутствия в отношении осужденных к высшей мере уголовного наказания – Тухачевского М. Н., Якира И. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. М., Примакова В. М. и Путна В. К.».

Последнее наступление

С конца мая 1937 года советская печать систематически сообщала о ходе выборов в партийных организациях. Они сразу же продемонстрировали крайне неприятную и опасную для узкого руководства тенденцию – незыблемость позиций местных руководителей. Несмотря на одобрение ими же доклада Жданова на февральско‑мартовском Пленуме и соответствующей его резолюции, партийная бюрократия все оставила без изменения, откровенно игнорируя смысл двух инструктивных писем ЦК. Практически все первые секретари сохранили ведущее положение, продемонстрировав тем Москве, узкому руководству, что именно они являются хозяевами положения в своих регионах и добровольно уходить не собираются – даже в ходе альтернативных выборов в Верховный Совет СССР.

Заметной такая ситуация стала в начале июня, после городских конференций в Киеве, Ереване, Баку и Фрунзе, в Ленинграде, Иркутске, Калинине, Оренбурге, Энгельсе, Горьком, Челябинске, Ростове. На них, кроме иркутской, первые секретари ЦК нацкомпартий – С. В. Косиор, А. Р. Аматуни, М. А. Багиров, М. К. Аммосов, крайкомов и обкомов – А. А. Жданов, М. Е. Михайлов, А. Ф. Горкин, Е. Э. Фрешер, Ю. М. Каганович, К. В. Рындин, Е. Г. Евдокимов – получили абсолютное большинство голосов «за». Доказали, что столь же просто победят и на следующем этапе. Исключение составил лишь первый секретарь Восточно‑Сибирского крайкома, член ЦК М. О. Разумов. Он не сумел набрать достаточного числа голосов, чтобы стать делегатом краевой конференции, потому что был обвинен в защите разоблаченных как оппозиционеры работников Иркутского горкома – второго секретаря Горбуновой и заведующего культпропотделом Шумовского.

Но в те же дни широкое руководство пополнилось новыми людьми, близкими к группе Сталина. Первыми секретарями рекомендовали 21 мая в Мордовский обком на место снятого Прусанова В. М. Путнина, 2 июня в Восточно‑Сибирский крайком А. С. Щербакова. 4 июня начальником Политуправления РККА утвердили П. А. Смирнова, перед тем начальника политуправлений Балтийского флота, Северо‑Кавказского, Приволжского, Белорусского и Ленинградского военных округов.

Этим узкое руководство не ограничилось. Накануне намеченного открытия Пленума, 19 июня, первым пунктом заседания, должным предвосхитить выступление Я. А. Яковлева, ПБ решило сделать сообщение Н. И. Ежова как секретаря ЦК. Вполне вероятно, что обсуждение и формы, и содержания экстраординарного сообщения стало причиной незначительной отсрочки созыва Пленума, начавшегося 23 июня более чем необычно. До обязательного оглашения повестки дня, до первого доклада или речи собравшихся призвали поддержать два предложения ПБ. По первому «выразить политическое недоверие» и на том основании «вывести из состава членов и кандидатов в члены ЦК» председателя Ленинградского областного совета профсоюзов П. А. Алексеева, наркома легкой промышленности СССР И. Е. Любимова, главу правительства РСФСР Д. Е. Сулимова, управляющего трестом коммунального оборудования Наркомата местной промышленности РСФСР В. И. Курицына, председателя уже фактически не существующего СНК ЗСФСР и сопредседателя ЦИК СССР Г. М. Мусабекова, председателя Комиссии по оценке урожайности при Наркомате заготовок СССР В. В. Осинского, управляющего одним из небольших трестов в Куйбышевской области А. И. Седельникова.

Во втором предложении ПБ, зачитанном Ежовым, предлагалось одобрить еще одну более жесткую акцию. «За измену партии и родине и активную контрреволюционную деятельность» следовало «исключить из состава членов и кандидатов в члены ЦК и из партии», а их «дела передать в Наркомвнудел» 19 человек: председателя Комиссии советского контроля – заместителя председателя СНК СССР Н. К. Антипова, наркома внутренних дел УССР В. А. Балицкого, наркома местной промышленности РСФСР И. П. Жукова, заместителя заведующего агитпропа ЦК В. Г. Кнорина, первого секретаря Крымского обкома Л. Н. Лаврентьева (Картвелишвили), наркома пищевой промышленности РСФСР С. С. Лобова, первого секретаря Восточно‑Сибирского крайкома И. П. Румянцева, первого секретаря Курского обкома Б. П. Шеболдаева, начальника ГУШОСДОРТРАНС НКВД Г. И. Благонравова, первого секретаря Одесского обкома Е. И. Вегера, председателя СНК БССР Н. М. Голодеда, бывшего наркома совхозов СССР М. И. Калмановича, наркома коммунального хозяйства РСФСР Н. П. Комарова и других.

Участники Пленума одобрили оба проекта решений. Таким образом состав ЦК сократился на 26 человек. Столь необычное, даже странное открытие Пленума можно понять, только если воспринимать оба предложения ПБ как ничем не прикрытую демонстрацию силы узкого руководства. Его можно расценить как своеобразное начало боевых действий со стороны группы Сталина, нанесение ею превентивного удара накануне голосования по важнейшему вопросу – об альтернативных выборах. Как последнее предупреждение тем, кто еще намеревался саботировать принятие нового избирательного закона.

Бросалось в глаза и иное. В списках фигурировали все те, кто уже не первый месяц терял свои позиции, неуклонно спускаясь по иерархической лестнице: Осинский, Жуков, Кнорин, Лаврентьев, Лобов, Калманович, Комаров, Кубяк, Михайлов, Уншлихт. Да еще те, кто оказался в составе ЦК случайно, пребывал в нем чисто номинально, не играя существенной роли, – Курицын, Седельников.

Наконец, практически все жертвы объединяла явная их некомпетентность, отсутствие высшего, а слишком часто и среднего образования, опыта практической работы по профессии.

* * *

Вызов партократии был брошен. Но она отнюдь не собиралась сдаваться. Первые партактивы по итогам Пленума провели в Москве и Ленинграде уже 4–5 июля, но на них не говорили ни о сути и особенностях новой избирательной системы, ни о подготовке агитаторов и пропагандистов к выборам. Внимание было сосредоточено на другом, не имевшем отношения к Пленуму. «Каждый партийный и непартийный большевик, – отмечалось в резолюции московского актива, на котором с докладом выступил Н. С. Хрущев, – должен помнить, что враги народа, подонки эксплуататорских классов – японо‑германские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески пытаться использовать выборы для своих вражеских контрреволюционных целей… Разоблачение, выкорчевывание и разгром всех врагов народа являются важнейшим условием успешного проведения выборов в Советы, осуществления сталинской Конституции и дальнейшего победоносного продвижения нашей страны к коммунизму».

Столь же агрессивной оказалась и резолюция, принятая ленинградским партактивом. Она директивно определяла: «Боевая задача ленинградской партийной организации заключается в том, чтобы выкорчевать до конца из партийных, советских, профсоюзных и комсомольских организаций вредителей, шпионов, контрреволюционных троцкистско‑зиновьевско‑бухаринских выродков и поставить на все участки работы преданных делу социализма воинствующих партийных и беспартийных большевиков, верных сынов партии и родины»…

Сегодня уже трудно усомниться в том, что репрессии первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов стали неизбежным и логическим развитием давнего противостояния их с реформаторами, сталинской группой. Но, отрешая первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов, наркомов СССР от занимаемых должностей, ПБ поначалу пыталось быть предельно осторожным, не давая НКВД формального повода для возбуждения следствия. Большинству ответственных партработников инкриминировали лишь халатность.

Так, например, в постановлении ЦК «О руководстве ЦК КП(б) Белоруссии», утвержденном ПБ 27 июля, вполне справедливо как негативная характеризовалась деятельность Червякова, Голодеда, наркома земледелия республики Бенека. Обличался их действительный, хоть и запоздалый, «левый уклон», который выразился в принудительной реорганизации десятков колхозов в совхозы, в фактическом изъятии у колхозников приусадебных участков, в незаконной передаче огромных по площади колхозных земель совхозам. Новому руководству республики Шаранговичу, второму секретарю Денискевичу, наркому земледелия Низовцеву и было поручено «ликвидировать последствия» подобной антикрестьянской политики. Однако, отмечалось в постановлении, Шарангович, Денискевич и Низовцев «не только не выполнили этого задания ЦК ВКП(б), но даже не приступили к его выполнению».

Своим вопиющим равнодушием к порученному делу они довели, вместе с предшественниками, сельское хозяйство Белоруссии до того, что там «появились очереди за хлебом», скрывали факт очередей от ЦК ВКП(б) и не обращались в ЦК ВКП(б) за помощью. Чтобы исправить близкое к катастрофическому положение, пять дней спустя, 2 августа, ПБ утвердило постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об оказании помощи колхозному крестьянству Белоруссии». Объявило о возвращении 32 тысяч гектаров земли колхозам, передаче прежним владельцам приусадебных участков, о ликвидации 138 совхозов и передаче их земель, 230 тысяч гектаров, и скота частью колхозам, а частью государству, о создании 60 машинно‑тракторных станций и быстрейшем обеспечении их 900 гусеничными тракторами.

* * *

События середины тридцатых годов и слишком заметная в том роль первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов окончательно убедили Сталина в собственной правоте: в том, что партия нуждалась в незамедлительном коренном реформировании.

Уже в феврале 1941 года об этом на девятнадцатой партконференции в предельно завуалированной форме заявил в своем докладе Г. М. Маленков – разумеется, прямо сославшись на Сталина. Маленков напомнил делегатам те слова Генерального секретаря, которые все пытались игнорировать. Делали вид, что забыли о них, не придали должного значения сказанному Сталиным: «Некоторые товарищи думают, что на руководящие должности на фабриках, на заводах можно выдвигать лишь партийных товарищей. На этом основании они нередко оттирают способных и инициативных беспартийных товарищей, выдвигая на первое место партийцев, хотя и менее способных и неинициативных. Нечего и говорить, что нет ничего глупее и реакционнее такой, с позволения сказать, „политики“».

Именно таким подходом в кадровой политике Маленков объяснил, почему план 1940 года по некоторым отраслям оказался невыполненным. «Есть такие наркоматы, – заметил секретарь ЦК ВКП(б), – которые не только не выполнили плана 1940 года, но в сравнении с 1939 годом даже заметно уменьшили выпуск продукции».

Виноваты, несколько раз повторил Маленков, прежде всего обкомы и горкомы партии, которые ослабили свою работу в области промышленности и транспорта, полагая, что они не несут ответственности за их работу. Но тут же уточнил: ЦК ВКП(б) требует от горкомов, обкомов, ЦК компартий союзных республик отнюдь не руководства народным хозяйством, они должны только «проверять выполнение решений наркоматов предприятиями», «контролировать» последние. А далее он перечислил те позиции, по которым следует проводить проверку и осуществлять контроль: учет оборудования и сырья, равномерность выпуска продукции, технологическая дисциплина, освоение и внедрение новой техники, снижение себестоимости, материальное поощрение.

Чтобы ни у кого не возникло сомнения в ограниченности новых функций местных парторганов, в том числе и воссозданных промышленных отделов, Маленков уточнил: «Партийные организации обязаны лишь помочь наркоматам и предприятиям навести порядок, при этом единоначалие на предприятиях, установленное никем не отмененным постановлением ЦК ВКП(б) от 7 сентября 1929 г., остается в силе, сохраняется, как незыблемая основа системы управления».

Как явствовало из продолжения доклада, основной функцией секретарей по промышленности должен стать подбор кадров для промышленности и транспорта, и не больше. Но при одном непременном условии – полностью изменить подход к этим кадрам. «До сих пор, – продолжал Маленков, – несмотря на указания партии, во многих партийных и хозяйственных органах при назначении работника больше занимаются выяснением его родословной, выяснением того, кем были его дедушка и бабушка, а не изучением его личных деловых и политических качеств, его способностей. Основным вопросом в деле подбора кадров является вопрос о правильном выдвижении новых работников, умеющих организовать живое дело. При этом надо усвоить, что речь идет о выдвижении не только партийных, но и беспартийных работников. Среди беспартийных много честных и способных работников, которые хотя и не состоят в партии, не имеют коммунистического стажа, но работают часто лучше, добросовестнее, чем некоторые коммунисты со стажем».

Вслед за столь откровенным указанием опираться в работе на беспартийных профессионалов Маленков предложил другое: избавляться от некомпетентных коммунистов, которых назвал болтунами и невеждами. «Пора, – сказал он, – товарищи, вытащить такого сорта хозяйственников на свет божий. Болтунов, людей, не способных на живое дело, нужно освобождать и ставить на меньшую работу, безотносительно к тому, являются они партийными или беспартийными… Невежда – это такой человек, который ничего не знает и знать ничего не хочет… Займет такой невежда пост директора ли предприятия, начальника ли дороги или другой какой пост и ничего слушать не хочет… Надо, товарищи, разоблачать таких невежд и гнать их в шею от руководства. Нельзя терпеть невежд во главе предприятий и вообще на руководящих постах».

Все эти предложения затрагивали пока только нижний слой хозяйственного руководства, преимущественно людей, занимающих посты от директора предприятия и ниже. Но в резолюции конференции они приобрели совершенно новые черты: необходимо добиваться того, чтобы директор предприятия стал на деле полновластным руководителем, целиком отвечающим за состояние предприятия и за порядок на производстве. Подобное уже вполне официальное требование должно было делать его полностью самостоятельным в работе.

Вместе с тем совершенно новый, непривычный для многих подход к оценке профессиональной деятельности тех, кто был занят в сфере народного хозяйства, продемонстрировала и еще одна резолюция конференции. Та, которая решительно предупредила наркомов М. М. Кагановича, М. Ф. Денисова, З. А. Шашкова, А. А. Ишкова, В. В. Богатырева, что «если они не улучшат работы своих наркоматов… то они будут сняты с постов народных комиссаров». Что это не пустая угроза, а вполне возможная мера, доказывало перемещение в партийных органах уже снятых за развал работы наркомов, которым не предъявлялось никаких политических обвинений – вывод из членов ЦК Н. М. Анцеловича, П. С. Жемчужиной, М. М. Литвинова, И. А. Лихачева, Ф. А. Меркулова.

* * *

Начавшаяся всего через четыре месяца война помешала планомерно и быстро претворить в жизнь новые принципиальные установки. К их уточнению, но в более жесткой, императивной форме узкое руководство смогло вернуться только в январе 1944 года. Тогда, когда в победе над нацистской Германией и ее сателлитами сомневаться больше не приходилось. Повод для того нашелся довольно скоро. 27 декабря 1943 г. в связи с ухудшившимся состоянием здоровья Калинина, а также и тем, что один из его основных заместителей, А. Е. Бадаев – председатель ПВС РСФСР, был снят с должности за «беспробудное пьянство» и «разврат», ПБ решило заменить последнего Шверником. Такая процедура находилась в компетенции союзного парламента, и потому его созыв наметили на 25 января 1944 г. А так как сессия оказывалась первой с начала войны, ее вознамерились использовать и для утверждения государственного бюджета, тем самым как бы восстанавливая действие законодательного органа власти, что должно было послужить в глазах населения признаком постепенного возвращения к нормальному мирному состоянию.

Воспользовавшись представившейся возможностью – традиционным проведением в канун сессии Пленума ЦК, опять же первого с начала войны, Маленков, скорее всего, при активной помощи Н. М. Шаталина, подготовил проект постановления ЦК ВКП(б) «Об улучшении государственных органов на местах», – формально он опирался на постановление ПБ от 4 мая 1941 г., а фактически весьма значительно развивал и дополнял его.

24 января 1944 г. Маленков направил этот документ Сталину. Проект был столь необычным, важным, беспрецедентным, что, несмотря на значительный объем, заслуживает того, чтобы привести его полностью:

«За время Отечественной войны против немецких захватчиков партийные и государственные органы на местах провели большую работу на отпор врагу. На полный ход пущены перебазированные на восток заводы. Колхозы и совхозы снабжают, без серьезных перебоев, армию и страну продовольствием. Транспорт обеспечивает перевозки военных и народно‑хозяйственных грузов.

Осуществляя директивы партии и правительства по организации и укреплению тыла для нашего фронта, местные партийные и государственные органы добились серьезных улучшений в руководстве хозяйственным строительством и в основном успешно справились с задачей перевода хозяйства на военный лад, с задачей обеспечения Красной Армии всем необходимым для разгрома врага.

Вместе с тем нельзя не видеть и того, что в сложившейся практике руководства местных партийных и государственных органов хозяйственным и культурным строительством, как во время войны, так и в довоенный период, имелись и имеются крупные недостатки.

Наши местные партийные органы в значительной степени взяли на себя оперативную работу по управлению хозяйственными учреждениями, что неизбежно приводит к смешению функций партийных и государственных органов, к подмене и обезличиванию государственных органов, к подрыву их ответственности и к усилению бюрократизма в госаппарате. В результате смешения функций партийных и государственных органов беспартийные часто не знают, куда им следует обращаться за разрешением своих вопросов, так как руководящие работники исполкомов советских органов вместо самостоятельного решения вопросов оглядываются на обкомы, органы партии, ожидая по каждому случаю специальных указаний. Такое неправильное положение во взаимоотношениях партийных и советских органов порождает также некоторую безответственность местных партийных руководителей, поскольку они считают себя ответственными только перед коммунистами и партийными организациями, но не перед беспартийными массами.

В организационном отношении указанные недостатки в работе местных партийных и советских органов привели к неправильному распределению руководящих работников между ними. В партийных организациях сосредоточены наиболее авторитетные и опытные руководящие работники за счет ослабления руководящих кадров в советских органах, что неизбежно усиливает указанные выше недостатки работы государственных органов. Такая неправильная расстановка руководящих сил привела к тому, что в настоящее время без устранения этого серьезного организационного недостатка нельзя поднять работу советских органов на уровень современных задач советского государства.

В целях ликвидации указанных выше недостатков в работе партийных и государственных органов Пленум ЦК ВКП(б) считает необходимым:

а) покончить с установившейся вредной практикой дублирования и параллелизма в руководстве хозяйственным и культурным строительством со стороны местных партийных и государственных органов, с неправильной практикой подмены и обезличивания государственных органов и полностью сосредоточить оперативное управление хозяйственным и культурным строительством в одном месте – в государственных органах. Такое сосредоточение оперативного руководства и сил в одном месте целиком себя оправдало в деле руководства предприятиями промышленности и транспорта, где вся полнота власти принадлежит руководителю предприятия, а также в военном деле, где на командиров возложена полная ответственность за работу в войсках;

б) укрепить государственные органы наиболее авторитетными и опытными кадрами, способными обеспечить дальнейший подъем работы государственных органов и сосредоточить в совнаркомах республик и исполкомах Советов дело руководства хозяйственным и культурным строительством;

в) повернуть внимание партийных организаций к всемерному укреплению государственных органов, поднятию их роли и авторитетности, освободив партийные органы от не свойственных им административно‑хозяйственных функций и установить правильное разделение труда и разграничение обязанностей между партийными и государственными органами;

г) обязать руководящие партийные органы на местах, проводя перестройку взаимоотношений с советскими органами, осуществлять политическое руководство работой государственных органов и политический контроль за правильностью проведения ими директив партии и правительства; обеспечить правильный подбор и выдвижение кадров в государственном аппарате, неуклонно заботясь об их идейно‑политическом росте; развернуть политико‑просветительную работу в массах трудящихся, еще больше сплачивая массы вокруг Советов для поддержки проводимых ими мероприятий.

В качестве организационных мер, обеспечивающих перестройку и укрепление местных руководящих государственных органов, Пленум ЦК ВКП(б) считает необходимым:

1) признать целесообразным, чтобы первый секретарь ЦК коммунистической партии союзной республики, крайкома, обкома, окружкома, горкома, райкома партии был одновременно и председателем Совнаркома союзной (автономной) республики; исполкома краевого, областного, окружного, городского, районного Совета депутатов трудящихся;

2) укрепить руководящие кадры и аппарат Совнаркома союзных и автономных республик, исполкомов краевых, областных, окружных, городских и районных Советов, переведя для этой цели в советские органы партийных органов руководящих работников, занятых в настоящее время вопросами хозяйственной работы;

3) упразднить в горкомах, окружкомах, обкомах, крайкомах, ЦК компартий союзных республик должности заместителей секретарей по отдельным отраслям промышленности, торговли, транспортам сельского хозяйства, а также соответствующие отделы партийных органов;

4) поручить Политбюро ЦК определить порядок и сроки практического осуществления указаний, изложенных в пунктах 1, 2, 3 настоящего постановления».

* * *

Сталин проект поддержал. Собственноручно написал резолюцию: «За (с поправками в тексте). И. Сталин». Правку же внес не смысловую, принципиальную, а чисто стилистическую. Вычеркнул одну фразу (последнюю пункта «а» второго раздела) да еще шесть слов – явные повторы и предложил свой вариант названия – «Об объединении руководства партийных и государственных органов на местах», по основному смыслу содержания третьего раздела.

После столь явно выраженного мнения Сталина к сторонникам проекта присоединился Андреев. Казалось, теперь уже не будет никаких неожиданностей и сбоев, документ безоговорочно одобрят все. Но именно этого и не произошло. 26 января вместо Пленума состоялось заседание узкого руководства, оно же – ПБ, на котором проект данного постановления не только категорически отвергли, но и вычеркнули вообще из повестки дня Пленума…

Последний шанс реформировать партию мог появиться после Победы. Тогда, когда Сталин стал обладать непререкаемым авторитетом не только в Советском Союзе, но и во всем мире. Однако эти планы внезапно оказались под угрозой из‑за резкого ухудшения состояния здоровья Сталина. Как свидетельствует один из его близких родственников, а потому достаточно информированный и надежный источник, врачи констатировали у Иосифа Виссарионовича инсульт.

Вполне справедливо опасаясь самого худшего, 3 октября ПБ решило: временный отход главы советского правительства от повседневного руководства оформить как отпуск. Но уже 9 октября происшедшее пришлось сделать достоянием гласности, сообщив о нем на следующий день (поразительная поспешность!) во всех газетах страны: «Отъезд тов. Сталина в отпуск. Вчера, 9 октября, председатель Совета Народных Комиссаров СССР тов. Сталин отбыл в отпуск на отдых».

После первого инсульта Сталин так и не сумел восстановить здоровье. Каждый новый рабочий день давался ему всё труднее и труднее, вынуждая увеличивать перерывы для лечения. Спад работоспособности у Сталина начался в феврале 1950 года и достиг нижнего предела, стабилизировавшись в мае 1951 г. Если в 1950 г., с учетом недельного отпуска (болезни?), чисто рабочих дней – приемов посетителей в кремлевском кабинете – у него было 73, в следующем – всего 48, то в 1952‑м, когда Иосиф Виссарионович вовсе не уходил в отпуск (не болел?), – 45. Для сравнения можно использовать аналогичные данные за предыдущий период: в 1947 г. у Сталина рабочих дней было 136, в 1948‑м – 122, в 1949‑м – 113. И это при ставших обычными трехмесячных отпусках.

Столь же показательным является число рабочих дней у Сталина и по месяцам: в январе 1951 г. их было 10, в феврале – 6, в марте – 7, в апреле – 8, в мае – 5, в июне – 3, в июле – 5, в августе – 4. После очередного, на этот раз полугодового отпуска (болезни?), с 10 августа 1951 г. по 11 февраля 1952 г., Иосиф Виссарионович работал в своем кремлевском кабинете еще реже: в феврале – 3 дня, в марте – 5, в апреле – 4, в мае – 2, в июне – 5, в июле – 5, в августе – 3, в сентябре – 4, в октябре (когда проходил XIX съезд партии) – 7, в ноябре – 9, в декабре – 4.

Разумеется, следует учитывать, что Сталин проводил заседания, встречи с членами узкого руководства, прием подчиненных и иностранных гостей не только в Кремле, но и на «ближней даче» – в Волынском, на окраине Москвы, – а также в «Зеленой роще», «Холодной речке», «Мюссере» – своих резиденциях на Черноморском побережье Кавказа, в районе Сочи – Гагра. И тем не менее даже без обращения к его недоступной истории болезни можно легко сделать единственно возможный вывод: Сталин если и вынужден был отрешиться от интенсивной, как прежде, повседневной работы из‑за плохого самочувствия, то сделал это – не важно, добровольно или по принуждению – не в последние недели или месяцы жизни, а гораздо раньше.

* * *

Между тем решение Политбюро от 16 февраля 1951 года коренным образом изменило систему власти в стране:

«Вопрос Президиума Совета Министров СССР. Председательствование на заседаниях Президиума Совета Министров СССР и Бюро Президиума Совета Министров СССР возложить поочередно на заместителей председателя Совета Министров СССР тт. Булганина, Берия и Маленкова, поручив им также рассмотрение и решение текущих вопросов. Постановления и распоряжения Совета Министров СССР издавать за подписью председателя Совета Министров СССР тов. Сталина И. В.».

Последняя фраза, как ранее, так и позднее никогда больше не встречавшаяся в подобного рода документах, – более чем странная. Сложная и для расшифровки, и для понимания, и для объяснения.

Если ее внесли в текст с ведома и согласия Сталина, то тогда она несет следующий смысл. В силу неких определенных и веских, весьма серьезных причин, а ими могли быть либо загруженность какой‑то иной более важной работой, либо серьезное ослабление работоспособности после тяжелого заболевания, Сталин передоверил свои высокие властные полномочия Булганину, Берии и Маленкову.

Возможно, конечно, и иное прочтение документа. Если его последняя фраза, как, впрочем, и само решение в целом, появилась вопреки воле Сталина или была принята им лично под сильнейшим давлением, она должна означать прямо противоположное. То, что в тот день первого секретаря ЦК ВКП (б), председателя Совета Министров СССР фактически, но отнюдь не юридически, отстранили от руководства. Но в любом случае, по доброй воле или нет, Сталину пришлось практически отойти от власти и остаться главой государства лишь символически.

Неудивительно, что та реформа государственного управления, проведения которой он так упорно добивался в течение почти двадцати лет, так и осталась до конца не осуществленной. После смерти Сталина партократия окончательно похоронила ее и тем самым нанесла непоправимый вред советской державе.