Создатели Проекта глобальной демократии делают вид, что все внутригосударственные демократические проблемы решены. Между тем, современные теоретики демократии указывают на возможность новых форм антидемократического правления в демократических странах: осуществление национального гомогенного проекта, верховенство денег, «демократический Левиафан» (Kin, 1995).

Современная мифологизация демократии предусматривает длительную традицию критических суждений об этой форме власти. Платон утверждал, что излишек равноправия и свобод приводит демократию к тирании и анархии, Аристотель открыл роль демагогии в демократии, Токвиль – тиранию большинства, а Кин современную угрозу демократии обнаружил в медийном либерализме.

Современные теоретики (Dal, 1994; Bobio, 1990; Kin, 1995) критически исследуют корни демократических институтов. По их мнению, гражданские демократии сталкиваются с кризисом легитимности, а Джон Кин делает четкий вывод: «Сегодня в сердце всех демократических режимов таится зародыш деспотии» (Kin, 1995:74). К такому выводу он пришел в результате блистательного анализа многочисленных форм вмешательства государства в сферу общественного мнения. Так, государство обладает исключительными полномочиями (цензура), оно вооружено секретностью (армия и полиция), ложью, государственной информацией, корпоративизмом. Возрастание политической власти, не несущей ответственности перед гражданами и не подчиняющейся требованиям справедливости, Кин называет «демократическим Левиафаном». В недрах нового Левиафана кроется «невидимая сила» (Боббио), или «власть под крыльями ночи» (Кин).

Современную критику демократии могут воспринимать как стремление исправить демократические институты. Между тем, иная интерпретация внутренней слабости демократии исходит из того предположения, что зарождается новая форма превосходства в отношениях между странами, которая по форме и риторике будет демократической, а на деле антидемократической. В соответствии с этой точкой зрения, демократия не должна лишать своих внутренних противников демократических ценностей, даже если они обосновались в центре демократической власти. Ростки деспотии в демократических системах кроются в природе некоторых основных социальных и политических институтов: в демократическом обществе существуют недемократически структурированные институты – церковь, армия, полиция, суд. Между тем, существуют и демократические институты с огромным потенциалом недемократического устройства – политические партии, руководитель государства, СМИ. Гражданская демократия не в состоянии создать формулу для ослабления напряженности в отношениях между формами контроля и автономии этих институтов. Она развивает свободу воли индивидуумов, а также общественных механизмов, которые не позволяют индивидууму пользоваться свободой воли.

Критический взгляд на внутренние противоречия демократии в государстве призван обуздать политическую эйфорию. Логически и политически нет условий для мифологизации демократии в глобальном плане, поскольку она не справилась с собственными внутренними противоречиями.

Здесь нет предмета для дискуссии об искусственном превосходстве демократического строя над недемократическим. Речь идет о том, что институционализация демократии длится два века, и что она сформировалась в одной части мира (Западная Европа и США). Попытка организовать остальной мир в соответствии с этой моделью является прямым отрицанием живого развития любой культуры – ее опыта и ее мудрости, а новая политическая конструкция мира является по существу радикализацией «демократического Левиафана» в международных отношениях.

В экспорт евро‑американского продукта с помощью ООН вбрасывается идеология прав человека. Если дипломатия демократии является глобальной стратегией, то идеология прав человека со своими размытыми значениями годится для всяческого употребления.

Права существуют, чтобы ими кто‑нибудь пользовался. Идеология прав человека в сиюминутных интересах относится к индивидууму, к обществу, экономике, к политическим потребностям, культуре. Политический лейтмотив прав человека предусматривает те обязательства, которые структурирует любое организованное сообщество и без которых оно не может существовать.

Вся чрезмерность и произвольность употребления прав человека не является аргументом, отрицающим ценность прав человека и гражданина, однако это вносит неразбериху, которую создает глобально преобладающее истолкование прав человека и гражданина. Как и в случае с демократией, здесь следует спросить: кто определяет содержание прав человека?